Опричник

Посвящение

Посвящается моему деду Николаю Теплову, офицеру Советской армии, отдавшему многие годы своей жизни самоотверженному служению родине – России.

от автора

Люди не всегда говорят правду. А правда не всегда лучше лжи. Истинные же чистые души пытаются найти в этом мире правду, любовь, справедливость и веру в светлое. Но не всегда этот мир добр к таким чистым душам, и порою им приходится выбирать между Тьмой и Светом…

Гей, славяне, гей, славяне! Будет вам свобода,

Если только ваше сердце бьется для народа.

Гром и ад! Что ваша злоба, что все ваши ковы,

Коли жив наш дух славянский! Коль мы в бой готовы!

Пусть нечистой силы будет более сторицей!

Бог за нас и нас покроет мощною десницей!

Устоим одни мы крепко, что градские стены!

Проклят будь, кто в это время мыслит про измены!

Боевой клич славян

Пролог. Святой Грааль

Париж, замок Тампль,

1307 год, Февраль

– Ты вовремя, мой мальчик, – произнес хриплым голосом магистр Жак де Моле, поднимая глаза на вошедшего в зал молодого рыцаря в кольчуге и доспехах.

– Мессир, – с почтением вымолвил тот, поклонившись головой седому магистру Ордена Храма. Они говорили по-французски, с бургундским акцентом.

– Пройди, – велел магистр тамплиеров Жак де Моле, и его голос разнесся глухим эхом по каменной округлой комнате. Они находились в небольшой мрачной зале, расположенной в подземельях замка-крепости.

Молодой человек приблизился к высокой сухощавой фигуре магистра и почтительно замер, ожидая дальнейших слов де Моле. Магистр оторвался от изучения некой древней книги, лежащей перед ним на высоком столе и, обратив усталый мрачный взор на рыцаря Рено де Шартра, тихо сказал:

– Рено, послушай меня внимательно, – Жак де Моле сделал небольшую паузу, словно ему было трудно говорить, и продолжил: – Ты один из немногих, кому я могу доверять как себе.

– Благодарю вас, мессир.

– Слушай и запоминай, – продолжал магистр. – Я вижу будущее и знаю, что скоро для нашего Ордена Храма наступят тяжелые времена. Наши богатства вызывают лютую зависть не только у Ордена Иоаннитов, но и у самого короля Франции Филиппа IV и даже папы. Скоро наш Орден подвергнется опале, так я недавно прочел в древней книге…

– Но ведь мы управляем всеми финансами королевства, – начал Рено.

– Вот именно! Через руки братьев нашего Ордена идут все денежные потоки не только Франции, но и других государств. Но я позвал тебя не за этим, мой мальчик.

– Слушаю вас, мессир.

– Ты станешь хранителем нашего главного сокровища. Бесценной и тайной реликвии. Самой ценной, которая не имеет цены.

– Я не понимаю.

– Не перебивай и выслушай до конца, – заметил магистр де Мале. – Я отдам тебе некую древнюю реликвию, драгоценность, владельцем которой был сам Спаситель! Эта древняя Чаша, на которой остались следы Его крови, и оттого она бесценна. Эта Чаша чудотворна, ибо своему владельцу она может принести несметные богатства, вселенскую мудрость и даже бессмертие. Эта Чаша святого Грааля! Наши рыцари добыли ее в битвах, в Иерусалиме, сто пятьдесят лет назад. С тех пор мы, магистры Ордена, храним ее как великое чудо! В тайне, в наших подземельях. Если Орден падет, и король завладеет нашими богатствами, к нему в руки попадет и эта чудесная Чаша, которой не должны владеть простые смертные. Потому что святой Грааль может принести как огромное богатство и благоденствие, так и жуткие беды и несчастья, если простой человек, не понимающий ее сакрального действа завладеет ею и захочет могущества. Это Чаша мудрости и откровения, и служить она должна только великим мудрецам, которые понимают ее предназначение и будут использовать ее для блага людей!

– Но я никогда не слышал об этой Чаше, – вымолвил благоговейно Рено де Шартр.

– Ибо это великая тайна, которая не должна быть открыта непосвященным. И именно тебе, Рено де Шартр, выпала честь охранять нашу бесценную реликвию. Ты должен увезти чашу Грааля из Франции, чтобы она не досталась нечестивцам, жаждущим только обогатиться, не имея высшей цели!

– И куда же я должен отвезти святую Чашу?

– На восток. В земли, которые еще неподвластны святой инквизиции…

– Что я должен сделать с Чашей? – спросил тихо, но твердо Рено де Шартр.

– Ты наш исинный рыцарь Храма. Ты должен спрятать ее в далеких землях и охранять до того времени, пока не станет безопасно в нашем королевстве, и только тогда ты можешь вернуться домой…

– Я исполню волю Ордена…

Спустя месяц Жак де Моле, магистр Ордена тамплиеров, или храмовников, как называли Орден в простонародье, был арестован, как и остальные рыцари Ордена. Их обвиняли в предательстве Христа, в дьяволопоклонстве и колдовстве. Настоящая цель свержения могущественного Ордена рыцарей-тамплиеров тщательно скрывалась и состояла в том, что король Филипп IV жаждал завладеть огромными богатствами и землями храмовников. После многочисленных жестоких пыток, в течение пяти лет, сотни рыцарей Ордена были замучены в темницах или сожжены на кострах. Во время своей казни последний магистр Ордена, Жак де Моле, заявил о невиновности Ордена. Задыхаясь в пламени костра, магистр тамплиеров проклял короля Филиппа до тринадцатого колена и папу Климента, призвав их на суд Божий в ближайший год.

Спустя месяц при невыясненных обстоятельствах умер папа Климент, а спустя полгода отдал Богу душу и король Франции Филипп IV. В течение двадцати лет все трое сыновей Филиппа IV Красивого также скончались, и династия Капетингов прервалась. Следующие представители правящих династий Франции, родственники Капетингов, такие, как, Валуа и Бурбоны, также пережили много бед, и многие из королей умирали насильственной смертью на протяжении многих веков. Последний представитель рода Бурбонов, Людовик XVI, был обезглавлен на гильотине в 1793 году во время Французской революции. Существует свидетельство о том, что, когда голова последнего монарха Франции Людовика XVI скатилась, некий человек из толпы прыгнул на помост и, окунув руку в кровь казненного монарха, закричал:

– Жак де Моле, ты отмщён!

Чаша Грааля, про которую знали лишь немногие посвященные рыцари Ордена тамплиеров, более не была найдена и исчезла навсегда, вместе с последним магистром Жаком де Моле…

Глава I. Воевода

Русское царство, г. Суздаль

1572 год, 10 мая

Рассвет едва занимался, когда Мирон Сабуров и его брат Василий достигли первых деревянных изб города. Печи в домах горожан уже дымили, выпуская через беленые трубы серые столпы, и округа только просыпалась после холодной промозглой ночи.

Суздаль – довольно крупный по тем временам город, расположенный в двухстах верстах к северу-западу от Москвы, некогда столица Ростово-суздальского княжества, теперь слыл торговым и военным центром Русско-Московского царства. Стоящий на полноводной реке Каменке, с деревянными и белокаменными церквями, монастырскими подворьями, военным гарнизоном, многочисленными богатыми дворами бояр и высоким частоколом, город являл собой великолепно приятное зрелище для проезжающих путников, несмотря на накрапывающий нудный дождь.

Два опричника на взмыленных конях, в темных одеждах, с оружием и в подбитых мехом чугах, стремительно преодолевали улицы, проулки и производили на немногочисленных горожан, неприятное и даже жутковатое впечатление. Опричников царя не любили. В народе говорили, если они пришли на твой двор – жди беды и немилости государя.

Опричное войско царь Иван IV Васильевич сформировал из служивых людей еще семь лет назад. Устав от неповиновения бояр, заговоров и темных дел за своей спиной, царь решил немедленно карать неугодных бояр и князей, которые смели не подчиняться ему и вершить за его спиной свои козни.

К сему времени опричники составляли шеститысячное войско, личную гвардию царя, занимались поиском, выявлением, арестами и подавлением неугодных и неблагонадежных людей по всей стране. Опричникам дана была безграничная власть, и без суда и следствия они могли засечь человека насмерть только за одно неверно сказанное слово в сторону государя. Хотя у дворян имелись привилегии от произвола, и опричники могли только арестовать и привести неугодного на царский двор для дальнейшего суда. Но и бояре, и князья все равно побаивались этих лихих хранителей царской власти, на которых не было управы.

Оттого, проезжая верхом по улицам Суздаля, молодые опричники невольно отмечали, как некоторые из прохожих недовольно сплевывали им вслед, а бабы испуганно крестились, прижимаясь к избам, едва завидев их.

– Что–то не очень рады видеть нас здесь, Мирон, – обратился Василий к брату, нагоняя его на своем караковом жеребце.

– Мы не сами вызвались сюда, – отозвался сухо Мирон, пожав плечами. – Сейчас к воеводе доедем, да и узнаем, зачем он нас вызывал.

Лишь однажды, спросив дорогу ко двору боярина Никанора Романовича Ртищева, молодые люди уже спустя полчаса остановили своих уставших коней у высокого частокола с дубовыми воротами. Мирон, спешившись, подошел к двери-калитке и громко постучал железным кольцом. Им открыли не сразу, и молодые люди стояли некоторое время под дождем, недовольно сплевывая воду с лиц. Наконец калитка отворилась, и едва некий мужик узнал имена и чины прибывших, как немедля отворил им дубовые ворота, услужливо кланяясь. Какой-то мальчонка уже убежал в высокий терем, и спустя несколько минут к опричникам вышел сам Никанор Романович в длинном кафтане на боярский лад.

Гостей проводили в самую большую, светлую горницу терема. Вся дворня была поднята на ноги, и через четверть часа молодые люди уже сидели за широким столом со всевозможными яствами напротив хозяина дома и с жадностью поглощали вкусную пищу. Утолив первый голод, Мирон поблагодарил боярина за гостеприимство и осведомился:

– Так зачем ты посыльного в наш монастырь отрядил, уважаемый Никанор Романович?

– Как же, Мирон Иванович? – тут же ответил боярин с окладистой бородой и темными глазами. – Знаю, что ваши братки, что в «Волчьей сотне» состоят, с нежитью управиться могут.

– Могут, – кивнул Василий.

Дело в том, что семь лет назад по тайному указу царя Ивана из рядов опричников была сформирована тайная сотня, так называемая «Волчья». Туда брали молодых, самых умелых воинов, которые хорошо поддавались научению тайным знаниям и готовы были осваивать магические умения. Сто самых отборных и лучших витязей «Волчьей сотни» воспитывались и тренировались в тайном Сторожевском монастыре в пригороде Москвы под надзором семи старцев-монахов, владеющих древними тайными знаниями руссов. Витязи сотни обучались бороться и побеждать нечисть и нежить, которая часто доставляла беспокойство в разных уголках Руси. И теперь слава о деяниях «Волчьей сотни» достигла даже окраин страны, так как умением победить или изничтожить темные колдовские силы мог похвастаться далеко не каждый.

– Дорога у нас есть, на выезде из города. Так проклятая дорога-то. Вот нам и нужна ваша помощь, Мирон Иванович и Василий Иванович, – продолжал воевода. – Самим нам никак не справиться. У меня уже два десятка солдат сгинуло на этой проклятой дороге, да и вдоволь крестьян поумерло, и все за последние два месяца.

– Дорога? И где она? – спросил Мирон. – И что странного на дороге той, отчего люди умирают?

Боярин как-то судорожно сглотнул и вымолвил:

– Дорога та в сторону Ростова идет. Там упыри поселились, в том месте, где плутает она через ельник густой. Люди пропадают, и все боятся туда соваться. Приходится вокруг, через деревню Ольховку ездить, а это, почитай, почти десять верст кругом будет.

– Упыри, говорите? – переспросил Мирон.

– Вот святой крест! – кивнул с боязнью в голосе Никанор Романович, перекрестившись на икону. Смотря в суровое лицо Мирона с серыми внимательными очами, боярин продолжал: – Мужики, которым спастись-то удалось, такую жуть рассказывают! Что сидят эти зеленые упыри – чудовища – на деревьях и нападают на всех. Кровь пьют и живьем людей едят.

– Мда, и впрямь жуть, – заметил безразлично Мирон, чуть поморщившись.

– А откуда взялись то они? – удивился Василий Сабуров.

– А мне почем знать? – ответил Ртищев.

– Скажите Никанор Романович, а кладбище местное цело? Никто его не разорял? – задал вопрос Мирон.

– Нет. Все там хорошо было. Вчера хоронили там одну бабку.

– А колдуны, которые по ночам ходят на кладбище, таких не знаете?

– Колдуны? Да свят-свят, Мирон Иванович! – воскликнул с ужасом воевода, опять перекрестившись. – Не знаю я про таких. Какие страшные слова вы говорите.

– Понять мне надо. Упыри ниоткуда не возьмутся, насколько мне ведомо, – объяснил Мирон, задумавшись. – Упырей или вызывает кто-то, или сами они успокоиться не могут в могиле. Вот и рыщут по лесам.

– А как же это узнать? – спросил, замирая от страха, боярин.

– Вот мы и узнаем, – добавил Василий.

– Сказывайте подробно, где это место? – произнес Мирон, вставая. – Теперича и поедем.

– Я с вами поеду, покажу, – кивнул воевода.

– Хорошо.

Боярин Ртищев и молодые люди уже через час запрягли лошадей и выехали с широкого двора воеводы. Дождь уже прекратился, и стало ветрено. Солнце хоть и взошло, но серые тучи покрывали небо, наводя сумрачность на всю округу. Проехав две версты по пустынной дороге, всадники остановились у леса, куда далее уходила дорога.

– Теперь прямо езжайте, дорога-то тут одна, – сказал Никанор Романович, обращаясь к Мирону и Василию. – Не заплутаете. Ельник, наверное, через версту будет. Удачи вам, да помощи Богородицы.

– А вы с нами не поедете Никанор Романович?

– Нет, ребята. У меня срочные дела есть. А коли подсобите и справитесь с нежитью, щедро награжу вас, за это не беспокойтесь.

– Добро. Увидимся, – кивнул Мирон, хлопая своего жеребца по холке, чтобы успокоить. Молодой человек ощущал, что конь волнуется и явно чует что-то нечистое.

– Как справитесь, приезжайте ко мне на двор. Буду ждать! – выкрикнул, уже отъехав, Ртищев и, быстро пришпорив коня, направил своего жеребца в сторону Суздаля.

Переглянувшись, Мирон и Василий, направили своих коней на лесную дорогу. Шпор, которые теперь входили в обиход всадников, молодые люди не носили. Мода на железные резцы на сапогах, которыми понукали коней, пришла из Европы несколько десятков лет назад и не нравилась Сабуровым. Конь был их другом, который порой в пылу боя мог спасти им жизнь, умело выведя из опасности. И всаживать железные острия в его бока, чтобы указать путь, молодым людям казалось неправедным делом. Часто, полюбовно шепча своему четвероногому другу на ухо повеления-просьбы, молодые люди верили, что они с конем одно целое, друзья и товарищи. Животные понимали все это и слушались беспрекословно, ибо жеребцы были воспитаны молодыми людьми еще с жеребячьего возраста, считали Мирона и Василия своими братьями и были преданы им. Сабуровы очень ценили преданность коней и могли подозвать их к себе не только жестом, но и свистом, который жеребцы слышали почти за версту.

Они ехали бок о бок.

Еще при выезде со двора воеводы Сабуровы облачились в кольчужные доспехи и шлемы. Сбоку у каждого из братьев на поясной портупее крепился двухсторонне заточенный палаш, напоминающий своим видом меч, только более короткий и узкий. За спиной, через плечо висел короткий бердыш, топор с длинным топорищем. Короткий топорик и нож, дополняли вооружение. На луке седел, справа, у Мирона и Василия были надежно прикреплены берестяные тулы со стрелами. Огнестрельного оружия Сабуровы не носили. Оно было несовершенно: часто давало осечки и долго перезаряжалось. Гораздо надежнее в бою становились безотказные стрелы.

Слева на луке седла красовалась небольшая метла. В народе говорили, что метлами опричники выметали государственных изменников. Но смысл этого символа у «Волчьей сотни» был иной. Метла означала колдунов и нечисть, с которыми витязи сотни вели свою непримиримую войну. Головы же собак, которые вешали на шеи своих лошадей другие опричники Ивана IV, не прикреплялись воинами «Волчьей сотни», потому что сотенцы полагали, что собаки и волки их друзья, животные, которые преданны человеку и охраняют его. Ибо на Руси издревле считалось, что собака брат волка, а волк всегда был помощником в битве с темными потусторонними силами, порой своим воем пугая нежить или открывая местонахождение логова нечисти.

Сначала дорога была довольно открытой, и деревья не заслоняли ее. Но через некоторое время лес стал более густым, и солнечный свет скрылся за высокими кронами деревьев.

– Испугался воевода, – сказал вдруг Василий, озвучив мысли обоих.

– Так и есть, – согласился с ним Мирон, кинув на худощавую фигуру старшего брата понимающий взор. – Если бы не боялся, давно бы сам эту нежить вывел из леса. И нас бы не звал.

– Уж точно, – кивнул Василий и, смерив широкоплечую фигуру Мирона внимательным взглядом, спросил: – Ты боишься, братец?

– Боюсь, – вымолвил, не раздумывая, Мирон, сосредоточено осматривая ветви деревьев и замечая сильно сломанные, как будто по ним прошелся некто, ломая их. – Только дураки не бояться.

– Ты прав.

– Главное, вовремя понять, что делать надобно.

– Как там отче говорит? – добавил Василий, понукая коня ногами и пытаясь не отставать от брата. – Твоя мысль управляет тобой. Не та мысль, не то сделаешь – и голову потеряешь.

– Всему потустороннему объяснение есть, – заметил Мирон, отмечая, что птиц стало невидно, а в ноздри врывалась жуткая вонь. – Нечисть и нежить только там разводятся, где людишки местные просто боятся и не хотят понять, отчего это взялось…

– Да уж, – ответил Василий, оглядываясь по сторонам, и словно констатировал: – Тихо, как в могиле.

Они ехали какое-то время молча, напряженно держа руки на поясах с оружием.

– Ну и вонь, – не выдержав, процедил Василий.

– Знать на верном пути. Только упыри могут так вонять мертвечиной, – добавил Мирон.

Корявая дорога стала совсем узкой, и ельник начал преобладать над сосновыми деревьями. Глухая и петляющая дорога, среди мрачного ельника, нагоняла страшные мысли на путников. Гробовая тишина не добавляла светлых красок в окружающую картину, и оттого уже спустя некоторое время Василий заметил:

– Что за жуткое место.

– И не говори, Васятка. Не зря же воевода сказывал, что раньше здесь разбойничье логово было.

Через миг на небе вдруг стало сумрачно. Черная туча скрыла солнце, которое до этого хоть немного освещало путь. Стало жутко темно, хоть глаз выколи. Не видя брата и только ощущая его присутствие, Василий немного заволновался.

– Мечислав! – выпалил Василий, это было боевое имя Мирона. – Ты где?

– Здесь я. Тише! – отозвался над его ухом Мирон глухим шепотом, прижимаясь во мраке конем к крупу жеребца брата.

Глава II. Проклятая дорога

В следующий мгновение что-то просвистело над ухом Мирона, и тот, инстинктивно почуяв неладное, отклонил голову чуть вбок. Стрела с широким наконечником ударилась в кожаную луку седла и отскочила.

– Пригнись! – велел Мирон, отклонившись. Он стремительно вытащил палаш, пытаясь рассмотреть хоть что-то в кромешной тьме. Следующую стрелу он ощутил нутром и, успев увернуться, стремглав поймав ее рукой.

– Не видать ничего! – прокричал Василий, оборачиваясь и не видя стреляющего по ним противника. Он остановил своего коня и пригнулся к его холке. Мирон также замер на своем жеребце. Братья, верхом на конях, прижались к друг к другу конями.

– Погодь! – выкрикнул Мирон и, отшвырнув пойманную стрелу, протянул свободную руку вверх и сосредоточился. Уже через минуту темные облака, закрывающие солнце, начали свой ход, и неяркий свет озарил дорогу. Зорким глазом увидев среди ветвей нечто живое, Мирон стремительно убрал в ножны палаш и, умело выхватив из налучи стрелу, метнул ее с невероятной скоростью. Раздался хриплый вой, и нечто зеленое, бесформенное упало с дерева.

Вдруг что-то завизжало, и Мирон ощутил, как нечто прыгнуло позади него на лощадь и схватило его за голову, пыталось удушить. Понадобилось мгновение, чтобы Мирон умелым движением выхватил длинный нож и всадил его по рукоять в нежить сзади. Стремглав Мирон со всей силы вышвырнул упыря со своего коня на землю. Тот был невысокого роста коренастый, голый и зеленый, покрытый язвами и меховой шкурой. С его копыт стекала болотная жижа.

В одночасье два упыря с топорами, такие же зеленые, кинулись с деревьев на Василия. И тот лишь смог отбросить умелым ударом бердыша одного. Второго прямо по хребту ударил палашом Мирон, держа холодное оружие в правой руке. Нежить завизжала и, упав с коня, скатилась в канаву.

Мирон вынужден был чуть отъехать от брата, метнув короткий топорик в одного из противников, что сидел на дереве. Топор достиг нужного места, разрубив упыря, который свалился с дерева. Сразу же из-за кустов на Мирона выскочил еще один упырь, с оскаленной зубастой мордой, целясь укусить молодого человека за ногу. С яростным порывом Мирон выкинул ногу в кожаном сапоге в морду зеленого чудища и отшвырнул нежить с такой силой, что поганец отлетел на десять аршин к хилой березе и, ударившись со всей мочи головой, затих.

Конь Василия неистово заржал, и Мирон, обернувшись, увидел, как один из упырей впился в ногу жеребца брата, пытаясь сосать из нее кровь. Мирон метнул стрелу с серебряным наконечником в хребет нежити, зная, что драгоценный металл убийственно действует на нежить. Уже через секунду упырь резко оторвался от лодыжки коня и, оскалившись окровавленными зубами, бросился в сторону Мирона. Направив жеребца вперед, Мирон налетел на вурдалака и с размаху отрубил палашом нежити голову, которая покатилась по земле.

Василий уже бился бердышом с другим упырем, который пытался запрыгнуть на его лошадь. Хотя у того уже не было одной лапы, но, он все равно со злобной решимостью бросался на Василия, пытаясь вцепиться ему в глотку. Василий же острым наконечником бердыша, напоминающим топор, рубил по упырю, что было мочи.

Оценив обстановку и видя, как из-за кустарника появился еще один упырь, Мирон быстро поскакал туда и, сконцентрировав энергию в своей руке с палашом, одним мощным ударом с размаху разрубил нежить от шеи до пуза. Упырь осел на землю, но в то же миг Мирон увидел, как с земли встает зеленый, которому минуту назад он отрубил голову. Отчего-то башка вновь притянулась к его волосатому телу, в том месте, где зияла глубокая рана. Зеленое чудище зашевелилось и оскалило свои клыкастые зубы. Мирон напрягся и отметил, что и второй упырь, которого он практически разрубил надвое, зашевелился, и его тело начало срастаться.

Уже через некоторое время оба упыря, оскалив клыки, словно собаки, на четырех лапах бросились к нему, и Мирон, выставив перед собой палаш и длинный нож, начал рубить вражин с безумной жестокостью, осознавая, что нежить бессмертна. Какая-то сила поднимала их вновь и вновь, затягивая их раны. Краем глаза Мирон видел, как Василий бьется с двумя упырями, которые скакали вокруг его жеребца, как дикие кошки, пытаясь укусить коня и стараясь волосатыми лапами выбить у брата топор. Но Василий отменно владел бердышом и бил по зеленой нежити со всего размаху и умело. Упыри зло визжали и то и дело отпрыгивали от него, вновь возвращаясь.

Всего четверть часа кровавой бойни Мирону понадобилось, чтобы осознать, что есть что-то или кто-то, кто восстанавливает живучесть упырей. И биться нежить может хоть часами, но одолеть ее все равно не удастся. В тот миг, когда на него сверху, с дерева, прыгнул еще один упырь, Мирон свободной рукой схватил его за мохнатый загривок. Направив своего коня к дереву, Сабуров проворно припечатал упыря к еловому стволу и подставил к горлу зеленого чудовища длинное острое лезвие палаша. Мирон видел, что сотоварищи упыря лежат на земле, распластанные и окровавленные от его оружия. Но потихоньку их раны начинали срастаться, а отрубленные конечности притягиваться к туловищу. Сабуров понимал – у него есть всего несколько минут до того момента, как эти двое, валяющиеся на земле, восстановятся и вновь бросятся в атаку на него.

– А ну, говори, упырь, откуда ты взялся? – вымолвил грозно Мирон, вжимая лезвие палаша в слизкое зеленое горло нежити. Упырь ужасно визжал и попытался длинными лапами с острыми когтями достать до лица Мирона, чтобы выцарапать ему глаза. Его морда с длинными клыками, словно у дикого зверя, была отвратительной. Но молодой человек держал нежить крепкой сильной рукой за плечи, не позволяя ему поранить себя. – Ну, говори, а то изрублю всего!

– Дай мне твоей крови испить, смертный! – похрипел нечеловеческим басом упырь, на корявом языке, на котором разговаривали лешие и вурдалаки. Мирон понимал его и повторил свой вопрос уже на языке нежити, также низким басом, добавив:

– А ну, говори, упырь! Или голова с плеч!

Оскалившись в лицо Мирона, упырь ударил лапой молодого человека по плечу, длинными когтями пытаясь разорвать плоть человека. Кольчуга смягчила удар и спасла плечо Мирона от повреждения острыми когтями нежити. Он разозлился и вдавил лезвие палаша в горло упыря, да так, что голова оторвалась от тела на треть. Упырь закричал от боли и начал биться в руках Мирона, пиная его короткими конечностями. Один из ударов пришелся в жеребца, и тот жалобно заржал. Мирон отвел оружие от горла нежити и рукоятью палаша ударил упыря в живот, чтобы тот немного присмирел. Вновь прижав зеленое существо к дереву и, удерживая его за мохнатую шерсть рукой, так что туловище и ноги монстра болтались в воздухе, Мирон процедил на языке нежити:

– Откуда взялись вы, нечистые?!

– А ты людишек местных спроси, которые по осени убили нас, – прошипел упырь.

– Кого это вас? – задал вопрос Мирон.

– Сгинь, смертный!

– Говори, упырь! Или сейчас тебя в колодезную воду опущу, и тогда боль тебе великая будет. Тут как раз один колодец неподалеку есть!

– Нет! – взмолился упырь, зная, что колодезная проточная вода хуже ножа будет резать его зловонное тело.

– Будешь говорить? – процедил Мирон.

– Разбойниками мы были. А людишки Суздаля убили нас по осени, да тела-то наши выбросили не отпетыми в овраг, оттого мы и не можем уйти на тот свет и крови жаждем.

С силой отшвырнув от себя зеленого упыря, Мирон окликнул Василия, который также бился с одним из нежити.

– Володар! – закричал брату, позвав его боевым именем, младший Сабуров. – Тела их убиенные надо найти и сжечь! Они через них воскресают!

Василий обернулся к нему и, понятливо кивнув, выпалил:

– Я, кажись, знаю, где они. Мы, когда ехали сюда, в пролеске в полуверсте отсюда так мертвечиной воняло, что жуть! Туда поехали!

Устремив взор на упыря, который, оскалив волчьи зубы, вновь приготовился к нападению, Мирон хладнокровно велел:

– Скажи своим выродкам, чтобы перестали биться. Обещаю, что через час свободны будете! Слово даю! Знаю, как избавить вас от оков земных!

– Врешь, смертный! Я крови твоей хочу испить да мясцом заесть! – прохрипел упырь и оскалился на Мирона. Сабуров же вновь сильной рукой схватил зеленую нежить за горло с неистовой силой и, подняв над землей, процедил:

– Дело говорю! Пойди прочь! Иначе свяжем вас да в колодезную воду опустим. Вот вам мука будет безмерная на веки вечные!

Упырь злорадно оскалился и выдохнул:

– У тебя час, смертный! Если не поможешь нам, так мы биться неделю с вами будем, ведь силы у нас неиссякаемые, так все равно вас раздерем, потом в город пойдем, да там всех покусаем!

Проворно отшвырнув упыря подальше от себя, да с такой силой, чтобы он хорошенько ударился о дерево и потерял сознание, Мирон громко крикнул:

– Поехали, Володар! В пролесок тот!

Спустя час Сабуровы стояли у яркого костровища, куда были скинуты шесть трупов некогда убитых разбойников. Смрадный запах от горения тел распространялся на всю округу. Мирон и Василий, не морщась, мрачно смотрели на догорающие тела разбойников и молчали. В какой-то момент, не выдержав, Василий глухо возмутился:

– Что похоронить их не могли?

– Лучше бы сожгли их еще по осени, – ответил брату Мирон, не поворачивая лица и взирая на пляшущие языки пламени. – Тогда бы, догорев, их души сразу же в Ирий ушли.

– И не говори, Мирон. Глупые люди, не ведают, что творят.

Из костра вдруг вылетела душа упыря и, приблизившись к Мирону, оскалилась и прохрипела жутким голосом:

– Сдержал ты слово, смертный! Значит, твою кровь пить не буду! Прощай!

Тут же зеленый упырь превратился в зловонное зеленое облако и взмыл вверх. Мирон проследил за ним взглядом и тяжело вздохнул.

Спустя два часа, когда тела разбойников-упырей догорели и кости превратились в золу, Мирон обернулся к Василию и сказал:

– Поехали, брат, в город. Доложим воеводе, что все сделали.

Было около трех часов пополудни, когда братья приехали к дому боярина Ртищева. Отчего-то ворота были распахнуты, а вокруг на дороге толпилось много местного народу. Весть о том, что братья Сабуровы приехали биться с упырями, вмиг разлетелась по селению, и горожане, горланя, ждали возвращения молодых людей.

Мирон и Василий, уже сняв кольчужные доспехи и шлемы, в одних только темных кафтанах с непокрытыми головами, остановили коней у распахнутых ворот. Крикнули одного из мальчишек. Мирон велел ему позвать воеводу. Преодолев живую изгородь из расступившихся людей, Сабуровы приблизились к дому воеводы и остались стоять у белокаменной лестницы. В это время все пришедшие жители притихли и с интересом рассматривали братьев Сабуровых. Все ожидали воеводу. Когда Никанор Романович вышел во двор к молодым опричникам, Мирон громко во всеуслышание заявил:

– С упырями покончено. Более они вас не побеспокоят. Сожгли мы их тела час назад, и души их ушли к предкам.

– А вы сами-то не пострадали, братцы? – выкрикнул кто-то из горожан.

– Нет. Живы, здоровы! – ответил Василий, подмигивая стоящей неподалеку румяной девушке с длинной светлой косой.

После этого жители начали громко благодарить опричников, желая им доброго здравия. Некоторые дородные мужики-горожане, похожие на купцов, даже похлопали молодых людей по спине и обняли их в знак братания. Воевода, довольный и румяный, пригласил Сабуровых вновь к себе на трапезу, однако Мирон вежливо, но твердо отказался, заявив, что им с братом нужно возвращаться на службу. Этому воевода противиться не стал, а только тихо велел:

– Вы, Мирон Иванович, зайдите в дом. Сочтемся, как я и обещался.

Прекрасно понимая, что воевода намерен отблагодарить их, молодой человек прошел за ним по высокой лестнице в дом. Получив из рук Ртищева довольно увесистый мешочек с серебряными копейками, молодой человек чуть оскалился и сказал:

– Благодарствую, Никанор Романович. Куплю новое седло да сбрую для коня своего, а то моя совсем худая стала.

– Добро. Будете проездом в Суздале, обязательно ко мне на двор заезжайте, приму вас с братцем, как гостей дорогих, – добавил воевода, похлопав Мирона по плечу.