Загадочные исчезновения

Текст
Из серии: Horror Story (Рипол)
8
Отзывы
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
Загадочные исчезновения
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

© Танасейчук А. Б., перевод на русский язык, составление, вступительная статья, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2021

«Страшные истории» Амброза Бирса

Амброз Бирс (1842–1914[?]) – признанный классик не только американской, но и мировой литературы. Знают и любят его и в России. В то же время фигура писателя окружена мистическим ореолом. Причиной тому несколько обстоятельств. Первое – на поверхности: это его таинственное исчезновение в Мексике в январе 1914 года. Второе связано с первым. Источники, проливающие свет на последний отрезок жизни А. Бирса, по сути, отсутствуют. А это порождает всевозможные слухи и сплетни, в том числе в средствах массовой информации (Интернет этому только способствует). Особое значение имеет и стойкая приверженность писателя к мотивам смерти. А поскольку смерть он живописал исключительно ярко и талантливо, именно в связи с этой особенностью началось «освоение» Бирса масскультом, запустившим процесс «гламуризации» его образа. Он давно превратился в героя литературы и кинематографа, о нем пишет «желтая пресса», он (чаще всего – в гротескном виде) мелькает на экране. Масла в огонь добавляет отсутствие доступных широкому читателю работ о писателе и его творчестве. А большинство из тех, что циркулирует в непрофессиональном пространстве, формируют искаженный, мифологизированный образ.

В восприятии современного читателя Амброз Бирс, прежде всего, писатель-фантаст. Но, если придерживаться общепринятой терминологии, научную фантастику (science fiction) он не писал. К этому направлению (да и то с определенными оговорками) можно отнести только два рассказа – «Хозяин Моксона» и «Проклятая тварь». Его «вотчиной» был так называемый «страшный рассказ» или «новелла с привидениями» (ghost story). Рассказы подобного рода – наиболее органичный и наиболее многоликий жанр в творческом наследии художника. Новеллы этого типа он сочинял более тридцати лет (первая – «Долина призраков» – датирована 1871 г., последняя – «Чужой» – 1909 г.). Почти все они объединены в главный (и, по сути, единственный) «фантастический» сборник под названием «Возможно ли это» («Can Such Things Be?» 1893, 1903).

Весьма привлекательно объяснить приверженность писателя к оккультному и сверхъестественному традициями региональной калифорнийской литературы. Действительно, беллетристика подобного свойства была широко распространена в Калифорнии 1870—1890-х гг., являясь неотъемлемой составляющей газетно-журнальной литературы. Но, кроме вполне естественной (особенно на раннем этапе творчества) зависимости от местных литературных стереотипов, Бирс сознательно ориентировался на романтическую традицию – как европейскую, так и национальную.

Едва ли Джек Лондон сильно ошибался, когда в письме своему другу и наставнику, поэту Джорджу Стерлингу (кстати, ученику Бирса) писал, характеризуя коллегу по цеху: «Старик выкристаллизовался прежде, чем мы с тобой родились».

Действительно, как художник Бирс развивался под воздействием романтической традиции – американской и европейской. Особую роль в творческом развитии писателя сыграл Эдгар Аллан По, его опыт новеллиста и его эстетическая теория. От великого американского романтика идет приверженность Бирса категориям сверхъестественного и таинственного, да и само предпочтение жанра новеллы иным литературным формам – во многом – имело тот же источник. Бирс называл По «величайшим американцем» и не скрывал, что считает себя его учеником и последователем. Развивая жанр «страшной» новеллы, он продолжил эксперименты своего учителя в области «тотального» эмоционального воздействия художественного слова. И, надо сказать, превзошел его в этом искусстве, создав новеллу с особой композиционной структурой, включающей так называемую двойную развязку или «концовку-ловушку».

Свою роль, разумеется, играло то обстоятельство, что Бирс был, прежде всего, газетно-журнальным писателем и адресовал свои тексты соответствующей аудитории. Но ведь «журнальным писателем» был и Эдгар По, а потому те новации в области сюжета и композиции, которые разработал Бирс, по сути, были продолжением и практическим приложением теории «единства впечатления» американского романтика к новому этапу развития новеллы. Можно сказать, Бирс только усилил (причем сделал это виртуозно!) то, что Э. По называл «unity or totality ofeffect». Объяснять, как это «работает», раскрывать «механику» сюжета писателя едва ли здесь уместно, тем более что читатель все это прекрасно «чувствует».

Бирс жил и творил в иную эпоху. Поэтому его отношение к «ужасному» отличалось от восприятия и презентации этих категорий великим американским романтиком. По этой причине в страшной прозе Бирса нередки иронические и даже скептические интонации в изображении «потустороннего». Случалось, он даже пародировал мэтра – «играл» сюжетами своего учителя. Примером тому новелла «За стеной» – своеобразный мрачно-иронический парафраз знаменитого рассказа «Падение дома Ашеров» Эдгара По.

Скорее всего, Бирс не был мистиком и склонялся к рационалистическому толкованию таинственного и загадочного, но допускал существование непознанного и непознаваемого. Отсюда двойственность большинства его «страшных» новелл: нередко в одном и том же тексте автор предлагает двоякую интерпретацию событий – и рационалистическую, и «сверхъестественную».

Но в творческом наследии писателя есть примерно полтора десятков новелл (важно, что они были объединены автором в специальные циклы), которые совершенно не вписываются в приведенную выше схему (это истории, составившие циклы «Загадочные исчезновения», «Тела мертвецов», «Кое-что о приведениях»). Они ей противоречат, красноречиво показывая, что не так просто обстоят дела с пресловутым «рационализмом» Бирса и «игровым» началом его новеллистических коллизий. Нетрудно заметить, что все они совершенно отрицают какую-либо возможность рациональной интерпретации описываемых событий. Характерны упомянутые истории и еще одной общей особенностью: обладая признаками полноценной новеллы (фабулой и сюжетом), они имеют очерковый характер. В этих историях автор только рассказывает о событиях, сообщает «факты», но не интерпретирует их. Он не «препарирует» героев, не разъясняет мотивы, не анализирует их состояния, что, в свою очередь, влияет на сюжет, предельно упрощая – «сжимая» – его. Их лапидарность – прямое следствие особенностей их поэтики.

То есть, имея в виду упомянутые тексты, мы можем говорить о некой особой разновидности «страшного» новеллистического жанра, разработанной и осуществленной Бирсом. Данная разновидность не противоречит теории «единства впечатления», скорее наоборот – эмоциональное воздействие этих историй весьма велико. Но если они и имеют цель «развлечь» читателя, то самоцелью это не является. Сочиняя их, писатель не «развлекал», а фиксировал загадочные случаи, с которыми в разных обстоятельствах сталкивался сам или о которых от кого-нибудь слышал, но объяснить (а тем более разгадать) природу таинственного не мог.

Судя по всему, истории эти имеют источником личный опыт писателя – Бирс сам их услышал: например, «Прерванный забег» – в бытность в Англии или «Кое-что о старухе Мэгон» и «Жертва привычки» – в период жизни (1879–1880) в золотоискательской Дакоте; а может быть, даже наблюдал непосредственно, как в случае с рассказом «Холодная ночь». Но большинство историй, конечно, попадало к нему из «вторых рук». Для некоторых можно даже установить источник (например, история под названием «Перейти поле», безусловно, восходит к У. Ч. Морроу, ученику Бирса и уроженцу г. Селма в Алабаме). Но происхождение большинства неизвестно.

Как бы там ни было, все они составляют особый пласт творческого наследия американского новеллиста, познакомиться с которым небезынтересно. Бирс классифицировал свои «находки», помещая каждую под определенную рубрику. К сожалению, издатели (не только российские!) об этом факте не задумываются, скорее всего, даже не догадываются, публикуя по отдельности в ряду «традиционных» новелл писателя, среди которых они воспринимаются как «инородное тело», обескураживая читателя.

Среди упомянутых цикл «Тела мертвецов» занимает особое место. Необходимо отметить: составляющие его новеллы не только недоступны русскоязычному читателю, но и почти неизвестны даже носителям языка – почитателям таланта Бирса. Опубликованные впервые в 1888 году на страницах газеты «San Francisco Examiner» (полным циклом из шести новелл), позднее они долгое время не переиздавались. Не вошли они в первое издание сборника «Возможно ли это?» (1893) – скорее всего, по вине издателя, хотя, по логике, их место, конечно, в данном фантастическом сборнике. Но Бирс «восстановил справедливость» во второй (ее и следует считать канонической) редакции сборника – 1903 года. Но – вот парадокс! – хотя это издание и является аутентичным, не оно, а предыдущее (1893 г.) даже добросовестными издателями обычно воспринимается в качестве отправной точки при формировании разнообразных антологий произведений Бирса. Многие, вероятно, даже не подозревают о существовании этой – авторской – редакции сборника. Мы восполняем этот досадный (и несправедливый) пробел.

Еще один аспект, на который следует обратить внимание, – сновидения. Бирс не раз – в своих очерках, эссе, статьях и новеллах – обращался к этой теме, рассуждал о природе сна, переживаемых во сне эмоциях, всплывающих образах и т. п. Очевидно, что писатель придавал явлению особое значение, видел во сне некую связующую нить между миром реальным и вечным. Составитель не стал включать в настоящее собрание рассказы «Житель Каркозы» и «Хаита-пастух» (хотя они и «эксплуатируют» указанную тему). Они хорошо известны читателю, но едва ли принадлежат к лучшим творениям писателя (что, впрочем, не помешало Г. Лавкрафту восхищаться ими). Вместо них в сборник включено эссе «Видения ночи», прежде не переводившееся на русский язык. Оно непосредственно посвящено названной теме. Знатоки творчества писателя обратят внимание, где следует искать источник не только «Жителя Каркозы», но и некоторых других сюжетов.

 
* * *

Художественный мир Амброза Бирса – явление уникальное и очень разнообразное. Он, конечно, не исчерпывается «страшным» жанром. Бирс – блестящий сатирик, литературный критик и эссеист, весьма оригинальный философ и, наконец, автор потрясающей военной прозы – новелл и очерков. С рассказами о войне российский читатель знаком давно, а вот с остальными текстами… Будем надеяться, что и это знакомство в конце концов состоится.

Андрей Танасейчук

Возможно ли это?

Проклятая тварь

I

За грубо сработанным столом при свете сальной свечи сидел человек и что-то читал в изрядно потрепанной амбарной книге. Записи производились от руки, и почерк автора был, видимо, не очень разборчив, поскольку читавший то и дело подносил книгу поближе к огню, дабы рассмотреть написанное. В такие моменты тень накрывала большую часть помещения, погружая во тьму лица и фигуры тех, кто находился рядом. Их было восемь. Семеро молча и неподвижно сидели у бревенчатых стен хижины. Помещение было невелико, и любой без труда мог дотянуться рукой до восьмого, лежащего на столе и накрытого простыней. Он был мертв.

Человек читал про себя, все молчали. Казалось, они чего-то ждали, только мертвец был безучастен к происходящему. Из темноты, снаружи, через прямоугольное отверстие, служившее окном, в помещение врывались звуки ночи: протяжный вой далекого койота и крики ночных птиц, пение цикад, гул жуков и иных насекомых – весь этот привычный ночной шум, такой отличный от звуков дня, – такой естественный, но такой незаметный и неслышный при обычных обстоятельствах. И вдруг он стих – словно внезапно что-то заставило замолчать ночных обитателей. Иных возникшая пауза могла насторожить, но не тех, кто собрался в хижине, – по их грубым лицам даже при скудном свете единственной свечи было видно, что они не склонны к пустому любопытству. Очевидно, это были местные обитатели – фермеры и лесорубы.

Читающий был человеком иного склада, и, хотя костюм изобличал в нем местного жителя, он явно принадлежал к образованной части общества. Едва ли его платье было пошито в Сан-Франциско, грубые башмаки совсем не походили на городские штиблеты, да и шляпу, сброшенную на пол (он один обнажил голову), он надевал явно не в качестве украшения. Лицо его, если не обращать внимания на суровое выражение, можно назвать располагающим, даже приятным. Впрочем, суровость его могла быть напускной – ее предполагала должность, которую он исполнял. Он был коронером. По своей должности человек этот и был погружен в чтение – записную книгу обнаружили среди вещей покойного, в хижине, где проводилось дознание.

Завершив чтение, коронер убрал книгу в нагрудный карман. Почти одновременно дверь распахнулась и внутрь вошел молодой человек. Вот он точно не принадлежал к числу местных обитателей и был горожанином, – его выдавали и внешний облик, и одежда. Впрочем, последняя была грязной и пыльной, ее владелец явно проделал долгий путь. Он и вправду ехал издалека и торопился, чтобы успеть на дознание.

Коронер приветствовал вошедшего кивком головы, остальные сидели неподвижно.

– Мы вас ждали, – сказал коронер. – Нужно покончить с этим делом сегодня.

– Прошу прощения – я вас задержал. – Молодой человек улыбнулся. – Уехав, я не собирался скрываться от правосудия. Я был в редакции газеты – отвез историю о том, что, как я думаю, мне предстоит изложить вам здесь и сейчас.

Коронер улыбнулся и заметил:

– Думаю, то, что напечатают в газете, будет отличаться от того, что вы расскажете здесь под присягой.

– Это уж вы сами решите, – с жаром ответил прибывший, покраснев. – Впрочем, у меня имеется дубликат материала, что отдан в газету, – я его скопировал. История эта будет опубликована не в разделе новостей, а в литературном отделе – уж слишком невероятной ее сочли. Но она – я настаиваю на ее верности и могу поклясться – часть моих показаний.

– Но вы только что сами признались, что история слишком невероятна.

– Возможно, мои слова мало для вас значат, сэр, но клянусь, они – чистейшая правда!

Судя по всему, негодование молодого человека не произвело особого впечатления на должностное лицо. Некоторое время коронер молчал, задумчиво глядя в пол. Люди, сидевшие у стены хижины, вполголоса переговаривались, почти не отводя взглядов от лица трупа. Но вот коронер поднял глаза и произнес:

– Продолжим дознание.

Все сняли шляпы. Свидетеля привели к присяге.

– Ваше имя? – таков был первый вопрос.

– Уильям Харкер.

– Возраст?

– Двадцать семь лет.

– Вы были знакомы с покойным Хью Морганом?

– Да, я его знал.

– Вы находились рядом в момент его смерти?

– Да.

– Как это получилось? Я имею в виду, почему вы оказались рядом?

– Я приехал к нему на охоту. А еще мы собирались сходить на рыбалку. К тому же мне хотелось получше к нему присмотреться: изучить этого человека, понять его странный, уединенный образ жизни. Он мне интересен как типаж, литературный прототип… Знаете, я иногда сочиняю разные истории…

– А я иногда почитываю…

– Благодарю вас…

– Истории вообще… Не ваши.

Присяжные засмеялись. В мрачной обстановке шутки воспринимаются по-особенному. Смех на передовой вспыхивает легко и по любому поводу; острота, брошенная в камере смертников, способна сразить наповал.

– Изложите обстоятельства смерти этого человека, – приказал коронер. – Можете использовать любые заметки и записи – это не возбраняется.

Свидетель понял намек. Он вытащил рукопись из нагрудного кармана, поднес поближе к свече, полистал и, найдя нужный отрывок, начал читать.

II

«…Солнце еще не взошло, когда мы вышли из дома. Мы собирались поохотиться на перепелов, поэтому в руках у нас были дробовики. Мы взяли с собой и собаку. Морган сказал:

– Лучшее место – вон там, сразу за холмами.

И мы по тропе двинулись через заросли саспарели. За холмами обнаружился довольно ровный участок, густо поросший диким овсом. Когда мы вышли из зарослей саспарели, Морган опередил меня на несколько шагов. Вдруг неподалеку, впереди и справа, мы услышали шум, будто какой-то крупный зверь продирался сквозь заросли, – ветви кустов сильно колебались и трещали.

– Похоже, спугнули оленя, – сказал я. И добавил: – Жаль, винтовку не прихватили.

Морган застыл на месте и внимательно всматривался в волнующийся кустарник. Он не ответил, но взвел оба курка и взял дробовик наизготовку. Я обратил внимание: он был сильно взволнован. Помню, тогда это меня удивило: Морган славился своим хладнокровием, уравновешенность не покидала его даже в минуты большой опасности.

– Оставьте, – махнул я рукой. – Неужели вы собираетесь стрелять в оленя дробью для перепелок?

Он опять не ответил, но повернул ко мне лицо, и меня поразило его выражение. Он напрягся и побледнел. Тогда я понял, что мы, похоже, попали в серьезную переделку: видимо, нарвались на медведя-гризли. Я тоже поднял оружие и подошел к Моргану. Шум в кустах прекратился, ветви не колыхались, но мой товарищ был напряжен по-прежнему.

– Что это? – спросил я. – Что за чертовщина?

– Проклятая тварь! – ответил Морган, не оборачиваясь, голосом осипшим и неестественным. Он заметно дрожал.

Я было открыл рот, но вдруг увидел: рядом с тем местом, откуда доносился шум, дикий овес пришел в движение.

Боюсь, не смогу внятно описать увиденное: будто порыв ветра раздвигал заросли, но не только пригибал стебли к земле, но как будто их притаптывал, потому что они больше не выпрямлялись. Что поразительно, эта импровизированная тропа, медленно удлиняясь, постепенно приближалась к нам. Никогда в жизни я не встречал ничего подобного и, разумеется, был глубоко потрясен, хотя особого страха, помню, не испытывал. И еще: в тот момент я вдруг вспомнил, как однажды, случайно выглянув в окно, я принял отдельно стоящее рядом небольшое дерево за одно из рощицы деревьев на расстоянии. Оно ничем не отличалось, было точно таким же, но выделялось более четкими очертаньями. Простой обман зрения, нарушение перспективы, но тогда он поразил и напугал меня. Мы так полагаемся на законы природы – прежде всего физические, – что в любом их нарушении видим угрозу нашей безопасности. Более того – предвестие катастрофы.

Явно беспричинное движение растений и медленное, но неуклонное приближение источника шума меня встревожило. Мой же спутник был явно испуган. Но еще больше поразило меня, когда он вскинул ружье и разрядил оба ствола прямо в движущийся овес! Не успел пороховой дым рассеяться – я услышал разъяренный рык дикого зверя… В тот же момент Морган, отбросив в сторону бесполезное уже оружие, со всех ног пустился наутек, а меня сбило с ног что-то невидимое в дыму, тяжелое, мощное, но теплое и живое существо, явно обладающее огромной силой…

Еще прежде чем я успел подняться на ноги и подобрать ружье, до меня донесся крик Моргана – это был вопль смертельной агонии; он мешался с хриплым и свирепым рыком, диким и ожесточенным, как при собачьей сваре. В ужасе я вскочил и посмотрел туда, куда убежал Морган, – да сберегут меня Небеса от того, что я увидел!

Мой друг был метрах в тридцати от меня. Он стоял, припав на одно колено, с запрокинутой под неимоверным углом головой, без шляпы, со спутанными волосами; его тело судорожно дергалось из стороны в сторону; правая рука была поднята, но кисти я не видел – словно ее не было вовсе. Вторую руку я тоже не видел. Теперь, по прошествии времени, я уверен, что не видел его целиком, только части тела – то одну, то другую. Не знаю, как описать: это было словно на рисунке, сделанном некими волшебными чернилами, – одна часть тела вдруг исчезала, а потом внезапным образом появлялась вновь… И так постоянно. Единственное, что могу отметить, – это было как-то связано с положением тела Моргана…

Продолжалось это несколько секунд – едва ли дольше, – но за эти мгновения мой друг умудрился принять все мыслимые позы отчаянного борца, которого побеждает тот, кто обладает и большей силой, и большим весом. Но я не видел никого, кроме Моргана! Да и то – не всегда отчетливо! И все это сопровождалось его криками и проклятиями, которые покрывал дикий рев, – такой злобный и яростный! – я в жизни не слышал ничего подобного ни от человека, ни от животного!

На мгновение я замер в нерешительности, но потом, отбросив бесполезное ружье, поспешил на помощь другу. Помню, у меня в голове промелькнуло, что у него припадок или что-то вроде судорог. Но когда я подбежал, он уже упал и затих. Наступила полная тишина, и в тот же момент меня пронзил ужас: я увидел, что трава опять стала пригибаться к земле, обозначая движение от места, где лежало распростертое тело, к недальнему лесу. Я застыл. Но едва импровизированная дорожка скрылась в подлеске, я взглянул на своего друга. Он был мертв».

III

Коронер поднялся с места и встал рядом с покойником. Затем стянул простыню, и все увидели обнаженное тело. В свете свечи оно казалось желтым, как глина. Но на нем были отчетливо видны крупные иссиня-черные пятна – это были кровоподтеки от сильных ушибов. Грудь и бока жертвы словно отделали дубиной. Были видны ужасные рваные раны: кожа исполосована и изорвана и кое-где висела пластами. Судебный следователь обогнул стол и развязал шелковый платок, который был пропущен под подбородком и завязан на макушке мертвеца. Открылось горло покойника, точнее, то, что от него осталось. Присяжные, движимые естественным любопытством, приподнялись, чтобы получше рассмотреть тело, но тут же пожалели об этом и отвернулись. Свидетель Харкер ринулся к окну, перевесился наружу; его вырвало. Коронер набросил платок на шею мертвецу и отступил в угол комнаты. Там, молча, он принялся предмет за предметом перебирать вещи покойного и демонстрировать присяжным. Одежда была изорвана в клочья и густо пропитана уже засохшей кровью. Присяжные, правда, не проявляли особого интереса и смотрели без внимания. Все это они уже видели прежде. Новым было только свидетельство Харкера.

– Джентльмены, – произнес коронер, – полагаю, никаких иных улик у нас нет.

– Я объяснил, что от вас требуется. – закончил он. – Если вопросов нет, предлагаю покинуть помещение и принять ваше решение.

– У меня только один вопрос, – сказал староста присяжных, высокий бородатый мужчина лет шестидесяти, в затрапезной одежде. – Скажите, мистер, из какого сумасшедшего дома сбежал ваш свидетель?

– Мистер Харкер, – спокойно и серьезно произнес следователь, – ответьте присяжному: из какой лечебницы вы сбежали на этот раз?

Харкер снова покраснел, но ничего не ответил. Семеро присяжных встали и, не торопясь, вышли из хижины.

 

– Если на этом вы закончили меня оскорблять, сэр, – оставшись наедине с покойником и следователем, с обидой проговорил Харкер, – то, полагаю, я могу уйти?

– Да.

Харкер двинулся было к двери, но, положив руку на задвижку, остановился: профессиональное любопытство оказалось сильнее чувства обиды.

Он обернулся и спросил:

– Книга у вас в руках… Я узнаю ее: это дневник Моргана. Вы ее читали, когда я рассказывал. И читали с интересом. Можно мне взглянуть?.. Публике будет… – Дневник к делу приобщен не будет, – оборвал его следователь, пряча дневник в карман пальто. – Записи в нем сделаны задолго до смерти потерпевшего.

* * *

Когда Харкер покинул хижину, в нее вошли присяжные и встали вдоль стола с покойником; очертания тела угадывались под простыней, которой его вновь укрыли. Староста присяжных уселся на табурет подле свечи, достал из нагрудного кармана карандаш и на листе бумаги старательно, хотя и довольно коряво, написал:

«Мы, присяжные, полагаем, что покойный принял смерть от лап горного льва, но некоторые из нас полагают, что причиной мог стать припадок, которыми покойник, видимо, страдал».

Документ, как могли – некоторым это далось с трудом, – подписали его товарищи.

IV

В дневнике покойного Хью Моргана есть несколько записей, которые, возможно, представляют определенный теоретический интерес. Следователь не приобщил дневник к делу. Видимо, он не хотел сбивать присяжных с толку и боялся их запутать. Дату первой записи установить невозможно, поскольку верхняя часть страницы оторвана. На нижней написано следующее:

«…пес бегал полукругом, постоянно держа нос к центру, при этом он останавливался и яростно туда лаял. Вдруг он поджал хвост и метнулся в кусты. Поначалу я подумал, что пес свихнулся, но, когда вернулись домой, никаких изменений в повадках я не заметил, кроме того, что собака явно напугана. Интересно, способна ли собака видеть носом? Могут ли запахи влиять на зрительное восприятие? Имеется ли в ее мозге некий центр, где запах трансформируется в образ?

2 сентября

Наблюдая за звездами, что отчетливо видны над холмом к востоку от моего дома, я увидел странную вещь: они исчезали друг за другом, слева направо.

Причем каждая исчезала всего на мгновение (иногда и сразу несколько), а потом вспыхивали вновь. Такое впечатление, что кто-то проходит между ними и мной. Кто это – не знаю, потому что звезд было не так много, чтобы определить очертания существа. Черт возьми! Мне это не нравится!»

Записи за несколько последующих недель отсутствуют. В дневнике не хватает трех страниц. Они вырваны.

«27 сентября

Это опять было здесь – доказательства я нахожу ежедневно. Снова всю ночь с ружьем в руках просидел в укрытии, оба ствола зарядил картечью. Утром, как и прежде, обнаружил новые следы. Странно все это: могу поклясться, что не спал… Я вообще в последнее время почти перестал спать. Это ужасно! Невыносимо! Если то, что происходит, происходит в реальности, я скоро сойду с ума. А если это мне только мнится, значит, я уже помешался…

3 октября

Я не уйду. Это не сумеет меня выжить отсюда. Здесь мой дом, это моя земля! Господь ненавидит трусов…

5 октября

Все, больше не могу терпеть. Пригласил Харкера погостить у меня несколько дней – у него голова соображает. По его поведению пойму, сошел я с ума или нет.

7 октября

Я нашел разгадку! Решение пришло прошлой ночью – внезапно, как озарение. Как все просто! Чудовищно просто!

Есть звуки, которых мы не слышим. Не весь диапазон звуковых волн способно уловить человеческое ухо – оно несовершенно. Мы не воспринимаем слишком высокие или слишком низкие колебания. Однажды я наблюдал за стаей черных дроздов, они устроились в густых кронах деревьев по соседству и пели. Внезапно – в одно мгновение! – все они снялись с места и улетели. Как? Они не видели друг друга, им мешали листва и ветви деревьев. Все видеть вожака стаи не могли. Значит, был дан какой-то сигнал – приказ или предупреждение об опасности, – высокий и пронзительный, способный перекрыть весь этот гомон, но мне, человеку, не слышный. Я увидел только последствие – как в полной тишине вся стая одновременно срывается с места! И не только черные дрозды, но и другие птицы, например перепела, даже те, что сидели, затаившись, по другую сторону холма!

Моряки знают: киты, которые греются и резвятся на поверхности океана за несколько миль друг от друга, нередко даже в разных бухтах, вдруг одновременно уходят под воду и исчезают с глаз в один миг. Они тоже подают сигнал – слишком низкий, чтобы его услышал матрос, стоящий на палубе или сидящий на верхушке мачты, но сотрясающий корабль, подобно тому, как басовые ноты органа сотрясают стены собора.

Вот и с цветом та же история, что и со звуком. Физики обнаружили присутствие так называемых актинических лучей на краях солнечного спектра. Они входят в состав цветов спектра, но мы не способны их различить. Человеческий глаз – несовершенный инструмент, он способен улавливать только часть хроматической гаммы. Это не бред сумасшедшего. Существуют цвета, которых мы не видим.

Да поможет мне Господь! Проклятая тварь как раз такого цвета!»

Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»