Биологическая опасность

Глава 1: Неудачный рейс

“Пока диспетчер будет отчаянно обрывать телефон, пытаясь найти кого-нибудь, кто сможет помочь вам по радио, расслабьтесь. Помните – автопилот всё ещё работает, и автопилот – ваш лучший друг. Как минимум он лучший пилот, чем вы.”

  Джеймс Мэй

10 апреля 2029 года. 03:32 по московскому времени. Рейс 2417 а/к "Аэрофлот" Лондон-Москва. Тип самолёта: Иркут МС 21-210. Где-то над восточной Германией…

Мы летели над восточной Германией. На этот раз меня поставили лететь с Харитоном Владимировичем Сельчуком – 51-летним пилотом-инструктором из Винницы. Он должен проверить, что я точно готов занять "левую чашку"… Ладно, готов стать капитаном, так понятнее?

Так стоп, я же не представился. Меня зовут Павел Андреевич Гоффман. Мне 27 лет. Живу в Москве, где и родился… хотя вообще-то я родом из небольшого городка под Берлином, но сейчас не об этом.

– …Это настолько опасные и некомфортные машины, единственной целью которых является перевозка заключённых в лагеря в Сибири. И это мне заявил человек, который работал на АНБ, а теперь работает на Honeywell! – рассказывал случай из жизни Сельчук.

– А что сказал тот француз, который работал на «Снекму»?

– Француз? А, ничего не сказал. Его разнесло с первого же бокала, и всё! Я его с тех пор и не видел…

– Ха-ха-ха. Ну у вас, конечно историй на любой случай жизни..

– О, Фриц, над твоей Родиной пролетаем.

Сельчук знал, что я бешусь из-за такого "национального" имени. Стоит сделать ремарку: мои предки обосновались в России в начале XIX века. В 1930-х их депортировали на Алтай. В 1993 году мои родители эмигрировали на "историческую родину", но через 20 лет, в 2013 году, вернулись, уже со мной.

– Харитон Владимирович, вы же знаете, что мне не нравится такое прозвище.

– Да не кипишуй ты. Ладно, прими управление на себя, мне отойти надо.

Вместо согласия я взял трубку бортового телефона и нажал кнопку вызова бортпроводника.

– Слушаю. – ответила Ольга.

Оля Неверова – старшая бортпроводница на этом рейсе. На каждый рейс дают новых людей, но мы так-то знакомы давно, так как именно она ещё в институтские годы свела меня с будущей женой Леной.

– Это Паша. Зайди в кабину.

– Хорошо.

Буквально через полминуты в дверь кабины постучали.

– Войдите! – крикнул Сельчук, одновременно снимая блокировку с двери.

– Что-то случилось?

– Да. Мне выйти нужно. – ответил на её вопрос Сельчук.

– Хорошо.

Харитон удалился из кабины, оставив меня контролировать ход полёта. И ведь условия для перелёта самые что ни на есть райские: умеренная облачность, попутный ветер на всём протяжении пути, никаких турбулентностей. Всё это делало нам серьёзное подспорье в виде скорого возвращения домой и экономии топлива.

– Аэрофлот двадцать четыре семнадцать, вызывает Берлин-центр. Работайте с Щецин-контроль на один два семь семь пять два.

– С Щецин-контроль, принято.

Я меняю частоту на радиостанции на приём Щецина и вызываю их.

– Щецин-контроль. Аэрофлот два четыре один семь, здравствуйте. Эшелон три семь ноль, сквок два ноль семь один. Следую по маршруту на точку Грамбов. Пересечение границы через пять минут.

– Вас поняла. Следуйте по маршруту самостоятельно.

Как только я закончил сеанс связи, в кабину вернулся Сельчук.

– Ну как там без меня?

– Докладываю: перешли под контроль Щецин-контроля. Продолжаем полёт на заданной высоте.

Харитон показал нам газету "Daily telegraph", где рассказывалось о том, что где-то в Либерии напали на базу миротворцев ООН. Впрочем, это была не новость ни для кого. Просто нужно было о чём-то написать, так как там уже пять лет идёт ожесточённая гражданская война, начатая известно кем.

– Эх, молодёжь… не поняли вы. Пишут, что на базу напали не повстанческие формирования, а какие-то нелюди. По описанию – обычные люди, но кидались как бешенные.

– Слушайте, Харитон Владимирович, ведь, если это не повстанцы, то кто? И если это нелюди, то зачем так писать, словно это какие-то твари из преисподней, тем более бешенство.

– Ага, но ты сам подумай? Если это какое-то новое оружие, то вполне могли написать, что там просто куча озверевших людей, это не зазорно. Тем более, что они молчать будут в ту же тряпочку, пока не прижмёт. – закончил он монолог и обратился к Ольге. – Можете быть свободны.

– Кхм, ладно. – ответила она и покинула кабину, плотно закрыв дверь.

– Понравилась?

– Вы о чём?

– Об Ольге. Молодая…

– Харитон Владимирович! У меня вообще-то свадьба на носу!

– Неужели? А фото твоей невесты есть?

В ответ на его вопрос я молча достал телефон, и развернув экран, показываю портретное фото Лены.

– А что, неплохой выбор. Из дома привёз?

– Смейтесь, смейтесь, в Москве познакомились. Вернее, нас познакомили.

– Ну, ладно, отстаю. Впрочем, можешь почитать поподробнее. – с этими словами Сельчук протягивает мне газету, которой размахивал всего минуту назад.

Я молча принял газету, и начал её читать.

"Согласно мнению независимых экспертов, имело место возможное заражение небольшой деревушки в районе границы со Сьерра-Леоне. ВОЗ и Минздрав России отправили свои группы вирусологов для изучения”

Сельчук вдруг отвлёк меня от чтения газеты и показал пальцем куда-то в сторону от самолёта.

– Ты смотри, что происходит. – сказал он.

– Активное воздушное движение. После пандемии тут вроде распределительные пункты “Красного креста” расположились, даже аэродром новый построили. – констатировал я.

– Это-то оно так, только я вот о другом говорю: самолётов слишком много. Необычно.

– Ладно, не наше дело, если ТИКэС[1] не завопит.

– Продолжаем полёт по маршруту.

Остаток перелёта до Москвы прошёл спокойно, ну разве что самолётов, летящих в противоположную сторону было подозрительно много. Правда где-то за сорок минут до Москвы вдруг все самолёты исчезли. Плюс, ниже нас образовался грозовой фронт, и сплошная облачность закрыла нам весь обзор.

– Аэрофлот двадцать четы… ть, посадка на илс ноль шесть …я визуально. – пытался нам сообщить информацию диспетчер.

– Пожалуйста, повторите. – ответил Сельчук, так как я осуществлял посадку.

– Аэро… ты… поса… ая…

До нас доходили лишь жалкие обрывки того, что пытался нам сказать диспетчер подхода.

– Это у нас радио не берёт, или они обделались? – заявил Сельчук, сорвав с себя гарнитуру.

– Не знаю. Самолёт только с фабрики, второй рейс, чему тут ломаться?

– Найдётся, чему.

– Тихо! – крикнул я и вслушался в то, что транслируют по радио.

– Нордвинд четыре три семь восемь, передаю вслепую: нет связи с Москва-круг. Следую эшелоном один восемь ноль скорость три три ноль, курс один пять шесть. Приём…

– Нордвинд четыре три семь восемь, Аэрофлот два четыре один семь. Слышу вас чётко и ясно. Нет связи с Шереметьево-подход.

– Понял вас.

Я такое видел только в кино… ну как в кино, какой-то русский сериал про пилотов, даже названия не запомнил. Я тогда ещё жил в Германии, и бывало, посматривал на отцовском компьютере русские фильмы и сериалы, изучая язык.

Стоп! Если я правильно запомнил, то по сюжету одной серии того сериала[2], пилоты понимают, что электричество в захолустном городке пропало только потому, что один из пилотов не увидел огней города.

– Харитон Владимирович! Вы видите свет на земле?

– Кстати да, я тоже ничего не вижу. Ты как заметил-то вообще?

– Вспомнил один сериал.

– Пхаххаха! – Сельчук заржал, услышав мой ответ. – Какой сериал? Небось на Нетфликсе опять какую лабуду сняли!

– Да нет, вроде российский сериал. Помню, ещё пацаном был, когда смотрел.

– Ах, это… Ну давай, киноман, жги!

– Мы же знаем, куда садиться?

– Ну так-то да.

– Сколько у нас топлива?

– Эм… На полтора часа ещё. Что предлагаешь, Фриц?

– Есть идея. Долго объяснять, но вы поймёте. – сказал я Сельчуку и вызвал тот борт. – Нордвинд четыре три семь восемь. Вызывает Аэрофлот два четыре один семь. Вы откуда летите, ребята?

– Нордвинд семь восемь. Летим с Мальдив. И если что, то у нас топлива на полчаса. Так что нам нужно немедленно сесть.

Я отпустил тангетту на рации и обратился к Сельчуку.

– Харитон Владимирович. Они никуда не долетят. Им сесть лишь бы.

– Да… погоди. – он взял рацию и задал вопрос.

– Нордвинд четыре один семь восемь. Вызывает Аэрофлот двадцать четыре семнадцать. У вас какой тип самолёта?

– Аэробус три три два.

– Спасибо. – он отпустил тангетту и повернулся ко мне. – Если я правильно их понял, то у них осталось где-то тонны четыре топлива. Им реально нужно сесть, и сделать это немедленно.

– И как мы им поможем?

– Сами сядем.

– Вслепую, без приборов?

– А что?

Я без слов понял коллегу, и начал транслировать сообщения в эфир:

– Аэрофлот два четыре один семь. Передаю вслепую. Произвожу заход на посадку полоса ноль шесть… Правая. Заход на посадку – визуальный. Мои координаты: приблизительно двадцать миль от Шереметьево. Высота – две тысячи пятьсот футов. Выхожу на посадочную прямую. Полоса ноль шесть правая.

Сельчук тем временем зачитывал и выполнял контрольную карту, что запрещено – я должен зачитывать карту, а он выполнять, ну или наоборот.

– Вам помочь?

– Сам справлюсь. А ты вещай, давай, Голос Свободы*, блин!

– Вас понял.

Остаток полёта я только и делал, что передавал в пустоту своё местоположение и свои действия по маневрированию.

Стоило нам выйти на посадочную прямую, как на земле, около терминала D взорвался какой-то самолёт.

– Что за… – вырвалось у меня вопрошающим голосом.

– Уход на второй круг! – скомандовал Сельчук, и я тут же увеличил мощность двигателей до взлётного. – Шасси убрать! Закрылки положение один. Передать управление!

– Управление передал. – ответил я. – Что это было?

– Не знаю. – ответил он мне и перенастроил радиостанцию на частоту Москва-круг. – Москва-круг. Вызывает Аэрофлот два четыре один семь. Ушёл на второй круг в связи с потерей радиосвязи и возможным террористическим актом в аэропорту.

– Аэрофлот два четыре один семь, вызывает Внуково-контроль на аварийной частоте! Сообщите остаток топлива и общее число пассажиров. – в наших наушниках раздался жёсткий голос, явно принадлежавший не диспетчеру.

– Эм… остаток топлива на один час пятнадцать минут, на борту семьдесят один пассажир и пять членов экипажа. А к чему это?

На том конце долго молчали, даже возникло ощущение, что я участвую в съёмках какой-то пародии на авиацию.

– Кхм, это… Парни, вы до Кирова сможете долететь? – спросил тот же голос

– До куда?! – возмутился Сельчук. – У нас тут топлива всего на час пятнадцать, а до Кирова лететь час десять. Вы мне что, предлагаете топливо из воздуха взять?

– Послушайте! В Москве какой-то ужас: люди ни с того ни с сего стали звереть и нападать на окружающих. Не знаю, что это… может, зомби.

– Кого, зомби? – расхохотался Сельчук. – Так, вы чего там употребляли, а? Совсем что ли?

– Кэп, вы простите, но прозвучит глупо, но они реально ведут себя как зомби. Люди звереют, и их почти ничего не берёт. Ладно, парни, летите в Киров, там уж придётся разбираться.

– Вас понял. Аэрофлот два четыре один семь запрашивает Москва-круг. Разрешите набрать высоту двенадцать тысяч метров.

– Разрешаю. С богом, парни, может свидимся.

Я не знаю почему, но я просто боялся взять джойстик в руку, и за меня это сделал Сельчук.

– Иди, отдохни, я же вижу, что ты не в состоянии вести самолёт.

– Х-хорошо. – Я взял трубку бортового телефона и вызвал Олю в кабину. – Только как с тем “Нордвиндом” быть?

– Думаю, они не дураки и пойдут за нами как собачка за косточкой. А там уже посмотрим.

Когда Оля пришла, я вышел из своего кресла и вышел в кухню.

– Что случилось, Паш? – спросил меня стюард Гоша Вислов.

– Да так, не спрашивай… хотя, сейчас Сельчук объявит. – я ответил на дежурный вопрос, давая понять, что не собираюсь вести диалог.

Я подождал, пока он не уйдёт в салон, и достал свой телефон. Не знаю, сколько пришлось ждать, чтобы показатель сети не изменился с "Нет сети" на едва различимую одну палочку, и как только это случилось, рука машинально набрала номер телефона моей Лены.

После набора пришлось ждать пару минут, пока она не возьмёт трубку.

– Паша, милый, что случилось?

– Слушай, у тебя всё в порядке? Нет ничего странного на улице, или в подъезде?

– Да нет, разве что скорые носятся как угорелые…

Внезапно на заднем фоне послышались выстрелы. Мне не составило труда догадаться, что стреляли из древних охотничьих двустволок.

– Ленка, слушай, к окнам не подходи ни при каких обстоятельствах, лучше зашторь их и не включай свет. И да, запри дверь на все защёлки. Никуда не выходи из дома. Слышишь?

– Паша, что происходит? Ты меня пугаешь…

– Я сам не знаю, мы летим в Киров, в Шереметьево взорвался самолёт, и нам приказали идти туда. Слушай, ты же можешь… – в этот момент я почувствовал, что связь начала искажаться, и нас вот-вот разъединит, и я выпалил первое, что пришло мне в голову. – Я заберу тебя из Москвы. Обязательно!

Мне показалось, что последнюю фразу я сказал тихо, но оказалось, что я прокричал её на весь салон, отчего мне стало неловко и даже страшно.

– Паша, я… – связь начала рваться, и до меня долетали какие-то обрывки. – Я тебя люблю…

– Я люблю тебя, Леночка…

В этот момент телефон выдал предупреждение о разрыве соединения и поиске вышки сотовой связи.

С досадой убрав телефон в карман, мне вдруг вспомнился фильм “Чудо на гудзоне” с Томом Хэнксом в главной роли. Даже не знаю, почему.

– Вот же ж блин! – воскликнул я, поняв, куда ведёт меня моё же подсознание.

Мгновенно стала вырисовываться картина той посадки на Гудзон в январе 2009 года[3]. Пилотов тогда обвиняли в том, что они якобы могли уйти на любой из аэродромов, не рискуя пассажирами, но они этого не сделали из-за малой высоты. Но будь у них высота как у “Эйр Трансата” или “Планёра Гимли”[4]…

От бурной мозговой деятельности вдруг захотелось что-то перекусить. Поэтому я взял из бортовой кухни поллитровую бутылку какой-то британской воды и батончик.

С набором для перекуса я вернулся в кабину.

– Оль, можешь идти. – сказал Сельчук

Оля быстро покинула кабину, я заблокировал дверь на замок и уселся в кресле.

– Кажется, я знаю, как спасти “Нордвинд”.

– И как?

– Пусть заберутся на максимально возможную для них высоту и оттуда уже планируют.

– Хочешь, чтобы они повторили рейс два три шесть Трансата?

– Да.

– Ты точно псих… – Сельчук взял рацию и стал вызывать тот борт.

– Нордвинд четыре три семь восемь, вызывает Аэрофлот два четыре один семь. Есть идея, как вам дотянуть до Кирова.

– Слушаем.

– Сколько у вас топлива, в массе?

– Чуть больше двух тонн.

– Вы можете забраться на максимальную для вас высоту полёта?

– Можем на эшелон четыре три ноль уйти. Вы хотите, чтобы мы спланировали что ли?

– Да, хотим.

– Ладно, сделаем. Конец связи.

Сельчук положил тангету и повернулся ко мне.

– Ну что, пора показать, на что кандидат в КВСы реально способен. – шутливо сказал Сельчук.

– Так, ясно. Курс? – начал я тараторить стальным голосом.

– Курс ноль восемь один. Высота пять тысяч восемьсот метров. Скорость шестьсот двадцать километров в час.

– Хорошо, а остаток топлива?

– Остаток топлива на один час. Идём южнее Переславля-Залесского. Чёрт! Похоже, что с долётом будут проблемы.

– Может, сообщить этому диспетчеру?

– А толку? Здесь мы сами по себе.

– Хорошо, занять эшелон три пять ноль, не будем рисковать.

Сельчук одобрительно посмотрел на меня и сказал:

– Слушай, если сядем в этом Кирове, будешь ты кэпом, а пока – свободен.

Мне ничего не оставалось, кроме как уставиться боковое стекло, в котором единственное, что было видно – так это отражение дисплеев. Никаких населённых пунктов не было видно.

Не знаю, сколько я так всматривался в окно, но в какой-то момент раздался сигнал опасности.

– Что это за фигня? – спросил я.

– Что что, топлива мало.

– Я кажется, заснул… сколько осталось до Кирова?

– Сорок минут, а топлива всего на тридцать. Мы сожгли много на наборе высоты.

– Класс… По расстоянию?

– Около трёхсот километров.

– Ясно, километров двести пятьдесят пролетим, а дальше – на планировании. Как-то так.

– Хороший план, но есть неувязочка: ты как хочешь посадить самолёт без двигателей ночью, да ещё визуально?

– Как? У них что, аппаратура сдохла?

– Угадал, с нами связался тот диспетчер из Внуково. Он уже летит на семьдесят шестом Иле, и ему сообщили, что там какая-то авария.

– Scheiße! – невольно вырвалось у меня. – Будем садиться… как нибудь. Мы летим практически прямо на полосу, так что нужно слегка скорректировать курс, чтобы уже на эшелоне быть на посадочной прямой.

– Так, немец, а расстояние? Это плюс сотня другая километров.

– Я знаю. Можно конечно маневрировать на планировании, но это лишний риск. В варианте с посадочной тоже рискуем, но меньше.

Сельчук демонстративно убрал руку от своего джойстика, показывая мне, что он отказывается участвовать в моей авантюре.

– Хорошо. – прошептал я на немецком и начал доворачивать машину в сторону от маршрута.

Пока я поворачивал, взгляд Сельчука упал на окошко TCAS, на котором виднелось несколько самолётов.

– Нордвинд, это Аэрофлот, как слышите? – произнёс Сельчук в микрофон гарнитуры.

– Слышим вас. Идём на высоте сорока трёх тысяч футов. Шли бы ниже, но там сильный встречный ветер на эшелоне с три девять ноль по четыре один ноль. Пока что летим в масках, скоро пассажирам дадим кислород. Да, кстати, мы в сорока минутах от аэродрома. Пока что мы распределяем лю…

У них фоном прозвучала сигнализация об отказе двигателя

– Какой движок? – спросил Сельчук.

– Первый мотор сдох. Остаток топлива на десять минут, не больше. Мы в сорока минутах от аэродрома.

– Услышал. Постарайтесь уж там.

– Спасибо!

Невольно и меня хватила мысль: а сколько мы сможем пролететь без двигателей. Никто ещё не выполнял такой манёвр на МС-21. Хотя… у нас будет больше шансов, так как самолёт легче, чем тот же B737, у нас в теории, есть неслабый шанс долететь.

Ещё двенадцать минут экипаж "Нордвинда" летел на одном оставшемся моторе, постепенно теряя высоту. В конце концов, они превратились в планер, который начал неумолимо снижаться.

Получается, что исходя из их высоты, они должны будут пролететь максимум километров 180, не больше. А до Кирова осталось 210.

Через минут десять после остановки моторов у Эйрбаса, заглохли и наши моторы.

– Так, шоу начинается. – сказал про себя Сельчук.

– Принято. Подключаю аккумуляторы. Думаю, их хватит на двадцать минут. – продиктовал я свои действия.

– Молодец. Отключи всё лишнее, оставим только…

– Уже делается. – с этими словами я отключал интерком, освещение и оборудование салона, пришлось пожертвовать всеми опознавательными огнями и даже частью наших дисплеев.

Нам нужно было электричество для снятия замков с шасси, чтобы они просто вывалились, гидравлики управления, джойстиков, ну и пары основных приборов.

– Так, настраиваю рацию на частоту Кирова. Надеюсь, пробьёт.

– Киров-центр, Мэйдей, Мэйдей, Мэйдей! Аэрофлот два четыре один семь, отказ обоих двигателей. Запрашиваю аварийную посадку, приём.

– Аэрофлот два четыре один семь, вас понял. Ваше расстояние сто сорок восемь километров. Разрешаю посадку на любую полосу по вашему усмотрению. Для информации: триста тридцатый аэробус тоже идёт к нам без двигателей.

– Спасибо.

Остаться без топлива – один из страшнейших снов любого пилота. И для нас с Сельчуком он стал реальностью. Возможно, что этот сон стал явью и для большинства других пилотов по всему миру. Чёрт, я даже не знаю, что творится. Спасибо хоть, что у нас есть экземпляр английской газеты, но там ничего толкового не написано: очередные санкции, санкции, а хотя нет, была заметка про нарушение прав человека в тюрьме под Киевом. Что называется, всё никак не угомонятся…

– Так, Фриц, готовимся к посадке без двигателей. Вызови Олю, пусть готовит салон.

– Понял вас, Харитон Владимирович.

Я быстро встал из-за своего кресла и вышел в салон. На передней кухне сидел Гоша. Он вёл себя как-то странно, даже сказать, необычно.

– Георгий, у вас всё в порядке?

Он ничего не ответил, а только что-то прорычал.

– Гоша, подъём! – крикнул я на него, полагая, что дело в проблеме с системой подачи воздуха.

Гоша от резкого звука повернул голову, и я увидел его глаза. Они были белыми, словно на них нанесли какую-то плёнку. Подсветив фонариком с телефона, я заметил, что его кожа стала серой, а местами – тёмно-фиолетовой.

Гоша, не знаю, может попытался на меня кинуться, но видимо, его кто-то прицепил к ручке открывания дверей.

Именно в этот момент до меня дошло, что я имею дело с тем самым бешенством, из-за которого мы не смогли сесть в Москве. Честно, не понимаю, как я не наложил в штаны, но я быстро вернулся в кабину и запер её на все возможные замки.

– Сказал?

– Н-н-н-н…

– Так, ты так говоришь, словно зомби увидел.

– Похоже, что да… Гоша…

– Мда, дела… – ладно, у нас хотя бы есть работа.

– Хорошо.

В смешанных чувствах я сажусь на своё место и одеваю дыхательную маску. У нас она рассчитана на два часа работы, а не на 15 минут, как у пассажиров. Так что сам я могу не переживать… ну почти.

***

– Так, приготовились! – сказал Сельчук, и через несколько секунд наш самолёт коснулся полосы.

Сразу самолёт стал замедляться, и где-то через несколько секунд мы увидели, что полоса короче, чем обычно – на полосе стоял другой самолёт, видимо широкофюзеляжный. Мне смутно показалось, что это наши "друзья" с Мальдив.

К счастью, мы остановились в 50 метрах от этого "летучего голландца".

– Киров, это Аэрофлот один семь, мы сели и у нас два вопроса: первый – что за хрень на полосе, и второй, как нам смыться с самолёта, где полно бешеных.

– Ждите, щас будет команда зачистки. И да, эта хрень, как вы выразились, тоже села на планировании, "Нордвинд" четыре три семь восемь. Им удалось…

– Спасибо.

Ещё пятнадцать минут мы ждали подхода группы зачистки, пока о дверь кабины не раздался глухой стук.

– Я гляну. – сказал я

– Не открывай дверь, дубина!

Я посмотрел в глазок и увидел Олю. Она выглядела как обычно, лицо было бледным, но это скорее от новых светильников. Она показывала, что я должен позвонить ей.

– Харитон Владимирович, бортовой телефон работает?

– Да, работает, а что?

– Сейчас узнаем.

Я осторожно нажал на кнопку вызова бортпроводника, и через несколько секунд раздался щелчок – трубку сняли.

– Оль, что у вас там?

– Гоша умер, похоже, что инфаркт, остальные в порядке, только от разгерметизации они ведут себя как дураки. Ничего, думаю, через полчаса оклемаются.

– Тогда какого лешего он пристёгнут?

– Чего? Мы его накрыли пледом. Похоже, что он слез и повис на руке. В салоне всё в порядке, если не считать Гошу.

– Так, мы вызвали группу зачистки, в общем, готовьтесь.

Через десять минут к нам подъехала целая делегация в виде двух микроавтобусов со спецназом в костюмах химзащиты… выглядело, как дешёвый цирк.

Почти сразу подогнали трап, и через несколько минут на борт поднялся отряд спецназа, буквально готовый устроить кровавую бойню у нас на борту.

Две минуты мы с Сельчуком сидели, не шевелившись, пока в дверь кабины не постучали.

– Всё в порядке, выходите.

Сельчук спокойно открыл дверь, и в кабину вошёл спецназовец.

– В общем, господа, ваш самолёт чист, а что насчёт того стюарда – просто не повезло, а вам просто показалось от стресса. Все пассажиры проверены, больных нет. И да, пока самолёт не покидайте, сейчас пригонят топливозаправщик.

– Конечно, конечно, подождём. – заявил Сельчук.

С этими словами военный покинул самолёт, а через десять минут к нам подогнали топливозаправщик. В итоге, через двадцать минут мы были готовы отрулить на стоянку своим ходом.

– Так, Павел Андреевич, по итогам экзаменационного полёта, вы становитесь капитаном воздушного судна. – заявил мне Сельчук, когда я закончил выполнение карты по обесточиванию самолёта.

– Спасибо. Чёрт…

– Что такое?

– Знаете… Харитон Владимирович, я пойду в терминал, узнаю, что да как.

– Иди.

Я быстро покинул самолёт по трапу, накинув на себя пиджак на ходу и пошёл в терминал узнавать, что всё же случилось.

В здании было очень многолюдно: оказалось, что сюда перенаправили почти все рейсы Московского авиаузла, и здание, обычно видевшее максимум пятьсот-семьсот в сутки, было забито битком.

Мне же ничего не оставалось, как пойти кафе, где на обшарпанном тридцатилетнем телеке, видимо откопанном в древнем сарае, показывали выпуск новостей:

– …по сообщениям Чрезвычайной комиссии, в Москве зарегистрировано свыше трёх миллионов заболевших новым видом бешенства, также сообщают о вспыш… – ведущая склонила голову, словно ей что-то диктовали в наушник и держала её так минуты три, только угукая. – Нам только что сообщили, что в районе Кремля… боже… на ЦУМ упал самолёт, я не могу сказать, что это был за самолёт, но скорее всего, это был пассажирский лайнер… Мы будем держать вас в курсе событий этой катастрофы. Так, с чего я… да, точно. По всей Москве происходят случаи нападений на людей. Неадекватные люди, скорее всего, инфицированные бешенством, нападают на окружающих их людей, не знаю, это похоже на зомби, но это же бред? Бешеные кусают людей, и люди в течении трех-четырёх часов сами становятся бешенными. Могу сказать, что встреча с инфицированными – стопроцентная смерть. Поэтому, держитесь как можно дальше от мест массового скопления людей… – в этот момент в студию, откуда шёл выпуск новостей, вошли военные, которые сообщили, что всех их эвакуируют. – Уважаемые телезрители, нам придётся прервать вещание на неопределённый срок…

Так и не узнав сути, я вернулся на самолёт, где Оля руководила уборкой салона, а Сельчук – следил за заправкой самолёта.

– Харитон Владимирович! – крикнул я так, чтобы меня услышали.

– Что случилось? Узнал чего?

– Почти нет. Знаю, что это какое-то бешенство, что Москва на треть инфицирована, а на ЦУМ упал самолёт. Всё.

– Плохо… так, кто-нибудь покидал самолёт?

– Я не знаю…

– Так, пошли.

Мы с Сельчуком быстро зашли на борт, и он закрыл за мной дверь.

Через пару минут все члены экипажа, коих осталось четверо, помимо меня, прошли в бизнес-класс, я возомнил себя Цицероном и начал речь:

– Так, экипаж. У меня для вас важное объявление…

Народ слушал меня молча, не зная всех деталей происходящего, я говорил наверное, минут двадцать, приплёв сюда зачем-то "Ходячих мертвецов" и Макса Брукса[5] с его "инструкцией по выживанию в зомби-покалипсисе". Честно, я не верил, что у нас произошло восстание мертвецов, но подсознательно, вспоминал все фильмы про зомби, даже самые трешовые низкобюджетные поделки, из-за которых этот жанр умер… а кто сказал, что мёртвые не могут восстать?

– … Вот поэтому мы останемся на борту самолёта. Я так понимаю, что пассажиров было гораздо меньше, чем вмещает самолёт, и у нас остались те касалетки. На них мы продержимся ближайшее пару дней, а там – разберёмся.

– Хорошая речь, только не учёл одну деталь, даже несколько: как мы будем поддерживать работу бортовых систем, и второе, что будем делать, если эти твои "зомби" прорвутся в аэропорт?

– Хорошо, Харитон Владимирович, есть два варианта – запустить ВСУ[6], да, она жрёт до двух тонн топлива в сутки, но выбора я так понимаю, у нас нет. Второе – вводим дежурства. Мы с вами будем попеременно спать, а кто-нибудь из бортпроводников будет слушать радиоэфир.

– Ладно, принимается. Иди, спи, первая смена моя, до полудня, далее – ты, до шести вечера. Остальные также могут вздремнуть.

Мы решили не разбредаться по самолёту, а расположиться прямо в креслах бизнес-класса. Сказать честно, для нас это не было чем-то новым, ну разве что, мы не спали в них. По долгу службы нам иногда приходится летать вместе с пассажирами, и тогда нам бронируют места именно в бизнесе, но мы летаем не в рабочей форме, и никогда не спим, даже если это трансконтинентальный 14-часовой рейс до Гонолулу.

Теперь же все мы получили невообразимое в обычных условиях право спать как "наши самые дорогие гости".

Через несколько минут, когда мы все обложили себя подушками из запечатанных целлофановых пакетов с пледами, а часть таких пакетов – вскрыли, чтобы использовать их содержимое по прямому назначению, мы все отрубились.

_________________________________

[1] TCAS – система предупреждения об опасном сближении воздушных судов, следующих на одной высоте. Кстати, эта система косвенно привела к столкновению над Боденским озером 1 июля 2002 года.

[2] Павел говорит о российском телесериале "Высший пилотаж", снятым для телеканала "Россия" в 2009 году и повествующем о жизни экипажа самолёта Ил-86.

[3] Аварийное приводнение самолёта Airbus A320 "U.S. Airways" 15 января 2009 года на реку Гудзон в Нью-Йорке вследствие попадания птиц в двигатели и отказа последних.

[4] Самые известные случаи планирования на пассажирских авиалайнерах: рейс 143 а/к "Air Canada" 23 июля 1983 года, известный как "Планёр Гимли" по названию заброшенной авиабазы, где и закончился тот полёт, и рейс 236 а/к "Air Transat" 24 августа 2001 года, совершивший посадку на Азорских островах

[5] Макс Брукс – американский писатель, известный своими произведениями "Руководство по выживанию среди зомби" и "Мировая война Z", лёгшим в основу фильма "Война миров Z" с Брэдом Питтом в 2013 году.

[6] ВСУ – вспомогательная силовая установка. Питает системы самолёта в период, когда двигатели отключены или не подаётся питание от наземного источника электроэнергии.