Укрываюсь крыльями Икара

Часть первая. Нити всемирного тяготения

Глава 1. Место, куда приходят умирать олени

Это была великая гора. Она выросла неожиданно передо мной, показала из тумана заснеженные вершины и ледяную непреклонность. Она возвышалась молчаливо – мудрая в своей неуступчивости коварная гора. Ее острые зубья упирались в небо. Играя на солнце каменными мускулами, гора хвасталась передо мной красотой холодного, упругого тела.

Вскарабкался однажды на ледяную вершину, как на трон, неугомонный человек и дерзнул примерить на себя царскую корону. И гора стала его сердцем, а душа человека тогда превратилась в гору.

В конце мая в Кировске наступают белые ночи. Северное солнце, как поплавок, до утра висит над горизонтом. Ночное солнце не греет. На склонах горы и на улицах города лежит снег. Серебрится озеро Большой Вудьявр, освобожденное ото льда. Камни у берега покрыты местами сухой травой. Тонкие стебли, плотно прижатые к земле, согревают первые зеленые ростки. Желтые цветочки пробиваются сквозь прошлогоднюю траву, украшая суровый северный пейзаж.

Андрей Леонидович хотел поставить меня на лыжи как можно быстрее. В Москве снег растаял в марте. Я перешла из гимнастики во фристайл в начале мая. Мне было восемнадцать лет.

Я никогда не стояла на горных лыжах. Мое детство – это спортивный зал, пропитанный магнезией и поролоновой пылью. И даже если на улице шумела пурга и температура воздуха опускалась до минус двадцати, в гимнастическом зале была всегда одна и та же погода. Летом малыши на снарядах занимались в плавках или купальниках, а зимой на разминке накидывали легкую спортивную кофту, чтобы разогреть мышцы перед тренировкой. В гимнастическом зале спортсмены не падали в снег в горнолыжных комбинезонах и не прыгали с трамплинов.

На склоне акробат разгоняется до семидесяти километров в час! Представьте себе, что вы мчитесь на мотоцикле по улицам города. Даже самый быстрый и способный гимнаст никогда не смог бы развить такой скорости, работая на снарядах.

После тренировки я ходила по московским улицам не спеша и не думала, что где-то на далекой северной земле отчаянные мечтатели вылетают с трамплинов на пятнадцатиметровую высоту и крутят тройные сальто с винтами, и приземляются на отвесные склоны, набирая бешеные скорости.

Андрей Леонидович торопился. Девочки, которые пришли в лыжную акробатику раньше меня, уже выступали на соревнованиях, выполняя сальто прогнувшись и сальто с винтом.

В Москве на лыжи я встану только через полгода – поздней осенью, а то и в декабре. До первого снега я буду бегать, заниматься ОФП, выполнять упражнения в гимнастическом зале. Но как я пойму, что такое фристайл, если я никогда не прыгала с трамплина?

Андрей Леонидович сказал: «Готовься к поездке. Через два дня летим в Кировск».

Купил билеты на самолет до Апатит, отдал мне свой старенький рыжий комбез и горнолыжный инвентарь: чьи-то ботинки, чехол, лыжи, лыжные палки. Так собралась я в путь дорожку навстречу к своей непреклонной горе.

С нами летел Сашка Михайлов. Прыгать с трамплина в это время в Кировске было невозможно. Для прыжков нужен был снег. В конце сезона Сашка решил посмотреть, как на склоне будет чувствовать себя травмированное колено.

Бывший гимнаст Сашка Михайлов, ученик Владимира Васильевича Гурина, считался теперь фристайлистом-акробатом международного уровня. Он прыгал тройные сальто с винтами и занимал призовые места на этапах кубка Мира и Европы.

Между мной и Сашкой, как тогда показалось, было что-то общее, очевидно, потому, что в спортивной гимнастике мы занимались у одного тренера, правда, в разные годы. Сашка усмехнулся, когда узнал, что меня тренировал Владимир Васильевич. «Забавный старичок, – прокомментировал язвительно. – Чудной был. Подойдет ни с того ни с сего и шипит на ухо всякие гадости». Сашка состроил смешную гримасу. И я невольно улыбнулась, вспоминая Владимира Васильевича.

Сашка отмахнулся по-детски растерянно, будто бы вспомнились ему грустные, болезненные минуты из далекого детства – без охоты рассказывал о гимнастике.

Во фристайле Сашку мучили травмы. На соревнованиях выступал нестабильно. К травмам относился философски и трамплина не боялся. Перенес несколько операций на колени. Восстанавливался долго, но всегда возвращался на склон. Мечтал о золотых медалях, об Олимпийских играх и не представлял своей жизни без фристайла.

Самолет поднялся в воздух. Аэропорт Внуково превратился в точку. В салоне трясло и неприятно пахло. Ан-24 –маленький советский самолетик – не вызывал доверия. Лопасти винтов гудели бешено, с яростью перемалывая разреженный воздух, и мне казалось, что дрожала каждая клеточка стального тела. Того и гляди, не выдержит, разорвется в небе на тысячи осколков. От шума закладывало уши и болела голова. Не люблю, если честно, летать на самолетах.

Посмотрела на тренера. Андрей Леонидович сидел на соседнем кресле уверенно и жестко. Его взгляд, как режущий луч лазера, рассекал тугие частицы времени, прорывался властными, яростными флюидами сквозь поры затвердевшей обыденности в будущее, целеустремленно, хладнокровно и сдержанно. Его мысли были на горнолыжном склоне. Он думал о полетах с трамплина, о спортсменах, которые будут выполнять запланированные прыжки. Казалось, даже маленький самолет в эти минуты подчинялся воле тренера, устремляясь вперед и только вперед к победному олимпийскому прыжку.

Андрей Леонидович окончил Московский авиационный институт. Очевидно, поэтому в его крови была уверенность во всех самолетах и во всех полетах. Самолетами заниматься не пришлось. Получил второе высшее образование – окончил институт физической культуры – и переключился на прыжки с трамплина, используя знания физики и аэродинамики в работе со спортсменами.

Самолет летит над облаками, и я не вижу гор. Рыхлая вата и ослепляющее солнце – в иллюминаторе нечего смотреть. Закрываю глаза и терплю. Голова разрывается от гула.

Говорят, горы Хибины похожи на две подковы, которые как бы вложены одна в другую. Из космоса они напоминают каменный цветок. Вот так миллионы лет назад в центре Кольского полуострова, между озерами Имандрой и Умбозером, будто бы вырвалась из-под земли гора, похожая на каменный цветок.

Коренные жители Кольского полуострова саамы называли гору Умптэк – "место, куда приходят умирать олени".

Глава 2. Извилистый северный путь

Самолет приземлился в аэропорту Мурманска. Уставшая, ступила на твердую землю. Андрей Леонидович вдруг побежал. И я куда-то побежала за ним, не понимая того, что происходит со мной. Так и должно было быть, очевидно. Так надо…

И вот уже мчимся в автобусе по извилистой дороге, оставляя позади себя задумчивый город, который, казалось бы, тоже не понимал бегущих на гору людей.

В глазах тренера я видела горы. Я боялась представить себе, на какие золотые вершины замахнулась его дерзкая мечта. Дерзкая мечта – изменить реальность, изменить привычный для земного обывателя ход вещей. Показать на международных соревнованиях по лыжной акробатике высший пилотаж. Доказать, добиться, завоевать, вскарабкаться, наконец, на золотую вершину Олимпа.

Андрей Леонидович видел настолько осязаемо эту золотую цель, что, казалось бы, его раздражала неторопливая, обыденная реальность, бестолковые препятствия на жизненных поворотах.

В молодых спортсменах, которые приходили во фристайл из других видов спорта, он чувствовал новые возможности, нереализованные амбиции, стремление к победе и к самоутверждению.

Для Андрея Леонидовича я была что-то вроде летательного аппарата незнакомой конструкции. И как можно скорее меня надо было испытать. Я жила среди заданных явлений. Я пыталась выполнять конкретную задачу, поставленную передо мной. Но кто-то, живущий во вселенной, живущий во мне с момента зарождения вселенной, понимал меня иначе, ощущал меня всю, каждую клеточку моего тела. Сортировал, анализировал, обдумывал объемно и глубоко все то, что происходило со мной в каждой прожитой минуте.

Мы мчались в автобусе по северной дороге. Сашка молчал. Разговаривать со мной было бы странно. Как новенькая я соблюдала субординацию, молчала и смотрела в окно. Я видела редкие, придавленные к земле березки. Они цеплялись корявыми ветвями за колючие камни, как за последнюю надежду, и словно стремились мне что-то сказать. Говорили со мной без остановки.

Придавленные колкими ветрами, они выживали веками на суровой земле и были не похожи на московские, тучные, крепкие деревья. Казалось бы, в карликовой березке таились неразгаданные чудеса: богатырская, сказочная сила севера и нежное, хрупкое дыхание белоствольной красавицы.

Дорога петляла. Березки пропали. На просторах северной земли щетинились хмурые чахлые кустики. Они притягивали к себе, зазывали, манили в холодные, темные земли. Они рисовали на воздухе причудливые словесные знаки и рассказывали проезжающим путникам бесконечные ветвистые, дорожные легенды, вязкие, пыльные, мрачные.

И блеклое небо, и влажная заболоченная земля, и мелкие птахи, летающие низко над равниной, уплывали за дорогой, исчезали тихо, незаметно за придорожной пылью, не принуждали ни к чему, не притягивали к себе. Качало в автобусе, как в люльке, и я задремала.

Автобус резко повернул. Я вздрогнула. Дорога столкнула меня лицом к лицу с огромной горой. Я увидела из окна ее мощные, веками натренированные мускулы, широкую непробиваемую грудь. Что приготовила мне гора? Смогу ли я понять ее, смогу ли я прыгнуть на лыжах с трамплина и стать настоящей акробаткой? Тревожно прислушивалась к шороху ветра. Талые островки снега белели в расщелинах между камней. Тихо шептали колеса автобуса по улицам незнакомого города.

Вот она – моя гора. Мой новый акробатический зал. Моя «золотая» свобода! Мой зал теперь – это каменные вершины, это сверкающее капризное небо. Лети, расправляя свободные крылья, и ничего не бойся. Пари над горой, как свободная птица.

Глава 3. Любопытная Варвара

На автобусной остановке какой-то мужчина поздоровался с нами, посмотрел на меня. Странно, он был похож на моего двоюродного дядю из Перми. Невысокий, крепкий, сухопарый мужчина средних лет. Сжатые, немного вытянутые губы, голубые глаза, то ли печалятся, то ли улыбаются чему-то. Морщинки у глаз разлетаются лучиками. Вспомнила вдруг дядю Витю. Живущий в российской глубинке, он казался мне молчаливым наблюдателем, который будто держал в сердце личную глубинную историю. И смотрел на людей по-доброму, и не умел сердиться, и не удивлялся ничему.

Мужчина что-то сказала Андрею Леонидовичу, кивнул в мою сторону и куда-то пошел.

– А тебя как зовут? А ты кто? А ты что умеешь делать? – белобрысая девчонка буравила меня глазками.

– Акробатка я, – буркнула смущенно. – Ну то есть, из гимнастики перешла. Я мастер спорта. А на лыжах я пока только учусь. Меня Аней зовут. «Все-то ей надо знать. Вот пристала, любопытная Варвара. И что теперь, в Кировске каждой малявке буду объяснять, кто я такая? Кто-кто, дед Пихто».

– А-а, понятно, – девчонка уважительно кивнула. – А меня Дашей зовут. Рада познакомиться, – махнула рукой, – Пойдем ко мне. Вещи положишь.

Дашка бежала впереди и тараторила, как швейная машинка:

– А я могулистка. А Варька, моя сестра, тоже могулистка. Варька выступает по КМС, а я по первому, потому что мне только одиннадцать лет. А тренирует нас папа, Евгений Викторович. Ты его видела. Он вас на остановке встретил. Раньше я занималась горными лыжами, а еще раньше гимнастикой, а еще я хожу на хип-хоп и кружок рисования. Я все успеваю, правда-правда, – девчонка болтала, как будто ее прорвало, как Робинзона, который вдруг встретил на острове своего Пятницу.

Дашка привела меня домой.

– Посиди-ка, – и куда-то убежала.

Я села на стул. Голодно. С Москвы ничего не ела. Огляделась. Обычная, городская квартира: диван, стенка, несколько стульев, стол, телевизор. Любопытно. Неловко было по чужой квартире ходить. Сижу на стуле возле вещей. Немного расслабилась. Достала из сумки пакет с продуктами. Почистила вареное яйцо, перекусила всухомятку.

Дверь заскрипела. Дашка пришла с отцом. Она успела рассказать ему о том, что я мастер спорта. И теперь Евгений Викторович с интересом присматривался ко мне, оценивая пытливым тренерским взглядом.

Сел рядом, расспрашивать стал, кто я, что я, чем занимаюсь. Скрывать мне было нечего. Рассказывала. А потом вдруг узнала, что Евгений Викторович и его девочки, оказывается, тоже неместные. Они всей семьей переехали в Кировск из Перми десять лет назад. Даше тогда было годик. И папа решил переехать в Кировск, поближе к горе, чтобы его дочки стали горнолыжницами. Я удивилась. Надо же, на моего дядю из Перми, и правда, похож. И даже характер у Евгения Викторовича был мне понятным. Он разговаривал со мной как с дочкой, расспрашивал просто, как мои дела, как я себя чувствую, как добралась до Кировска.

Глава 4. Базарные чайки и кровожадные комары

Меня удивляли чайки в городе. Грязные, голодные, они совсем не похожи были на благородных морских птиц. Городские чайки не летали даже над озером, не рыбачили и не утруждали себя тяжелой работой. Наглые птицы пропадали в помойных баках, махали крыльями, кричали, копошились, выбрасывая наружу протухшие объедки. Шлепали самодовольно по городу, никого не боялись и с воплями набрасывались на грязных, дворовых собак, которые также были не против полакомиться объедками из мусорного бака.

Солнце висело на горизонте. В мае в Кировске наступали белые ночи. А я не поняла. Гуляла по пустынным улицам города и ждала, глупая, когда стемнеет.

В первую ночь меня измучили комары. Я накрывала голову одеялом, отмахивалась и фыркала. Наглые северные кровососы проникали даже в самые маленькие щелки. А если я все-таки не выдерживала и высовывала нос на свежий воздух, они набрасывались мгновенно. И мне приходилось всю ночь прятаться, подобно летучей мыши, в шерстяной пещерке.

Московские комары были намного добрее и гуманнее к человеку.

Глава 5. Громозека

На следующий день я надела горнолыжные ботинки и пошла за тренером в сторону подъемника. Андрей Леонидович показал мне, как правильно держать лыжи на плече. Я грохотала на всю улицу и со стороны была похожа на Громозеку.

С непривычки горнолыжная обувь казалась мне неподъемной и неудобной. Сдавленные пальцы затекали. Но других ботинок у тренера не было. И я понимала, что мои высказывания и жалобы лучше держать при себе.

Тело спортсмена в горнолыжных ботинках наклоняется вперед. Шагая таким образом, движение замедляется. Я чувствовала себя новичком-луноходом, который впервые ступил на лунную поверхность и должен был за короткий срок научиться ходить в непривычных для него условиях. Я старалась. Пока мы шли по асфальтированной дороге, я полностью освоила эту несложную науку. Правда, ноги болели дико, икры задубели, а бедные пальцы, казалось, кричали из глубины ненавистных ботинок, чтобы их немедленно освободили, так как терпеть было невозможно.

Тренер увидел мою страдальческую мину, но спокойно сказал, что к ботинкам надо привыкнуть – для новичка это нормально. Я поняла, что боли в ногах – это часть тренировочного процесса, а на тренировках никогда не бывает просто. Закусила губу.

У подножия горы возле подъемника мы нашли удобную полянку под небольшим наклоном, и тренер стал показывать, как правильно стоять на лыжах и держать лыжные палки.

Теоретически я все понимала. Я улыбалась, кивала, пыталась выполнить то, что требовал от меня Андрей Леонидович. Но лишь только я застегивала крепления и делала первый шаг, лыжи мгновенно запутывались или разъезжались, и я падала. Вставала, смотрела на Андрея Леонидовича и глупо улыбалась. Но он-то не улыбался, а начинал злиться и кипеть.

Моя черная, пушистая, и совсем не горнолыжная шапка съехала на бок. Мокрая, снежная, красная, я падала и падала и ничего не могла понять. Что бы я ни пыталась делать, лыжи брыкались, как неприрученные строптивые лошадки, и скидывали меня на склон.

– Ну, что же ты делаешь, Аня! Я тебе что сказал? Колени согни, согни же ты колени, в конце концов, дура!!!

Тренер орал. Я разбудила в нем страшную бурю!

– Ты зачем надела эту глупую шапку!? Ты же, как торгашка, в этой шапке! Чтоб не надевала ее больше!

Андрея Леонидовича прорвало. И бедная моя шапка получила от тренера свою порцию критики.

Андрей Леонидович кипел. Плюнул в сердцах, выругался, махнул рукой, отошел к подъемнику и сел на свободную лавочку.

– Чего стоишь!? Дура! Работай! Я тебе уже все сказал!

Чувствуя себя на лыжах глупой каракатицей, потихоньку начала все-таки куда-то катить, приседала с одной ноги на другую, тряслась от страха, пытаясь приручить непослушные, несговорчивые лыжи.

Солнце припекало. На проталинах, на свободной от снега земле, прорастала робкая, нежная травка.

Андрей Леонидович успокоился, разговаривал с кем-то возле подъемника, время от времени поглядывал на меня.

В тот момент я поняла, почувствовала в себе, что, оказывается, была совершенно не лыжным человеком. Я занималась в гимнастическом зале десять лет. Я выполняла на батуте и на других снарядах сложнейшие элементы. Но здесь, на склоне, в горнолыжных ботинках и лыжах я становилась неповоротливой и неуклюжей. И была похожа скорее на глупую каракатицу.

Первая тренировка закончилась. Еле доковыляла до дома. После обеда прибежала Дашка и позвала меня в гимнастический зал, сказала, что с тренером договорилась, и меня пустят позаниматься. Пожала плечами – хорошо.

В гимнастическом зале Дашка сидела на матах и смотрела на меня с восхищением. А я отдыхала на шпагате, скрывая смущение и неловкость. Было бы глупо теперь называть себя гимнасткой. Немного размялась, на дорожке выполнила простые элементы: кувырки, перекидки, перевороты. И почему-то удивила местного тренера, когда сделала какой-то несложный прыжок на маленьком бревне.

Глава 6. На вершине Умптека

Снег лежал на склоне островками. Фанатики-туристы аккуратно объезжали по трассе выступающие из-под снега шершавые камни и темные участки земли. Вдоль склона то и дело летали белые северные птицы.

В конце мая погода стояла по-летнему светлая и безветренная, подъемник работал с утра до вечера, упрямо тянул на вершину Хибин неспокойных любителей горнолыжного отдыха.

На третий день Андрей Леонидович спросил: «Ну что, Аня, поехали на гору?» Уставился на меня и зашевелил угрожающе рыжими усами. «Ну, как, Аня, ты готова?» – ¬ Вопрос тренера не принимал возражений. Я робко кивнула и посмотрела наверх. Мурашки побежали по коже. В животе забурлило. В моей жизни самой большой вершиной была ледяная горка во дворе. Сердце сжалось от страха. Как можно вообще скатиться с этой огромной горы?

Сели в кресло подъемника, опустили к ногам стальную защитную рамку. Кресло жалобно скрипнуло под нами, и, медленно покачиваясь, покатилось по зазубренной дорожке. На ногах болтались лыжи. Руками вцепилась за лыжные палки – вдруг упадут.

Мы медленно поднимались на гору. Я смотрела на камни, и мне казалось, что я лечу над пропастью. Ледяные, хмурые выступы, сверкающее, снежное полотно. От смертельного падения меня спасала защитная рамка и пластиковое кресло. Трос подъемника вдоль склона смотрелся жалко и неубедительно. Один только шквалистый ветер, казалось, способен был перевернуть все эту хлипкую конструкцию. Мое сердце не отличалось горнолыжной храбростью и нагоняло на меня страх в самый ненужный момент.

Андрей Леонидович был неразговорчив. На кресле подъемника мы сидели плечом к плечу и молчали. В тот момент я не пыталась анализировать свои ощущения. Андрей Леонидович выбрал меня, как перспективную спортсменку, и теперь я должна была найти в себе внутренние силы, включить скрытые человеческие возможности, чтобы добиться результата за короткие сроки. У меня не было времени на долгие годы тренировок. Я хорошо видела планку, которую поставил передо мной тренер по фристайлу.

Андрей Леонидович молчал. Высокие планки и серьезные олимпийские цели он ставил перед всеми ребятами. Тренеру не нужны были горнолыжные туристы.

Моя первая вершина, преодоленная с помощью подъемника за несколько минут. Я не приложила особых усилий, чтобы взобраться на нее. Всю черновую работу сделал неутомимый труженик – подъемник. Тело не испытало перенапряжения, душа была спокойна. И все же это была моя первая вершина! Она отпечаталась в памяти на всю жизнь.

Я стояла на каменном островке. Шаталась, опьяненная горным воздухом, ощущая с дрожью холодное дыхание пропасти. Неправильное движение, неверный шаг, роковая ошибка – и летела бы я, отскакивая от горы, как сломанная игрушка. Остро чувствовала я тогда тонкую грань между жизнью и смертью.

В тот миг я вдохнула грудью особенный воздух, и он впитался мгновенно в каждую клеточку тела. Я заболела, заразилось вершиной. В мою душу как будто вцепилась гора.

Я закоченела от страха. Ноги подкашивались. Я боялась оглянуться. Гордые каменные великаны возвышались вокруг меня, сверкало ослепительное солнце. А в моей голове стучало: «Лягушка, куда же ты забралась? Ты же не умеешь летать, глупая!»

Я стискивала зубы и не хотела, чтобы тренер заметил мой страх.

Андрей Леонидович обучал меня терпеливо: «Аня, клади лыжи на снег. Так, все правильно, застегивай крепления, молодец, научилась. А теперь согни колени, наклонись вперед и спокойно езжай по моему следу. Не волнуйся. Держи палки рядом с телом, руки в стороны не отводи. Тихо, спокойно, не торопись, потихонечку отталкивайся лыжами, аккуратненько, спокойно, ты все поняла?»

Я-то поняла, только не представляла, как это выполнить. Андрей Леонидович легко лавировал по снежной дорожке между проталинами. А мои лыжи катились сами по себе туда, куда и следовало им двигаться по закону всемирного тяготения. Строптивые лыжи не послушались тренера, а повернули строго вниз, указывая острыми кончиками на самую короткую трассу – через груду камней, грозно выступающих из-под снега.

Все то, что мне сказал тренер, я выполнила с точностью до наоборот. Я выпрямилась, как солдатик, и глупо размахивая палками, покатила в сторону камней. Лыжи с каждой секундой наращивали скорость. Выпучив глаза, я не понимала, что происходит. То есть я понимала, только была похожа на кролика, который увидел на горе каменного удава.

Скорость была приличная, и на вид безобидные камушки могли оказаться в моей жизни последним препятствием. Андрей Леонидович среагировал мгновенно, рванул ко мне, и я налетела на тренера, как на страховочную подушку, – спускаться с горы до Кировска мне предстояло еще целый километр.

Со своей первой вершины я съезжала четыре часа. Вставала на лыжи и тут же падала и катилась по склону, как заснеженный колобок. И палки все время цеплялись за ботинки, а ботинки слетали с креплений. А лыжи наезжали друг на друга или разбегались в разные стороны, и я ныряла в снег.

Андрей Леонидович кричал, бесился, вскипал, как чайник, пыхтел. «Да, сколько же можно падать, Аня!? Трехлетние дети и то понимают быстрее, как надо правильно стоять на лыжах!»

«Привет, гора! Я приехала к тебе, чтобы забраться на твою вершину. Я села на кресло подъемника и летела к тебе. Стояла на кончике твоего каменного тела и дрожала перед тобой. Великая, мудрая гора! Спускаясь на лыжах, я падала и падала на твое тело. И ты сказала мне: «Привет! Неугомонный человек! Я разрешаю тебе кататься по крутым и пологим трассам. Но будь осторожней. На моих склонах лежат опасные камни. Горные спуски коварны. Человек, я – Гора. А ты всего лишь маленькая песчинка. Тебе не следует соревноваться со мной. Ты проиграешь этот спор».

Пустые звуки слов разбиваются о камни. Гора молчит, не желая рассыпаться по пустякам.

Пока я совершала свой первый спуск, пока вела под крики тренера борьбу с лыжами и лыжными палками, Сашка Михайлов то и дело пролетал мимо нас, с легкостью объезжая коварные участки. В одну секунду Сашка успевал посмотреть на меня, на Андрея Леонидовича, на грозно выступающие препятствия, при этом оценить положение дел, проведенную тренером и мной работу, и достигнутый результат. Мне было нечем похвастаться. Лыжи не слушались меня. Я падала, выкарабкивалась из-под снега, бегала за палками и за лыжами, которые ускользали в самый неподходящий момент, и улетали на несколько метров вниз. Я катилась по вязкому снегу в рыжем комбинезоне. И колючие хлопья запрыгивали за ворот, лезли в уши и в нос.

Сашка вдоволь повеселился, глядя на мои цирковые полеты. Мне, наверное, тоже было бы весело посмотреть на себя со стороны.

Под конец тренировки я немного поняла, как делать повороты на лыжах. На завершающем участке я даже проехала несколько метров без падений. Тренер улыбнулся: «Ну, вот и съехала, ты, Аня, наконец, со своей первой горы!»

Я попыталась улыбнуться. Исцарапанное снегом лицо горело, как будто его натерли наждачкой.

Подъемник еще тянул на вершину пустые кресла. По склону спускались между проталин последние туристы.

Под лучами жаркого солнца снег оседал, испарялся. Грубое, неотесанное тело горы проступало из-под снега.

Андрей Леонидович расстегнул крепления. Лыжи оставил в домике возле подъемника. Сказал мне прийти после обеда в гимнастический зал, позаниматься самостоятельно – у тренера были неотложные дела – и убежал.

Я присела на лавочку. Расстегнула ботинки. Весенние солнечные зайчики прыгали по лицу. Было непривычно жарко возле горы. Сняла перчатки, мокрую шапку, спиной прислонилась к деревянной стене. Закрыла глаза и ни о чем не думала, и прислушивалась к тишине. Не заметила, как задремала. Шапка и перчатки упали в снег.

Я никогда не мечтала о вершинах. За тысячу километров от родного дома сидела почему-то у подножия древней горы, и не понимала, что со мной происходит.

«Я мечтала о морях и кораллах.

Я хотела суп поесть черепаший.

Я ступила на корабль, а кораблик,

Оказался из газеты вчерашней».

В детстве перед сном мама пела мне песни. Я лежала под одеялом в кроватке и тихонько повторяла за ней. На волнах памяти, как легкие кораблики, плавали мамины песни.

«У порога стали горы – громады.

Я к подножию щекой припадаю.

Но не выросла еще та ромашка,

На которой я себе погадаю.

А весною я в несчастья не верю,

И капели не боюсь моросящей.

А весной линяют разные звери.

Не линяет только солнечный зайчик».

Еще не выросли мои ромашки у подножия горы. И правда. Открыла глаза. На шершавых проталинах из-под камней желтели только мелкие головки мать-и-мачехи. Улыбнулась. «Я к подножию щекой припадаю». Потрогала лицо. От колючего снега щеки горели. Хорошо же я сегодня припадала к заснеженному склону.

Ну, хватит уже сидеть. Некогда расслабляться. Вспомнила наставления тренера. Торопливо собрала вещи, закинула лыжи на плечо, уже как заправский горнолыжник, и лунной походкой космонавта-акробата зашагала по улицам города.

Глава 7. Лина Черязова

В Лейк-Плэсиде на акробатическом трамплине разбилась Лина Черязова. Страшная новость облетела земной шар. Российские акробаты передавали друг другу шепотом: Лина разбилась, Лина Черязова ударилась о трамплин.

Олимпийская чемпионка по лыжной акробатике Лина Черязова, прыгая тройное сальто в воду, головой задела трамплин и повредила основание черепа. Девушка лежит в больнице, третий день находится в коме.

Спортсмены, тренеры, люди, далекие от спорта, были подавлены, будто оказались лицом к лицу с непонятной, непознанной материей, чувствовали кожей глубинные, смертельные для человека вибрации вселенной. Некто, непознанный, невидимый, появился внезапно, случайно, непреднамеренно, и все же именно в ту минуту, именно тогда, когда расслабленные земные люди совершали изо дня в день привычные домашние дела.

В начале девяностых Лина Черязова была единственной в мире девушкой, которая прыгала тройные сальто наравне с ребятами. Она победила на Играх в Лиллехаммере в 1994 году, и стала первой олимпийской чемпионкой по фристайлу в акробатике.

Лина выступала за Узбекистан. Но считалась нашей, советской, русской спортсменкой. Ее мама была родом из Новосибирска. И девочка начинала заниматься спортом тогда, когда народы социалистических республик жили одной страной.

Мечтая о полетах, Лина забиралась на самые высокие трамплины, крутила в небе тройные сальто с винтами и, казалось, ничего не боялась.

Подобно первому космонавту она открыла перед российскими акробатами дорожку к заветной олимпийской мечте.

Лина Черязова разбилась…

К Сашке в номер заглянул Серега, могулист. Кировчанин. Друга решил угостить северной рыбкой. Достал из пакета уже приготовленную, зажаренную, кусочками разложил по тарелкам. Говорит, рыбачил с отцом на Иманде.

Ребята сидят на кухне. Сашка подавлен:

– Слышал, про Лину Черязову? (В новостях говорили… на трешку шла)… – Сашка запнулся, замолчал, отвернулся к окну. – Эх, Линка! Линка! Отчаянная девчонка. Никто так не прыгал, как она. Лина, только выживи, прошу тебя, только выживи!

Сашка молчит и смотрит на гору. Странные тени мелькают на склоне. Бесформенные, каменные глыбы как будто стонут под порывами ветра. Неожиданно треск, и с грохотом обваливается каменный поток на голую беззащитную землю. Сашка всматривается куда-то, словно пытается найти ответ на какой-то свой, личный, очень серьезный вопрос.

Ледяная реальность выбрасывает человека порой в темноту на страшные камни. Но лучше молчи. Молчи, Сашок. Ты не найдешь ответа. Ты будешь метаться, как брошенный странник, в тайниках вселенной. И тебе никто не ответит. Ты провалишься в черную дыру, где нет ни трамплинов, ни гор. Прыгай с трамплина, Сашок, если считаешь себя акробатом, и не задавай в этой реальности слишком опасные вопросы. Есть вещи, о которых молчат. Делай свое дело и прыгай, пока прыгается.

О смертельных падениях не говорят, не открывают свое сердце перед страхами. Снаружи маленькие, безобидные, а как впустишь, не выгонишь, не выселишь, расставят сети по всей глубине, и не выудишь из души.

Если ты акробат – выходи к трамплину и прыгай. Если считаешь себя акробатом, то ответы найдешь на трамплине. И не говори, что тебе страшно. Лина выходила на склон и прыгала, потому что фристайл был ее жизнью. Лина выкарабкается, вылечится, выживет, наденет лыжи и полезет на трамплин. И никто не запретит ей. И никого не станет она спрашивать, что делать ей дальше в этой жизни.

Сашка молчал и смотрел на гору. Гора была все так же неподвижна и глуха. Где-то высоко плыли облака. Они отбрасывали на склоны рваные тени, легкие и невесомые, как тонкая шелковая ткань.

Сереге пора было идти домой. Попрощался. Сашка обнимает друга и провожает до двери.

Андрей Леонидович не говорил со спортсменами о падении Лины Черязовой. Травмы во фристайле – обычное дело, привычное для фристайлиста-акробата.