Спасибо тебе, друг, что ты открыл книгу и впустил меня в свою комнату. Я не просто Ветер, я Ветер Перемен – большой фантазёр. Я много видел, слышал и запоминал, чтобы потом рассказать тебе. Сейчас в моём сундучке скопилось множество сказочных историй. Они так и рвутся, так и просятся тебе рассказаться.

О сороке и строптивом попугае

Всю ночь Ветер гонял по степи дикий табун лошадей, тренировал молодых жеребят. Ему нравилось бегать с ними наперегонки. К утру устал, и в первом попавшемся саду повис на яблоневой ветке дряблой тряпочкой, заснул. Проснулся от громкого храпа. Открыл глаза. Перед ним сидел попугай. Попугай был не большой и не маленький, средний был попугай. Но красавец! Белые с синевой крылья, зеленоватое брюшко, розовые щёчки, на голове красный хохолок, чем тебе не чудо природы?!

Ветер залюбовался, но всё-таки легонько толкнул попугая в бок:

– Не храпи! Дай выспаться.

– Иди к себе и спи! – огрызнулся попугай. – На моей ветке мои законы, хочу – храплю, не хочу – всё равно храплю!

– Почему на твоей?! – удивился Ветер.

– Я на ней сижу, так?

– Так!

– Значит, на моей!

– Как тебя зовут, пернатый? – улыбнулся Ветер.

– Мишель! – гордо встряхнул хохолком попугай. – Я импортная птица! Зоологическая редкость!

– Почему ты живёшь вне дома, не в клетке? – удивился Ветер. – Разве попугаи в этих широтах живут на ветках? Здесь бывает зима.

– Что такое зима? – заволновался попугай. – Про зиму мне ничего неизвестно!

– Я тебе расскажу! – раздался трескучий голос с соседней ветки. Это была молодая сорока, очень энергично переступающая с ноги на ногу.

– Разреши представить тебе мою подружку, Ветер, – галантно раскланиваясь, сказал попугай. – Сорока Мадлен.

– Раньше она была Марусей, – улыбнулся Ветер. – И прозвище имела «Маруся – никого не боюся».

– Путаешь меня с кем-то, Ветер, путаешь, – заворчала сорока, но взгляд отвела.

– Ой, ли! – покачал головой Ветер.

Сорока поморщилась и недовольно прострекотала:

– А ты, вообще-то, чего здесь делаешь, Ветер? Тебя в морях ждут, в степях ждут, в облаках ждут – не дождутся. Летел бы ты отсюда, а?

Ветер хотел ответить, но в разговор втиснулся попугай:

– Что такое зима, Мадлен? – пернатый нервно затряс хохолком. – Ты когда дырку в сетке окна проделывала, ничего про зиму не говорила!

– Так ты, Попка, в оконную дырку утёк? – усмехнулся Ветер. – Ну-ну! Не буду вам мешать, ближе к зиме загляну, если позволите?

– Милости просим, месье, залетайте на огонёк, – затараторил попугай и тут же получил от сороки затрещину.

Ветер расправил плащ и полетел. Его действительно везде ждали. По дороге оглянулся назад:

– Надо обязательно до холодов заглянуть, проведать попугая, – подумал Ветер. – Пропадёт, замёрзнет дурачок!

Как только Ветер Перемен улетел, из щели дома выполз ветер Сквозняк.

– Хорошо, что выпроводили ветрилу, лезет носом не в свои дела, – зашипел новый гость. – Ой, ой, ой! – заорал попугай Мишель. – Вы тоже уходите! У меня от вас инфлюэнца!

– Что у него от меня? Переведи, сорока! – зашипел Сквозняк.

– Насморк у него от тебя, – усмехнувшись, ответила Мадлен. – Уходи подобру-поздорову, пока я твою щель соломой не забила!

– Тьфу, на тебя! – шикнул Сквозняк. – Маруська ты и есть Маруська!

Но же ушёл.

Разогнав всех, сорока взбодрилась. Почистила пёрышки себе и попугаю.

– Всё. Прихорошился и будет, – в приказном тоне сказала сорока. – Давай, Мишель, хату строить!

– А завтрак?! – завопил попугай.

– Кто не работает, тот не ест! – топнула лапкой сорока.

– Какую хату я должен строить? – продолжал кричать попугай. – Ты когда дырку в окне дырявила, ни про какую хату мне не говорила. Наоборот, намекала на свои отличные жилищные условия. А теперь хату строить?

– Я дырку продырявила, а вылез в неё ты. Никто тебя за лапы не тащил, обормот! Ты свободы хотел? Ты её получил! – попугай снова схлопотал от сороки затрещину. – Лети тащи веточки, тряпочки, сухую солому…

– Как?! – изумился попугай. – Из этого хлама мы будем строить мне апартаменты¹? Мне, импортному попугаю Мишелю?

Сорока ничего не ответила, она одарила Мишеля новой затрещиной и полетела строить гнездо.

– Я тебе барабан что ли?! – недовольно потряс головой попугай. – Стучит и стучит по голове! Заикаться скоро начну! Лучше бы перья себе пропылесосила. Неряха!

Сказал и прикрыл глазки. Решил подремать.

Как не старалась сорока заставить Мишеля строить гнездо, попугай всё время отлынивал. То больным прикидывался, то уставшим, то просто был не в настроении.

– Погоди! – говорила сорока. – Придёт мой час. Отыграюсь я на тебе, лентяй!

Долго ли, коротко ли, а гнездо сорока всё-таки выстроила. Получилась дырявая корзиночка. Зато под крышей большого жилого дома. Сверху над гнездом нависал карниз. Он предохранял домишко от дождей и холодных ветров. Даже Сквозняк, уж насколько лазучий ветер, проникнуть туда не мог. Не у всякой птицы есть такое гнездо. Сорока радовалась:

– Давай, Мишель, полезай в гнездо, – горделиво стрекотала она. – Нечего по веткам скакать. Не бездомный теперь…

Попугай втиснулся в гнездо и завопил:

– Жёрдочка, где? Корытце для корма, где? Корытце с водицей, где? Зеркальце для любования, где? – попугай был на грани истерики. – Мадлен, это не те условия, в которых я привык существовать!

– Ты, оказывается, не птица – выпучила глаза сорока. – Ты неблагодарная свинья! Ничего. Ничего, – успокаивала себя сорока, – я из тебя рабочую лошадь сделаю!

– Как это?! – икнул попугай. – Я маленький из меня лошадь не получится!

– А я маленькую лошадь буду делать, но рабочую, – тихо пригрозила сорока. – Начну прямо сейчас! Человеческим голосом петь умеешь?

– А то! – вскинулся попугай, – в этом, самая большая моя изюминка!

– Тащи свою изюминку на автобусную остановку. Петь будешь, плясать будешь, блестящую денежку зарабатывать будешь. Много заработаешь – построим тебе апартаменты с жёрдочкой и зеркальцем. Не заработаешь – не взыщи, кормить тебя просто так не буду…

– Ах, как я просчитался! – заломив крылья, заныл попугай. – Из такого дома ушёл! Зачем мне эта свобода, будь она неладна…

Сорока затрещиной прекратила стенания попугая, пинком выкинула его из гнезда:

– На работу, на работу…

Осень катилась к зиме. Похолодало. Ветер Перемен решил проверить, как живётся его старому знакомцу – импортному попугаю Мишелю. Пролетая над конечной остановкой пригородного автобуса, Ветер Перемен услышал знакомый голос. Сомнительного вида попугай с пыльными перьями и нечёсаным хохолком сидел на изгороди рядом с остановкой и орал дурным голосом. Вероятно ему казалось, что он поёт:

– По приютам я с детства скитался,

Не имея родного жилья.

Ах, зачем я на свет появился?

Ах, зачем меня мать родила?

– Подайте бедному попугаю блестяшку для пропитания… – слезливо мямлила птица. Перед ним лежала дырявая соломенная шляпа, наполовину заполненная пуговицами, ёлочной мишурой, фантиками от конфет.

– Мишель, это ты? – удивился Ветер Перемен. – Зачем тебе вся эта ерунда?

– Ох, Ветер, ты не представляешь, как я влип! – попугай томно закатил глаза и с дрожью в голосе, продолжал:

– Эта разноцветная ерунда нужна сороке. Любит она всякие блестяшки. Приношу их – она меня кормит. Не приношу – не кормит. Это теперь моя работа.

– Где живёшь? – усмехнулся Ветер.

– Живу у сороки под крылышком. И то если она в настроении, – из глаз пернатого покатились крупные слёзы. – Впереди зима…, – попугай скорбно прикрыл глаза, сложил мятые крылья, уронил голову на грудь и зарыдал в голос:

– Ох, Ветер, наслушался я от воробьёв о зиме, не переживу её – замёрзну, умру. Умру-у-у! Давай попрощаемся, Ветерок, может, не свидимся больше….

– Ладно, Мишель, не реви, – остановил голосящего попугая Ветер. – Помогу тебе, но…

Попугай понял – это его последний шанс. Он тут же прекратил рыдать, собрался и выпалил:

– Никаких «но»! Я тебя за язык не тянул, сам предложил – теперь помогай! Только как?

– Открою тебе какую-нибудь форточку. Влетишь туда. Понравишься деткам, оставят на постоянное житьё. Не понравишься – выкинут. Ну, что, Мишель, попробуем?

– Какой я сейчас Мишель? Зови меня просто Мишкой. Здешний я теперь, никто не верит, что импортный….

Ветер открыл форточку на третьем этаже старого пятиэтажного дома. Попугай думал не долго, сразу кинулся в неё, зажмурив глаза.

– Ой, мамочка, – послышались из форточки весёлые голоса ребятишек. – Смотри, какой попугайчик!

– Прелесть, прелесть! – запричитал женский голос. – Сынок, закрой форточку, вылетит! Как тебя зовут, птичка?

Попугай оценил обстановку, надул щёки, гордо встряхнул пыльным хохолком и рявкнул:

– Мишель! Я импортная птица! Зоологическая редкость! – потом огляделся и гордо добавил, – мне бы апартаменты с жёрдочкой и зеркальцем. У вас как? Найдётся?!

– Мы купим! Обязательно купим! – радостно закивали ребятишки.

– Ну, тогда ещё свежего зерна, морковки, яблочко и куриного желточка прикупите, – снисходительно произнёс попугай. – А сейчас, – добавил он устало, – мне бы хотелось освежиться, запылился маленько в дороге. Где тут у вас душевая комната для импортных попугаев?

Прежде чем влететь в открытую для него дверь туалетной комнаты, добавил, – вы поспешайте не торопясь, а то меня в других форточках ждут…

– Ах, пройдоха! Ах, врун! – засмеялся Ветер. – Этот не пропадёт! Этот приспособится!

О жабе, которая всё на свете проспала

– Жара, тошно, скучно! – шипел ветер Сквозняк, вылезая из- под крыльца дачного домика. – Скорее бы лето закончилось! Осень хочу. С дождями, с промозглыми ветрами, с насморками и ячменями на глазах. Люблю простужать деток! Люблю слушать, как они верещат, когда им укольчики делают! Красота, веселье!

– Жара… – вторила с грушевого дерева Сквозняку Кукушка, – спрятаться негде. Макушку напекло. Полечу, суну голову в озерцо, освежусь!

– Погоди, подружка! – остановил её Сквозняк. – Тихо у нас как-то, невесело! Давай придумаем что-нибудь. Скандальчик, какой устроим, драчку затеем. Носом кого-нибудь с кем-нибудь столкнём.

– Голова у меня, Сквозняк, нагрелась, – закапризничала Кукушка. – Неохота мне напрягаться, суетиться! Сколько усилий надо приложить, чтобы всех со всеми перессорить. Неохота мне…

– Спорим, Кукушечка, что я сделаю это без особых усилий. От одного моего лживого письмеца всё озеро забурлит и из берегов выйдет, – глаза у Сквозняка сверкнули в предвкушении весёлых событий.

– Ну-у-у, – Кукушка лениво потянулась, – если не очень напрягаться… Тогда давай говори, что делать!

– Напишу-ка я сейчас местной Жабе письмо, от имени Ветра Перемен, – мечтательно ухмыльнулся Сквозняк, – будто он, Ветер Перемен, выбрал оную жабу для проведения эксперимента. Хочет рожу её противную преобразить. Сначала царевной – лягушкой сделать, затем просто царевной. Царство ей на отдельном острове в океане подарить. Пусть правит!

– Почему не сразу царевной? – потопталась с ноги на ногу Кукушка, – сначала в лягушку, а только потом в царевну?

– Позаковыристей хочу! – захихикал Сквозняк. – Так повеселее будет! Поняла, дурья голова. Ну что, понесёшь на хвосте лживую новость?

– Чего не понести, понесу! – Кукушка на минутку задумалась. – А мне-то, какой резон? Мне-то какая с этого радость?

– Как, какая? – серьёзно спросил Сквозняк. – Тебе на царском острове должность дадут. Будешь главной птицей!

– Ах, батюшки! – заторопилась Кукушка, – давай быстрее письмо, привязывай к хвосту, полетела я!

Стоило Кукушке улететь, как Сквозняк пуще прежнего развеселился. Глаза его заискрились, поникшие от жары крылья расправились.

– Действительно, Кукушка, голова у тебя перегрелась! – клокотал от смеха Сквозняк. – Сама в эту лживую байку поверила! Так это к лучшему. Правдоподобнее будет! Уж если кукушка, не самая глупая птица, в мою придумку поверила, то пустоголовые рыбы точно поверят. Посмотрю, что они делать будут, посмеюсь на славу, порадуюсь,…

Сказал и засел в дупле трухлявого дерева, притих, прищурился, уши навострил, слушать приготовился.

Кукушка письмецо, свёрнутое в трубочку, быстро доставила. Плюхнуло его в самую серединку озера. Плавало письмо на поверхности недолго, сразу же было схвачено любопытной Щукой.

– Ничего себе, новость! – почесала плавником затылок Щука. – Письмецо в норку надо припрятать, подумать, что и мне с него поиметь можно…

Щука думала всю ночь. Застыла как бревно, даже мелкая рыбёшка стала без страха мимо щучьего носа проплывать. Очнулась, когда цапля в хвост клюнула.

– Надо Сому письмо показать, – решила Щука, – у него голова большая. Пусть думает, как письмецо с пользой для нас повернуть.

Сом – речной великан, живёт сам по себе, никакого мелькания и суеты не терпит. Он, конечно, не кит, но всё равно Владыка рек. Четвёртую часть тела владыки занимает похожая на сплющенное ведро голова. А усищи-то! Усищи страх какие длинные!

Щука долго искала Сома – нашла в глубоком омуте, под корягой.

– Чего пожаловала, суетливая моя? – рыбина зевнула, зашевелила усами. – Отдыхаю, не видишь? Ночью выйду на охоту, тогда приходи. Может, и тебя отведаю, вкусная ты моя!

Сом захихикал, заметив щучью дрожь.

– Ладно, – миролюбиво сказал великан, – говори, что стряслось?

– Тут такие новости, Сомище! – затараторила щука. – Обсудить надо, обмусолить…

Щука показала письмо. Владыка прочитал, растерянно захлопал скатившимися к самой губе пуговками глазками.

– Премудрого Пескаря зови, совещаться будем, – в задумчивости прошамкал Сом. – Чехонь тоже покличь, пусть приплывёт…

– Чехонь-то зачем? – взвилась щука. – Эта по всему озеру раструбит.

– Позови! – шикнул Сом. – Она верхоглядка, глаза у неё во все стороны стреляют, ищет, чего бы схапать. Посторожит нас, пока мы совещаемся…

Щука туда-сюда нырнула, всё сделала, как велел Владыка. Пескарь, почитав письмо, изрёк:

– Жабе до поры до времени говорить ничего не будем. План надо составить – проект. Думаю я при царевне совет должен быть. Нечего ей самой мозги нагружать. Невелики мозги у жабы. – Пескарь в сердцах шарахнул плавником по воде. – Это ж в страшном сне не привидится, чтобы такой глупой жабе такое счастье привалило!

– Может как раз неплохо, что глупая? – заметил Сом. – Скажем ей, пусть попросит Ветра Перемен эксперимент расширить и нас во что-нибудь путное превратить. Скажем, что нехорошо от земляков отворачиваться. Без своих в царстве пропадёт! Чужаки погубят, отравят, или того хуже, прибьют! Приведём примеры. Мол везде, кто царство получал, сразу своих на хорошие места пристраивал. Вот ты, щука, кем хочешь быть?

– Красавицей! – вскинулась Щука. – Белокурой бестией, на куклу Барби хочу быть похожей…

– Тьфу! – в сердцах плюнул премудрый Пескарь. – Тебя спрашивают, не какой хочешь быть, а кем?

– Рыбкой хочу торговать! – зашуршала щука. – Магазинчик маленький рыбный хочу. Нет! Средненький такой. Нет! Большой магазин хочу. Нет! Хочу в царстве одна рыбой торговать и повсеместно!

Сказала, как припечатала.

– Та-а-а-ак… – задумчиво произнёс Пескарь, – а ты чего хочешь, Сом?

– Хочу быть Мистером Твистером, – лениво прошамкал владыка рек, – хочу быть владельцем заводов, газет, пароходов…

– Та-а-а-ак… – ещё более задумчиво произнёс премудрый Пескарь, – мне, ещё в юности, сам Морской царь говорил, что с моей головой можно на должность первого министра царства претендовать. Видать, моё время пришло…

Сом и щука с удивлением переглянулись:

– Когда в их озере успел побывать Морской царь? Никогда такого не было. Врёт! – решили рыбы, но промолчали.

Пока заговорщики совещались, прикидывали, кто кем да куда править пойдёт. Дома рисовали, в которых жить будут. Должности распределяли. Озерцо помаленьку бурлить начало. Слухи поползли, сплетни размножаться стали (Кукушка с Чехонью этому сильно способствовали). А уж когда из-за океана, куда слушок добежать успел, Аист прилетел с письмом от акулы – хотела хищница царской охраной заведовать, озерцо совсем из берегов вышло. Рыбий народец зашумел, завозмущался, всем хотелось в царство попасть. Утки над озером пролетали и те орали, как оглашённые:

– Хотим царскими гвардейцами быть!

Откуда ни возьмись появился Павлин. Такой птицы здесь видом не видывали.

– Хочу быть при царстве Главной птицей, – тоном, нетерпящим возражения, сказал гость, – поскольку никто из вас претендовать на эту должность не может по причине абсолютной серости.

– Как?! – завизжала Кукушка. – Эту должность мне Сквозняк обещал! Не позволю! Не допущу!

– Кто обещал?! – вытаращил глаза Сом.

Уж на что Пескарь донная рыба и тот из воды выскочил:

– Кто обещал?!

– Как кто? – продолжала возмущаться Кукушка, – Ветер Сквозняк обещал, когда письмо писал и велел его вам подкинуть. Сказал, если лживое письмецо подкину – сразу главной птицей царства стану. Чего я стараться буду напрасно?!

– Ты хоть думаешь, что говоришь? – схватился за сердце премудрый Пескарь. – Обманул нас Сквозняк! Потешился над нами! Мы губы раскатали. Ветер Перемен здесь ни при чём. Сквозняк сам ничего делать не умеет, не дано ему. Только мы, дурачьё, повелись, размечтались! Тьфу!

Пескарь постучал по голове плавником и исчез под корягой. Сом в свою берлогу в омут поплёлся. Щука от горя комара съела. Только Жаба всё это время, в полном одиночестве, дремала в норке под моховым покрывальцем. Не пришёл ещё её час на охоту выходить. Не любит Жаба дневного солнца вот и спит себе посыпохивает.

Долго ещё над озерцом раздавался смех Сквозняка и всхлипы Кукушки. Она хоть и не глупая птица, а самая последняя поняла, как над ними всеми противный Сквозняк посмеялся. Уж больно ей хотелось главной птицей царства стать. Плакала, плакала, а потом полетела и Ветру Перемен пожаловалась.

– Ах, проказник! – возмутился Ветер Перемен. – Это он что же, себе на потеху всё озеро перебаламутил? Да ещё моё честное имя своим враньём осрамил…

Прилетел и загнал вруна в старое дупло:

– Пусть посидит, ему полезно…

О степном коне Буране и чахлой кобыле Лауре

Буран родился в дикой степи свободным конём. Его спина не знала седла, а голову не опутывала узда. Табун, в котором Буран был вожаком кочевал по степи к морю, от моря в степь. Море Буран любил больше. Он был похож на большую волну: огромный, темно-серый, с серебристой гривой, полыхающей белыми бурунчиками кудрей. Только в глазах его поселилась тоска, поселилась и не уходила.

– Прогони её, Буран! – однажды сказал коню Ветер Перемен. – Не должна тоска жить в тебе. Сожрёт она тебя, погубит окаянная! Когда тоски много, в душе для радости места не остаётся. Смотри, в табуне все кони с кобылками парами ходят, а ты всё один и один…

– Нет у меня пары, была да сплыла! – Буран опустил голову низко-низко, так чтобы Ветер не видел его слёз. – Угнали мою кобылку в плен. Мою Лауру! Родились мы с ней в табуне в один день, вместе росли. Любила Лаура весенние степи. Вихрем проносилась по цветущей земле. После неё ещё долго колыхалась степь красными волнами маков, жёлтыми волнами тюльпанов, синими ирисов. В этой степи накинул злой человек на шею Лауры аркан, увёл мою подружку. С тех пор кочую, ищу её. Пока не нашёл. Ты не встречал её, Ветер?

– Может, и встречал, разве всех упомнишь? Кого я только на этом свете не встречал! Какая она?

– Статная, белая в серых яблоках. Грива чёрная, как смола, глаза карие. В глазах искорки солнечными зайчиками прыгают. Веселушка, хохотушка, надо мной подтрунивала: «Б`урушка, Бур`ушка, на голове два ушка»

– Полетаю, посмотрю, если увижу, что передать?

– Передай, жду её. Всю жизнь буду ждать! Любую! Больную или здоровую, счастливую или несчастную, статную или хромоногую……

– Встряхнись, Буран! – прикрикнул на коня Ветер. – Негоже вожаку табуна раскисать, киселём растекаться…

Буран поднял голову. Тряхнул гривой. Вздыбился. Из ноздрей пар повалил. Копытом так по земле стукнул, что искры посыпались.

– Э-ге-гей, табун! – протрубил конь. – Травы молодой сочной отведали? Воды ключевой из ручья напились? Теперь к морю. Купаться! Пошли! Пошли!

Табун еле успевал за вожаком. Клином мчал по степи. Буран бежал, как летел, грудью воздух на куски рвал, в разные стороны разбрасывал.

Ветер Перемен залюбовался конём:

– Нет, этот не пропадёт! – улыбнулся Ветер. – В молодости я таким же озорным был. Как вспомню, что лягушку в Василису Прекрасную превращал, царь-девицу в лебедя, на кота сапоги одевал и маркизом делал, неловко становиться, но весело……

Полетел Ветер дальше, много дел у него на свете. Летел мимо посёлка. Дома в том посёлке богатые стоят. Палисадники чистенькие, красивыми цветами расцвеченные. В каждом дворе хозяйство. У кого куры гомонятся, у кого козы блеют, а у кого коровы в хлевах помукивают. У одного из дворов увидел Ветер чахлую лошадь, впряжённую в телегу с тяжёлыми бидонами молока. Стояла она в тени большой раскидистой берёзы. Вокруг неё бегал толстый неопрятный коротконогий человек и орал, что было мочи, разбрызгивал слюни в разные стороны:

– Ах ты, Кляча! Встала тут! Устала она, видите ли, – толстяк скрежетал зубами, сучил кулачками. – В бидонах молоко прокисло! Куда я теперь его дену? Убыток какой! Ой-ой-ой! Разорила ты меня, Кляча! Разорила! Деток моих обездолила, на что я теперь им шоколад, конфетки покупать стану?

Лошадь стояла, от страха не шелохнувшись, старалась не дышать. Хозяин бил её хлыстом, оводы больно жалили ноги, но она стояла будто каменная.

– Не хватило мне сил дотащить эти проклятые бидоны с молоком до приёмного пункта, – оправдывалась про себя лошадь. – Уж больно они сегодня тяжёлые! Вчера меня забыли покормить, позавчера тоже. Сил не хватило…

– Всё! – хозяину надоело орать, он последний раз топнул ножкой, выплюнул:

– Завтра сдам тебя в мясокомбинат на колбасу. Получу денежки, куплю деткам сладости. Пошла, Кляча, в конюшню. Эта ночь у тебя последняя!

Лошадь, едва передвигая ногами, поплелась в стойло.

– Разве раньше меня звали Клячей? – грустно думала лошадь. – Раньше меня звали как-то по-другому, красиво звали. Забыла как! Эта ночь у меня последняя. Пусть мне приснится сон моего детства, тот, что снился по праздникам. Будто бегу по весенней степи, а она, как море, разбегается волнами красных маков, жёлтых тюльпанов, синих ирисов. Рядом со мной бежит мой друг, степной конь Буран!

Лошадь закрыла глаза, тихонечко пропела:

– Б`урушка, Бур`ушка на голове два ушка…

– Ойпа! – резко остановился Ветер Перемен. – Что ты сейчас пела, лошадка?

– Песню своей молодости: " Б`урушка, Бур`ушка на голове два ушка…

– Как тебя зовут, лошадка? – удивился Ветер Перемен.

– Сейчас меня зовут Кляча, как звали раньше – не помню. Много работала, мало отдыхала. Некогда было вспоминать. Завтра меня будут звать колбасой…

Ветер осмотрел лошадку со всех сторон.

– Белая с серыми яблоками, с чёрной, как смола, гривой, карими глазами, так говорил Буран о своей Лауре, – размышлял Ветер. – Эта тощая, чахлая совсем. Шкура грязно-серая, волосы в гриве спутанные, все в репьях. Глаза тусклые… Нет, не может быть эта Кляча Лаурой! А ну-ка, проверю. Привет тебе от Бурана, – вскрикнул Ветер, – просил, если увижу тебя, передать, что ждёт!

– Всё ещё ждёт?! – в глазах лошадки заскакали солнечными зайчиками искорки счастья. – Скажи ему, Ветер, не забывала его никогда. Себя забывала, а его нет! В последний свой день одного его помню…

– Вот дела! – удивился Ветер – До чего злые бывают люди, из совсем молодой кобылки древнюю старуху сделали. Зовут тебя Лаурой, вспомнила? Беги, Лаура! Беги к Бурану! Беги…

Ветер сорвал тяжёлые ворота с петель, подтолкнул Лауру:

– Беги, тебе мои ученики – степные ветры помогут добраться. Я здесь задержусь, кое- что поправить надо…

Степные ветры подхватили кобылку, понесли её навстречу другу.

Ветер Перемен озлобился, надулся, превратился в большую бурю чёрную беспощадную. Закрутился юлой. Пошёл танцевать на крыше богатого дома хозяина лошадки. Не выдержал дом тяжёлого танца Ветра, развалился на мелкую щепу и ту ветер раскидал по всей округе, чтобы даже памяти не осталось.

А степные ветры всё несли и несли ослабевшую лошадку.

– Ну, давай, ещё немного, – уговаривали они её, – постарайся!

Лаура старалась из последних сил.

– Что за кляча скачет нам навстречу? – спросил табунный конь у вожака. – Смотри- ка, не боится, что затопчем!

Буран вгляделся вдаль, увидел, как степные ветры хлопочут вокруг кобылки, понял – Лаура!

Помчался навстречу. Бежал и видел только глаза подруги.. Глаза, в которых солнечными зайчиками прыгали весёлые искорки :

– Б`урушка, Бур`ушка на голове два ушка…

Оглядел Буран подругу со всех сторон, обомлел:

– Кто ж тебя так, милая?! Ну, да ничего. Главное, жива!

Тряхнул Буран гривой. Вздыбился. Из ноздрей пар повалил. Из- под копыт искры посыпались:

– Э-ге-гей, табун! – протрубил конь. – Теперь к морю, купаться! Пошли! Пошли!

Табун клином скакал к морю. Позади всех Буран со своей подружкой.

– Не грусти! – кричал Буран Лауре. – Скоро поправишься, опять будем впереди!

У моря Буран загнал подружку в самую сильную волну. Сам лизал её шкурку, пока она не стала белой и на ней не появились серые яблочки. Зубами выбрал репьи из гривы, заставил плыть:

– Плыви! – кричал он. – Накачивай мышцы! Набирайся силы!

– Молодец, Буран! – радовался Ветер Перемен. – Тоску прогнал. Радости в два раза больше стало. Её и на Лауру хватит.

Часто теперь присаживается на облачко Ветер Перемен отдохнуть, полюбоваться, как по весенней степи идёт табун, впереди степной конь Буран и его серая в яблоках подружка Лаура

– Эх, хорошо идут, хорошо! – радуется Ветер.

1. апартаменты – уютное, просторное и удобное жилище

12 След.

Сказки Ветра. Сборник сказок для детей

Предисловие

О сороке и строптивом попугае

О жабе, которая всё на свете проспала

О степном коне Буране и чахлой кобыле Лауре

С этой книгой читают

Другие книги автора