О чем молчит Биг-Бен

© Писарева А.А.

© ООО «Издательство АСТ»

Часть 1
Осень. Начало

В комнате японки пахнет нафталином.

– Она никогда не проветривает, – осторожно сообщает хозяйка. – По правде говоря, не представляю, как она живет в этом запахе. Мне кажется, из-за этого она слегка… не в себе.

Комната по лондонским меркам огромная. Угловая. Два окна в одной стене, одно – в другой. Двуспальная кровать, за ней к окну придвинут раскладывающийся диван. Шкаф из темного дерева. Белые стены. Красные занавески, и лампа тоже красная. Как там было в детской страшилке: мама отправила дочь в магазин и сказала, купи что хочешь, но главное, не покупай красные занавески. А в магазине – только они, и никуда не деться девочке от красных занавесок.

Она мать не послушала и…

Какой-то дикий, нечеловеческий беспорядок.

На полу, на комоде, на диване набросаны вещи. Кровать не убрана. Забитое мусорное ведро в изголовье. На столике перед диваном – грязная одноразовая посуда. Много-много тарелок с остатками засохшей еды. Стоят, наверное, уже не один день. Она точно японка?

– Здесь светло…

– Конечно, к вашему переезду все будет убрано и проветрено, – хозяйка заглядывает мне в глаза, словно рассчитывает прочитать мысли.

Хозяйка – пакистанка, но давно обосновалась в Англии, купила дом. В нем выверена каждая мелочь. В гостиной – светло-зеленый цвет стен, массивный, из дерева журнальный столик, две картины над камином: на одной красный цветок на зеленом фоне, на другой металлический петух. Мягкие диваны вокруг стола. Как белые сугробы. В столовой над обеденным столом стеклянным конусом устремляется вверх потолок. Идет дождь, и капли, ударяясь о конус, расплющиваются и сбегают вниз по стеклу. Она и сама здесь живет, и сдает комнаты постояльцам. А тут эта японка. Как она вообще проникла в этот дом?

Мои нынешние апартаменты на Тауэр-Хилл оплачивает компания, но только две недели. За это время я должна найти себе жилье и перебраться. Это мой третий просмотр – комната в красивом двухэтажном доме у метро «Баронс Корт». Два других – крохотные клетушки. Одна в Пимлико. Другая в Патни. А здесь тихое место, и от центра недалеко.

Я изучаю светлый ковролин – никакое проветривание не изгонит из него запах нафталина. Это на года.

– Не знаю. Я только на днях приехала. Комната очень хорошая, большая… Вы знаете, мне уже пора – опаздываю на встречу. Давайте я подумаю и в ближайшие дни позвоню.

Хозяйка вдруг вцепляется в меня.

– Когда позвоните? Я не буду пока больше никому показывать комнату!

– Ну…

– В субботу? Подумайте, а в субботу приезжайте еще раз, посмотрите внимательнее, с другими девочками познакомитесь. Они тоже очень милые. Вы найдете общий язык.

Закрывая за мной дверь, она улыбается:

– Мне бы очень хотелось сдать комнату именно вам!

Я не соврала и уже опаздываю на встречу к Терезе. Она написала мне, когда я была еще в Москве.

«Привет, Ксения,

Гюнтер сказал, мы будем работать вместе:)) Очень рада, что такой человек станет частью нашей команды – нам нужны люди, знающие свое дело. Когда ты выйдешь, я буду в отпуске. Может, у тебя получится увидеться пораньше? Я введу тебя в курс дела и со всеми познакомлю!

Всего хорошего:)))))

Тереза Новак».

На огромном вокзале Ватерлоо потеряться – пара пустяков. Лишь оказавшись перед стеной, я понимаю, что бежала не в ту сторону. Народу здесь меньше. Слева от меня – платформы, откуда уходят пригородные поезда. Разворачиваюсь, бегу в другую сторону и попадаю на вывернутую щебенку улочки Lower Marsh. Нижние Болота по-русски. Название говорит само за себя. Эти Нижние Болота перекрыты для движения, раскурочены, вздымлены от снятого асфальта, огорожены то тут, то там строительными заборами. Вывороченная брусчатка смешивается с пылью раскопанного грунта. Рокот бурильной установки за забором и крики рабочих. Трескотня и хаос. Засмотревшись и потерявшись в шуме, я случайно влетаю в одного из строителей. «Осторожно, мэм!» – говорит он мне неожиданно мягким, тягучим баритоном, и наши взгляды пересекаются. На мгновенье зеленые глаза и звук этого голоса словно вырывают меня из действительности, но я уже бегу дальше.

В свободные от строительства метры обочины втиснулись палатки с самой разной едой – кубинской, тайской, марокканской, китайской, африканской. Ее готовят у тебя на глазах. Все сытно, горячо, сдобрено пахучими, разжигающими аппетит специями и пылью. Тут же лоток с собранной по всему Лондону старинной бронзой – ложками, тарелками, вазами и прочими предметами, покрытыми зеленоватой окисью. Между китайским и тайским лотками – навес с одеждой: рубашки, юбки, платья, легинсы. Такой навес легко мог бы разместиться на каком-нибудь Черкизоне девяностых годов, но продавцы громко переговариваются на английском, и я в очередной раз отмечаю, что теперь вокруг меня все на английском, даже подобие Черкизона.

Хаос вокруг приправлен сырым запахом то ли канализации, то ли гниющего мусора, то ли разлитого на грязном жарком асфальте пива, который, я уже заметила, возникает в Лондоне то там, то тут, но чаще в непосредственной близости от пабов и водостоков.

Изнанка центра.

Уличная суета остается за вращающимися дверями офиса. Солидный темнокожий охранник улыбается и говорит мне: «Здравствуйте! Хорошего дня!»

Я звоню Терезе. Она спускается за мной в холл, и я оказываюсь лицом к лицу с Барби в натуральную величину: светлые волосы, собранные в тугой хвост, округлый высокий лоб, голубые глаза и безупречные черты лица.

– Привет, Ксения, я – Тереза, – говорит она, нависая надо мной сверху, как великан, глядящий себе под ноги. – Ты обедала? Нет? Только сначала давай я тебя представлю отделу.

Этажи насажены на лифтовые шахты, как шашлык на шампур. Получается, шахты – в центре, с прилепившимися к ним техническими помещениями, а дальше – открытое пространство офиса, где все работают. По периметру – окна от пола до потолка, и вдоль них – стеклянные кабинеты, похожие на аквариумы. Вместо рыбок – люди. Вместо водорослей и камешков – жалюзи и столы.

В отдельном стеклянном аквариуме за большим столом сидят мои будущие коллеги. Их лица мелькают быстро, словно во сне. Одинаково неопределенные улыбки. Только парень с прозрачными голубыми глазами не улыбается и смотрит в упор, не мигая. Тереза называет всех по именам, и я не запоминаю никого.

За окном ветер колышет листву, но в закупоренном пространстве не слышно ее шелеста. Душно, кондиционер не справляется.

Тереза раздает инструкции, и мы уходим в кафе. Стоит выйти из аквариума, дышать становится полегче. Пока мы идем к лифтам, мне кажется, я чувствую взгляды, обращенные в спину.

– Обстановка напряженная, заметила? – кивает Тереза. – Работы много, и люди очень устали. Сидим в этой комнате все время, чтобы нам не мешали. Тебе надо будет еще познакомиться с Ксавье и Марком. Ксавье все объяснит. К нему можешь обращаться с любыми вопросами – он в курсе и расскажет, что делать.

– Он – менеджер?

– Нет, консультант, но очень толковый. Марк – директор, но он почти все время проводит у клиента. Так что Ксавье все знает и сориентирует тебя.

Я удивляюсь, что мне будет давать указания консультант. Это нарушает привычную иерархию. Когда мы выходим из лифтов, я забываю об этом. Кафе располагается на последнем этаже здания. Через огромные окна на все четыре стороны открывается панорама Лондона.

Вдали торчат башни Сити. Среди них строящийся, словно перевернутый кверху ногами дом: он походит на гриб и расширяется от основания к крыше. Чуть правее небо протыкает острием небоскреб «Шард», или «Осколок». Вдали между ними, серый и призрачный, как мираж, в дымке солнечного дня примостился новый район офисных небоскребов – Канэри-Уорф. Я замираю от раскинувшегося передо мной вида. Позже я рассмотрю и железнодорожные пути Ватерлоо, и бесконечные леса, которыми заканчивался город с другой стороны, и здание Парламента – Биг-Бен высится перед самым носом на другой стороне реки, – но сейчас я не могу отвести глаз от панорамы лондонских небоскребов. Отчего-то захватывает дух, и я никак не могу разобраться – то ли от восхищения, то ли от какой-то необъяснимой тоски.

– Как разместилась? Все в порядке? – спрашивает Тереза, когда мы усаживаемся за столик, и, не дожидаясь ответа, начинает рассказывать.

Марк – главный. Отношения с клиентом прекрасные. Работы много. Она рада, что я приехала. Да, конечно, мне нужно будет вникнуть в то, что происходит. Возможно, кое-что покажется странным. Марк любит все делать сам, отслеживать мельчайшие детали. Она не могла сначала привыкнуть. В Праге было совсем не так! Директор занимался общим контролем, а деталями – менеджеры, но Марк всегда должен знать, что происходит. Это сложно. Иногда ассистенты больше в курсе, чем она, а она же старший менеджер. Но Ксавье помогает, во всем разбирается – очень толковый. С Томом немного сложно в последнее время – это из-за стресса.

– Том – который в очках?

– Да. Кстати, я должна ему сказать… – Она хватает телефон и звонит парню с голубыми глазами.

Они обсуждают отчет, который он должен проверить. Перед нами стоят купленные салаты, и очень хочется есть, но я решаю дождаться, когда она сделает паузу.

Команда замечательная, продолжает она после разговора, не вспомнив про еду. Многие, правда, пришли в компанию недавно, им все надо объяснять, контролировать. Рика вот никак не разберется, что к чему. Она делает описание процесса.

– Как же она делает описание процесса, если не понимает, что к чему? – удивляюсь я.

– Я ей рассказала, а потом ей еще Линда объяснила, так что никаких проблем. Линда – менеджер проекта, помогает все организовать. Иногда с ней сложно – она не всегда улавливает суть и приходится тоже объяснять. Ксавье с этим хорошо справляется.

Не делая пауз, она рассказывает, как устала от работы, что Лондон после Праги очень шумный, что недавно рассталась с женихом. Она никому об этом не говорила, но он работает в соседнем отделе и сидит на нашем этаже, так что рано или поздно все равно все узнают. Они встречались год, жили вместе и собирались пожениться, но он прервал их помолвку. Может, и к лучшему, но он все еще живет с ней в одной квартире. Ищет себе другое жилье. Вообще, здесь не надо никому рассказывать про свою личную жизнь: чем меньше о тебе знают, тем лучше.

Я не выдерживаю:

– Тереза, я, наверное, начну есть. Сегодня успела только позавтракать.

– Конечно, не стесняйся, приятного аппетита! Я не завтракала и вот, видишь, не успеваю пообедать, – глаза ее блестят чуть лихорадочно.

Макароны холодные, но я не замечаю, думаю о том, как хреново, наверное, жить бок о бок с человеком, за которого ты собиралась замуж, а он отменил помолвку. Я ем, а она все еще что-то рассказывает. Я не уверена, помнит ли она, что я сижу рядом, да и вообще, помнит ли, где она.

Когда я ухожу, упаковка салата все еще стоит перед ней. Она к ней даже не притронулась.

– Доем на месте, – она словно приходит в себя. Провожает меня на первый этаж, прихватив с собой салат.

* * *

Осень – это тревога. Тихая, неявная. Она медленно напитывает собой холодеющий уличный воздух. Ее приносит ветром вместе с опадающей листвой. Она скрывается за желто-красным цветом, но на самом деле тревога – это черные, тянущиеся в небо ветви деревьев. Уже в ноябре они обнажатся, и это тайное тоже станет явным.

Я уехала из Москвы, до последнего момента не осознавая, что делаю. Наша жизнь текла как обычно. Он готовил ужины, я мыла посуду, убиралась дома. За ужином мы смотрели сериалы. Я ходила в спортзал, он днем работал. У стены стояли сумки и чемоданы с моими собранными вещами, но мы вели себя так, как будто ничего не происходит. Все то же, что и всегда.

Накануне отъезда я больше не могу делать вид. Серый день. С утра я плачу. Уезжаю из дома. Мне нужно просто погулять по городу. Возвращаюсь вечером и снова плачу. «Как будто все закончилось. Я так не могу». Он обнимает меня, успокаивает. «Это зависит только от тебя. Как будешь к этому относиться, так и будет», – говорит он, и я ненадолго верю. Главное – контроль сознания, мыслей. Потом теряю выдержку и снова плачу.

Ночью мы спим плохо. Я как в беспамятстве. Он ворочается. Где-то под утро просыпается. Я сплю и не сплю. Чувствую, как он приподнялся на локте и смотрит на меня. Вдруг его рука осторожно убирает с моего лица упавшую прядь волос. Я неподвижна. Я сплю или не сплю?

Утром быстро собираюсь. Он помогает спустить в такси вещи. Говорить нам, в общем-то, не о чем. После того как я согласилась на Лондон и ждала визу, мы разговаривали только на бытовые и отвлеченные темы. Купи сегодня, пожалуйста, помидоров и огурцов для салата и еще ту белорусскую ветчину, ты знаешь, в прямоугольной банке. Слышал новости? Оппозиция назначила митинг, но в последнюю минуту под надуманным предлогом его запретили, как будто специально народ доводят. Зачем? Непонятно. Завтра обещают похолодание…

Когда утром мы стоим под моросящим дождем, а под ногами у нас скользкий ковер из облетевших листьев, тем больше нет. Просто еще одна история о двух людях, у которых не сложилось. Быстро целуемся. Я сажусь в такси. Уезжаю. Это все.

Впереди Лондон.

По пути в аэропорт я впервые думаю о том, как оно вообще так получилось.

Это все Гюнтер. Он немец и был партнером в московской транснациональной конторе, откуда я ушла полтора года назад. Теперь он перебрался в Лондон. В начале года он написал мне: «Ты удивишься, но не хотела бы ты поработать в Лондоне?» Я и правда удивилась. Его настойчивости. Это четвертое предложение за два года. Гюнтер очень хочет вытащить меня обратно в контору, но не складывается. Сначала Кения, но она пролетает, потому что он попадает в больницу. Вместо Кении спустя пару месяцев возникает тема Йоханнесбурга. «А море там есть?» – думаю я и лезу смотреть карту. Моря там нет. Одна суша. И уровень преступности зашкаливает. Еще и далеко. Я отказываюсь. Милан звучит интереснее. Не так экзотично. Ближе. Я даже еду туда на интервью, но в мире – кризис, а в Италии – безработица. Иностранцам очень сложно получить разрешение на работу. Квоту на меня не дают. Полгода мы изредка перезваниваемся, после чего все тихо сходит на нет. Я не расстраиваюсь.

В те месяцы мне часто снится сон. Я снова выхожу на работу в контору. Ничего не изменилось. Все так же, как раньше. Занимаю стол среди коллег. Странно! Столько всего произошло за эти годы, а тут, как в космосе, ощущение, что прошло всего лишь полчаса, как я отсутствовала. Снова солнце. В отдалении между домами торчит шпиль – башня Кремля. Знакомые красно-серые интерьеры. Звонят телефоны. Привычно шумит принтер. Горы файлов на столе. Коллега поворачивается ко мне со словами: «Идем через десять минут на обед?» Мне уютно. Тепло. Комфортно. И очень спокойно. Моя жизнь закончилась. Я уже умерла. Возвращение в сладкую летаргию. Не хочу.

«Тебе интересно?» – уточняет Гюнтер про Лондон.

Четвертый раз он задает мне этот вопрос. Он сам понимает, что к чему. «Круче Лондона я тебе уже точно ничего не смогу предложить», – в конце фразы он ставит смайлик.

«А что там вообще делать надо?»

«Да ничего особенного – ты все это и так умеешь. Есть клиент, есть ежемесячный процесс, надо просто управлять им, организовать людей, соблюдать сроки… Как обычно», – и еще один смайлик.

Действительно, как обычно. Заодно посмотреть Лондон. А там оно куда-то да вырулит. По-моему, хорошая сделка.

«Давай попробуем», – пишу Гюнтеру, и все закручивается с неимоверной скоростью. Через месяц мне делают предложение о работе. Надо подписывать контракт. Накануне просыпаюсь в семь утра. Не успеваю открыть глаза. Откуда-то издалека ко мне словно тянется огромное тягостное нечто, какая-то сущность, в десятки раз превосходящая меня по масштабам, и плитой опускается на грудь.

Не надо.

Открываю глаза. На улице пасмурно. Комната наполнена серым светом. Начинается весна.

Я подписываю контракт, не найдя никаких веских причин не делать этого. Подаю на визу.

Еще через пару недель раздается странный звонок. Кто-то из кадров.

– Ксения, а вы не хотели бы поработать в Рединге?

Я удивляюсь. В Рединге? Что мне вообще известно о Рединге? Небольшой город в получасе езды от Лондона. Там проходит альтернативный музыкальный фестиваль, где когда-то выступала группа «Нирвана». Город маленький, я там никого не знаю… Мне не хочется сразу отказываться.

– А вы не могли бы рассказать подробнее про условия? – осторожно спрашиваю я.

– Конечно! Мы вам перезвоним в ближайшие дни.

Но больше никто не звонит. Мимолетный разговор вылетает у меня из головы.

Визу делают долго. Мне даже начинает казаться, что я уже никуда не уеду, но в конце лета получаю желтую наклейку в паспорт. Пора.

И вот я обнаруживаю себя в такси по пути в аэропорт. Прошедшие месяцы, когда я разбиралась с документами, сдавала тесты на знание языка, собирала вещи, заполняла миллионы анкет, подтверждений, согласований, справок, в одно мгновенье оказываются в далеком прошлом. Я оглядываюсь на них, как на чужую жизнь, случившуюся не со мной.

В Лондоне по улицам только начинают летать желтые листья. По дороге из аэропорта смотрю по сторонам. На вечерних улицах около баров толпятся мужчины в офисных рубашках и брюках, но без галстуков. Женщины почему-то в нарядных блестящих платьях, хотя еще только четверг. Все светится, живет. По улицам и набережным бегут люди в спортивной одежде с маленькими рюкзачками за плечами. Один бегун устремляется вместе с нами в туннель. На дорогах много машин, но почти все они – такси: английские, с горбатой крышей.

Окна спальни в апартаментах, где мне предстоит жить первые две недели, выходят на Сити, и по утрам, проснувшись, я вижу здание Ллойда, словно вывороченное наружу своим нутром. Внизу крохотный скверик. Под крышей у меня гнездятся синицы. Огромный паровой котел занимает весь встроенный шкаф в спальне. Он то включается, то выключается и по ночам иногда гудит.

* * *

Ежедневно мириады туристов наводняют улицы Лондона, облепляют монументы и парки. Шумно и напористо перемещаются от достопримечательности к достопримечательности. Ты словно попадаешь в неожиданный вихрь, который несет с собой листья, песок, какие-то бумажки, и приходится размахивать руками и локтями, крутить головой, чтобы прорваться через него. Вестминстерское аббатство, Биг-Бен, собор Святого Павла, площадь Пиккадилли и Тауэрский мост… «Май нейм из Петров. Ай лив ин зе сентер оф Москоу…»

И каждый день группировки туристов сталкиваются в борьбе за пространство города с такими же нескончаемыми массами корпоративных сотрудников. В первое рабочее утро я вышла из моих временных апартаментов напротив Тауэра, прошла два метра, спустилась в метро и тут же попала в хорошо отлаженные потоки, текущие по ежедневным невидимым колеям. Однообразные, гладко выглаженные, причесанные, выбритые люди стройно спешили по делам. И я заспешила с ними, озираясь с интересом. На улицах такие же муравьиные тропы вечного движения. Люди несут себя на работу – ни шага ни влево, ни вправо – и не замечают, как вплывают в двери своего офиса, взлетают на свой этаж, и вот они уже на рабочем месте…

Когда-то я была здесь туристом и ходила по улицам, восторженно глядя на монументы из школьных учебников. Лондон показался вовсе не унылым серым городом, населенным «бизнес-людьми», каким я его себе всегда представляла. Помню, даже захотелось сюда вернуться…

Теперь я – одна из этих «бизнес-людей», офисных сотрудников, и живу по истине из анекдота: не надо путать туризм с эмиграцией.

Биг-Бен больше не приманка, а часть повседневности.

Изо дня в день сотни, тысячи людей выставляют на треногах камеры, достают солидные зеркалки, неприхотливые мыльницы или камеры телефонов всех марок, чтобы запечатлеть один-единственный, никогда не меняющийся вид охристой, устремленной вверх башни с часами. Меняются лица, время суток, небо – то серое от дождя и тумана, то розовато-прозрачное в погожий вечер. Ночью стены башни и часы подсвечиваются. Но сам вид башни не меняется годами, десятилетиями. И при этом большинство даже не знают, что Биг-Бен – всего лишь название колокола, установленного внутри башни Елизаветы.

Сколько фотографий этой неоготической башни существует во всех уголках мира! Каждый день их количество увеличивается в геометрической прогрессии и распространяется туристами по соцсетям бесконечно повторяющимся визуальным штампом. Фотографий так много, что иногда кажется, будто они физически давят на пространство.

Теперь я ежедневно наблюдаю эту однообразную туристическую деятельность со стороны. Я ничего не фотографирую. Я просто иду на работу.

Стоит лишь прорваться через потоки туристов на Вестминстерском мосту на другой берег текущей перпендикулярно этому потоку Темзы, оставляя слева «Лондонский глаз» и минуя огромный госпиталь Святого Томаса, – оказываешься перед квадратным зданием с блестящей коричневой облицовкой. Мой новый офис.^[1]

* * *

Первые дни я на тренинге. Всех новых сотрудников собирают вместе, чтобы рассказать про компанию и про то, как организована работа. Для мотивационной речи приглашен партнер, руководящий моим отделом. Его зовут Стив. Он не так давно стал партнером. Ему, наверное, чуть больше сорока. С его внешностью он мог бы быть героем сериала: немного уставший от жизни детектив, строгий и исполнительный, привычный распорядок жизни которого вдруг резко меняется, потому что…

С ним я проходила финальное собеседование. Оно было коротким и формальным. Связь работала плохо, и видеозвонок постоянно прерывался. Картинка зависала на экране, являя мне Стива то со странно перекошенным ртом, то с закрытыми глазами. Звук сбоил: «Мы запуск… новый… вот-вот подпишем дог… нужн… работы будет много. Отдел отличный… разнообразн… люди, выросшие в компании, но много и тех, кто пришел недавно, и нам очень нужны такие сотрудники, как ты… разбираются и знают… устройство… пании… чтоб… проводниками стандартов компа…»

Сейчас он рассказывает новичкам про эти самые стандарты. На столе перед каждым лежит пестрый буклет, в котором красивые, уверенные люди сидят в офисах, ездят на велосипедах, карабкаются на горы, склоняются вместе над компьютером: лица внимательны, люди улыбаются.

Взаимопроникновение культур!

Работа в команде!

Баланс личных и рабочих интересов!

Карьерная гибкость!

Любопытно, говорит ли он эти слова, потому что так нужно, или действительно верит? Стив – англичанин, и какие бы лозунги он ни озвучивал, мне во всем мерещится сдержанность. Словно нельзя быть слишком эмоциональным. А может, это оттого, что он партнер? Будь он американцем, наверняка говорил бы с искренней непосредственностью, что и не усомнишься: он живет этими идеалами. Даже если на самом деле это не так.

Я перестаю вникать в содержание его речи и слышу только странные переливы английского акцента, подъемы и спады интонации, словно говорящий сам удивляется тому, какие слова вырываются у него изо рта.

Я все знаю и про компанию, и про то, как устроена работа, поэтому незаметно поглядываю по сторонам. Все смотрят Стиву в рот, и только одна девушка сидит и чуть покачивает ногой. На ней яркий макияж и огромные каблуки, глаза с поволокой. Она, как и я, рассматривает окружающих. Кошка. Наши взгляды пересекаются, она вежливо улыбается и отводит глаза.

Потом нам показывают короткий фильм о компании. Звучит проникновенная музыка. Такие ноты любят брать голливудские композиторы для сопровождения момента, когда главный герой после долгой борьбы наконец осилил противника и теперь несется к заветной цели. Мы знаем, что эта цель близка. Вот оно, божественное озарение, кульминация всего фильма. Операторская работа безупречна. Нарезка из интервью сотрудников, кадров восхождения на вершину горы и стремительного движения под парусом больше похожа на видеоклип Дженнифер Лопес, чем на сюжет корпоративной рекламы. Порыв заражает. Я краем глаза смотрю на других. Они не могут скрыть невольный интерес – они будут работать в таком месте! Только девушка-кошка сидит чуть прищурившись, и ее эмоцию невозможно прочитать.

С таким я уже сталкивалась. В прошлом. Посмотрим, как все окажется на самом деле.

После тренинга англичане расходятся по рабочим местам, а всех иностранцев, вновь прибывших из других стран, направляют на лекцию по местным культурным особенностям. Даже американцев и австралийцев, что поначалу удивляет. Лекцию читает радушный англичанин. Полная противоположность Стива.

– Я – первый и последний англичанин, который будет с вами откровенен, – сразу говорит он, – задавайте вопросы, другой такой возможности у вас не будет! Мы, англичане, закрытый народ, даже если стараемся не казаться таковыми. Кстати, вот вам сразу задачка: попробуйте в следующие полгода попасть на ужин в английскую семью. И посмотрите, что получится.

Я думаю, как накануне чуть было не только не попала на ужин, а буквально не поселилась в святая святых – частном английском доме, скрытом от чужих глаз.

Я отказалась въезжать в комнату японки. Позвонила Фатиме, поблагодарила и сказала, что нет.

– Но почему? – волнуясь, спросила она.

Все просто: я не могу ждать шесть недель, пока японка съедет, объявила я.

Пакистанка впала в отчаяние. Ну, что вы, давайте что-нибудь придумаем, давайте я спрошу мою маму – поживете у нее. Или мою подругу. Она позвонила подруге, и та вдруг согласилась. Я растерялась. Меня захлестнули сомнения. Вместо того, чтобы распрощаться, я договорилась посмотреть дом подруги.

Подруга оказалась англичанкой без возраста. Холеная, спокойная, юрист. Одна, без мужа и детей, в большом трехэтажном доме, окруженном такими же уютными домишками, на тихой зеленой улочке в Фулхэме. Хороший район. Гостиная как с картинки про настоящие английские дома – те, где живут настоящие англичане: тяжелые занавески, бледные тона, обитые гобеленом диваны и пуфики на кривых резных ножках. Конечно же, камин. В комнате, что отводилась мне, – кушетка с шелковыми подушками, по их краям – аристократические кисточки с бахромой. Заманчиво.

А потом я вспоминаю про японку. Спертый нафталиновый воздух, разлитое по комнате сумасшест-вие. Она уедет, но часть ее эманаций останется мне в наследство. Я вспоминаю кладбище, через которое так удобно срезать путь к метро. Каждый день срезать через кладбище. Вспоминаю возвышающуюся над районом больницу. Пожить у англичанки я могу, только если соглашусь на все это. Разом. Услуга идет в пакете. Но я не хочу. Прислушиваюсь к себе и понимаю, что нет. И отказываюсь.

Пакистанка расстроена. Больше всего ей хочется избавиться от японки. И вот снова не вышло. На самом деле избавиться от японки проще простого – попросить ее съехать, а потом не спеша подыскивать жильцов. Многие будут счастливы отхватить гигантскую комнату в хорошем доме. Но Фатима боится потерять деньги – вдруг новый постоялец въедет не сразу. Вдруг неделю или две комната будет простаивать и не приносить доход.

– Фатима, – говорю я ей, – разместите объявление на сайте. Да у вас эту комнату с руками оторвут!

– Но я боюсь: чужие люди…

– У вас будет возможность выбрать из большего числа претендентов.

– Да… Мне бы так хотелось, чтобы у меня жили вы.

Возможно, не так уж она хочет избавиться от японки.

Остается квартира в Пимлико. Там прямо из прихожей лесенка ведет на крышу. Оттуда виден центральный Лондон. Хорошо должно быть летом. Соседка – молоденькая англичанка. Другая девушка купила в ипотеку квартиру и съезжает. Моя потенциальная комната – квадрат: два на два метра. Кровать занимает почти все пространство. Вокруг остается проход в полметра. Туда же втиснут комод с зеркалом и шкаф для одежды. Одна пятая комнаты японки. Не густо, и я на секунду думаю, что, может, стоит все же позвонить пакистанке… Ну уж нет. Я высылаю рекомендации и прекращаю поиски. В понедельник мне никто не звонит. Во вторник я звоню сама, чтобы узнать: хозяйка остановила выбор на другом квартиранте.

У меня три дня, чтобы найти, где жить.

Тут-то и появляется Арун.

Он пишет мне на сайте, где все ищут комнаты или соседей, и предлагает снять квартиру в стекляшке рядом с МИ-6^[2].

Я знаю этот дом.

В один из первых дней я гуляла по набережным. На другом берегу гигантское стеклянное здание – пять башен разного уровня. Стилем и архитектурой оно напоминает английское посольство в Москве.

– Извините, а это что за дом? – спрашиваю я мужчину, который выглядит местным.

– Это МИ-6. Знаете, его взрывают в фильме про Джеймса Бонда?

– Ничего себе гигантское, и так на жилой дом похоже…

– А, так вы про соседнее? Это просто дом, а МИ-6 слева, – он любезно улыбается и уходит.

Я перевожу взгляд на легендарное здание. Желтовато-зеленое сооружение напоминает пирамиду, вавилонский зиккурат, вдруг выросший посреди Лондона. В нем как будто нет окон – оно представляется монолитом. Я не могу зацепиться за него взглядом – оно ускользает из моего внимания, пытается покинуть поле зрения, напустить морока, и я, забыв про него, как под гипнозом, снова разглядываю пять жилых башен. Там бы жить!

Арун предлагает снять квартиру именно в этом доме. Комплекс называется Сент-Джордж-Уорф.

Я хотела жить с девочкой, лучше европейкой. Арун – индиец и парень, но времени выбирать больше нет: из апартаментов надо съехать в конце недели. Аренда не дешевая, зато от стекляшки до работы всего двадцать минут пешком: экономия на транспортных расходах. Для Лондона немаловажно. Мы договариваемся встретиться после работы.

Я прихожу на место, закутавшись в пальто, – моросит дождь, воздух обдает прохладой. Арун ждет меня в одном костюме и как будто совсем не мерзнет. Он улыбается так, как может улыбаться только необыкновенно счастливый человек, и я думаю, что, наверное, именно про таких говорят, что они светятся изнутри. Поэтому ему и не холодно. Мы здороваемся приветливо, как будто давно знаем друг друга.

В квартире ничем не пахнет. Никаких вонючих ковров – везде ламинат. Мебели немного, и она выглядит современной. Тепло. За окном – Темза. Минимализм. Ничего лишнего.

Арун выбирает себе комнату побольше – с балконом, отдельной душевой и туалетом. Мне достается поменьше – ванная с туалетом через коридор. «Можно будет каждые несколько месяцев меняться комнатами», – радушно предлагает он. Я удивляюсь. Зачем? Мне все равно. Почти всю мою комнату занимает двуспальная кровать, но все равно места больше, чем в комнате в Пимлико. Повезло.

Мой новый сосед стрясает с агента скидку в шестьсот пятьдесят фунтов. Как он это делает – не знаю, хотя стою тут же рядом и слушаю. Я бы не сумела. На следующий день надо ехать в офис управляющей компании и заключать договор. В выходные можно заезжать.