США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Такая Америка, как: наша, – только одна There is but one America like ours

Генри Брэкенридж (1819)

RUSSIAN ACADEMY OF SCIENCES

Institute of World History

DMITRIY POZHARSKIY UNIVERSITY

Andrey A. Isserov

The UNITED STATES and the LATIN AMERICAN STRUGGLE for INDEPENDENCE 1815–1830

MOSCOW

Dmitriy Pozharskiy University

2011

The monograph is devoted to the beginnings of relations between the United States and the Latin American nations. It discusses the first formal and informal contacts, the diplomatic recognition of the Latin American independence by the United States, and political, military and merchant networks in the New World at the time of the independence movement. Based upon a wide range of published and archival sources, this research is important for understanding the formation of U.S. foreign policy principles, including the famous Monroe Doctrine, and the socio-cultural background of conflicts between two Americas.

Подготовлено к печати и издано по решению Ученого совета Университета Дмитрия Пожарского

Рецензенты:

доктор исторических наук М. С. Альперович

доктор исторических наук Б. М. Шпотов

Введение

История межамериканских отношений окутана в общественном сознании туманом накопившихся за два столетия легенд, домыслов, предрассудков. Зачастую взгляд на нее диктует не трезвый анализ, а эмоции, которые рождают образ либо доброго и сильного северного соседа, несущего свет свободы и демократии в неразвитые страны, либо мощного империалистического хищника, навеки закрепившего зависимое и отсталое состояние региона. Очевидно стремление историков обратиться к истокам связей Соединенных Штатов и Латинской Америки, чтобы отыскать зерно будущей драмы. Война за независимость испанских колоний совпала с ключевым периодом ранней национальной истории США, что делает задачу исследователя интересной, важной, но и сложной.

Борьба за независимость Латинской Америки завершила черед революций Просвещения. Это была последняя атлантическая революция, совершенная на излете героической эры трансокеанского капитализма Нового времени, последняя «дотелеграфная» война парусников и каперов. Но одновременно те противоречивые события заложили основу будущего развития Западного полушария.

В первой трети XIX в. Соединенные Штаты стояли в самом начале своего пути от небольшой рыхлой конфедерации к мировой сверхдержаве. После завоевания независимости перед победителями сразу встала задача разработать собственные внешнеполитические принципы, которые бы лучше всего соответствовали большим амбициям и пока еще скромным возможностям молодого государства. Основы доктрины были заложены в Прощальном послании Джорджа Вашингтона (1796) и первой инаугурационной речи Томаса Джефферсона (1801). Расширение свободных торговых связей, обеспечение прав нейтрального мореплавания не должны были, по мысли отцов-основателей, вести за собой «связывающие союзы» (entangling alliances). Этот ранний изоляционизм подвергся испытанию в годы «Второй войны за независимость» с Англией 1812–1815 гг., когда молодая республика, изменив принципу нейтралитета, поставила под вопрос свое существование как суверенной нации.

После окончания войны настало время осмысления бурного опыта республики: в период «эры доброго согласия» были разработаны или развиты концепции «естественных границ», «политического тяготения», программа «Американской системы», наконец, доктрина Монро. Соединенные Штаты приходили к осознанию своего исключительного положения как единственной крупной демократической республики на периферии монархического легитимизма Венской системы и старались понять, в чем состоят их цели. В молодом государстве становление национального самосознания и поиск своего места в мире шли одновременно и были взаимосвязаны. Разделение государственной политики на внутреннюю и внешнюю здесь не более чем привычная условность.

История США – это во многом история освоения и расширения территории государства. В 1776 г. независимость провозгласили всего 13 штатов, территория которых не выходила за границы Аллеганских гор. Согласно Парижскому мирному договору 1783 г., западная граница только что признанного государства прошла по р. Миссисипи – площадь страны увеличилась более чем вдвое. Становилось ясно: Соединенные Штаты обречены были стать огромной республикой, порывая тем самым с античным политическим идеалом.

Дебаты 1810-х – 1820-х гг. о присоединении Флориды и Техаса стали частью широкого спора о национальных интересах США, о том, в каком направлении развиваться стране. Это также спор, как строить отношения с такими разными и по-своему сложными в переговорах империями – могущественной рациональной Англией и слабевшей, зачастую плохо предсказуемой Испанией, а затем и возникшими на месте ее колоний новыми, увы, редко политически устойчивыми латиноамериканскими государствами.

Даже секционные различия не могли еще поколебать веру в континентальное «предназначение» Соединенных Штатов. Недаром в те годы одним из самых ярких (и, бесспорно, самым деятельным) сторонников роста территории государства был новоанглийский пуританин Джон Куинси Адамс. Можно говорить о стойком экспансионистском consensus’e в североамериканской политике конца XVIII – начала XIX вв.

Борьба Латинской Америки за независимость стала для Соединенных Штатов серьезным вызовом, на который необходимо было дать достойный ответ. Кризис и распад Испанской и Португальской империй привлек внимание великих европейских держав к борьбе за влияние в Новом Свете – на короткое время «Западный вопрос»^[1] стал важнейшей темой мировой политики.

Даже признав в 1822 г. независимость латиноамериканских стран, США не определились в своем отношении к новым государствам. Кто они – союзники и партнеры в борьбе с европейским влиянием или весьма далекие соседи с точки зрения их географического положения, политической культуры, экономических интересов? Активная политика в полушарии могла бы поставить Соединенные Штаты во главу нового республиканского сообщества, но заодно грозила серьезными, возможно, неоправданными осложнениями на мировой арене. Принятие верного решения было делом крайне непростым, ведь в достижении внешнеполитических задач Соединенные Штаты не могли пока опереться ни на сильную армию, ни на профессиональный дипломатический корпус.

Задачи книги включают определение предпосылок восприятия в Северной Америке борьбы за независимость испанских и португальских колоний; исследование деятельности латиноамериканцев в США и североамериканцев в Латинской Америке; изучение роли дебатов в Конгрессе США в выработке латиноамериканской политики; анализ признания Соединенными Штатами независимости государств Западного полушария и становления межамериканских дипломатических и торговых связей; трактовку эволюции образа Латинской Америки в общественном мнении США. Такой комплексный анализ никогда не предпринимался в исторической литературе. Некоторые архивные источники впервые вводятся в научный оборот.

Исследование в основном охватывает время от окончания англо-американской войны 1812–1815 гг. до 1829 г. – прихода к власти президента Эндрю Джексона, который совпал с относительным падением интереса североамериканцев к внешним делам. Это был переходный период от джефферсоновской к джексоновской демократии, завершение эпохи ранней республики, на которое пришлись правления президентов из партии национальных республиканцев – Джеймса Мэдисона, Джеймса Монро («эра доброго согласия») и Джона Куинси Адамса. В Латинской Америке именно в середине 1810-х гг. начался решающий подъем революционного движения, а к рубежу 1820-х – 1830-х гг. с политической арены ушло большинство политиков поколения освободителей.

Изложение фактической канвы сочетается в работе с попыткой интерпретации сквозных проблем, таких как, например, антикатолицизм англо-саксонского мира и «черная легенда» об Испанской империи. Решение поставленных задач требует, помимо описания происходивших событий, также анализа их восприятия современниками. Так, для изучения общественного сознания важно не только то, была ли интервенция Священного союза в Латинскую Америку реальной опасностью, но и то, насколько вероятной считали ее политики, дипломаты, журналисты.

Под общественным мнением в работе понимаются взгляды активного меньшинства – представителей разных социальных слоев, кто своей деятельностью и высказываниями участвовал в создании единого «общественного пространства» (Offentlichkeit по Юргену Хабермасу) молодого государства.

Исследователь общественного мнения неизбежно имеет дело со стереотипами – упрощенными, схематизированными понятиями, к которым люди во все времена склонны сводить сложную реальность. «В огромном шумном многоцветий внешнего мира мы вычленяем то, что уже было определено нашей культурой», – писал создатель концепции стереотипа Уолтер Липман (1889–1974)^[2]. Точно так же и образ Латинской

Америки создавался под влиянием двух систем взглядов, предшествовавших опыту: «черной легенды» и классического республиканизма.

Чтобы сохранить связность изложения и полноту картины, мы кратко остановились в нашем повествовании и на хорошо известных, в основном дипломатических, сюжетах, таких как Трансконтинентальный договор 1819 г. и провозглашение доктрины Монро. Но основное внимание уделено слабо или вовсе не исследованным темам: дебатам в Конгрессе по признанию независимости стран Испанской Америки и участию США в Панамском конгрессе, деятельности латиноамериканской комиссии 1817–1818 гг., первых знатоков региона Генри Брэкенриджа и Джареда Спаркса, педагога Джозефа Ланкастера в Великой Колумбии, восприятию Симона Боливара в США.

В заключение следует пояснить употребление некоторых понятий, в первую очередь, из области международного и морского права. В 1780 г. Екатерина II предложила европейским державам новаторские принципы «вооруженного нейтралитета», нацеленные на защиту нейтрального судоходства в условиях войны: 1) нейтральный флаг покрывает неприятельскую собственность (flag covers the goods/cargo), за исключением военной контрабанды; 2) нейтральная собственность под неприятельским флагом не подлежит захвату, за исключением военной контрабанды; 3) блокада должна быть установлена не только de jure, но и de facto (состояние, когда флот не может на деле осуществлять провозглашенную блокаду побережья, но произвольно задерживает суда на огромных, якобы блокированных просторах, получило название «бумажной» блокады). Обладая мощным торговым флотом и придерживаясь нейтралитета, Соединенные Штаты со времени обретения независимости вслед за Россией и другими государствами континентальной Европы в противовес «владычице морей» Англии последовательно отстаивали курс на такую либерализацию морского права в интересах нейтрального судоходства, в том числе «перевозочной» торговли (carrying trade), то есть торговли, осуществляемой на кораблях третьей страны.

Важной составной частью войны на море в то время было каперство, то есть, по сути, легальное пиратство: с разрешения какого-либо воюющего государства (такое разрешение называлось «каперским свидетельством» – lettre de marque) можно было снарядить частное судно для нападения на торговые корабли – как враждебные стране, выдавшей каперское свидетельство, так и нейтральные, но везущие вражеский груз. Разумеется, с точки зрения принципов «вооруженного нейтралитета», на нейтральном судне могло быть конфисковано только вражеское оружие и боеприпасы. Захваченные трофеи делились в соответствии со строгими правилами в особых «призовых судах» (prize courts) страны приписки каперского корабля^[3]. Капер получал доход – а государство, выдавшее ему каперское свидетельство, подрывало морскую торговлю противника.

На Парижском конгрессе 1856 г. ведущие мировые державы по инициативе Франции особой Декларацией о морской войне утвердили принципы «вооруженного нейтралитета» и запретили каперство. До этого времени правила судоходства трактовались каждым государством в собственных интересах, что в военное время порождало постоянные споры, примеры которых читатель найдет в этом исследовании.

Режим наибольшего благоприятствования (most favored nation) в международной торговле гарантирует взаимные обязательства не распространять на другие государства льготы, не предоставленные договаривающимися сторонами друг другу. Режим взаимности (reciprocity) идет дальше и означает взаимные уступки сторон по обложению пошлинами любых товаров вне зависимости от их происхождения. Первый такой договор был подписан Соединенными Штатами с Францией в 1778 г., а четкое определение принципа было принято в 1815 г. (Reciprocity Act)^[4].

Современники называли латиноамериканских революционеров «патриотами». Будучи антонимом слову «роялист», понятие «патриот» подразумевало не только любовь к американской родине (и соответственно ненависть к ее реальным или мнимым угнетателям), но и служило синонимом определению «республиканец». Такой смысл восходит к Великой французской революции. В сознании граждан США «патриот» в Западном полушарии не мог быть монархистом: это означало бы предательство интересов родины во имя «европейской системы». В обиходе сочувствовавших повстанцам североамериканских газет часто использовалось и другое определение – «южные братья» (South(ern) brethren).

Термин «Латинская Америка» в те годы еще не существовал, он зародится лишь во второй половине XIX в. Современники обычно говорили «Испанская Америка», «Португальская Америка» или, что чаще всего, «Южная Америка», включая порою в последнее понятие и Мексику с Центральной Америкой. Пересказывая речь современников событий, мы часто, не оговаривая того, заменяли понятие «Южная Америка» на определение «Латинская Америка».

До 1831 г. Новая Гранада (Колумбия), Венесуэла и Кито (Эквадор) составляли единое государство – Великую Колумбию (Gran Colombia). Современная Аргентина после распада испанского вице-королевства Рио-де-ла-Плата (Буэнос-Айрес) в годы революции называлась по-разному, но чаще всего – Соединенные Провинции Рио-де-ла-Платы (Provincias Unidas del Rio de la Plata) или Соединенные Провинции Южной Америки (Provincias Unidas de Sudamerica). В тексте мы обычно используем краткое название – Ла-Плата. До 1932 г. Пуэрто-Рико в США называли Порто-Рико. Всюду в тексте мы используем современное название острова.

Чтобы избежать путаницы, говоря о США, мы обычно употребляем слово «североамериканский» вместо общепринятого «американский».

Вслед за академической «Историей всемирной литературы» (М., 1983–1994) и юбилейным изданием «Дон-Кихота» в серии «Литературные памятники» (М., 2003) мы отказываемся от распространенного обычая писать испанские фамилии с союзом «и» (у) через дефис, поскольку они не являются двойными и в таком виде не наследуются.

Выражаю благодарность своим учителям: М. О. Трояновской, заинтересовавшей меня дипломатией «эры доброго согласия», В. И. Терехову, Η. Н. Болховитинову, отечественным и североамериканским историкам Западного полушария: М. С. Альперовичу (ИВИ РАН), В. И. Журавлевой (РГГУ), В. В. Согрину (МГИМО), Б. М. Шпотову (ИВИ РАН), В. П. Казакову (ИВИ РАН); Конраду Райту (Массачусетское историческое общество), Уильяму Шейду (Университет Лихай), библиотекарям и архивистам Москвы, Бостона, Кембриджа (Массачусетс), Вустера (Массачусетс), Нью-Йорка, Филадельфии, Балтимора, Вашингтона.

Отдельная признательность – программе Фулбрайта и гранту руководимого Бернардом Бейлиным гарвардского Международного семинара по истории Атлантического мира, а также факультету иностранных языков и регионоведения МГУ им. М. В. Ломоносова, благодаря которым стали возможными стажировки в США в 2004–2005 уч. г. и в январе-феврале 2009 г.

Обзор источников

Данный очерк не ставит задачей описать все использованные в работе материалы, его цель – дать краткий обзор важнейших источников. В целом мы более широко, чем обычно принято в традиционной дипломатической и политической истории, привлекали материалы газетных и журнальных статей, памфлетов, публицистики, литературы путешествий. Только такой подход позволяет исследователю увидеть новые проблемы в столь хорошо изученной теме.

Важнейшие материалы по становлению дипломатических связей США с Латинской Америкой опубликованы Уильямом Мэннингом (1871–1942)^[5]. Отдельные, практически исчерпывающие публикации посвящены мексикано-американским^[6] и аргентино-американским отношениям^[7]. Значительная часть дипломатических донесений отложилась в бумагах Джона Куинси Адамса (1767–1848)^[8], Джоэля Пойнсета (1779–1851)^[9], Александра Хилла Эверетта (1790–1847)^[10]. В связи с этим оригиналы в Национальных архивах привлекались лишь в незначительной степени^[11].

Главным конкурентом (не только торговым, но и идейным) Соединенных Штатов в Латинской Америке была Англия, чьей политике в регионе посвящен двухтомник Чарльза Уэбстера^[12]. Происхождение и история доктрины Монро стала темой особых документальных публикаций^[13].

Выборочное сравнение изданий с оригиналами показывает, что публикаторы честно подходили к своей задаче и выбирали для печати если не все, то действительно самые главные материалы, стараясь не выказывать своих идеологических пристрастий.

Значение личных архивов для изучения политической истории невозможно недооценить: в письмах друзьям и близким видные государственные деятели и дипломаты позволяли себе куда более честные, откровенные оценки текущих событий. Особенно интересны уже упоминавшийся нами архив первого посланника США в Мексике Джоэля Пойнсета, а также бумаги консула в Перу и поверенного в делах в Бразилии Уильяма Тюдора (1779–1830)^[14], «особого агента» в Чили Джереми Робинсона (1787–1834)^[15].

Особняком выделяется хранящийся в Массачусетском историческом обществе в Бостоне громадный (605 микрофильмов) архив семьи Адамсов^[16], где представлены частная и официальная переписка государственного секретаря (1817–1825) и президента (1825–1829) Джона Куинси Адамса, а также его дневник, мимо которого не может пройти ни один исследователь истории Соединенных Штатов конца XVIII – первой половины XIX вв. Прославленный дипломат и государственный деятель всю свою жизнь, как истинный пуританин, тщательно записывал ход событий, участником которых он был, подробно излагал ход бесед, которые вел, давал оценки различным политическим деятелям. По сути, его дневник представляет собой подробную хронику североамериканской политической жизни за более чем полувековой период. Исследователи справедливо доверяют свидетельствам Адамса, многократно проверенным по самым разнообразным источникам. Нельзя, конечно, забывать, что Адамс порой мог быть весьма резок в оценках, особенно по отношению к возможным политическим соперникам, в частности к Генри Клею в 1815–1824 гг.

По примерным подсчетам, двенадцатитомное издание дневников, предпринятое сыном автора Чарльзом Фрэнсисом Адамсом, включает примерно лишь от трети до половины текста, однако сравнение с оригиналом показало, что публикатор опускал в основном записи личного характера^[17]. Общественная жизнь Адамса представлена в публикации не исчерпывающе, но довольно полно. Семитомное издание бумаг Адамса под редакцией Уортингтона Форда (1858–1941) доведено лишь до середины 1823 г. и содержит примерно треть сохранившихся материалов^[18].

Пробелы в опубликованных бумагах Джеймса Монро (1758–1831) восполняются в его архивах в Библиотеке Конгресса и Нью-Йоркском историческом обществе^[19]. Ключевое значение для изучаемой темы имеют недавно завершенное полное издание Генри Клея (1777–1852)^[20], а также публикации бумаг Томаса Джефферсона (1743–1826)^[21], Джеймса Мэдисона (1750/1751 – 1836)^[22], Альберта Галлатина (1761–1849)^[23], Эндрю Джексона (1767–1845)^[24], Дэниела Уэбстера (1782–1852)^[25], Джона Кэлхуна (1782–1850)^[26], колонизаторов Техаса Мозеса и Стивена Остинов (1761–1821, 1793–1836)^[27]. Использовались публикации архивов Предтечи и Освободителя – Франсиско де Миранды (1750–1816) и Симона Боливара (1783–1830), мексиканского революционера Хосе Марии Морелоса (1765–1815)^[28].

Материалы дебатов в Конгрессе ежедневно публиковались в газете “National Intelligencer” и перепечатывались другими изданиями по всей стране. Только с осенней сессии 1824 г. известные частные издатели Джозеф Гейле (1786–1860) и Уильям Ситон (1785–1866) по заказу государства начали регулярное издание томов с протоколами Конгресса под названием «Регистр дебатов»^[29]. Дебаты 1789–1824 гг. были собраны воедино и опубликованы Гейлсом и Ситоном только в 1834–1856 гг.^[30] Следует подчеркнуть, что как «Анналы Конгресса», так и «Регистр дебатов» в полном смысле стенограммой дебатов не являются: в них много сокращений и различных исправлений, правда, только стилистического характера. Отдельные выступления представлены лишь в кратком изложении.

Высокое значение риторики и общественного красноречия в Европе конца XVIII – первой половины XIX вв. очевидно. Особенности же политического устройства Соединенных Штатов ставили ораторское искусство на недосягаемую для любого другого проявления общественной жизни высоту. По мнению известного историка Дэниела Бурстина, история для американцев представлялась в ту эпоху «чередой событий, связанных знаменитыми речами». Рассуждая о воспоминаниях знаменитого сенатора от Миссури Томаса Харта Бентона (1782–1858), Бурстин заключает: «Казалось, произнесение речей стало главной формой политической деятельности, почти заменив собой законотворчество. “Великие речи” того периода воздействовали на народ, они обладали исторической и символической значимостью, которую нам теперь трудно понять»^[31].

Роль дебатов в Конгрессе в начале XIX в. была выше, чем в последующее время, когда они стали намного более длинными и скучными. Во время парламентских сессий стенограммы дебатов занимали по крайней мере четверть газетных полос. Именно в Конгрессе его председатель Генри Клей начал в 1818 г. громкую кампанию за признание независимости стран Западного полушария, ставшую частью общей критики администрации Монро – Адамса. Известный историк Чарльз Гриффин был совершенно прав, когда писал: «Можно смело утверждать, что внимание многих американцев к вопросу латиноамериканской независимости было впервые привлечено обсуждениями в Конгрессе»^[32]. Крайне важны также тексты президентских посланий^[33].

Периодика a priori является важнейшим источником по изучению общественного мнения. Нигде в мире не было в то время столько периодических изданий, как в Соединенных Штатах, где даже в крошечном западном городке могло издаваться несколько газет. Не случайно лорд Холланд (1773–1840) считал, что североамериканцы унаследовали две отличительные английские черты – «многообразие газет и омнибусы»^[34].

Газеты читались всеми мало-мальски грамотными людьми и, создавая единое информационное пространство, были средством объединения нации, так как значительная часть материалов местной прессы представляла собой перепечатки официальных материалов из прессы крупных городов и столицы. В соответствии с Почтовым актом 1792 г., издатели могли бесплатно пересылать газеты в редакции других изданий, и они свободно заимствовали новости друг у друга^[35]. В республиканской Америке не толстый журнал, а ежедневная газета стала основным полем борьбы общественных идей.

Несмотря на то, что до подавляющего большинства избирателей именно местные газеты доносили последние известия, достаточно одного взгляда на несколько номеров любого издания, чтобы понять, что сведения о Латинской Америке шли через издания портовых городов – Нового Орлеана, Чарльстона (Южная Каролина), Норфолка (Виргиния), Балтимора, Филадельфии, Нью-Йорка, Бостона и иногда Сэйлема или Ньюберипорта (Массачусетс). Комментарии к международным новостям были довольно редки, ведь избранная новость обычно говорила сама за себя.

Мы сознательно ограничили нашу выборку лишь некоторыми основными газетами «эры доброго согласия». Полуофициальный вашингтонский “National Intelligencer” (издатели Джозеф Гейле и Уильям Ситон) относился к латиноамериканским революционерам явно с большей симпатией, чем администрация. После выборов 1824 г. “National Intelligencer” не уйдет в оппозицию, а будет всецело поддерживать внешнеполитический курс Адамса – Клея.

Видимо, лучшей газетой рассматриваемого периода был балтиморский “Niles Weekly Register”. Его издатель, Иезекия Найлс (1777–1839), поставил политическую журналистику на невиданную до него в США высоту, строя свою газету на предельно широком круге наиболее достоверных материалов и порой выступая с яркими редакционными статьями. По сути, “Niles’ Weekly Register” занимал нишу между газетой и журналом: он издавался раз в неделю в книжном формате in-quarto, его подшивки переплетались в тома, снабженные чрезвычайно полезным указателем, – редактор будто понимал, что его издание будет использоваться как справочник. Найлс горячо поддерживал борьбу Латинской Америки за независимость, уделял этой теме много внимания на своих полосах и даже посвятил один том издания «патриотам Мексики и Южной Америки»^[36]. Тем сильнее будет разочарование Найлса в конце 1820-х гг., когда нестабильность молодых республик опрокинет его республиканские надежды.

Мы также использовали сохранившиеся в бостонском Атенеуме разрозненные номера “New York Columbian”, издателем которой был один из самых противоречивых героев данного исследования – журналист, дипломат и авантюрист, противник Боливара, яростный республиканец и почти якобинец Бэптис Ирвайн. Филадельфийская газета Уильяма Дуэйна (1760–1835) “Aurora”, известная как наиболее последовательное орудие влияния латиноамериканских революционеров в США, цитировалась нами лишь по многочисленным перепечаткам в других публикациях. Дело в том, что после англо-американской войны этот когда-то важнейший джефферсоновский орган вошел в затяжной кризис, почти потеряв читателей^[37], так что его значение состояло как раз в том, чтобы служить источником многочисленных новостей о Латинской Америке для других, более популярных изданий.

Если “National Intelligencer” и “Niles’ Weekly Register” выступали как ярые сторонники Латинской Америки, то одна из основных новоанглийских газет, федералистская “Columbian Centinel”^[38], относилась к борьбе колоний Испании явно скептически. В этой газете часто сопоставлялись известия об одном и том же военном событии из обоих лагерей, и сравнение обычно было не в пользу революционеров.

Мы также обращались к филадельфийской “National Gazette” Роберта Уолша-мл. (1784–1859) и виргинской “Richmond Enquirer” Томаса Ритчи (1778–1854). Примечательно, что если в целом “Richmond Enquirer” поддерживал молодые страны Латинской Америки, в месяцы Панамских дебатов он присоединился к джексоновскому хору противников миссии – по соображениям исключительно внутриполитического свойства.

Обычно пессимистически настроенный “Columbian Centinel”, следуя линии бостонца и бывшего федералиста Адамса, в 1822 г. поддерживал признание независимости южных республик, а в 1826 г. участие США в Панамском конгрессе. Точно так же сперва довольно скептическая к «южным братьям» “National Gazette” изменила свой настрой с переменой официального взгляда на Латинскую Америку в 1822 г., поскольку ее редактор ориентировался на Адамса, с которым его связывала довольно регулярная переписка.

Откровенно партийным джексоновским органом с самого начала был основанный в 1826 г. вашингтонский “U.S. Telegraph”. Газета заработала первый политический капитал на весьма истеричной критике участия США в деятельности Панамского конгресса.

Заметим, что, по сути, круг рассматриваемой периодики расширяется, ведь газеты постоянно дают ссылки на используемые ими издания. Порой, но не так часто, газеты полемизируют друг с другом по внешнеполитическим вопросам, что дает возможность лучше понять расстановку общественных сил.

В прессе также публиковались тосты на общественных банкетах и приемах, в первую очередь, в честь 4 июля. В политической культуре ранней республики они играли важную роль. Мы убедились, что набор тех или иных тостов на различных празднествах является тонким барометром общественного мнения, показывающим, например, не только отношение к международным делам, но и само место внешней политики в сознании избирателей^[39].

При всем богатстве газетной периодики, Соединенные Штаты не могли в те годы похвастаться изобилием серьезных общественно-литературных журналов. В 1810-е – 1820-е гг единственным таким изданием – если не считать недолго продержавшийся балтиморский “Portico” (1816–1818) – был бостонский журнал “North American Review” (1815–1940), следовавший традициям солидных европейских книжных обзоров, в первую очередь, лонгмановского “Edinburgh Review”. Когда в 1823 г. редактором издания стал энтузиаст латиноамериканской революции Джаред Спаркс (1789–1866), бывшие испанские колонии стали одной из его ведущих тем.

С 1827 г. крупнейшее филадельфийское издательство “Carey & Lea” пытается создать противовес “North American Review”, пригласив редактировать новый журнал “American Quarterly Review” (1827–1837) уже упоминавшегося нами известного журналиста Роберта Уолша. В этом журнале Уолш опубликовал несколько важных статей на латиноамериканскую тематику, в том числе две, написанные Джоэлем Пойнсетом.

К сожалению, сохранившиеся архивы Уильяма Дуэйна и Роберта Уолша крайне невелики по размерам и ничего не добавляют к нашим знаниям по исследуемой теме. Фактическая гибель архива Дуэйна особенно печальна, если учесть, что именно в его руках находились бумаги первого посланника Великой Колумбии в США, главного борца за признание Латинской Америки Мануэля Торреса (1762–1822). Зато прекрасно сохранился почти не исследованный огромный архив редактора “North American Review” Джареда Спаркса, который включает его дневник и обширную переписку с дипломатами США в Латинской Америке и самими латиноамериканскими революционерами^[40]. Совершенно не изучены ранние латиноамериканские интересы крупного новоанглийского юриста, политика и дипломата Калеба Кашинга (1800–1879), который в молодости деятельно сотрудничал как с “North American Review” и “American Quarterly Review”, так и c “American Annual Register” (1827–1835) и “Encyclopaedia Americana” (1829–1833). Истинный янки, как и Спаркс, Кашинг также оставил грандиозный архив, где прекрасно представлены его переписка 1820-х гг. и подготовительные исследовательские материалы, черновики^[41].