Игры Огня

Суд

Голос судебного пристава ударил раскатом грома:

– Всем встать! Суд идет!

Неожиданно и резко. Мужчина недавно поступил на службу и не успел привыкнуть к акустике помещения. Люди в зале вздрогнули и украдкой взглянули на соседей – заметили секундную слабость или нет? С кряхтением, сопением и шорохом отодвигаемых стульев граждане поднимались на ноги. В зале суда пахло пылью, лаком и человеческим потом.

В небольшой клетке сгорбились два молодых человека. Одинаковые светлые свитера, засаленные джинсы… Одинаковая угрюмость во взглядах. Рыжий медленно встал, и усыпанное веснушками лицо болезненно скривилось. Второй, черноволосый крепыш, остался сидеть на вытертой множеством задов скамье, лишь согнул правую руку и ладонью левой похлопал по бицепсу. Верхняя губа дернулась, обнажила оскал подпиленных клыков – знак принадлежности к банде «Северных волков».

Судебный пристав кивнул охраннику. Мужчина с красными прожилками на носу потянулся за «ухватом» – шокером с вылетающими контактами. Закон суров, но он закон, и расплата настигает, если преступаешь через черту и имеешь глупость попасться.

– Толян, чё залупаешься? – прошептал вставший парень.

– Пусть запомнят пойманным, но не сломленным, Игоряша! Ай, блин! – подскочил Анатолий.

Крохотная вилка воткнулась в мякоть бедра. По тонким проводам побежал разряд тока. Слишком маленький, чтобы обезвредить и расслабить, но чересчур большой, чтобы стерпеть. Красномордый охранник равнодушно нажал на кнопку на «ухвате», скрипнули сервомоторчики, и вилочка прыгнула на место. Острия стали красными. Анатолий почувствовал, как волоски на бедре пощекотала теплая струйка. Гребаный ухват. Шокеры недаром так прозвали, подобно старинным рогатинам на длинном черенке они впивались в преступника, как в горшок с кашей, и помещали в жаркое жерло печи – в душное нутро полицейского фургона.

Игорь Теплов укоризненно покачал головой, он давно понял, что лишний раз нарываться – наживать ненужные проблемы. Если бы он только знал, что последует дальше…Пока же «Фара», как его называли члены банды, с надеждой смотрел на идущую троицу судей: сухопарую женщину и двух мужчин.

«Что же за непруха? По рожам видно, что им насрать на нас! Неужели всё накрылось?» – пронеслась в голове Фары тревожная мысль.

– Походу, крантик нам нарисовался, – шепнул Боец, будто услышал мысли Фары.

Острые черные глаза успели ощупать идущих, оценили их настроение, и в голове четко пропечатался будущий приговор. Почему-то под этими буквами стоял деревянный стул с торчащими проводами…

– Может, ещё прорвёмся? Жало должен отсыпать судакам.

– Глянь на них, с такими рылами только по этапу посылают. А этот чмырдяй адвокатский даже не смотрит. За что только отстегнули?

Руки Бойца вцепились в белые прутья так, что костяшки слились цветом с арматурой. Саднили ранки от «ухвата», но это мелочи по сравнению с тем, что их могло ожидать. Фарс под названием «суд» уже почти прошел, трое судей брали два дня на совещание и сейчас должны вынести приговор. Какой он будет?

Полсотни глаз взирало на заключенных: кто-то с ненавистью, кто-то с обидой, кто-то с жаждой мести, а кто-то с недоумением, что такие молодые ребята находятся за решеткой. Равнодушных взглядов нет ни у кого… Кроме судей.

Служители Фемиды поднялись на постамент и водрузили седалища на удобные кресла. Черная кожа скрипнула под весом. Фара невольно сравнил судейские троны с жесткой скамейкой. Их банда держала в подвале кресла покруче, с вибромассажерами, удобными подставками для ног. На такой роскоши можно и Маринку отодрать, и задремать, когда не хотелось тащиться домой. Рыжеватый худой парнишка огорченно вздохнул – не до жиру, быть бы живу.

Троица на постаменте вальяжно переговаривалась. Они словно отгородились красным деревом стола от плебеев и обсуждали участь возмутителей спокойствия. Говорили с ленцой, будто обсуждали гонки черепах. Люди в светло-сером зале шептались, строили догадки и предположения. Словно римляне в амфитеатре спорили – поднимет Цезарь палец или отдаст пленников в услуженье Аиду?

Седой судья стукнул молотком по круглой деревянной бляшке. В зале послышалось пшикание и легкое ерзание на стульях – люди инстинктивно выпрямлялись и затихали в ожидании. Словно учитель в школе стукнул указкой. Два парня за решеткой устремили взгляды на человека, в чьих руках находилось их будущее. Судья зачем-то поправил безукоризненную мантию, непременный атрибут власти, что остался неизвестно с каких пор и в конце прошлого века закрепился в России. Троица поднялась, седовласый слуга закона прокашлялся и зачитал монотонным голосом:

– Приговор Именем Российской Федерации город Екатеринбург, девятого августа две тысячи двадцать второго года, Орджоникидзевский районный суд г. Екатеринбурга в составе…

Далее шло перечисление действующих лиц: судей, обвинителя-прокурора, защитника-адвоката, подсудимых, секретаря. Всех тех людей, которые волей или неволей оказались здесь и принимают участие в решении судьбы уголовников.

Анатолий подмигнул девчонке-секретарше, округлил рот и пару раз оттопырил щеку языком. Та вспыхнула и уткнулась в ноутбук. Засмущалась. Черные пряди волос закрыли лицо траурной вуалью, а пальцы шустро запорхали по клавиатуре.

– Её бы к нам в камеру на ночку, а потом и по этапу можно, – шепнул Анатолий Игорю.

– Будет ли этап? – полупростонал Фара.

Седовласый судья остановил перечисление статей и преступлений, хмуро взглянул на парочку в вольере:

– Подсудимые, прошу вас не мешать оглашению приговора.

– Давай, дядя! Шурши быстрее, а то баланду пропустим! – Боец ощерился острыми зубами.

– Кхм, – откашлялся судья и продолжил, – на основании ранее изложенного, руководствуясь статьями…

Фара слушал количество статей и загибал пальцы. На руках не хватило, на ногах тоже – ох и погуляли за короткую жизнь… Колени подгибались от количества высказанных слов. У Бойца подрагивали руки, тоже нервничал, но старался скрыть чувства за напускной бравадой. Кривился в усмешке.

Адвокат склонился к бумагам и делал вид, что предельно занят. Игорь ясно видел, как плешивый мужичок, похожий на затюканного инженера, рисовал на полях чертиков в разных позах Камасутры. Больной извращенец! И этот человек будет их защищать?

– Суд приговорил, – судья торжественно подвел итог. – Признать Бойцова А. В. и Теплова И. С. виновными в совершении преступлений, предусмотренных статьями п. "и" ч. 2 ст. 105 УК РФ…

Молодые люди слушали бесконечный монолог судьи, оглядывали зал в поисках сочувствующих глаз и не находили их. Пострадавшие едва скрывали улыбки – справедливость восторжествовала; приставы и охранники безучастно взирали на подсудимых – много таких прошло через решетку; знакомые глядели осуждающе – ведь они же говорили; адвокат посматривал на прокурора – после процесса запланирован поход в бар; двое остальных судей еле скрывали зевоту – осточертела рутина рабочей пятницы.

Только одного взгляда Фара вынести не смог. Он отвернулся от белокурой девушки и уставился на седовласого судью. Лучше на него. Так меньше боли в том месте, где должно быть сердце.

Перечень обвинений не смолкал десять минут. Ребята признались ещё в нескольких случаях, предводитель по кличке Жало попросил «взять на себя пару косяков, а за это на зоне будет спокой и уважуха». Этот инвалид и сам не знал, что ребята выполняли не его просьбу. Они хотели остаться в тюрьме. Они догадывались, что на свободе их поджидает костлявая старуха с косой.

Единственно, что они не знали, насколько она близко. Очень близко. Сразу на выходе – присела на ступеньку и неторопливо курит. Смерть облачилась в тело сухопарого мужчины средних лет. Пистолет в наплечной кобуре почти не виден под ветровкой. Смерть ждет решения суда. Наушник передает каждое слово из аудитории.

– И назначить наказание в виде смертной казни! Приговор окончателен и обжалованию не подлежит! – с особым чувством продекламировал седовласый судья. – Можете увести подсудимых.

Фара почувствовал, как решетка кинулась на него и попыталась перевернуть с ног на голову. Дрожащие руки еле удержали тело в вертикальном положении. Колено Бойца сильно ударилось о прутья, ноги подкосились.

Двоих ребят приговорили к смертной казни.

Вот и всё! Не пожили… не нажили… не сделали… не увидели…

Зал дружно вздохнул. Кто-то зааплодировал. Фара взглянул в ту сторону – блондинка на инвалидной коляске громко хлопала в ладоши. Она смотрела на него в упор и улыбалась… Игорь опять не смог выдержать взгляд. Рыжий парень понимал эти эмоции, будь он на её месте – сам бы зааплодировал, заулюлюкал, засвистел.

Боец хватал ртом воздух, лицо посинело, как от удушья, потом резко покраснело. Игорь видел его таким только один раз, когда нашелся Серёга Кот. Да и сам он чувствовал себя не лучше – оцепенение не спадает, пол кружится в лихорадочном танце, холодный пот выступает на лбу. Ещё немного и рухнет на пол, заплачет, забьется в истерике.

– Не повезло вам, чуваки, – вполголоса произнес охранник и вставил ключ в замочную скважину.

Никаких эмоций, просто констатация факта, вроде как: «Сегодня хорошая погода». И от этой фразы стало ещё противнее.

– Одну минуту, ваша честь! – громкий голос адвоката перекрыл гвалт зала.

Пол под ногами ребят чуть притушил бешеный танец, желваки натянули кожу на щеках – ещё чуть-чуть и прорвутся. Надежда полыхнула в глазах заключенных так, что затлели кончики уцелевших волос на плешивой голове адвоката.

– Вам давали слово, мы выслушали. Повторюсь – приговор окончательный и обжалованию не подлежит! – пробурчал недовольный судья.

Ему сейчас не до этих отщепенцев: изжога мучает; любовница мозг выносит – требует машину и больше денег; из-за сына-раздолбая придется идти в школу. Куча проблем, а тут ещё эти…

– Разрешите подойти мне и прокурору? – снова подал голос адвокат, по пухлой щеке скатилась капелька пота.

– Я-то причём? – буркнул прокурор, напоминающий циркового медведя на которого напялили синюю униформу.

– Подойдите, даю вам пять минут, – проговорил судья.

Женщина-судья хрустнула суставами пальцев, у неё скривилось лицо – ведь ещё нужно успеть в магазин и приготовить ужин. Судья по правую руку взглянул на подошедших людей усталыми глазами, безразличный ко всему происходящему. Адвокат начал говорить вполголоса, зал притих. Медведеподобный прокурор даже привстал на цыпочки, чтобы лучше слышать толстенького человечка. Начищенные до блеска ботинки подрагивали.

Боец толкнул Фару под бок, но тот и сам вытянул шею. Если бы он мог шевелить ушами, то заставил бы их вращаться не хуже локаторов противовоздушной обороны. Даже хорошенькая секретарша напряженно прислушивалась к тихому говорку адвоката. Женщина-судья склонилась, так же подался и правый судья. Глаза представителей Фемиды удивленно расширились, не осталось и следа от недавней скуки.

Что там? О чем он говорит? Фара только сейчас заметил, что прикусил губу.

– Нет! – грохнул прокурор. – Я на такое не согласен!

Зал вздрогнул от неожиданности, даже у невозмутимого охранника звякнула связка ключей. Ключи сейчас больше атрибут и дань традиции, чем необходимость – замки в большинстве своём открывались от прикосновения чипа на металлическом навершии. Но звякают так же звонко. Мало кто взглянул на охранника, всё внимание устремлено к группе людей, которые решают – сколько ещё секунд проживут два молодых человека. Два преступника.

Адвокат продолжал еле слышно говорить.

– Это бесчеловечно, – выдохнула женщина-судья, её тонкие губы задрожали. – Я не думаю, что это выход. Лучше сразу…

Адвокат продолжал бормотать и бормотать, пока седовласый судья не остановил его потоки красноречия.

– Вам нужно узнать у подсудимых о согласии на проект. Если они предпочтут его смертной казни, то это будет их добрая воля.

– Мы согласны! – сорвалось с губ Игоря.

– На что мы согласны, придурок? – шикнул в его сторону Боец.

– Согласны ещё немного пожить. Не, ну в натуре, я согласен! – ответил Фара, а сам мысленно двинул себе в лоб – и правда, нужно было узнать сперва на что согласился.

– Что же, – проговорил судья, – если подсудимые согласны послужить на благо общества…

– Согласны! Мы послужим! – вновь выкрикнул Игорь. Эти слова вырвались против воли.

– Заткнись, мля, дай ему договорить! – прошипел Боец и больно стиснул локоть соратника.

– Если у моих коллег нет нареканий, – двое судей покачали головами, – и нет возражений у прокурора, – крупный мужчина пожал плечами, – тогда решением суда Российской федерации подсудимым смертный приговор заменяется участием в проекте «П». С учетом тяжести преступлений срок определяется двухсотлетним содержанием.

Зал ахнул. Адвокат радостно улыбнулся – всё-таки смог стащить ребят с электрического стула; у прокурора был такой скучающий вид, что если бы не зрители, то он запросто поковырялся бы в носу; седой судья шарахнул молотком по плашке и закрыл папку с бумагами; у женщины-судьи вырвалась слезинка. В зале зашептались. Люди не знали – сочувствовать смертникам или радоваться за подаренный шанс начать новую жизнь.

Никто не видел, как снаружи здания заместитель старухи с косой поднялся со ступенек и затушил окурок. Если гора не идет к Магомету… Мужчина поспешил в другое место.

– Охренеть! – сплюнул Боец и отвесил Фаре затрещину такой силы, что тот ударился о решетку и едва не пролетел головой между прутьями.

– Да я же хотел как лучше! – огрызнулся Игорь Теплов по кличке Фара.

– А получилось как всегда! – прошипел Анатолий Бойцов по кличке Боец. – Вот отхватят у тебя конец и будешь сидя ссать.

– Уведите подсудимых! – скомандовал седовласый судья. – Судебное дело закрыто.

Мордатый охранник повернул ключ до конца, скомандовал молодым людям отвернуться и завести руки назад. Холодные кольца наручников сдавили запястья. Боец прожигал взглядом спину Фары.

– Всем встать! Суд идет! – пристав снова рявкнул так, что присутствующие невольно вздрогнули.

Три человека в мантиях поднялись со своих мест и неторопливо проследовали в боковую дверь. Красная панель скрыла вершителей человеческих судеб, и люди в зале почувствовали небольшое облегчение. Сегодня осудили не их.

Возбужденный гул зала остался позади. Ребят вывели в тесное помещение. Три древних скамьи, пара железных дверей, поцарапанный линолеум, темные панели на стенах – вот и всё убранство комнаты ожидания. Охранник сел на скамью напротив, шокер положил на колени. Вилочкой по направлению к заключенным.

– Ты знаешь что-нибудь об этом проекте? – спросил Игорь у Бойца.

Анатолий тряхнул головой, словно откинул дурные мысли и повернулся к Фаре. В глазах застыла решимость идти до конца, упрямая складка пролегла у рта, а нижняя челюсть немного выдвинулась вперед.

– Слышал, что это типа холодильника. Кладут туда человечка, а потом отрезают кусочки по мере надобности. Богатенькие уроды теряют руки-ноги, а нормальные пацаны должны страдать и отдавать им свои грабли и говноступы. Ладно, расслабься. Может и пронесет! Не ссы – прорвемся, всё же лучше, чем так, – Боец склонил голову набок и высунул язык, пародируя повешенного.

– А через двести лет выпьем всё, что горит и оттрахаем всё, что движется. Загуляем так… – Фара запнулся, подбирая слова. – Словно двести лет не трахались и не бухали!

Охранник смотрел на них так же эмоционально, как может наблюдать видеокамера в супермаркете. Минуты текли долго и нудно, пока из двери на улицу не показалась голова ещё одного надзирателя и не прозвучала команда выходить.

Молодые ребята вышли и, может в последний раз, взглянули на солнце. Грудь холодила мысль о будущем – оно будет лучше смертной казни или хуже? По небу носились быстрокрылые ласточки, теплый июньский день пах жизнью, радостью и бензиновой гарью. Боец вдохнул вольного воздуха, прежде чем сесть в полицейский фургон. Он знал, что возможно этого больше не удастся сделать никогда.

Немного истории

Вы думаете, что знаете о боли? Да что вы о ней знаете? Кто-то из родных и близких уходил и это больно? Да, но со временем это проходит… Болят суставы и ломит кости? Примите кокаин, и вы забудете о боли. Ах, не употребляете? Тогда намажьтесь чем-нибудь – обезболивающего дерьма навалом. Царапина, рана, инвалидность? Примите таблеточку и забудьтесь.

Вы ничего не знаете о боли, если не побывали в криогене. Пусть врачи льют мочу в уши, что это безболезненно и ничуть не страшно – они-то сами помирают обыкновенной смертью и не замораживаются в холодильных камерах, чтобы не ждать побудки. Они-то знают, что в криогенной камере человек не спит… Да-да, не нужно делать такие удивленные глаза и тыкать листки с данными – Игорь Теплов знал об этом не понаслышке. Он успел о многом подумать. Да почти обо всем на свете…

Вот это и есть настоящая боль – быть заключенным в одном месте и не иметь возможности выбраться. Многие люди сами себя заключают в кольцо «дом-работа-дом». Прячутся в раковинку, удобную и мягкую. Наплевать – что там происходит снаружи, главное, что в раковине всё хорошо. Люди наслаждаются иллюзией порядка и стабильности…

Жируют, пока не приходят подобные "Северным волкам".

Куда деваются надменные взгляды, типа «я учился, я заработал, я всё сам»? Всем известно, что эти «я сам» на самом-то деле результат долгой и кропотливой работы родителей, которые вкладывают в детей всю душу и надеются, что отпрыски не сдадут их в дом престарелых.

Куда уходит презрительная ухмылка с накачанных ботоксом губ, когда «волки» появляются на пороге? Откуда появляется страх в дорогих линзах, когда платье разрывается на груди? Каждый отвечает за свои поступки. Рано или поздно приходится платить и пусть смилостивится тот, кто давным-давно обосновался на небесах.

Они не Робин Гуды, не благородное отребье. Они – дети своего времени. Плохого или хорошего времени – об этом рассудят потомки. Пусть будущим поколениям власти снова вешают лапшу на уши, что раньше было хуже, а сейчас нормально, но нужно чуть-чуть потерпеть.

«Северные волки» не хотели терпеть!!! Они свободные звери!

И они знали, что последует за такой свободой. Но не знали, что так быстро…

Вы хотите, чтобы Игорь рассказал о себе, о нищем детдоме и строгих воспитателях? Хотите, чтобы начал вызывать сочувствие, мол, «не я такой, а жизнь такая»? Обломайтесь. Ничем таким он не намерен заниматься. Да и не детдомовский он. Обычная семья, среднестатистическая, с двумя детьми и бабушкой на другом конце города. Пока отец не разбился в автокатастрофе, и мать не привела «папашезаменителя».

Среднестатистическая семья развалилась за семь лет. За семь лет, в ходе которых Игорь вставал на защиту матери, а сестренка пряталась под столом и дико орала. Да, получал крепко и ходил с долгосходящими синяками. Терпел и глотал слезы. Среднестатистические слезы среднестатистического ребенка. Надоело это слово. Скажу последний раз – «среднестатистический» и сам черт не заставит больше вставить его в текст.

– Гошенька-а-а, – выла мать, когда под голубым глазом разливался цвет спелой малины. – Не рассказы-ывай никому, скажи, что у-упал с лестницы.

Сколько раз в жизни упадет человек, если он не каскадер? Игорь превысил норму в несколько десятков раз – и это за семь лет! Может, мать и любила отчима, это вечно полупьяное животное, а может, боялась остаться одна… Терпела и прощала… Но спустя семь лет Игорь не выдержал. Нож легко вошел в рыхлое тело, а Игорь в очередной раз «упал с лестницы».

  Повезло – избавил мать с сестренкой от тирана. Не повезло – попал в воспитательную колонию.

  Жалко? Да плевать Игорь хотел на вашу жалость, ему и без неё хорошо. Лучше кого-нибудь другого пожалейте, более достойного. Котенка слепого или собачку одноногую.

То, что из школы пришла характеристика как на неуравновешенного идиота, сыграло Теплову на руку. Игорь знал, что он вовсе не дебил, а на уроках не успевал из-за того, что дома скандалили и ругались. Да, над его неряшливым видом смеялись одноклассники. Недолго смеялись… пока их зубы не оказывались на заплеванном полу туалета. И даже когда напали вчетвером, Игорь не отступил. Некуда отступать.

Вы знаете, куда засунуть свою жалость. Это хорошая школа жизни, и она пригодилась Игорю в колонии. Где его и заметил Боец.

Есть люди, которые не нравятся с первого взгляда, таким подмывает без раздумий заехать в дыню, обругать последними словами. Вот таким же человеком и предстал Теплов в новом месте обитания. Его невзлюбили с первого шага по давно некрашеным дощатым полам колонии. Он «чужой», он волчонок, он злобный дебил…

После очередного нападения троих воспитанников с целью «вдолбить немного разума», Игорь сплевывал и смывал кровь в туалете. Боль утихала при воспоминании о лежащих без сознания «учителях». Тогда-то и зашел Анатолий Бойцов. Боец. Повезло же родиться с такой фамилией и получить такое погоняло. А у Игоря что – «Теплый», или же из-за постоянных синяков – «Фара».

– Ты как?

– Ты ссать шел? Вот и вали, не хер соваться не в свое дело.

– Ладно, не залупайся. Я не враг тебе, – протянул руку темноволосый парень.

Игорь сначала не понял, что в руке у парня какая-то тряпка, но потом узнал в этой тряпке полотенце. Личное. Вафельное, но личное. Такое не доверяют другим, во избежание переноса кожных заболеваний. Полотенцем Фары давно уже подтерся один из лежавших на полу, но тот своё получил. Теплов взял полотенце и нехотя пожал протянутую руку.

Заморозка

Молодые люди покачивались в автозаке. Трое охранников угрюмо молчали по другую сторону решетки. Для них это ежедневная работа – сопровождать людей к месту наказания. Хароны земной тверди, перевозчики душ. Лица красные, осоловевшие от жары, всем троим здорово за тридцать. Судя по загорелой, обветренной коже, которая у воротника переходит в белый цвет, все трое заядлые рыбаки. Может, поэтому сейчас молчали, уставившись в никуда? Будто смотрели на солнечных зайчиков, скачущих по водной ряби, и ждали заветного нырка поплавка.

Заключенные тоже не отличались болтливостью. Каждый думал о своём. В железном фургоне жарко, как в финской сауне, пот струйками стекал по спине, выступал на лбу и обжигал шею. Пахло рвотой, запах хлорки раздражал слизистую, бензиновые ароматы довершали ароматы неволи. Игорь то и дело утирался, сосульки слипшихся волос неприятно щекотали кожу. Анатолий откинулся назад и на выбоинах бился затылком о металлическую стенку фургона.

Люминесцентные лампы моргали светом на замызганные скамьи, на второй доске справа нацарапана надпись: «Здесь ехали свободные люди!» Игорь задумчиво водил по буквам пальцем. Что будет дальше? Судьба свиной головы, которая печально смотрит из морозильной камеры и ждет, когда её разделают на куски?

Здесь ехали свободные люди!

– Ай сссс… Ну и вляпались же мы! По самое не хочу, – выругался Боец, когда на крупной яме основательно приложился затылком.

Игорь вздрогнул, вырвался из тягостных дум. Зеленоватые рыбьи глаза уставились на сидевшего напарника. Тот смотрел в ответ тяжело и мрачно. Так, бывало, глядел напившийся отчим, перед тем, как Игорь начинал своё «падение с лестницы». Фара поежился от едкого воспоминания, передернул плечами – в душном фургоне повеяло холодком.

– Чего ты очкуешь? Может, всё обойдется?

– С нашей-то прухой? Да только уши на свободу и выползут! – ответил Анатолий и потер рукой зудящий затылок. Больше он не рисковал прислоняться.

Мысли Игоря были заняты другим, они ворочались тяжеленными китовыми тушами на мелководье, словно уже подверглись криогенной обработке. Однако среди огромных мрачных дум мерцала ленточка светлой мысли.

– Зато мы живы.

Трое полицейских подняли головы и прислушались к разговору. Вяло, инфантильно, без интереса. Скорее по выработанной привычке, чем из любопытства. Надзиратели выполняли свою работу, не больше и не меньше. Всего лишь нудная работа, такая же, как у слесаря, который несет из магазина прокладку на финский кран. По заданному маршруту они ехали впервые, но никаких происшествий по дороге не ожидалось. Слишком уж мелкие карасики попались, хоть и злые, как пираньи. Рыба крупнее как всегда осталась плавать на свободе.

– Смотри, уже уши греют, может, поугораем напоследок? – одними губами прошептал Анатолий.

Игорь украдкой бросил взгляд на охранников и подмигнул.

– Эх, а заначка-то медным тазом накрылась. Вот же блин, досада какая, а я почти на квартиру накопил, – пожаловался Боец Игорю так громко, что уши у охранников дернулись и напряглись.

– Да ладно, потом выйдем и проценты снимем. Садимся бомжами, а выйдем богачами, – поддержал Фара.

Нет, не до развлечений как-то. Не задевал развод охранников. Да и ребятам думалось о другом. Охранники покивали головами, ухмыльнулись друг другу. Сразу видно, что калачи тертые и не впервой выслушивать подобные откровения.

– Да ну, злые вы, уйду я от вас, – махнул рукой Боец и отвернулся к стене. Минуту поизучал её и повернулся обратно. – Дайте сигарету, что ли?

Охранник с мясистым носом повернулся к заключенному и, лениво растягивая слова, пробурчал:

– Миндзрав уже запарился предупреждать, что курение вредит вашему здоровью!

Двое других охранников хохотнули. Один из них, с соломенными волосами и набухшей нижней губой, не смог удержаться от демонстрации отсутствия чувства юмора.

– Хосподам нужно, чтобы вы были как можно здоровее, так что поберехите ваши лехкие для какого-нибудь старпера.

– Жлобы, – сплюнул Фара, и вязкая ниточка слюны протянулась от шлепка на полу до пересохших губ.

–Хамье. Может, поучить их напоследок? – снова подал голос охранник с соломенными волосами, глядя, как утирается Игорь.

«Мясистый нос» презрительно хмыкнул и кивнул. Его лицо выражало крайнюю степень апатии к этой несовершенной жизни. Ему бы сейчас на Шабровский пруд, закинуть удочку, послушать комариный писк и далекое печальное кукование, да выловить пару подлещиков на жареху… А приходится по жаре сопровождать недомерков к месту их будущего пребывания. Эх, жисть-жистянка.

– Не нужно сильно мять, вдруг там не принимают «некондицию», – он протянул ключи охраннику с соломенными волосами.

Дань традиции – ключи. Никак не могут отвыкнуть от шаблонов и устоявшихся штампов – если есть дверь, то должен быть ключ. Если есть охранник, то должен быть заключенный. Если заключенный позволяет себе вольности, то он «падает с лестницы».

Здесь ехали свободные люди!

Били вяло, так же как и жили, как работали, поэтому ни Боец, ни Фара особенно не пострадали. Разбитый нос, ссадина на щеке и синяки на ребрах – вот весь результат учебы. Охранники мешали друг другу, размеры помещения не давали пространства для молодецкого замаха. Заключенные только прикрывали головы.

Мужчины вышли обратно и сели на места. Хлопнула дверь. Прозвенела дань традиции. Дальше ехали в полнейшей тишине, желание зубоскалить и поддразнивать пропало начисто. Ребята вновь погрузились в невеселые думы, а Игорь потрогал языком шатающийся зуб.

Дорога продолжала стелиться под колеса фургона неровным полотном, так же покачивало и не хватало воздуха. Дорога долгая, но заключенные мечтали, чтобы она никогда не заканчивалась. Уж лучше так, в душном фургоне, с ударами охранников, зато живые, чем в криогене ждать пока кому-нибудь из богатеев понадобится новая рука. Лучше? На тот момент Игорю казалось, что так и в самом деле лучше. Неизвестность будущего всегда страшит, а тут и будущее представляется самым мрачным…

Фургон взвизгнул тормозными колодками, словно пожаловался на трудную работу. Три надзирателя дождались, пока снаружи откроют дверь, и «мясистый нос» выпрыгнул наружу. Двое остальных, после  окрика: «Давай!», скомандовали заключенным выходить по одному. На выходе стальные обручи наручников вновь обхватили запястья, жесткие ребра впились в кожу. Под ноги кинулась пыльная земля.

Анатолий и Игорь оказались перед массивными металлическими воротами. За ними возвышалось серое непримечательное здание, какие тысячами толкутся на предприятиях и заводах. Направо и налево тянулись такие же безликие коробки, не предназначенные для жилья. До половины их скрывал высокий забор, способный без труда выдержать встречу с танком, летящим на полной скорости. По верху белого забора щедрой рукой навиты кружева колючей проволоки.

Тягостное зрелище, ещё более тягостное, чем трехэтажное здание. Мрачные стены, окна-бойницы под самой крышей, у металлических ворот застыли двое охранников с новенькими «Калашами». Рожи дубовые, как у Шварценеггера из фильма «Терминатор», да и по фигуре мало чем уступали основателю конкурса «Арнольд Классик».

И тишина… Даже птиц не слышно, хоть какой бы полудохлый ворон каркнул… Гробовая тишь, как на заброшенном кладбище зимой.

– Куда же нас занесло? – поинтересовался Игорь.

– В нашу новую квартиру. Чур, я занимаю место у окна, – вяло пошутил Анатолий.

Сдвоенный толчок в спины, скорее удар, а не толчок, заставил ребят шагнуть к воротам. Анатолий обернулся:

– Мразь, ещё раз толкнешь, я…

Договорить он не успел, кулак «мясистого носа» воткнулся ему в губы, словно хотел затолкнуть слова вглубь глотки. Боец скривился от боли и прыгнул на охранника. Широкий лоб въехал в ненавистную рожу, в нос, в презрительно искривленные губы. В стороны веером брызнули капли крови, шлепнулись на листы подорожника и скатились грязными шариками на землю. Толстый надзиратель отшатнулся и непременно рухнул бы на землю мешком с удобрениями, если бы коллеги не поддержали.

Охранники у ворот не шелохнулись, словно их совершенно не интересовала судьба надзирателя. «Живые ли они?» – пронеслась мысль в голове Игоря.

– Шшшука, да я тебя шейшаш, – вместе со словами вылетели осколки прокуренных зубов и алая слюна.

Анатолий набычился, на лбу выступила кровь из ссадины, капля протянулась по переносице. Он смотрел, как обладатель большого носа отстегнул от пояса «ухват» и крутанул регулятор мощности. Красная черточка остановилась на пределе – от получения заряда такой силы были зафиксированы случаи смертельного исхода. Боец скривил разбитые губы – какая разница, где погибать? Либо за забором разделают, как корову на скотобойне, либо умрет здесь, на улице, на относительно свежем воздухе.

– Остановитесь! – прозвучал в воздухе властный голос.

Надзиратель нехотя опустил шокер. Анатолий обернулся, чтобы встретиться взглядом с пожилым человеком в белом халате. Он ожидал увидеть кого-либо из киношных героев, типа сумасшедшего ученого со стрижкой под Эйнштейна, но никак не седовласого академика из старых советских фильмов про космос. Фигура мужчины не расплылась, как у сидячих работников, которые заменили работу тела на работу мозга. Холодные светло-голубые глаза прирожденного убийцы осмотрели заключенных, словно двух жертвенных баранов, привезенных на Курбан-байрам. Игорь поежился от чувства, что его окатили холодной водой после выхода из жаркой сауны, рот моментально наполнился вязкой слюной. Вот он, их будущий Виктор Франкенштейн.