Отстрел невест

…Зима в Лукошкине. Митька, в белом тулупчике и валенках, с деревянной лопатой наперевес стоит на защите наших ворот. Стрельцы Еремеева выстроились полукругом за моей спиной, все молчат, лица напряженные, глаза горят, и только белые клубы пара оседают дрожащими капельками на русых бородах. Я медленно, с расстановкой касаюсь проверенной клюкой нечищеного кругляка из березового полена…

– Готов?

– Как есть готов, батюшка сыскной воевода! – подтвердил Митя, пошире расставляя ноги.

Я картинно размахнулся и ударил с разворота.

– Угол! Угол держи! – сорвался кто-то из стрельцов. Поздно… Берёзовая шайба, серой снежинкой свистнув в воздухе, угодила нашему младшему сотруднику прямо в лоб. Тот только чихнул, а бедный кругляш, от столкновения с ещё более твёрдой поверхностью, разлетелся на две половинки.

– Никитушка! – На пороге нашего терема показалась Яга, плотно укутанная в серый пушистый платок. – Ну скока можно на морозе палками махать?! Не ровён час, простудишься, сердешный…

– Всё нормально, бабуль! – нетерпеливо отмахнулся я. – Уже иду, всё равно Митька четвёртую шайбу поломал…

– И его в дом гони. Пущай делом каким займётся, а то нашёл себе забаву – ворота боронить! Вона какая шишка на лбу-то растёт…

– Дык… я ж тренируюсь! – даже обиделся верный Митяй, и свободные от дежурства стрельцы поддержали его согласным киванием. – Не за себя боль и муки принимаю, а токмо победы командной ради…

– Это он вчера у дьяка Филимона подхватил, – пояснил я, вскидывая клюшку на плечо. – Эй, молодцы! Поработайте тут без меня по парам. Общая тренировка – после обеда, и чтоб Еремеев был!

– Слушаемся, Никита Иванович!

Я пошёл в терем. Теперь могу отдышаться и, если хотите, рассказать обо всём поподробнее. Пока Яга суетится с самоваром, у нас есть минут пять, но не больше… Бабка у меня в этом смысле строгая – пока не накормит, никаких разговоров. Начну сначала… Я – Никита Иванович Ивашов, 19.. года рождения, бывший москвич, бывший младший лейтенант милиции. Бывший потому, что уже почти год живу в непонятно каком сказочно-параллельном мире времён царя Гороха. А ещё раз «бывший» потому, что за последнее дело, о летучем корабле, государь представил меня к повышению, и я, с его царственной воли, добавил себе на погоны ещё одну звёздочку. Не буду врать, что у меня всё так сразу распрекрасно получалось… Если бы не практическая хватка Бабы Яги, в чей терем меня и выбросило при перемещении, я бы точно сошёл с ума. Не знаю, как другие (не слишком любил фантастические романы), но лично меня, например, пришлось отпаивать от шока травяными настоями, а потом ещё и работой грузить по самую маковку, чтоб о доме не скучал. Какой работой? Нашей, милицейской, естественно. Многоэтажки возводить я не обучен, электроутюг смастерить тоже не сумею, но хорошая московская школа криминалистики заинтересовала Гороха. Тот и открыл специальным указом у нас в Лукошкине первое милицейское отделение. А я его начальник, гражданин участковый, или, по-местному, «батюшка сыскной воевода». Разместились мы всё в том же тереме Яги, он просторный, а бабке свой век одной доживать скучно. Вот она-то у нас и есть наилучший эксперт-криминалист по всем чародейным вопросам. А тот здоровяк, что на воротах стоял, это Дмитрий Лобов. Он при отделении… ну на все руки! И вышибала, и филёр, и связной, и дворник, и охранник, а уж в смысле ареста государевых преступников – один всего столичного ОМОНа стоит. Делу сыска предан безоглядно! И быть бы ему со временем генералом, если бы не один маленький недостаток – когда мозги раздавали, Митя в очереди последним стоял… Учим мы его, учим, как об стену горох! Я его даже увольнять пару раз пытался, рука не поднялась… Всё-таки наш человек, милицейский.

После трёх особенно громких расследований государь наконец дозрел – и сотня стрелецкая под командованием Фомы Еремеева теперь «сыскной» именуется. У всех ребят шевроны на рукавах появились, почти как у меня, с трёхцветным флагом. Конюшню расширили, теперь при отделении уже целых шесть лошадей, а значит, есть маленький конный отряд быстрого реагирования. Жалованье платится вовремя, плюс пайковые, да и тулупчики белые новенькие мне на всё отделение из казны под расписку выдали. Сволочной бабкин петух, который в тёплое время года будил меня в четыре утра, заперт в курятнике. Отбывает зимний срок, орать орёт, но уже не так слышно.

В целом, надо признать, пока жаловаться грех. Тем паче что преступность с холодами резко падает, и в основном почти половину декабря мы предавались вынужденному безделью. Что и подвигнуло меня на «новые подвиги». Как говорится, не было печали… Я придумал… хоккей! Стрельцы приняли идею на ура, и за какую-то пару недель мы подсадили на это дело весь город.

– Никитушка, откуль ты тока взял забаву энту басурманскую? – беззлобно ворчала бабка, пока я наворачивал щи со снетками. С ответом можно было подождать: во-первых, Яге он не очень и требовался, а во-вторых, щи очень уж вкусные… – Вчерась слышала, будто бы кузнецы супротив кожевенников играли, да не выиграли. На два раза больше им по воротам насовали. Но уж апосля, за площадью, молотобойцы своё и возвернули! Да клюками твоими мудрёными так кожевенную улицу отходили, что стрельцов пришлось звать!

– Ере…меев ток…ла…тыфал! – старательно чавкая, подтвердил я.

– Да ты, молодец, ешь, не отвлекайся. Вона и каша ещё дожидается…

– Н…не могу. Спасибо, бабуль, но не могу. По расписанию через полчаса тренировка, как же я с набитым пузом Митьку гонять буду?

– Пожалел бы мальчонку… – укоризненно покачала головой Яга, но спорить не стала, взялась за самовар. – Нешто можно ему вечно на воротах стоять? Измёрзнет весь, да и, того гляди, шайбой твоей опять по лбу огребёт.

– Пробовал я его на поле выпускать… Это всё равно что ядром пушечным в магазин богемского стекла запустить – от него стрельцы во все стороны как кегли посыпались! Троим потом примочки класть пришлось… Нет, пусть голкипером работает, и он никого не убьёт, и ворот за его спиной почти не видно.

– Всё одно не разберу, – видимо, бабке тоже было нечем заняться, обычно она по два раза не переспрашивает, – чего ж за-ради десяток здоровых мужиков по льду гольному топотнёй бегают да клюками гнутыми по чурбачонку безвинному бьют? Добро бы друг дружку по горбу гвоздили, тогда хоть ясно, чья взяла… Где ж тут удаль молодецкая, где ж лихость да силушку народу показать?

– Бабуля! – медленно и строго напомнил я. – Вы прекращайте мне в команде подрывные разговоры вести. Думаете, я не знаю, кто Митьке подсказал, что в воротах не шайбу ловить надо, а нападающих противника лопатой отгонять?!

– Да не я это, Никитушка! – чересчур праведно замахала руками Яга.

Другой бы поверил, но я ведь её не первый день знаю…

– Не вы, значит… а у шорника Егорова теперь двух зубов нет! Это как?

– А неча ему, невеже, в наши ворота с клюкой переть! – запальчиво вскинулась бабка, но под моим осуждающим взглядом осеклась. Молча сунула мне чашку с чаем и, пододвинув мёд, села в уголочке, обиженно теребя уголок головного платка. В дверь постучали.

– Войдите.

– Здоровы будьте, хозяева! – Из сеней, отряхивая с шапки снег, в горницу вошёл сотник Еремеев. Человек дельный и проверенный, всего по жизни добивавшийся сам, за что и был уважаем всем отделением.

– Садись к столу, Фома Силыч.

– Благодарствуем, а только некогда. Собирайся, Никита Иванович, царь тебя ко двору требует.

– Боже мой, неужели хоть там что-то произошло? – едва ли не подпрыгнув, поднялся я. Бабка тоже с надеждой вытянула шею.

– Нет, тихо всё… – добродушно хмыкнул сотник. – Поговорить ему с тобой надобно. Ты ведь о смотринах царских наслышан, чай? Да и посольство запорожское не сегодня-завтра ко двору пожалует…

– Ну а я-то при чём? Я ему не брачный консультант и не дипломатический корпус…

Ехать сразу расхотелось. Однако хитрый Фома заговорщицки подмигнул и весомо добавил:

– А также хочет государь с тобой об одном дельце покалякать. Вроде бы кубок у него с червонцами лишний… Понял ли?

– Бабуль! – взмолился я, сразу всё поняв. – Проведите тренировку за меня, а? Мне к царю по делу, срочно!

– Охти ж мне с тобой, Никитушка… – нарочито медленно поднялась старая ворчунья. – И спина-то болит, и колено припухло, и глазоньки уже не те, а мороз-то всё леденит без разбору! Ну да беги уж… Управлюсь как-нибудь с твоими архаровцами…

– Спасибо! – Я мигом накинул тулуп, сунул ноги в валенки и на ходу чмокнул бабку в щёку.

– Никитушка!

– А? – уже в сенях обернулся я.

– Ты уж там… не очень-то спеши. Как следует подмогни государю! Дай и мне на старости молодых парней по двору погонять. Э-эх, где мои семнадцать лет?!

* * *

Последняя фраза – не из Высоцкого, так в Лукошкине каждая вторая пенсионерка приговаривает. Мы с Фомой ехали в санях, полозья скрипели по снегу, возница прикрикивал на кобылу, и, чтобы говорить, приходилось слегка повышать голос.

– Клюшки всем достал?

– С двойным запасом плотники настругали. Да ещё шайб берёзовых немерено. А сколь команд в финал выйдут?

– Максимум три! Мы пока фавориты, следом по очкам – «Святые отцы», а уж за ними боярская дума.

– Вот уж не ждали, не чаяли… Да как же их, толстопузых, на такое дело развезло?

– У них в команде сейчас ни одного думца и нет, набрали легионеров из кузнецкого ряда, двое из царских стрельцов и вроде рыбак один. У него, кстати, удар хороший…

– А можно так ли? Замест своей рожи другую подставлять?!

– В принципе правилами не возбраняется…

Вот так, без лишнего шума и ажиотажа, проходил первый в Лукошкине хоккейный чемпионат на кубок царя Гороха! Государю моя затея понравилась, он и сам после первого просмотра требовал себе клюшку, но бояре не позволили. Должен признать, что на этот раз они были абсолютно правы – в царский терем съезжались невесты! Да-да, наш Горох наконец-то решил жениться. Довели мужика, говорят, всем государством три года упрашивали… Оно и правильно, царю нельзя слишком долго жить гражданскими браками. То есть если иногда и понемногу, но не с каждой и не… А может, он из-за своего последнего романа так решил. Это отдельная история и печальная… Я, кстати, тоже женюсь. Нет, не сейчас, когда-нибудь, но обязательно. У меня даже девушка на примете есть, Олёна! Просто её нет здесь сейчас… В общем, я-то погожу пока, но потом как-нибудь мы к этой теме вернёмся, обещаю…

До царского терема докатили быстро. Зима, дороги обледенели, если лошадь хорошо подкована, сани просто стрелой летят. А у Гороховых ворот творилось натуральное дорожно-транспортное происшествие в международных масштабах… Невесты прибывали косяком! И все с эскортом, парадным поездом, с прислугой, охраной, полевой кухней и прочими причиндалами. Чью-то карету на полозьях развернуло боком, проход перегородило намертво, кони храпят, возницы щёлкают кнутами, бардак полнейший! Народ лукошкинский хохочет, разумеется. Видишь ли, их хлебом не корми – дай послушать, как царские невесты на иностранных языках друг дружку ругают нецензурными выражениями. Наш приезд вызвал здоровое волнение, видимо, горожане дружно решили, что я сюда явился исключительно арестовывать.

– Вяжи сквернавок, народ, пока Никита Иванович не осерчал! Будут знать, как при детях малых «состенуто кон в модэрато!» говорить! Ох, грехи наши тяжкие… Ну, ей «зи ферфлюхтер хунд!» и ответили!

– Ой, нешто так и сказали?!

– Да, а та рыжая ей вслед ещё «шалавус грециус смоковнис!» добавила!

– А, ну тогда ясное дело – под арест… Подсобить ли, батюшка сыскной воевода?

– Чего спрашиваешь?! Энтих мымр заморских вона сколько, а Никита Иваныч один, носом простуженный, чё ж ему переутруждаться-то… Навались, народ!

…Я только фуражку по самые уши натянул. Ну их! Пусть Еремеев сам тут разбирается, меня у Гороха ждут. Летом этих деятелей и кочергой не раскочегаришь, а зимой, на морозе, только повод дай потолкаться… Пока сотник зычным голосом наводил порядок, я кое-как, бочком протиснулся под польским обозом и, перепрыгнув через длинные полозья финских санок, успешно выбрался во двор.

Царские стрельцы, спешащие растаскивать «пробку», на ходу махали мне шапками. Ребята почти все знакомые, я тоже козырял, не сбавляя шага. Им играть на днях с Гостиным двором, там три купеческих каравана выставили объединённую команду. Гости проиграют почти наверняка, у них там всё на чистом энтузиазме, а стрельцы – команда сыгранная, дисциплинированная. К тому же гвардия самого государя… Когда они нам в первый раз проиграли, Горох в запале отправил хоккеистов на конюшню и в батога. Еле успел отбить бедолаг, пояснил царю, что в противном случае чемпионата не будет – с ним играть откажутся. Государь подумал, кивнул, заменил батога на отеческий подзатыльник каждому и махом назначил себя их же главным тренером!

Я уже поднимался на второй этаж по лестнице, когда меня перехватил думский дьяк Филимон. Он выглядел измотанным и побитым, почему и вёл себя достаточно вежливо.

– Здрав буди, сыскной воевода. А не одолжишь ли от щедрот своих времени толику, ибо вопрос жизненно важный имею.

– Здравствуйте, гражданин Груздев. Времени нет, царь ждёт, так что выкладывайте быстро.

– Заявление в милицию твою имею, – быстро заявил дьяк.

– Фискальный донос?

– А хоть бы и фискальный, ты нос-то не вороти! Чай, мои доносики в прошлый раз за тебя всю работу сделали… Али забыл про девку чернявую, бесстыдную? – завёлся было Филимон Митрофанович, но вовремя осёкся. – Прошение нижайшее имею через городское отделение на отца Кондрата надавить примерно. Не могу я более в команде ихней быть, не могу-у!

– Вы мне в ухо не кричите, пожалуйста. И за портупею меня хватать не надо, – чуть отодвинулся я. – Ничего не понимаю, вы ведь лучший левый защитник, на вас весь синод молится!

И это истинная правда… Хоккеист из него, как из скрипача – тореро. Но! Как только дьяк, в длинной рясе, телогрейке, косо сидящем треухе, с клюкой в руках появляется на левом фланге – все команды попросту забывают про игру… Они с рёвом ловят гражданина Груздева, а тот ловко улепётывает от них под свист и улюлюканье всей толпы! Ей-богу, «Святые отцы» нам в этот промежуток две шайбы закатали, пока я хоть как-то сумел организовать ребят…

– Моченьки моей более нет, участковый… – Жалобно сморщив лицо, Филимон Митрофанович изо всех сил пытался выжать большую горючую слезу. – Кажный вечер рёбрышки болят, ноги сами уж и не ходют, на голове одни шишки, ить лёд-то не перина, а уж бьют меня… Ведь, по совести говоря, совершенно бесчестно бьют-то! Почём зря ведь! И больно так, главное…

– Ну… в игре всякое бывает, – вынужденно прокашлялся я. – Но судья следит, и на последнем матче два плотника получили по две минуты. Шмулинсон старается…

– Ах, Шмулинсон! – раненым изюбром взревел аж подпрыгнувший дьяк. – Да судья твой купленный с потрохами три раза и проданный, и снова перекупленный! Меня с ног бьют, а он не видит! Меня по льду на спине катят, а он отворачивается! Меня в ворота с шайбой в зубах затолкали, а он гол засчитывает! Иудей он и есть! И как тока еврею обрезанному православный хоккей судить дозволили?!

– Абрам Моисеевич – единственное незаинтересованное лицо, – попытался объяснить я, поспешно ретируясь задом к царским дверям. – Израильская команда в чемпионате не участвует, а судит он относительно честно…

– Относительно?! Да меня, грешного, от такого отношения кажный раз домой на руках относят, в безопасность относительную… Аспид иерихонский!

Спасительные руки царских стрельцов подхватили меня сзади под мышки и мигом утянули в кабинет государя. Горох с мрачным лицом маршировал из угла в угол. Это не факт плохого настроения, скорее признак крайней озабоченности и неуверенности в себе.

– Вызывали?

– Приглашал, – важно поправил Горох, но тут же споткнулся о складку на ковре, едва не растянувшись на полу. – Тьфу, зараза! Ну сил моих нет… Ей-богу, сейчас кого-нибудь обезглавлю!

– Да ладно вам… – Я похлопал царя по спине, помог поправить корону на голове и едва ли не силком усадил на широкую узорчатую скамью. – Это вы из-за невест?

– А чтоб им всем! – кивнул государь. – Угораздило сболтнуть не вовремя, так бояре верные уже к вечеру гонцов во все страны отправили. Теперь едут вон… Из Франции, из Германии, из Швеции, из Италии, из Африки…

– Что?

– Вот те крест, Никита Иванович, припёрлась-таки эта Тамтамба Мумумба! – в сердцах притопнул Горох. – А наших, русских, тех вообще не считано… Едва ли не от каждого города по красе-девице послано. Рождество на носу, а у них смотрины… Ведь весь праздник мне испоганят!

– Ну, это, так сказать, проблема дипломатическая. Милицию-то зачем вызывали?

– Ох и зануда ты, сыскной воевода… Да, может, мне тут поговорить по душам не с кем? Может, мне тут… Выпить хочешь?

– Не могу, на службе, – твёрдо отказался я.

– Ну и шут с тобой, а я в одиночку тоже не буду. Хотя и надо бы с устатку безмерного… – тяжело вздохнул государь. – Так, может, вечерком заглянешь, а?

– Вечерком – пожалуйста, но напиваться не буду. Сегодня до заката кузнецы с ткачами на площади играют, придёте?

– Куда мне… Посольство запорожское вот-вот прибыть должно, договора пограничные обновлять надо. Бояре мне из терема и носу высунуть не дадут…

– Понимаю. А вот насчёт…

– Да не забыл я. – Горох мотнул головой в сторону небольшого настенного шкафчика. – Вон дверку-то открой да кубок чемпионский с собой забирай. В конце недели сам вручишь, мне уж недосуг будет…

Я подошёл к шкафчику и распахнул его…

– Нравится? – не оборачиваясь, продолжал царь. – Червонное золото, с чеканкой да эмалями, венецианской работы будет. А червончики я к нему самолично подбирал, новенькие, полновесные, один к одному! Ну чего молчишь-то, участковый?! Али от радости и речи благодарственные растерял?

…На полке было пусто. Горох встал, заглянул мне через плечо и ахнул…

* * *

– Стража-а-а-а! Все сюда! Перекрыть ходы-выходы! Хватать каждого подозрительного! Обыскивать всех подряд! Если через десять минут украденный кубок с червонцами не будет найден, я тут всем…

– Ты чего орёшь, участковый? – душевно подёргал меня за рукав царь.

Я обернулся, тяжело дыша от бурных страстей и кипящих эмоций.

– Как это… чего ору?! Но ведь кубок… его же нет!

– Всё спокойно, молодцы. – Горох улыбчиво отмахнулся от ворвавшихся в кабинет стрельцов. Парни недоверчиво огляделись, извинились и вышли вон. – Ну-ка сядь, Никита Иванович…

– Погодите, но ведь…

– Сядь, я тебе говорю! И не паникёрствуй тут! А то ишь нашёл время глотку драть… Люди же кругом! Одних иностранцев полон двор, а ты шумишь не по делу…

– Так у вас же кубок украли?! – несколько овладев собой, шёпотом просветил я. Теперь уже государь почти силой усадил меня на скамью и, как ребёнку малому, всучил печатный пряник, достав его из того же шкафчика.

– Да я разве с тобой спорю? Вот вчера только сам, своими руками его сюда ставил… Может, девки горничные куда передвинули? А может, и холопы стараньями усердными подалее от глаз завидущих припрятали, а мне доложить забыли? Да и сам я мог куда ни есть сунуть, голова-то кругом идёт… Так выпьем, что ли?

Я отрицательно покачал головой. Царь философски хмыкнул и предложил:

– Ну, будь по-твоему, украли его! Ты у нас пока не при деле гуляешь, вот и бери себе заботу на загривок – ищи вора. Но только чтоб тихо всё! Меня перед иностранными державами не позорь. Не след на весь мир трубить, что царя русского в его же тереме без спросу ограблениям подвергают, уразумел?

Пару минут я просто молчал, красный как рак. Давненько меня так не стыдили… Царь был абсолютно прав. Везде, во всём, до мелочей, а я… Нет, меня по большому счёту тоже можно понять – чемпионат же! Мне через неделю торжественно вручать победителям первых городских соревнований традиционный кубок, а он тю-тю! Свистнули, украли, стащили, спёрли, увели, приделали ноги, замотали, прикарманили, присвоили, угнали, оприходовали, стибрили, национализировали, скоммуниздили, прихватизировали… короче, нет его! И самое главное, что милицейская интуиция во весь голос вопила – это именно кража! Так получается, что, по сути, ограблен не только царь, но и… я?!

В дверь постучали, кто-то из бояр спешил доложить о прибытии ко двору запорожских послов.

– Всё, пора мне, Никита Иванович, – хлопнул себя руками по коленям царь Горох, – следствие веди по собственному усмотрению, мне доклад каждый вечер представлять будешь. И чтоб ни одна живая душа на моём подворье о кубке похищенном знать не знала! Не ровён час, бояре опять альтернативное расследование затеют…

– Договорились. – Я встал, козырнул и направился к дверям. – Вы только… извините меня за глупую вспышку. Ребячество какое-то, сам от себя не ожидал…

– Прощаю, – важно кивнул государь. – Ну, трудись. Бог тебе в помощь, участковый.

Во двор я вылетел пулей. Успешно проталкиваясь сквозь разношёрстную толпу, меж чьих-то послов, кучеров, охранников, я так торопился, что даже едва не сбил высокорослую австрийскую принцессу. Влетел лбом прямо в её впечатляющее декольте и наверняка бы упал, если б не был подхвачен старым знакомцем Кнутом Гамсуновичем. Посол немецкого государя Фридриха заботливо придержал меня под локоток:

– Рад вас видеть, господин участковый! Надеюсь, дела лукошкинской милиции в полном порядке?

– Да, спасибо.

– Тогда позвольте представить вас фройляйн Лидии Адольфине Карпоффгаузен, – церемонно поклонился немец. – Битте, фройляйн, это есть начальник здешней полиции, герр Ивашов!

Австриячка вытянулась во фрунт, по-гусарски щёлкнув каблуками, и сунула мне руку под нос с такой отработанной грацией, что я едва избежал повторного удара.

– А… очень приятно. – Мне удалось изобразить на лице дружбу двух сверхдержав и аккуратно пожать требующие поцелуя пальчики.

– Ви… есть… скрёмний рюсский… рейхсканцлер, я? – скосив глаза в карманный словарик, уточнила царская невеста.

– Я? – не понял я (простите за тавтологию).

– Я, я… – хихикнул Кнут Гамсунович. – Герр Ивашов – лицо, приближённое к государю, и его влияние при царском дворе ни у кого не вызывает сомнений.

Практикующаяся в языке гостья на этот раз долго сверялась с книжкой и, наконец проникнувшись, повернулась ко мне:

– Будьем… дрюжить!

Это было сказано со значимостью двухстороннего вердикта.

– Ауф видерзейн, фройляйн. По-моему, вас ожидает Алекс Борр. Спешите, не стоит обострять отношения.

– Яволь! – Австриячка по-военному развернулась на каблуках и споро отбыла. Я кое-как выдохнул…

– Позволите проводить вас, господин участковый?

– Буду рад компании, господин посол.

Шпицрутенберг, несмотря на вполне оправданную фамилию, был очень неплохим немцем и дипломатом со стажем. В памятном деле о Чёрной Мессе он проявил себя с лучшей стороны. Ну, может быть, чрезмерно педантичным и ничего не принимающим на веру типом, но умеющим признавать ошибки и активно добиваться их исправления. У нас сложились вполне товарищеские отношения, в особенности после того как сборная Немецкой слободы дважды едва не вырвалась в финал.

– Если бы наш вратарь не сломал себе ногу… Поверьте, Никита Иванович, «Святые отцы» ни за что бы не обошли нас на третьем круге!

– Да, приличную замену вашему повару на льду сразу не сыщешь… Как он?

– Лекарь сказал – не меньше двух недель постельного режима, – печально хлюпнул красным от мороза носом сухопарый немец. – А ваши стрельцы по-прежнему фавориты?

– Мм… шансы у ребят значительные…

– Я слышал, царь намеревался учредить свой кубок в награду.

– Откуда слышали? – как можно безразличней уточнил я.

– Кажется, кто-то из боярской думы громко рассуждал на тему непозволительных трат из государственной казны. А что, это важно для следствия?

– Нет. Ни капли… Совершенно не важно! Для какого ещё следствия? – невпопад заметался я.

Опытный работник дипломатической миссии ровно пожал плечами и вежливо переключился на другое:

– Неужели вон те крикливо одетые люди и есть знаменитые запорожцы? В просвещённой Европе такую моду сочли бы вульгарной…

– Казаки… – неопределённо протянул я. – По мнению историографов, их костюм складывался из вещей, добытых в набегах. Штаны – от турок, пиджаки – от венгров, шапки с цветным верхом – от поляков.

– Дикий народ… Но, говорят, необузданность нрава сочетается у них с истовой религиозностью, а ярость в бою – со щедростью души?

Я молча кивнул. Лично мне запорожская кавалькада очень даже нравилась. Их было человек тридцать, все на хороших лошадях, при полном параде, длинноусые, с кривыми саблями и картинно изогнутыми трубками. Впереди ехал совсем молоденький парень с бунчуком, а за ним дородный горбоносый казачина, одетый богаче всех. Его пшеничные усы спускались ниже подбородка, папаха с лиловым хвостом подпрыгивала на бритой макушке, а голубые глаза искрились чисто детским интересом. На секунду его цепкий взгляд задержался на моей фуражке, он что-то бросил на украинском, и вся делегация залилась рокочущим гоготом.

– Майн готт, неужели этот варвар позволяет себе насмешки над милицией?! – удивлённо вскинул брови Кнут Гамсунович. Я сплюнул под ноги и отправился в отделение, у меня были срочные дела…

* * *

– Ахти ж нам, Никитушка, да что ж ты такое говоришь-то! – причитала Яга, бегая по горнице из угла в угол. Мы с чёрным котом Василием сидели на скамейке, поджав ноги, попадаться под горячую руку никому не улыбалось. – Это ж какое беззаконие бесстыжее наяву деется?! Это ж не Гороха, не тебя, сокола участкового, это ж лиходеи весь город одним махом осиротили! Ох, не видать вредителям хоккейным суда правого, царского… Ить я ж за такое дело сама рукавчики позасучиваю да с клюкой наперевес пойду… И не стой на пути у бабушки-и!

Сунувшийся было в двери Митька, правильно оценив ситуацию, мгновенно дал задний ход, оставив после себя лишь облачко морозного пару.

– От ужо поверь мне, старой, это всё конкуренты твои устроили… Финалисты, чтоб им! Загодя кубок чемпионатский с червонцами царскими к себе оприходили, чтоб команда наша милицейская и при победе с носом осталася! А ну-кось напомни мне, Никитушка, кто у нас в энтом деле персона самая заинтересованная?

– «Святые отцы», – тихо, по-подлому, предал я.

– Отец Кондрат, стало быть… – мстительно сощурилась бабка. – Пиши ему повестку, Никитушка! Сей же час пиши, а я сама и отнесу… И попрошу вежливо… и сопроводю, ежели что…

– Сопровожу, – машинально поправил я.

– Повестку пиши, Никитка, кому говорят?!

Мы переглянулись с котом. Василий неуверенно перекрестился правой передней лапой и, зажмурив глаза, дунул через всю горницу, по лестнице наверх, старательно сбив по пути ухват, пару горшков, табурет и плетёную корзину с вязаньем. Яга ахнула, обомлела и… осела на скамью, держась за сердце. Я приободрился – гроза прошла стороной, можно продолжать нормальную работу отделения. Как лицу начальственному мне разрешалось думать вслух.

– Итак, что мы, в сущности, имеем? В позитиве – практически ничего, а вот в негативе сразу два взаимоисключающих фактора – кражу и невозможность её официального расследования. Царский терем битком набит невестами, послами и шпионами (в принципе все три понятия взаимозаменяемы), следовательно, проводить розыск в привычной для милиции методе мы не имеем возможности. Бояре сожрут нас с сапогами, если мы только сунемся со своими расспросами в эту предпраздничную бучу. Даже сам Горох предпочёл бы даровать чемпионату новый кубок, а не подвергать огласке кражу прежнего. По сути, его требования вполне логичны, ибо иностранцы прибывают уже третий день и исключать их из числа подозреваемых просто глупо. Однако на кону опять-таки пресловутая честь милицейского мундира! Вопрос в том, как перепрыгнуть через голову и отыскать похищенный кубок за… кажется, неполные шесть дней, так? Ну, плюс-минус ещё два, если удастся потянуть с чемпионатом… Причём не поднимая ни малейшего шума ни в царском тереме, ни среди горожан. Дело на первый взгляд неброское… А вот теперь мне бы хотелось услышать точку зрения нашего эксперта-криминалиста. Вам слово, бабуля!

– Чёй-то… не в себе я, Никитушка… – осторожно протянула Яга. Бабке явно было стыдно за содеянное, хотя пострадать толком никто не успел. – Ты бы валерьяночки мне в чаёк накапал, а?

– Может, покрепче чего?

– Не, я при исполнении, – вскинула нос моя домохозяйка.

Где стоит глиняная баночка с валерианой, мне было известно, только вчера едва оттащил от неё упирающегося и пьяного в дюндель Василия. Кот давно прикладывался тайком, и хорошо, что я её всё-таки перепрятал. Плеснув валерианы в душистый липовый чай, Яга сделала два долгих глотка и, полуприкрыв глаза, откинулась спиной к тёплой печке.

– Извинений от меня не жди, участковый… Сама понимаю – не в себе была, а только правота моя в энтом деле налицо! Шум да гам поднимать не будем, возьмёмся за расследование с тщанием превеликим… Версию же мою насчёт конкурентов со всех сторон просмотреть бы стоило пообстоятельнее!

– Хм… рациональное зерно здесь есть, – не стал спорить я, – однако для полного освещения картины не хотели бы вы прогуляться к месту преступления?

– А и съезжу-ка я, старая… – почти сразу же согласилась бабка. – До матча не обернусь, поди… Ну дак вроде игра нонче не особо интересная будет?

– Команды ниже среднего. (Это правда: кузнецы с ткачами отличаются скорее силой рук, а вот на льду стоят с чисто коровьей грацией.) Вы там посмотрите у Гороха, без лишних свидетелей, как, где, почему… Не думаю, что в краже замешана магия, но проверить всё-таки не мешает… Митька-а!

– Слушаюсь, воевода-батюшка! – тут же донеслось из сеней.

Я подождал, он, видимо, тоже…

– Митя, – чуть строже, с нажимом повторил я.

– Дак тут я весь! – охотно подтвердил наш младший сотрудник. – Как есть готов к исполнению на благо родного отделения и святого Отечества!

Я недоумённо взглянул на Бабу Ягу. Старуха засмущалась и сама открыла двери:

– Митенька, да ты не бойся, касатик, не трону я тебя… Вот ведь дура неразумная, вконец запугала мальчонку! Ну, иди, иди сюда, не заставляй участкового в третий раз голос повышать.

Паренёк вошёл по частям, то есть сначала появилась голова, торопливо оглядев окрестности и подмигнув мне в знак радости видеть живым. Потом плечи и руки, ноги вошли последними. Собрав себя в одно молодцеватое целое, Дмитрий Лобов залихватски козырнул и выкатил грудь, ожидая начальственных указаний.

– К пустой голове руку не прикладывают, – дежурно напомнил я. – Отвезёшь бабулю к царю, она должна проверить… В общем, проконсультировать государя по некоторым личным вопросам. Дождёшься её во дворе и тем же порядком доставишь обратно. Да, в сани сена побольше положи и ковёр какой-нибудь…