Постояльцы Дома отдыха спали. На крыльце горел дежурный свет, пустые коридоры были погружены в полумрак. Только с кухни слышались голоса поваров, гремящих кастрюлями. Я вышел за ворота и по пыльной дороге спустился в деревню.

Стёкла домов озолотились, отражая утреннее солнце. Деревня пробуждалась: заскрипела калитка, запел петух, в конце улицы кто-то завёл мотор.

Месяц назад, в паводок, река вышла на пойму и затопила луг. Но уступила, и сейчас здесь пощипывает траву пугливый табун гнедых и серых в яблоках кобылиц. Жеребёнок вскочил на неверные ноги и укрылся за мамой, пугливо поглядывая на меня.

На ковре луговой травы уткнувшись в землю лежал великан. На его спине вытянулись сосны. Правый бок великана упал вниз каменной осыпью – его глыбы нагромождены друг на друга. В 30-е годы прошлого века здесь взорвали вход в пещеру.

С этой пещерой связано много легенд, рассказывают о спрятанных разбойниками сокровищах. Кладоискателей здесь перебывало множество, и каждая новая экспедиция оставляла всё меньше надежд что-нибудь найти. А взорвали пещеру после гибели в ней туриста. Так говорят.

Когда-то под скалой здесь текла река, но поменяла русло, и теперь на камень можно легко взобраться со стороны деревни. Я прошёл между рекой и скалой вброд, поднялся по отлогому месту на спину камня-великана. За серый камень, покрытый рыжим лишайником, цеплялись молодые сосенки.

С камня открылся вид на деревню. Сто лет назад на берегу под скалой основали хутор две удмуртские крестьянские семьи. С тех пор деревня не сильно подросла – в ней нет и ста жителей. Подселялись со временем татары, башкиры, русские. Так все и жили, словно под одной большой крышей, сто долгих лет.

От северного ветра деревню прикрывал сосновый бор. Мачты корабельных сосен вонзались в небо, царапали, разрывали в пух сонные облака.

На юге, за деревней, я разглядел верхушки поросших лесом уральских гор. Горы здесь – словно покрытые мхом кочки. Небольшие, для великанов переступить – плёвое дело.

Если кто-то захочет жить в этом месте, ему непременно надо стать великаном. До подобных мест надо дорасти.

Где-то я прочитал, что бывают места по росту человека и места, которые ты перерос. Если перерос, собирай тогда вещмешок и ищи новое место, что поможет тебе расти.

Я развернулся и чуть не наступил на ярко-жёлтый цветок, выросший в каменной трещине. Ветерок колыхал круглые стебельки. Между двумя рядами лепестков пробиралась пчёлка. Я присел на корточки, чтобы рассмотреть её, и рукой задел альпинистский крюк. Рядом ещё один. Клуб скалолазов использует скалу для тренировок.

Со стороны Дома отдыха донеслась музыка. Подъём. Нужно возвращаться – сегодня я заменяю спортинструктора и провожу зарядку.

На площадку перед главным корпусом потянулись отдыхающие. Лениво переставляя ноги, они выносили грузные тела из дверей подъезда, зевали, жмурились на солнце.

– Просыпаемся, господа! Подтягиваемся! – покрикивал я на постояльцев. – Сейчас будем оздоравливаться. В здоровом теле…

– …здоровый дух, – выдохнули отдыхающие.

Они выстроились в неровный ряд.

– Голову выше, распрямитесь, вдохните, на месте – шагом марш.

Все затопали на месте, еле отрывая пятки.

– Колени выше… Закончили ходьбу.

– Ноги шире – три-четыре. Делаем потягушки и глубоко вдыхаем.

Отдыхающие вразнобой потягивали руки вверх; в это время кто-то уже выдыхал и опускал руки.

– Руки в стороны! Потянуться, руки согнуть, мышцы расслабить, побольше прогнуться!

Я отдавал команды, сам не понимая, какое упражнение делаем. Впрочем, для отдыхающих это было уже неважно. Каждый делал что-то своё.

– Выдохнуть, вернуться в исходное положение.

Мужчина лет пятидесяти сел на ступеньку крыльца и стал обмахивать себя снятой с головы кепкой в сеточку. К нему тут же подошла медсестра, но он отмахнулся от неё.

– Ноги поставьте шире плеч. Следующее упражнение – повороты туловища с наклоном вперёд. Наклоните туловище вперёд и коснитесь левым локтем бедра правой ноги. Начали упражнение.

Женщина в растянутой футболке, лосинах и шляпе от солнца повела локтем в воздухе и оставила неудачные попытки согнуться. Попеременные движения локтями перед собой были похожи на танец.

– Наклониться-выпрямиться, наклониться-выпрямиться, выдохнуть-вдохнуть, выдохнуть-вдохнуть. Закончили упражнение.

– Четвертое упражнение – опускание на колено. Поднимите руки вверх, отставляя левую ногу подальше назад, опуститесь на колено. Встаньте. Проделайте то же, опускаясь на правое колено. Раз-два-три-четыре. Мягче опускайтесь на колено. Продолжайте-продолжайте.

– Левую ногу поднять – опустить, правую ногу поднять – опустить.

– Мышцы расслабьте, глубоко подышите.

– Ноги поставьте вместе, руки переместите на пояс. Прыжки на месте. В прыжке скрестите ноги, поставьте левую перед правой, затем правую перед левой. Начали.

Девочка-четырёхлетка подпрыгивала в поводком в руке. Её болонке приходилось подпрыгивать вместе с хозяйкой, иначе ошейник причинит боль.

– Закончили упражнение. Переходим к водным процедурам.

За завтраком отдыхающие восполняли потраченные калории. Омлеты, каши, йогурты, булочки с маслом и кофе – всё быстро было разобрано со шведского стола и съедено. Я хотел налить себе сока, но его мне уже не досталось.

– Я вам принесу, – улыбнулась буфетчица, заметив мою растерянность.

– Спасибо… – Я пригляделся к имени на бейдже. – …Зарина.

Я сел за стол со своим завтраком напротив управляющего, когда в столовой уже не осталось постояльцев.

– Вы слышали, – обратился он ко мне, – местные вчера снова заходили на нашу территорию и жарили мясо на берегу. Боюсь с ними связываться, мало ли что, устроят нам пожар… Зарина! – крикнул управляющий буфетчице. – Поговори со своими одноклассниками, скажи, что они мешают отдыхающим. Если ещё раз придут, я вызову полицию.

– Ладно, поговорю, – поморщилась Зарина. Видимо, ей не хотелось разговаривать со своими одноклассниками, но только она да повариха были из местных.

– Не представляю, как проводить вечерние танцы. Вдруг местные устроят потасовку… Зарина…

– Что?

– Пусть на танцы не приходят.

– Поговорите с ними сами! Что вы всё время ссоритесь с деревенскими? Вот моя бабушка за пятьдесят лет жизни в деревне ни с кем не поссорилась.

– Так уж и ни с кем? – не поверил управляющий.

– Правду говорю. – Зарина посмотрела на управляющего в упор, как будто обиделась из-за того, что он е не поверил.

Возникла пауза.

Бывает же такое. Тут до захода солнца раз двадцать, ну, десять-то точно, рассоришься с кем-нибудь, или просто плохо о человеке подумаешь. А плохое подумал – всё равно что поссорился. А тут – ни разу. Вот бы встретиться с этой бабушкой – что за человек такой?

– Познакомь меня с ней, – попросил я, проходя мимо Зарины.

– С кем?

– Со своей бабушкой.

На следующее утро после завтрака я снова спустился в деревню. Мы шли с Зариной к её бабушке. Зарина без умолку болтала.

– Бабушка зовёт меня «пичи», что значит – маленькая. Я самая младшая внучка. Все мои братья и сёстры разъехались, а я одна осталась в деревне, живу с родителями. Бабушку навещаю почти каждый день.

Вполуха я слушал Зарину-пичи и вспоминал свои детство и бабушку. Моя бабушка давала мне первые уроки христианства, когда я был ещё двенадцатилетним мальчишкой и ездил с ней в деревню к родственникам. Я только сейчас понял, что это были уроки христианства, а тогда ещё ничего об этом не знал. Мы всё больше на рыбалку с пацанами бегали, а других интересов не имели. Ну, стояла посередине деревни разрушенная церковь, так она и сейчас там стоит, наполовину в землю вросла. Ну, потемневшую от старости икону, которую бабушка нашла на помойке со строительным мусором, я загнал барыгам на рынке и купил сигареты. В общем-то и всё – такая у меня была духовная жизнь. А вот бабушкины уроки помню хорошо. Она мне говорила: «Не будь букой; не сердись ни на кого; прощай; на отца зла не держи – какой-никакой, а отец».

– Она у нас травница – знает, какая трава от какой болячки, – продолжала Зарина.

– А от сердечной недостаточности есть трава?

– Найдём, – бодро заверила Зарина.

У зарининой бабушки я хотел разузнать об интересующем меня деле. Я всё раздумывал, как установить контакт с местными, а тут как нельзя кстати попалась буфетчица Зарина. Теперь другая задача – куда её отослать и как поговорить с её бабушкой наедине.

Домик бабушки Аньы стоял возле скалы. Сложен он из крепких брёвен под двускатной крышей, ворота во внутренний двор и забор палисадника окрашены в зелёный. Зарина толкнула калитку, и мы поднялись на крыльцо.

– Бабушка Аньы, – крикнула Зарина, открывая дверь.

Бабушка Аньы стояла к нам спиной. Она передвигалась вдоль стола, локти её суетились.

– Бабуля! – снова окликнула её внучка.

Бабушка повернулась и всплеснула руками так, что мука поднялась облачком.

– Пичи… – Она протянула руки, чтобы обнять внучку.

– Бабушка, я не одна. Это Даня, он работает в Доме отдыха аниматором.

– Кем?

– Гостей развлекает.

– Здравствуйте! – Я включил диктофон в кармане. Я почти всё записываю, чтобы потом по звукам восстановить картинку.

– Здравствуй. – Бабушка схватила меня мучными руками за шею и поцеловала в щёку.

– Ой, – рассмеялась Зарина. Я смутился.

Пичи прошла к столу.

– Стряпаешь? – спросила она.

– Стря-я-я-я-паю, – протянула бабушка. – Подождёте немного – перепечами угощу.

Бабушка Аньы вернулась к стряпне. Я огляделся. Стол занимал почти всю комнату. Скатерть сдёрнута в сторону, на доске в кучках муки – тесто, а в корыте для сечки – начинка. Бабушка Аньы ловко щипала перепечи, закладывала в них начинку. Перепечи мне напомнили цветок.

Слева от стола стоял стул, накрытый вытканным вкруговую ковриком, такие же коврики лежали на скамье. Окна прикрыты занавесками с вышивкой, за наличники зацеплены перевёрнутые снопы трав. Среди них я узнал жёлтые цветки.

– Это что за цветы?

– А, эти? Это горицвет.

– От чего лечат?

– От сердечных болезней.

Я переглянулся с Зариной; она улыбнулась и пожала плечами.

Горицвет. В названии цветка слышались мне слова «гореть» и «горе».

– Ну, что там нового, в вашем Доме отдыха? – спросила бабушка свою Пичи.

– Да так… Булат опять на территорию заходил, с друзьями на берегу мясо жарили.

– Так он эту речку считает своей, и заборы ему нипочём, – оправдывала Булата бабушка.

– Нравится у нас? – спросила меня бабушка.

– Да… Красиво, и жизнь чувствуется. Живая у вас деревня, – ответил я.

Бабушка Аньы на моих словах замерла на мгновение, потом продолжила стряпню.

– Живы, дай Бог.

– Я сейчас! – Пичи выскользнула из двери, и я увидел в окно, как она поднимает над головой телефон – связь ловит.

– Не всегда так было, – сказала бабушка Аньы. – Мама рассказывала, что полдеревни умерло.

– Болезнь или голод?..

– И то, и другое было. Мор прошёл, некоторые семьи все выкосило. Мама меня спасла – ушла из деревни ночью через лес. Речку переплыла и ушла. А на дороге и у брода посты были, солдаты никого не выпускали. Через год вернулись в остывший дом.

– А кто пещеру взорвал?

– Взорвали, да… Но я не помню, совсем маленькая была. Мне только мама рассказывала… Что, ами… амиматорам-то много платят? – не из любопытства, а чтобы перевести тему разговора, спросила бабушка Аньы про мою зарплату.

– Нормально. Решил подработать летом.

– Ты, если что про пещеру узнать хочешь, сходи к нашему старосте – он у нас за краеведа. А меня не расспрашивай, память стала подводить. Говорят про клад, но клада того никто не видел. Не ищу я клады, ненадёжное это богатство.

– А правда, что вы ни с кем никогда не ссорились?

– Пожалуй, так. Может, повода не было, вот и не ссорилась, – засмеялась бабушка Аньы. – А был бы повод, я бы ух…

Со старостой я не мог встретиться неделю. Управляющий требовал выполнять распорядок и развлекать гостей. Я бегал с ними в мешках, скакал через обруч, раздавал и собирал настольные игры и книги, играл на гитаре, пел песни у костра, проводил викторины знатоков и конкурсы талантов. Вечера разрывались фальшивоголосьем караоке.

Но даже когда я встретился со старостой, разговоры с ним не продвинули меня по делу. Он рассказывал мне о том, что я уже знал: что село основано после 1920 года как хутор и что в нём было всего четыре двора переселённых на земли башкир удмуртских крестьян, что в 1939 году деревню стали называть Красной горкой, а с 1950-х – посёлком при Доме отдыха отличившихся горняков.

Про пещеру он рассказывал старые легенды о пугачёвских кладах. Но белым пятном в его рассказах оставался год, когда пещеру взорвали. Как будто он что-то недоговаривал. Присматривался ко мне, изучал, не доверял.

Тайна взорванной пещеры меня по-настоящему заинтересовала. Я сидел в беседке и пытался понять, с кем мог бы ещё поговорить. Пожилые жители деревни в 30-х годах были детьми, что-то им могли рассказать родители, но полагаться на их память не стоило.

– Пичи! – окликнул я Зарину. Девушка спускалась с крыльца и чуть не оступилась.

– Э… Неожиданно!.. – крикнула она в ответ. – Меня ж так только бабушка называет.

– Ты где училась?

– До четвёртого класса здесь, а потом ходили в село. Когда подвезут, а когда и пешком по двадцать километров в день. Туда – десятка, обратно – десятка.

– Зато ноги сильные… Заколоченное здание в центре деревни – это школа?

– Да. Её закрыли, потому что учеников мало.

– Вечером на танцы придёшь? Я тебе любимую песню включу. Какая у тебя любимая песня?

– «Мама Люба, давай».

– Шутишь?…

– Можешь «Зверей» поискать.

Заколоченная школа была обнесена низким ограждающим палисадником. Окна закрыты ставнями, на двери ржавел навесной замок. Через щели в деревянном крыльце проросла трава. В обход вела тропа с примятой травой – видимо, сюда кто-то ходил. На заднем дворе – заросший огород, но ещё видны гряды. Теплица стояла со снятыми стёклами.

С надворной части здания – три двери, две из них ведут в классы. Одну из дверей я вскрыл с помощью куска ограды, используя железяку вместо фомки. Внутри школы царил порядок, как будто ученики ушли во двор на перемену и скоро снова займут парты. На стенах – портреты писателей, в шкафах – глобусы и гербарии.

В учительской я открыл стол. В ящике лежала стопка подписанных тетрадей, а в глубине виднелся корешок альбома. Я перевернул обложку, на форзаце которой чернилами была выведена надпись: «Первоклассники и выпускники, нач. 1934 год». В фотоальбом вклеены фотографии первоклассников и выпускников школы, начиная с 1934 года и заканчивая 1989-м. «Вот это удача», – подумал я.

С фотографии 1934 года на меня смотрели четвероклассники. Стриженные под горшок мальчишки – кто в рубашке, кто в кителе с блестящими пуговицами. Девочки – в платьях с белыми воротничками и в косынках. Учительница – в вязаном берете, пиджаке и блузке с воротником-крыльями.

Мальчик держал портрет усатого вождя. У других детей в руках – только что отпечатанные Буквари Афанасьева со школьником на обложке, водящем пальцем по строчкам книги. Это там рассказ про Юру, который приехал в Москву, вышел из вокзала и не знает, как перейти дорогу. Юре говорят: «По светофору». Что? Светофор? Непонятное для деревенских детей устройство. Плуг знаем, сеялку и веялку, жнейку. А вот светофор… Вот взглянуть бы на это чудо.

Я перелистнул несколько страниц и заметил огромную разницу между двумя фотографиями. Если на снимке 1934 года пять учителей и двадцать учеников, то на фотографии 1941 года – всего один учитель и семь школьников. Что случилось с остальными? В стране ввели обязательную семилетку, и все они должны были окончить школу. Но и первоклассников из года в год становилось меньше, а с 1939 года их и вовсе не было.

Я переснял на смартфон фотографии и убрал альбом в стол.

Дорожку к танцполу освещали фонари. Под крытый танцпол тянулись отдыхающие. Я поставил танцевальные хиты 90-х – для начала «Крошку мою» группы «Руки вверх». На площадке появились первые танцующие женщины; они заламывали руки над головой и вертели бёдрами. «Ксюша» Алёны Апиной пролетела над Домом отдыха и унеслась в деревню.

– Разогрелись? Устроим батл? Женщины против мужчин. Сначала танцуют женщины.

Я включил «Колечко» Татьяны Овсиенко.

– Великолепно! А сейчас – мужчины!

Поставил «Лондон, гудбай» группы «Кар-мэн».

– Молодцы какие.

Потом – погрустить в танце – «Школьную пору». Поплакать навзрыд на медляке – «Дым сигарет с ментолом». И резкий переход для подъёма настроения – «А ты меня любишь? – Ага»

Зарина пришла не одна. Рядом с ней был коренастый парень, наголо стриженый, наверное, тот самый Булат, и с ним ещё несколько парней и девушек. Для молодых я решил поставить «Зверей». Под песню «Танцуй» Пичи вышла в центр. Я подглядывал за ней. Белое платье в свете софитов выделяло её из толпы. Пятидесятилетние с выпавшими из ремней животами выглядели нелепо возле молодой девушки.

Ещё не закончилась песня, как Булат, видимо, приревновав Пичи, подскочил и ударил мужчину в футболке с патриотическим рисунком. На Булата тут же наскочили сразу несколько отдыхающих. Трек переключился на «Всё, что тебя касается», а я бросился в зал, чтобы вытащить из толпы Пичи. Разыскать её в полутьме танцпола я не смог, зато получил удар в затылок. Я повернулся и стал молотить направо и налево, не разбирая, кто передо мной.

Потасовка уже сходила на нет и поверженные расползались по углам, как нагрянула полиция. Сторож пропустил машины в ворота, и десяток полицейских заломили за спиной руки Булату, всей его компании, нескольким отдыхающим и мне.

В отделении всех, как могли, рассадили по разным углам. Молодёжь закрыли по камерам, отдыхающих посадили напротив дежурки, пристегнув их наручниками к батарее. Бледный управляющий бегал вокруг майора: «Ну, давай порешаем, ты ж меня знаешь, не было у нас никогда беспорядков». Он отдал майору список с данными отдыхающих: «Ты посмотри, кого ты к батарее пристегнул. Все – сплошь уважаемые люди». Через час я услышал над своей головой:

– Давай мне этого диджея.

Я поднял голову: передо мной стоял плотный человек в обычных брюках и рубашке. Такие гражданские вызывают больше опасения, чем полицейские в форме. Их легко узнать по толстой шее и волосам «ёжиком». Меня отстегнули и привели в кабинет оперативников. Опер выключил кипятильник и вышел с банкой кипящей воды в руках.

– Ну что, злодей, ты сломал две челюсти и три ребра? – сходу заявил гражданский.

Я что-то промычал в ответ.

– Тяжкие телесные. Года три-четыре дадут.

– Я ничего никому не ломал.

– Ладно-ладно. Поверю тебе, если расскажешь, что ты делал в Доме отдыха.

– Денег хотел заработать. Устроился аниматором и спортинструктором.

– Что ты врёшь? Ты – журналист. Что там разнюхивал?

– Не нюхал я ничего, – пытался я пошутить, но понял, что моё имя пробили.

Это не так сложно сделать, да я особо и не конспирировался. Управляющий принял меня на работу без договора, на всякий случай забрав себе мой паспорт, но в конце сезона явно хотел забыть, что я у него работал. Гражданский, как я понял, был чекистом. И меня сильно смутило, что моей персоной заинтересовались спецслужбы.

– А по деревне когда ходил, о чём жителей расспрашивал?

– Это так – с людьми хотел познакомиться, фольклор собираю: песни, тосты, – начал я сочинять, но понял, что завязну в своих же показаниях.

– Статейку будешь писать?

– Буду, наверное.

– Ну-ну. – Чекист сел напротив меня и постучал по столу коркой моего паспорта.

– Поговорку хочешь? Запомнишь? – Он нагнулся к моему уху. – Не суйся в волчью стаю, коли хвост собачий.

Он протянул мне паспорт; я вцепился в его корку.

– Может, ты домой поедешь? – спросил чекист.

– Поеду.

– А вот сегодня и езжай. – Он отпустил паспорт.

– Ага, – кивнул я.

– Давай подвезу.

– Не, я сам.

– Я тебе позвоню, – пообещал чекист, – как дома будешь.

– А откуда мой номер… Ах, да.

Когда бобик доехал до поворота, полицейский вытолкал меня из машины. Пришлось идти десять километров до деревни. Было зябко.

В Доме отдыха я узнал, что уволен; конверт с деньгами и сумку со скомканными вещами мне передал сторож. На территорию он меня не пустил. Я забрался в заброшенную школу и уснул на сдвинутых партах.

Меня разбудила Зарина.

– Как ты меня нашла?

– В газете прочитала, – съязвила Пичи. – Почему не сказал, что ты журналист?

– Сказал бы, позже. – Видимо, вся деревня уже в курсе.

– Поесть тебе принесла.

Зарина достала из рюкзака контейнеры. В них был хлеб, сыр, оладьи.

– У нас принято обо всём прямо говорить. – Она налила из термоса кофе.

– Ага, я заметил. Живёте с тайнами и недомолвками, оглядываетесь, когда по улице ходите. Но ничего – нет такой тайны, о которой не хотелось бы рассказать.

– Ну так расскажи. Зачем приехал?

Мимо школы протарахтел трактор. Я вскочил и выглянул через щель в ставнях. Трактор шёл в сторону брода, в его ковше был металлический трос. Вслед за трактором проехал джип.

– Хочу разгадать тайну взорванной пещеры.

– Что гадать? Взорвали чекисты, чтобы от Советской власти никто не спрятался. Пунктик такой был – пещеры взрывать.

– Ты откуда знаешь?

– Мы на сплавы с классом ходили по горным речкам. Там по всей реке взорванные пещеры… Будет людям счастье, будет на века, у Советской власти длинная рука.

– Нет, тут что-то другое.

Мимо школы кто-то тяжело пробежал. Слышно было, как из-под ног отлетает галька. Я снова выглянул в щель – это был краевед, который хромал и махал руками.

– О, дед Айрат куда-то побежал. – Зарина тоже посмотрела на удаляющуюся спину краеведа.

Я перевёл взгляд на Пичи и впервые внимательно рассмотрел её веснушчатое лицо. У неё были небольшие глаза цвета зангари, как сказали бы удмурты, и пухлая нижняя губа.

– Прямо сейчас у камня что-то происходит. – Я заставил себя не смотреть на Зарину. – Жди здесь.

Через дверь я вылетел во двор, обежал школу и бросился вдогонку краеведу. Но догнал я его только у самого камня. Дед Айрат что-то шептал трактористу, а что именно, я не мог разобрать из-за включенного двигателя. Тракторист спешно забрался в кабину. Трактор дёрнулся, объехал джип и полетел в сторону деревни, подскакивая на ямах. Пассажиры джипа посмотрели трактору вслед и бросились его догонять.

Было абсолютно ясно, что приехавшие пытались с помощью тросов оттащить большие глыбы и открыть вход в пещеру. Тайна кладов никому не даёт покоя.

– Что вы ему сказали?

Краевед отмахнулся от меня.

– Вот, смотрите, что я нашёл.

Я показал краеведу фото.

– Куда пропало две трети класса?

– Откуда это у тебя?

– Из школы.

– Пойдём посмотрим.

Мы вернулись. Пичи сидела на крыльце, обхватив колени. Увидев нас, она подскочила и поздоровалась с дедом Айратом. Я провёл всех в учительскую и медленно потянул ящик стола, оглядывая всех, как первооткрыватель. Фотоальбома в столе не оказалось. Кто-то приходил в школу, пока я спал. Меня не тронули, но фотоальбом забрали.

– В 1918-м году в России бушевал испанский грипп, – начал староста Айрат. – Известны случаи, когда чекисты зачищали деревни, чтобы остановить инфекцию.

– Как так – зачищали? – спросила Зарина.

– Под Сызранью отряд окружил дом крестьянина, заболевшего «испанкой». Солдаты расстреляли дом из винтовок и сожгли вместе со всей семьёй – женой и тремя сыновьями.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Золото Югыд ва. Уральские рассказы

Горицвет

С этой книгой читают