Фатум. Том шестой. Форт Росс

России посвящается

Хвала вам, покорители мечты,

Творцы отваги и суровой сказки!

В честь вас скрипят могучие кресты

На берегах оскаленной Аляски.

С. Марков. «Предки»

Часть 5 Гордиев узел

Глава 1

Это мой гордиев узел…¹ Но я не сын Филиппа, не царь Фригии…² Хватит ли у меня сил рассечь этот узел?» – Хуан де Аргуэлло смочил пересохшее горло «Шато ля фит»³ и отложил на стеганую подушку сиденья кареты фляжку. Дорога из Кармела в Монтерей располагала к раздумьям.

После отъезда русских послов всё в его жизни перевернулось с ног на голову. «Время вершит свой закон, горе и ночь сменяются днем и жизнью»,– вспомнились ему слова падре Ромеро. Но вот прошла вторая неделя, а он так и не смог заставить себя вновь услышать веселый смех молодых крестьянок на рынке, не чувствовал вкус вина, совсем перестал замечать красоту и величие калифорнийских закатов. В глазах его было смятение, в движениях – плебейская⁴ суетливость

Активная подготовка к войне с русскими – стягивание сил в Монтерей и к северным границам – успокаивала мало, да и не могла порадовать сердце старого губернатора, оттого как дела шли из рук вон плохо. Ко всему прочему, слухи о заговоре в Мехико, предательство Кальехи дель Рэя, отсутствие вестей от Луиса, глухая и вечная ссора старшего сына с младшим ввергали дона Хуана в отчаянье.

«Бедные дети… бедный наш дом… Еще эта война, гремучей змеей подбирающаяся к их семье…»

Эль Санто прикрыл уставшие глаза, прислушиваясь к монотонному поскрипыванию каретных рессор, выстрелам бича возницы и влажному храпу лошадей.

«Поберегите своих сыновей, ваше превосходительство. Разве вы хотите, чтобы их невесты надели черное прежде, чем наденут белое? – встали в памяти слова коменданта.– Клянусь Богом: русские – это серьезный противник. Это те воины, которые делают честь воюющей с ними стороне… Но нужна ли она нам такой ценой?»

«Нужна ли нам честь и слава такой ценой?» – мысленно повторил дон, задергивая кружевной батист шторки. Солнце светило всё ярче, а он, напротив, чуствовал все большую слабость во всем теле.

У него едва хватало сил крепиться и бороться с мощной волной обрушивающихся вопросов. Однако неспособность решить их, найти нужный ответ лишь разжигала гнев и страстность его натуры, которые переходили в слепую, жгучую ревность, изводя старика на нет.

– Отец, если русские посмеют вступить в пределы Короны, они узнают вкус кастильской стали. Солдаты короля пройдут сквозь их укрепления как дождь сквозь солому. И вот наши шпаги, отец: с Божьей помощью наши кони будут пить воду из Славянки⁵.

– С Божьей помощью? Нет, дети мои, Господь здесь ни при чем,– так, кажется, ответил он тогда сыновьям, глядя в их горячие, молодые глаза.– И не стоит заверять, что вы привезете с поля боя казачью папаху, пику или гренадерский⁶ ремень.– Дон помолчал, не желая обидеть своих отпрысков, лишь нежно потрепал их за крепкие плечи, а сам с болью подумал: «Я буду благодарить небо, если им удастся вернуться живыми».

В карете стало прохладней. Слух дона Хуана различил крики птиц – экипаж въехал в лес. Дорога и здесь была славно наезжена; воздух пропитан ароматами растущих по обочинам олеандров и бугенвилий. Яркие птицы трещали и щелкали среди густой зелени листвы, но, как и все птицы Юга, не выводили нежных трелей, о чем искренне сожалел дон. Прожив в Калифорнии не один год, он так и не смог свыкнуться с тем, что каждый новый день здесь, в мягком, благодатном крае, рождался прохладным, как в родной Испании, но вскоре, не дожидаясь и полудня, неизменно наполнялся плавящимся, ослепительно золотым зноем.

Де Аргуэлло приоткрыл дверку экипажа, любуясь тенистым покоем леса. Прозрачный, пронизанный солнечными нитями воздух был напоен густым дурманящим ароматом ярких соцветий. Казалось, он весь дрожал и пульсировал от множества летающих лесных бабочек и мотыльков. Всё жило вокруг кипучей, лихорадочной жизнью, точно стремясь наверстать потерянные часы долгой ночной спячки.

– Боже, как прекрасен мир!.. Как божествен замысел… Honny soit qui mai y pense⁷ – по-французски вырвался старый девиз.– И ужели война?.. – Эль Санто обхватил голову.– Дети, мальчики мои, я всегда хотел воспитать вас умнее и лучше меня, но увы… в моем доме тишина и холод. Любите друг друга, умейте прощать необдуманные поступки, слова… для меня вы одинаково дороги, как и ваша покойная мать… Как пальцы на руке: руби любой – одинаково больно и жалко! Ох уж эта гордыня – наша фамильная черта… Против спеси и глупости сами боги бороться бессильны.

Губернатор вновь тяжело вздохнул, мысленно вспоминая родные лица детей. «Луис, Сальварес… – слезы затуманили взор отца.– Слезы – это хорошо, сильные люди никогда не скрывают их. Да, да… так говорит Ксавье, так говорит отец Ромеро».

Но сейчас этот довод не утешал Эль Санто. Горячая испанская кровь бунтовала, противилась правде смирения. «Если я не сумею взять себя в руки… Если я не за себя… то кто же за меня? А если я только за себя, тогда зачем я? Нет, нет, каждый принимает конец своего кругозора за конец света. Эта слабость, непростительная слабость. Ты должен стоять до конца, amigo⁸! Ведь это ты отказался ратифицировать⁹ сдачу северных территорий Новой Испании… Ты отказал русским послам, взвалив на себя крест ответственности… Но позвольте, как же иначе? Как?!» —губернатор сжал в отчаянии пальцы, блеснув перстнями.

– Ужели правы те, кто говорит: «Эпоха кончается в тот момент, когда умирает иллюзия, с ней связанная»? Нет, я не верю, величие Испании – это не иллюзия. Это лишь иудеи и безродные янки, невежественная хитронырая рвань может считать одну страну лучше другой. Да минует меня чаша сия… Да, пожалуй, бывали времена и хуже, но, верно, не столь подлые! Если человек теряет достоинство, честь, он перестает быть человеком, а дворянин —идальго¹⁰. А что ныне? На эти святые каноны плюют и улыбаются!

Дон Хуан скорбно замолчал, представив герцога Кальеху, старого друга и единомышленника, а ныне изменника.

– Святая Анна, я не хочу в это верить. Но почему молчит Мадрид? Почему из Мехико до сих пор нет гонца?! Ужели прав был Сальварес?.. И из всего этого дела торчат уши и хвост вице-короля? Иезуитов?.. Нет, нет, он мой близкий друг, как можно – дворянин!.. Человек не опускается столь низко, чтобы нельзя было подняться вновь. Господь уберегает нас, дает возможность… Но для кого тогда создан ад? Опять не прав… Всё это вздор, amigo. Ну что ж,– Эль Санто обреченно покачал седой головой.—Вре-мя рассудит… Но лик оскорбленной Испании заставляет меня лично сделать свой выбор. Если герцог Кальеха дель Рэй изменник, он должен быть свергнут. Корона Мадрида в грязи, и мы, сыны Испании, обязаны поднять ее святым мечом и опустить на голову достойного вице-короля.

И пусть погибнет много солдат… Все знают: дон Хуан де Аргуэлло не торгуется, когда речь идет о победе. Испания всегда могла топить свою конницу в реке и делать из трупов мосты, если того стоила минута истории. Смерть соединяет великих и малых. Могила объединяет их. Но тот, кто спасает границы Короны, не преступает закона. Да, мои сыновья – мое будущее и надежда… Но лучше пусть они будут мертвы, чем увидят позор поражения. «Интересно, что скажут об этом потомки? – дон Хуан мрачно усмехнулся, вглядываясь невидящим взором в мелькавшую за оконцем темную листву.—Не знаю. Но знаю другое: отступающая армия редко говорит лестные слова своим командирам… А правители неудачников заносят в черные списки».

Эль Санто покачал головой и как-то странно огляделся, будто впервые ехал в салоне своего губернаторского экипажа. К вечеру он доберется до Монтерея, конечно же, соберет совет офицеров, будет непростой разговор… Нет, он не клюнет на лестное благоприятство их слов и вечное желание быть замеченными. Все будет подчинено задаче момента. Прочь, светское пустозвонство кабильдо!¹¹ Сам он возьмет на себя смелость действовать именем короля и именем Испании.

Дон Хуан улыбнулся, вспомнив лицо де Хурадо, когда они возвратились из Сан-Луис-Обиспо с падре Ромеро и оставшимся в живых молодым рейтаром¹² Торресом. Хмурый лик коменданта и его мундир были одинакового буро-желтого оттенка долгой и пыльной дороги…

– Всё же славный он у меня,– вслух продолжил свои рассуждения губернатор.– Вряд ли из лести, может из страха, нет, думаю, по чести и совести держит Ксавье мою сторону… Умеет защищать безнадежную позицию… Пожалуй, стоит повысить его в звании, обязательно стоит. Да и другие рейтары с моих земель смелые, отчаянные парни… Во всяком случае, уж не хуже хваленых шотландцев, этих «амазонок в юбках», и уж тем более – русских бородачей. Для многих из них я не только командир, но и… «отец»…

Де Аргуэлло вновь усмехнулся в седые усы эспаньолки¹³, вспоминая жаркие ночи своей молодости. Однако свет приятных воспоминаний был недолог и ломок.

– Ты понимаешь, что война в колониях может привести к новой бойне в Европе? – тихо, почти неслышно спросил он себя.– О, это будет кровавый день…

– Да, сеньор,– согласился внутренний голос.

– О да, дети мои,– ответ непроизвольно сошел с его губ.

– Ты ратуешь за идею, Хуан, но при этом знаешь: люди, их будет много, и все они станут гибнуть по твоей воле? Разве иначе?

– Нет,– Эль Санто с глубокой серьезностью ответил сам себе.– Они будут гибнуть из чувства долга и чести. Потому как мои солдаты – это соль Калифорнии, Новой Испании…

– А может быть отступить, сберечь жизни, а значит —сберечь силу? Вдруг да сейчас хорошо всё то, что оттягивает время?

– Отступить?! – Эль Санто гневно и непонимающе усмехнулся своей мысли.– Мне далеко за шестьдесят, я старый солдат… И не меняю своих правил. Битвы, сражения выигрываются и проигрываются за четверть часа, мой друг, а ты убеждаешь меня растягивать на дни и месяцы? К черту! «Pour la bonne bouche!»¹⁴ – так, кажется, говорил самый великий похититель Европы?¹⁵ Его приказ был все-гда один: «Держать шпагу в спину неприятеля».

– И он проиграл… Проиграл именно русским при Бородино¹⁶.

– Но был и Аустерлиц¹⁷, где самая лучшая кавалерия в Европе под самым плохим командованием была брошена в пасть Буонапарту¹⁸. Нет-нет, я не хочу внимать этот вздор русских. Музыка и знамена – что может быть для испанца прекрасней? Только победа! Клянусь Христом: здесь, в Калифорнии, русские – уже не тот сжатый кулак, что в России, а растопыренные пальцы. Ничего-ничего, мой друг, главное – быть верным себе и не менять принципов. Fiat justitia, pereat mundus…¹⁹ Honores mutant mores…²⁰ – дон Хуан промокнул платком лоб, кусая губы.—Никогда низость еще не взлетала так высоко! Все, все треплют льва за холку, пока не окажутся в его клыках. Ох уж эта человеческая гниль… Нет, подожди, amigo: а что если приезд русских послов в Монтерей был лишь ловким фарсом? И их намерения столь же далеки от действительности, как небо от земли? Русские, будь они прокляты… их всегда трудно понять… Но я не зря прожил жизнь: я не собираюсь метаться, как мокрая курица. У нас еще будет время подумать. Бояться стоит только измены… Выиграть войну несложно, если тебе не мешают. Надо убедить союзников англичан. Русские для них то же, что гвоздь в сапоге… Да, да… Хотя всё это непросто… Тем более, когда вокруг тлеют угли предательства… Но, черт возьми, мой верный боевой друг, полковник Бертран де Саес де Ликож, его стальная колонна, его «красные кисти» – первый батальон —лучшие из лучших гренадеров полка… Их штыки, конечно, придут на помощь и разобьют русских, как разгромили повстанческие орды на юге, при Керетаро, Сан-Педро де ла Колоньяс и Ситакуаро!

Глава 2

Эль Санто вдруг осекся, словно какая-то жизненно важная жилка оборвалась в нем. Серый луч растерянности скользнул по его породистому лицу. Ему было странно слышать свой внутренний голос, свой монолог, свои доводы. Ему стало душно и неуютно в карете, точно она была клетью; всюду было нехорошо и скверно. «Нет покоя, о Господи»,—он торопливо и неловко расстегнул перламутровые пуговицы манжет, ворот, растер грудь и только тут с щемящей душу болью понял: все его аргументы, захлебывающийся пафос риторики, утверждения, страстный разговор с самим собой исходят из томительного страха перед грядущим днем.

– Но это… это же столь ужасно! Я не хочу, я не желаю сделать боль моему народу… Отчего же всё это? Отчего такой Рок?.. Mater dolorosa…²¹ И это всё на старости лет… В юности еще можно жить в свое удовольствие, а в старости – уже нужно. А у меня?..

Губы губернатора сложились в скорбную линию, как в мгновения самых тяжелых утрат, по изрезанной морщинами бледной щеке скатилась слеза. Он попытался хоть как-то улыбнуться, сбросить с себя чары Фатума, но улыбка получилась сломанной и лишь сильнее исказила его черты.

– Иисус Спаситель, заклинаю всеми святыми, не оставляй меня… – пробормотал он, что вырвалось само.– У англичан есть пословье: если правила игры не позволяют вы-игрывать, джентльмены меняют правила… А что менять мне? Я всегда полагал, что театр военных действий будет на территории врага, и только. А выходит… – старик сце-пил зубы, мучительно закрывая глаза. Он трезво, без прикрас оценил диспозицию²² своих сил: она была проигрышной.

Двести солдат, из которых одна треть уже была такими же стариками, как он, более двух десятков калеки… Да, было еще ополчение, но он никогда не зрел такого сборища сосунков и самонадеянных старых индюков… им можно было только доверить отлавливать одичавший скот да рубить лес для строительства верфи…²³ Оставались еще его сыновья и их «летучие эскадроны»… А что до регулярных роялистских²⁴ войск, до стальной колонны полковника Бертрана и его «красных кистей»… Губернатор не смог сдержать отчаянья – спустил собак, крепко выругавшись сол-датской бранью. «Всё глупо, дьявольски глупо… До Монтерея путь неблизкий – в шесть, семь походов на марше… им ни за что не поспеть к началу бойни».

Эль Санто до рези в глазах, до дрожащих век представил разлапистые, дымные, черные кусты взрывов, услышал грозное шипение барабанной дроби идущих в атаку русских гренадеров, холодное и жаркое мерцание штыков, срывающийся крик у крепостных орудий: «Вторая, третья, по пехоте картечью – огонь!»; стоны и хрипы раненых, забиваемые грохотом и свистом скачущих казаков; измазанные пороховой гарью лица, пробитые кивера, забрызганные кровью кирасы…²⁵ Он даже увидел, только не разглядел лица, как кто-то дико визжал и плакал, когда его тащили за отрубленную культю по горящей, дымящейся земле, угоняя в полон; как всё вдруг заштриховалось сыпящейся с неба мертвой землей… а потом из огня и дыма показались свежие цепи русских; и падающие под их свинцом и сталью его драгуны… Уже горела пристань… Бой шел у северной башни… Кто-то рыдал у его ноги, обхватив руками сапог. На пыльных щеках слезы промыли грязные кривые следы. Арсенал рванул, разбрасывая расплавленный металл дождем серебряных реалов.

– Господи, пастырь мой! – Монтерей лизало оранжевое свечение пожара, жемчужно-серый дым поднимался к небу… Раненых с безумными глазами на ружьях и ремнях вытаскивали свои… и где-то там, в мясорубке, чавкающей кровью, были… его мальчики – Луис и Сальварес…

– Прочь! Прочь! Они не смеют нас более атаковать! Дети мои! – дон испугался своего голоса, он был жалкий и хрупкий, как фарфоровая ручка чашки.– Неужели это случится?.. Война… – груз сей мысли, казалось, раздавил де Аргуэлло.– Боже, солдаты Бертрана де Саеса де Ликожа, этого преданного Испании француза, могут прийти уже к сожженному Монтерею… к грудам пепла и трупов, которыми будет завалена эспланада²⁶ его фортеции… А сыновья? Мать Мария. ведь у меня даже нет внуков… Кто? Кто продолжит наш род? В чьих жилах будет биться кровь благородных идальго де Аргуэлло?

* * *

– Ваше сиятельство,– за каретной дверкой послышалось бряцанье шпор и стремян.– Прошу покорно простить меня, что без стука.

– Да нет, вот чего другого, а стука было довольно, корнет,– губернатор недовольно глянул на Торреса, того самого молодого драгуна, которого вместе с Ксавье и падро Ромеро спас его младший сын.– Ну, что же вы замолчали, корнет, как девица? Вы знаете, с какой яростью русские идут на смерть?

– Никак нет, ваше сиятельство! – Торрес, рьяно держась в седле, был явно смущен. Желание напомнить губернатору его же личную просьбу, похоже, не встретило участия.

– Стыдно, корнет! Солдат без смекалки – как кружка без вина. Вы скоро будете представлены к четвертому обер-офицерскому чину²⁷, а держите рот на замке… Вы хоть живы там, Торрес?

– И хочу жить дальше, ваше сиятельство! Не знаю, как русские, но испанцы в атаке львы. Разрешите доложить?

– Вот это другое дело. Докладывайте.

– Ваше сиятельство, в Кармеле вы приказали напомнить вам, когда будем проезжать поворот на асьенду сеньора Ласаро де Маркоса.

– Благодарю вас, Торрес. Прикажите свернуть. Я должен непременно его навестить.

– Слушаюсь!

– Сигару, корнет? – губернатор приподнял серебристую бровь.

– Никак нет. У меня свои.

– А-а, ну-ну…

Торрес пришпорил коня, карета круто свернула с дороги.

* * *

Еще четверть часа или около того они были в пути —карета Эль Санто и небольшой отряд драгун, семь человек. Наконец показалась асьенда Ласаро де Маркоса, чудом уцелевшая от разграбления и огня инсургентов. Как и многие другие дома в Калифорнии, он был выстроен из мягкого белого туфа, но выглядел весьма крепко и благородно – дом, который стоит уже много десятилетий и простоит еще больше.

Кавалькада миновала персиковую рощу и оказалась перед красивыми деревянными воротами, над коими красовался кованый родовой герб, правда, крепко засиженный птицей и увитый буйным плющом.

– Эй, открывайте! – прокричал Торрес и настойчиво постучал эфесом в двери.

* * *

Сеньор де Маркос был в меру радушен и щедр. Радость, светившаяся в его ячменных глазах, не была лицемерной. С доном Хуаном его объединяли седины, вдовство и забота о детях. И если дом Эль Санто был богат звоном шпор, трубками и смехом сыновей, то дом Ласаро мог по-хвастать нежными голосами дочерей и мягкими звуками гармоники²⁸, хрустальные переливы которой волновали и завораживали души слушателей.

– Слава Иисусу Христу, дорогой Ласаро!

– Во веки веков, дон Хуан,– откладывая щипцы и орехи, протянул руки для дружеских объятий хозяин дома.—Какими судьбами, мой друг? Что привело тебя ко мне в столь тревожное время?

– Об этом позже,– старинные друзья в сопровождении двух слуг чиканос миновали открытую прихожую и оказались в просторной зале, где когда-то частенько проходили званые вечера и пиршества. Пол здесь был из каменных плит, а обшитый лимонным деревом потолок придавал мягкость и уют большому пространству. Искусная ручная резьба на балках и балясинах широкой лестницы, ведущей на второй этаж, придавала всему залу нарядный, торжественный вид. У северной стороны из двух рядов кварцевых плит был сложен просторный подиум²⁹, за ним огромный, отчасти тяжеловатый камин, а на возвышении —длинный обеденный стол, который уже уставлялся сосудами и блюдами из черненого серебра.

– Эй, Мачо! А ну-ка, принеси, детка, свежих фруктов и красного вина. И не спорь с теткой Рози, корзину возь-мешь сам, у нее болят ноги. Только смотри, не усни на пороге, чтоб я не посылал за тобой Мануэля с собаками. Ох уж, эта прислуга, сеньор де Аргуэлло,– Ласаро жалобно изломил брови и хлопнул себя по бедрам руками.– В наше время за этими лентяями нужен глаз да глаз. Эти метисы – настоящие вертушки и воры, и чтобы спознать, что эти бестии замышляют, нужно смотреть в оба и держать плеть под рукой. Право, уж лучше б они были неграми, мой друг. Садись за стол… Сигары?.. Прошу, это лучшая свертка, из Кубы… Да-да, осталось чуть-чуть… А какой аромат! Кстати,– сеньор де Маркос торопливо отрезал кончик сигары.– Не верь никому, amigo… Воск и скипидар – вот из чего получается настоящая смесь для полировки. Всё остальное —подделка и враки. Я как-то на досуге сам делал этот состав. А вот и вино, не беспокойся, твоих молодцов я не забуду… Сыр, мясо, тортильи, вино…

Эль Санто не перебивал и не пытался остановить суетливую болтовню Ласаро. Напротив, в пене этих обычных будничных речей, не связанных ни с войной, ни с предательством, он чувствовал облегчение. Этот милый добряк Ласаро рассеял его жуткое и холодное ощущение, кое вселили в него путевые раздумья. От него, казалось, исходил здравый смысл, и может быть потому, что долгая дорога утомила губернатора, ему было приятно это чувствовать.

– Ваш коррехидор³⁰, проезжая третьего дня мимо, сказал: «Русские накопили столько оружия на Аляске, что могли бы начать войну в наших колониях». Это правда? —сеньор де Маркос осторожно поставил вино, принесенное слугой, перед гостем.– Он также сказал, что главные их силы в Ситке… Здесь, в Калифорнии, они показывают нам только фасад. Русские хитры, как и их комендант форта Росс господин Кусков. Кстати, ваш коррехидор поведал, что с батареей пушек этот Кусков обращается так же легко, как с пистолетом. Прошу вас, испробуйте вина – это солнечный нектар с моих виноградников.

– А вы? – дон Хуан, развалившись в кресле, поднял кубок.

– О, нет. Я более не употребляю. С того дня как мой желудок… Я начинаю быть взвинченным… нервы ни к черту…

– Тогда кофе?

– Воздержусь, ваше сиятельство.

– Может быть, персиковый или апельсиновый сок?

– Я, знаете ли, более предпочитаю молоко.

– И только?

– О, да…

– Ну, с этим можно подождать. Попробуйте успокоить себя, уважаемый Ласаро, как-то иначе. Вам более ничего не сообщал этот болтун с нашивками капрала?³¹

– Ad majorem Dei gloriam…³² более ничего. Los padres!³³ Разве он открыл какой-то секрет?

– Если и нет, то, один черт, этому полукровке стоило держать рот на замке. Нет, эти метисы – они неизлечимы, Ласаро. Вся их жизнь от рождения до смерти или до местного «дома нунция»³⁴ проходит в болтовне. Я уже три-жды пожалел, что вручил ему капитанскую трость³⁵. Но я не какой-нибудь грязный галионист³⁶, и сумею навести порядок. Или вы думаете, любезный де Маркос, я уже… стою у порога Вечности и труд мой завершен? Нет, и еще раз нет. Да, Калифорния велика… А мы уже близимся к тому возрасту, amigo, когда сможем управляться только с платком… Кто сбережет этот край – ты это хочешь сказать мне? Не отводи глаза и не перечь, я вижу, сие так… Но знай, покуда я жив – рука моя тверда, как и воля. И я еще лично смогу, невзирая ни на какой местный «конклбв»³⁷, поставить непослушным на лбу клеймо «эсклбво»³⁸. Да, наш край беспокойный, точно клокочущий на костре котел с водой! Впереди тяжелые испытания… Но когда придет время убивать врага или судить дезертиров, кто-то должен будет сказать, кого и как убивать. И имя его —Закон. Здесь, Ласаро, у меня свой закон – совесть. Она ни разу еще не подводила меня.

«Что ж, у собаки тоже есть свое чутье, но звериное»,—подумал хозяин, но благоразумно промолчал, подливая губернатору вина из кувшина.

– Я предлагаю тост, мой друг,– рука дона Хуана тепло опустилась на плечо сеньора де Маркоса,– за победу! Si vis pacem, para bellum!³⁹ Смерть русским! – кубок коснулся губ Эль Санто, но неожиданно замер.– Ты не выпьешь даже за это?

– Мне не нравится тост, ваше сиятельство. Да, я старый солдат, но не убийца. И потому не смею торжествовать вместе с вами.

– Хм, похвально,– де Аргуэлло сделал глоток,– но не умно.

– Но эта война абсурдна, ваше превосходительство,—Ласаро по-военному обратился к Хуану.– Разве вы не знаете реальное соотношение сил? Русские быстрее доставят подмогу в форт Росс, прежде чем из Мехико…

– Довольно! Не забывайтесь, майор. Война не может быть абсурдной. Абсурдно ваше заявление…

– Нет, друг мой,– де Маркос взволнованно, но решительно посмотрел в глаза сосебедника.– Данная война —это высшей степени глупость. Разве сами русские жаждут ее? Уверен, нет! Я отказываюсь принимать участие в этой бойне.

– Вы не можете отказываться, майор. Честь омывается только кровью, иначе вы не испанец, не дворянин, а более – не друг мне! Солнце уже давно взошло, а позор над Новой Испанией еще не рассеян.

– Подождите, подождите, ваше сиятельство! – лицо де Маркоса сделалось бледным, руки вцепились в резной край стола.– Я думаю…

– Мысли не есть доказательства, Ласаро. А то, что касается ума, то знай: тот, кто не умеет действовать, тот не умеет и думать. Кстати, как ни прискорбно, думающий всегда получает меньше делающего, а делающий – меньше пользующегося. Так что советую вам, уважаемый, пользоваться моим расположением к вам и помнить о светлых днях нашей прежней дружбы. Мы не из тех ловкачей, кто для других создает правила, а для себя исключения. Это не наша политика, майор.

– Быть может,– Ласаро, плюнув на советы лекарей, налил себе полный кубок вина, выпил его чуть не до дна и задумчиво молвил:

– Ты знаешь, как я ценю и уважаю тебя, Хуан, наша молодость прошла бок о бок, но…

– Что «но»? – глаза Эль Санто горячо блеснули.

– В свое время король Англии Ричард⁴⁰ провозгласил: «Либо я поставлю крест над Иерусалимом, либо его поставят на моей могиле». Увы, ты знаешь эту печальную историю… Его водрузили на его могиле. Не торопитесь клясться, ваше превосходительство… Соль сего разговора должна быть одна – правда и здравый смысл.

– Что предлагаешь? Я тоже на стороне истины.

– Тот, кто не помнит истории, тот обречен повторить ее. Но мы, я полагаю, помним всё. Не правда ли, брат-ское занятие – убивать друг друга? Русские всегда были нашими хорошими соседями, разве не так? А сейчас ты сам первый, из-за того дикого случая на Славянке, хочешь бросить на них всех своих драгун?.. О, это серьезное и опасное дело…

– А мы здесь и служим, Ласаро, чтобы решать сложные и опасные дела. Долг платежом страшен. Это они первые обвинили нас в убийстве их казаков. Но ты же знаешь, что этого не могли сделать мои солдаты.

– Угомонись, терпение, Хуан. Да, твоя рука в этих местах – рука Бога, но… Время сглаживает всё…

– Кроме морщин,– усмехнулся де Аргуэлло, прикуривая сигару.– Ты хочешь предложить мне, старина, ждать, когда они осадят наш Монтерей?

– Нет, но послать своих визитеров. Плохой мир лучше хорошей войны – это древняя истина.

– Возможно, опыт увеличивает нашу мудрость,– Эль Санто выпустил голубое плотное облако дыма,– но не уменьшает нашей глупости. Хотя я понимаю тебя и, право, сам боюсь допустить смертельной ошибки. Господи, что будет с нами, чего ожидать завтра?.. Но почему именно теперь? Знаешь, Ласаро, я сейчас почему-то вспомнил могилы наших друзей… Сколько их было в походах: палка с привязанной накрест шпагой…

– В том-то и дело… Мы видели слишком много смертей, но тогда мы были молоды и сильны… А ныне я хотел бы, чтобы и мы оба, и наши дети чувствовали жизнь.