Новеллы. Первый том

© Алексей Тенчой, 2021

ISBN 978-5-0053-2371-2 (т. 1)

ISBN 978-5-0053-2370-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЩЕМИЛОВ

Ты прости, что мы поспешили

Не друг с другом жить этой судьбою

Я не стану спорить с Тобою,

Столько боли и столько ада,

Столько сделано было не так,

Но с любовью любые яды —

Лишь пустяк, всего лишь пустяк.

Коль мы прожили свою боль

Так давай же больше не будем

Ни хранить её где-то с собой,

Ни нести её дальше людям.

Жизнь в любви она очень проста —

Если, друг, сейчас просто любит,

Доверяй, и любви красота никого никогда не погубит.

Не привяжет и не скуёт,

Но родит великое чудо.

Кто-то в мире его зовёт Мудрецом,

Святым, кто-то – Буддой.

Если вместе вы по любви,

То желания будут взаимны,

Если любишь, просто живи,

И неважно, какое имя.

И неважно ни что ты видел,

Ни с кем спал ты, ни что ты делал,

ни как обидел, ни когда ты куда пропал…

Если любишь, любое слово, окрыляя,

Возносит в выси.

Если любишь, то все здоровы,

А молитвами были и письма.

Ни о чем больше не сожалею,

Ни о чем теперь не скорблю.

Не болела и не болею,

Не печалюсь и просто люблю.

По планете во всей своей красе шагало лето 1929 года. В Оренбурге стояла изнуряющая тридцатиградусная жара. Настоящее пекло: на дорогу невозможно встать не то что босой ногой, но и через подошву обуви припекало ступню.

Окна центральной городской больницы были распахнуты настежь, и белые занавески висели в них как знамена: тихо, ровно, без малейшего колыхания. Ни ветерочка, ни самого малейшего дуновения, только палящие лучи полуденного солнца обжигали редких прохожих, которые спешили поскорее спрятаться в тени. Но она тоже не слишком спасала, воздух прогрелся до такой степени, что сушил, даже обжигал гортань.

Ксения Никольская вышла из ворот больницы, где она работала медицинской сестрой. Высокая, стройная и звонкая, с длинной туго заплетенной русой косой и в летящем платье, Ксения, удивительная красавица, неторопливо плыла по улице. Она думала о вчерашнем дне, многократно прокручивая произошедшие события и немного посмеиваясь над собой – мысли ее сейчас напоминали мелодию патефонной пластинки, которая обрывается в середине и повторяется из-за испорченной иголки. А причина ее смятения – в том, что Ксения получила предложение руки и сердца. И она не знала, стоит ли выходить замуж за человека, посватавшегося к ней?

В январе этого года ей исполнилось тридцать лет. Казалось бы, ей давно пора обзавестись семьей и детьми, но у Ксении с этим вопросом все как-то затянулось. Сначала революция помешала устроить женское счастье, потом гражданская война, потом – голод, учеба и работа. Да и если честно, то она еще не встретила мужчину, которого захотела бы назвать мужем. Никто из знакомых мужчин не вызвал в ее сердце волнения, не было ощущения того единственного, которому можно без толики сомнений отдать всю себя без остатка.

Сейчас главной в ее жизни была работа. Ксения посвящала ей все время, хотя думала, что ничего особо сложного в работе нет, она казалась лёгкой. Ксения была уверена, что ей необходимы и знания о врачевании, и доброе отзывчивое на чужую боль сердце, и руки, способные безболезненно сменить повязку, и сострадание к больному. Пожилые медсестры научили, что в арсенале медсестры важно иметь терпение, умение выслушать больного, успокоить, сказать вовремя теплое слово, которое излечивает не хуже любого медицинского препарата, может, даже и действеннее будет. Ведь от передозировки добра больные не испытывают побочных эффектов, а наоборот, словно приняв пилюлю, идут в ускоренном темпе на поправку. В ответ на доброту девушки пациенты отвечали благодарностью, выздоравливая достаточно быстро, и коллеги удивлялись и ценили ее профессионализм и легкую руку.

Ксения добежала до дома по раскаленной от зноя улице, не замечая жары. Ее ждал дед, который по выражению лица внучки понял, что произошло нечто важное во время ее дежурства, но с расспросами не торопил. Они пообедали нехитрым супом. Разливая чай по чашкам, Ксения не выдержала – рассказала, что к ней сватались.

– Помнишь, несколько лет тому назад был такой Васька Щемилов? – спросила она.

– Неказистый такой парень без роду, без племени? До революции был наёмным крестьянином? Гопником? – уточнил дед.

– А сейчас стал комсомольским активистом, возглавил ячейку в объединённом государственном политическом управлении.

– И что ты ему ответила?

– Ничего. Ничего я ему не обещала.

– Знаешь, внучка, если бы так рано не ушли из жизни родители, то бы ещё лет пять, а то и десять назад, они настояли бы на твоем замужестве, сосватали бы за хорошую партию. Отец нашел бы тысячи аргументов тому, что женщина не должна жить одна.

– Я не одна живу. Я с тобой.

– В том-то и дело, что я старый, могу умереть. А тебе муж нужен! – серьезно высказался дед.

Ксения приобняла его, поцеловала в колючую щеку.

– Живи, пожалуйста, долго! – она собрала со стола посуду.

Пока ее мыла, думала: хорошо, что такие разговоры с дедом нечасты. Он в силу своего воспитания не вмешивался в ее личную жизнь, не говорил, как это принято в других семьях, что она засиделась в девках. Он позволял ей жить своим умом, и Ксения делала все так, как считала более удобным для себя. Конечно, родители не позволили бы ей ни работать медсестрой, ни жить в одиночестве. Если были бы живы, они бы давно организовали ей замужество. При мысли о родителях Ксения вздохнула. Пётр Григорьевич, в чине полковника артиллерии, погиб в Первую мировую войну. Дома перестали получать письма с фронта и могли предположить, что случилась непоправимая беда, но надеялись на лучшее – на то, что он находится в военном госпитале. Вернувшийся с фронта однополчанин поведал историю его гибели. Мать все равно не верила, плакала и ждала, в надежде смотрела в окно, но никто не приходил. Тремя годами позже тиф, гуляющий по стране, погубил Лидию Николаевну, но даже если бы ни этот забирающий человеческие души недуг, мама Ксении все равно была обречена на раннюю смерть. Она, казалось, добровольно приговорила себя, изведя горем по умершему мужу – единственному мужчине в ее жизни, и это горе оказалось несовместимым с ее существованием в бренном мире. С каждым днем земля все больше уходила из-под ног Лидии Николаевны, но она ничего не желала получать от своей женской доли, как только выпросить у неба смерти. Сникнув духом и потеряв аппетит, она вся высохла. Смерть не заставила долго ждать, небо услышало стенания Лидии Николаевны, послав ей неизлечимый недуг. Тот осенний день навсегда врезался в память Ксении: промозглый, серый, наполненный тяжестью грузных туч и ее слезами, которые текли сами собой по щекам, и она никак не могла их выплакать. Хмурая унылая осень, с грязью и слякотью, пришла внезапно и холодными моросящими дождями словно просочилась сквозь синеву глаз юной девушки. Она плакала не только из-за смерти мамы, но еще от того, что вдруг ей стало страшно и одиноко. Горе обрушилось внезапно, и девушка не хотела верить в происходящее. Ей казалось, что все вокруг – ужасный сон, нужно постараться проснутся, и кошмар закончится, мама снова будет жива. Но сон не прекращался. В подтверждение реальности противно скрипели колеса телеги, на которой, утопая в соломенной подстилке, лежал простой гроб, сколоченный дедом на скорую руку из необструганных досок. Ксения, понурив голову, сидела на телеге, свесив ноги, рядом находился дед, который зажал в крупном кулаке вожжи – так же крепко, как и навалившиеся на плечи эмоции. Дед даже не подгонял лошадь, перебирающую тонущими в размытой жиже дороги ногами. Кобыла, траурно опустив голову, покорно брела к погосту и тянула за собой тяжелую ношу.

Ксения беззащитно, по-детски прижавшись к деду, горько плакала, хотя еще толком не осознавала происходящего. Она знала, что сейчас гроб с телом ее мамы зароют в землю, а этого девичий разум принять никак не соглашался. Разум также не понимал того, почему вдруг умирает человек, если его руки, ноги, голова находятся на месте, что убивает его, почему вдруг душа покидает тело?

– Дедушка? – спросила она, вытирая слезу со щеки и дернув его за рукав. – А может, мама просто спит, ну никак не укладывается в голове, что человек может умереть?

Григорий Акимович словно очнулся, внимательно посмотрел на внезапно повзрослевшую девушку, дал ей носовой платок, поправил черную шаль, сползшую с русой головы, и, обняв за хрупкие плечи, крепко прижал дрожащую от страха и сырости Ксению к своему сильному плечу.

– Ну-ну, внучка, мы еще с тобой заживем, вот увидишь, заживем!

Так и сложилось, что забота о жизни сиротки выпала вдовому деду – крепкому, жилистому и еще полному для своих лет здоровья, физических и моральных сил – Григорию Акимовичу Никольскому, отцу отца Ксении. Он и теперь, хоть уже и пожилой, но по-прежнему добрый и улыбчивый, был всегда рядом как единственный родной человек в ее жизни, не бросивший сироту. Нельзя сказать, что дед требовал от внучки много заботы о себе. Все в их небольшом доме было отлажено, они поделили обязанности и в оставшееся от забот время успевали помогать друг другу.

Ксения происходила из старинного дворянского рода Никольских, известного своими заслугами ещё со времён Екатерины Великой. Все в ней выдавало происхождение – осанка, стать, походка, манеры поведения, хорошая грамотная речь, самоотверженность и упорство. Несмотря на смутные времена, мать постаралась, чтобы дочь получила прекрасное образование, она заставляла девочку учить французский и немецкий; дома стояло фортепьяно – Ксения превосходно пела и играла. После революции семья бежала из Петербурга. Они обосновались у няни их матери в небольшом деревянном домике в Оренбурге. Няня вскоре умерла, а дом остался Никольским вместе с хозяйством и тем самым кабинетным фортепьяно, что переехало в Оренбург вместе с ними. Так они смогли выжить, сажая картошку, ухаживая за свиньями и козами.

И теперь, в очередной раз получив от Васьки предложение руки и сердца, Ксения задумалась: как быть? Говорят, что снаряд дважды в одну воронку не попадает, а вот жизнь преподносит сюрпризы и повторяет ситуацию, давая возможность пройти ее иным путем.

Причин не отказывать Ваське сразу у Ксении было много. Медсестры в больнице все уши прожужжали о том, что ей надо найти обеспеченного мужа. Хотя Ксения и отшучивалась, когда слышала такие заявления, но доля истины в них имелась. Ведь зарплату медицинским сестрам в больнице все чаще давали продуктами, да и те в основном были по талонам и очень скудного ассортимента, а одежда ее за годы советской власти износилась. Все наряды, которые остались от матери, она перешила уже не раз. Некоторые её сослуживицы умудрялись обменивать продукты на одежду, но у Ксении это не получалось, да и продуктов не было столько, чтобы от них легко избавляться без ущерба даже для маленькой семьи. Васька же теперь сильно поднялся по служебной лесенке и имел хороший денежный оклад.

Мысль о замужестве все чаще мучила сомнениями. Правда, кавалер не казался Ксении подходящей кандидатурой. Он проигрывал ей как в физических данных, так и в интеллектуальном развитии, она это с грустью понимала.

Время шло, и лето находилось у своей последней черты, именуемой в народе «бабьим». А Василий был настойчив, он приходил к ней на работу, встречал ненароком на улице и однажды, не совладав с собой, в вечерних сумерках, когда Ксения поздно возвращалась домой с дежурства, он как призрак вынырнул из темноты, прижал ее к забору, начал насильно целовать. Она пыталась отбиваться.

– Ты же сама хочешь, – шептал он на ухо. – И ты все равно будешь моей.

Ксения продолжала сопротивляться и кое-как вырвавшись из его цепких рук, быстро убежала.

Дома она обнаружила на своём столе цветы. Астры, расправив тонкие лепестки словно иголки, стояли в хрустальной вазе.

– Откуда это? – спросила она у деда.

– Васька, ухажер твой принёс, – как-то безрадостно и обреченно ответил старик. – Частенько он захаживать стал. Настойчивый парень, от таких, как он, если привяжутся, не отделаешься.

Ксения ещё раз посмотрела на цветы и обреченно спросила:

– Дедушка, ну хоть ты подскажи, научи свою внучку уму разуму, как мне быть с ним?

– Не знаю, дочка, – ответил старик, разводя руками.

– Деда, а ты мне родня или не родня? – лукаво спросила Ксения. – К кому, если ни к тебе я должна обратиться за советом?

– Родня, – подтвердил Григорий Акимович. – Еще какая родня, ближе не сыщешь, только вот в делах любовных я приотстал, все недосуг мне было до женщин, да ты и сама знаешь.

– Ну, так ты хоть мнение свое скажи, что ты о нём думаешь?

Дед изобразил на лице грусть и страдание, мол, «не мучай меня!», и тихо произнёс:

– Ничего хорошего я о нем не думаю, но умом понимаю, что тебе нужно женское счастье.

– Дед, но ведь счастье, это когда есть любовь!?

– Да, только где ее здесь искать?

Ксения замолчала, и дед, как бы оправдываясь, посоветовал:

– А ты сходи к гадалке и узнаешь, как быть!

– Ох, и вредный ты стал, дедушка! Никогда прямо не скажешь!

Ксения обняла его, поцеловала его в щеку. Старик снова развёл руками, пожал плечами и ушел в свою спальню, чтобы избавиться от дальнейших расспросов. Конечно, он понимал, что Васька ей не ровня, и переживал за Ксюшу, но правнуков подержать в своих руках ему действительно хотелось.

Дождавшись воскресного дня, после обеда Ксения и вправду пошла к гадалке.

Цыганка Зухра жила в Форштате, загородном районе Оренбурга. О ней ходили слухи, что верно все предсказывает, и люди меж собой судачили, мол, она будто книгу жизни человека читает: что было, что будет, все точно говорит, даже имена называет. Смотрит в упор на человека и полностью информацию с него считывает.

Ксения шла пешком, радуясь выходному дню, но по дороге с грустью заметила разрушенный храм у окраины города. Она остановилась у развалин, огляделась вокруг и, не увидев рядом людей, перекрестилась. Шла Ксения к цыганскому поселку долго. Зухра жила в маленьком покосившемся деревянном доме с большим огородом, за оградой паслась коза, и, словно дань таборной жизни, на участке стояла яркая кибитка, горел костер, а привязанная к оградке лошадь жевала свежескошенную траву.

Ксению встретил у калитки дряхлеющий пес, который по-старчески хрипло и лениво тявкнул, но усердствовать не стал. Она прошла через сени, неловко присела на лавочку, выставленную под дверью, на которой, шушукаясь, сидели такие же, как она люди, жаждущие заглянуть за завесу тайн будущего. Очередь двигалась медленно, человек выходил из дома молча и лишь жестом руки указывал следующему. Все происходило тихо и очень дисциплинированно. Когда очередь дошла до Ксении, она робко потянула за железную скобу, открыла тяжелую деревянную дверь, обшитую лохмотьями старого ватного одеяла, и ступила через порог. Она вошла в маленькую комнату; все существующие в доме дверные пролеты были глухо закрыты бордовыми бархатными занавесками, которые совсем не сочетались со старыми, сильно пошарканными и почти серыми досками пола.

Пожилая цыганка, сидящая за столом, расположенным прямо напротив входа, окинула Ксению пронзительным взглядом и жестом пригласила войти. Девушка послушно села напротив на деревянный, окрашенный черной масляной краской стул. Она полезла в сумку и выложила на стол гостинцы.

Цыганка посмотрела прямо в ее глаза и сказала:

– Медсестра.

– Да, – подтвердила Ксения. – Я в больнице работаю, а откуда вы знаете?

– Лекарством от тебя за версту пахнет и больницей, ни с чем этот запах не спутать, – ответила Зухра.

– Я… – начала Ксения, но Зухра, поднеся указательный палец к губам, приказала ей замолчать. Встала со своего места и, подойдя со спины, сунула в ее волосы мягкую пухлую ладонь, пошевелила в волосах пальцами.

У Ксении в голове помутилось.

– Сватается?

– Да, – робко ответила Ксения.

– Он не ровня тебе! – покачала головой Зухра. – Далеко не ровня.

– Ровня, не ровня, а мне уже тридцать. Где я в нашем городке себе ровню найду? Тем более, новая власть нас не жалует. А у него хоть деньги есть!

– Так и ты зарабатываешь сама, – сказала Зухра.

Ксения почувствовала себя совсем униженно и неловко, под пристальным взглядом Зухры она съежилась и, словно оправдываясь, продолжила:

– Нам в больнице продукты стали давать вместо денег. Одежда, обувь износились. Дом не на что ремонтировать, дедушка совсем старый стал, случись что, и лечить не на что, только с виду все кажется благополучным, а на самом деле ничего хорошего.

Зухра взяла со стола сало, принесенное Ксенией, повертела его в руке, как бы прикидывая, сколько в нём весу, и произнесла:

– Ладно, сиди тихо, я посмотрю, что тебя ждёт с этим мужчиной.

Ксения достала из сумочки фото Василия, которое неделю назад выпросила у его сестры Галины, сказав, что хочет показать снимок родственникам, потому как Вася уже давно сватается, и пора ему что-то ответить. Сестра дала семейный фотографический портрет, на котором были изображены Вася, Галина и их покойная мать Анастасия Семёновна. Дала с условием, что через день карточка будет возвращена.

– Вот он, – протянула Ксения фото.

– Этого не надо, убери, – прошептала цыганка.

Ксения так же робко сунула снимок обратно в сумочку. Зухра молча зажгла длинную черную свечу и, взяв в руки замусоленную колоду карт, слегка перетасовала ее. Выложив карты рубашкой вверх, в форме большого квадрата, она стала что-то шептать и словно в считалочке тыкать пальцем, открывая те карты, на которых оканчивался счет.

– Ксения! – посмотрела она ей в глаза.

– Да! – кивнула Ксения.

Цыганка снова начала бубнить и продолжила свой странный ритуал по открытию карт.

– Василий!

– Да, – снова подтвердила Ксения.

Зухра взяла с полки толстую книгу, и, пересчитав раскрытые карты, открыла ее на необходимой странице.

– Мать твоя умерла рано, но за дедушку ты зря волнуешься, у него век долгий.

Ксения облегченно вздохнула, и суровое лицо Зухры стало мягче, она улыбнулась и добавила:

– Он еще правнука понянчит.

Потом Зухра перевернула страницу и, уткнувшись в странные знаки, нахмурилась.

– Да, дочка, – покачала головой Зухра. – Кем он работает?

– Комсомольский работник в объединённом государственно-политическом управлении.

– Помучает он тебя. Ну-ка, дай мне его фото.

Ксения снова достала фото Василия.

Разглядывая снимок, Зухра спросила:

– Как его фамилия?

– Щемилов.

– Щемилов, – повторила Зухра.

– Да, Василий Сергеевич Щемилов.

– Знаешь, что такое щемило?

– Нет.

– Это тиски, в которые защемляют что-то.

– Ну и что? – не поняла Ксения намека.

– А то, – пояснила Зухра. – Фамилия – это родовой знак каждого человека, который действует на личность, оказывает влияние на судьбу, формирует характер….

– Как действует? – наивно спросила Ксения.

– Любит он, человек с такой фамилией, защемлять кого-то, мучить, угнетать, самоутверждается он в своей жизни через страдания других людей.

– Он что, и меня будет мучить?

– Непосредственно своими руками тебя он мучить не будет, но, обижая других людей, создавая им неприятные ситуации, злорадствуя и наслаждаясь своим влиянием на них, он будет получать от обиженных людей ответные удары. Иногда они будут в виде проклятий, которые обязательно окажут воздействие на окружающих. В результате в доме будет всё рушиться, домочадцев посетят недуги, и так далее, и тому подобное.

– А дети у нас будут?

Зухра вынула из кармана цветастой юбки другую замусоленную колоду карт. Вручила её Ксении и сказала:

– Перемешай, думай о нем, о себе, правой рукой сними сверху. И отдай колоду мне.

На резной стол полетели цветные карты, каких Ксения еще ни разу не видела. На них были изображены дамы, короли, львы, повешенный за ногу человек, опрокидывающаяся башня, другие замысловатые фигуры.

Посмотрев на карты, гадалка сказала:

– Жизнь у тебя очень сильно изменится. Сама не рада будешь. Родишь мальчика после переезда в другой город.

Старуха откинулась на спинку деревянного стула, прикрыла глаза рукой, словно собралась спать, и внезапно закончила предсказание словами:

– Вот всё, что я вижу.

– Все? – переспросила Ксения.

Цыганка помахала рукой, давая понять, что она свободна. Ксения поблагодарила ее и вышла из комнаты.

Домой Ксения также шла пешком, не спеша, машинально перебирая ногами, так как все ее мысли были заняты пророчествами Зухры, и в ушах звучали слова:

– Карты не то, что люди, они не врут, всегда все верно предсказывают.

Ксения пыталась вспомнить каждое слово, оброненное Зухрой, проанализировать и сопоставить предсказания с реальностью, и в голове вихрем крутились противоречивые мысли: «А зачем нужна мне такая судьба, не лучше ли жить одной?» и тут же в противовес всплывала другая, ни менее логичная – «А может, Зухра ошибается? Ведь так, как Вася, на меня никто не смотрит и никогда раньше не смотрел!?» «Если жить одной, значит, остаться бездетной, не узнать радости материнства – а это всё равно, что и не жить вовсе».

Гадание у цыганки не помогло принять решение, наоборот, Ксения запуталась окончательно и теперь не знала, что делать дальше. По дороге домой она, не сдержав нахлынувших эмоций, поплакала, но когда подошла к городу – взяла себя в руки. Воскресенье заканчивалось, а дел еще много, да и дедушка ждал ее дома, а его огорчать она вовсе не хотела.

Через день Василий встретил Ксению у дверей больницы после работы и навязался проводить её домой. Ксения не сильно сопротивлялась, но и не взяла его под руку, которую он галантно предложил ей, а шла рядом как просто знакомая: вроде и давая повод для дальнейших действий, а вроде отказываясь от ухаживаний. Когда они проходили по аллее городского парка мимо цветочного ларька, продавщица стала настойчиво уговаривать кавалера купить своей даме букет, и Василий решил приобрести цветы для возлюбленной и остановился.

Ксения, понимая, что подарки могут поставить ее в зависимость от него, стала активно отказываться:

– Нет-нет, не стоит на меня тратиться, наши отношения не так близки, чтобы дарить мне цветы.

Василий посмотрел на Ксению с ухмылкой и сказал:

– Меня повысили, я теперь при новой должности, начальник Шестого отдела, а ты говоришь о таких мелочах и тем самым ставишь меня в неловкое положение, и… – он немного затянул паузу, раздумывая. – Это тебя ни к чему не обязывает.

Он купил цветы, демонстративно не взял сдачу у продавщицы и преподнёс букет Ксении.

Она растерялась, ведь он сделал не так, как хотела она, но, приняв букет, попросила:

– Вы, Василий, мне, пожалуйста, больше цветы не дарите.

– Почему, Ксения Петровна? Я ведь не просто так погулять с вами, – Василий пристально посмотрел в ее глаза. – Я жениться на вас намерен, и вы об этом отлично знаете. Я очень серьезно настроен создать с вами крепкую семью.

Ксения почувствовала некую неловкость от его пристального взгляда и от уверенности, с которой он говорил.

– Не хочу обнадёживать вас! – тихо произнесла она.

Эти слова не смутили Щемилова, он подставил Ксении свой локоть, и она уже не посмела увернуться от этого жеста, и ее ладонь робко легла на его руку. Они замолчали, Василий будто осторожничал, боясь спугнуть ее, а она автоматически шла рядом, ведомая им, как собачка на поводке. Когда они подошли к дому Ксении, Щемилов крепко обнял ее за талию и попытался поцеловать. Губы его уже приблизились к её губам, прильнули к ним, но в этот момент молодая женщина резко оттолкнула его и одарила хлесткой пощёчиной. Затем она швырнула в него букет цветов и быстро убежала за калитку, скрывшись в своем доме как в убежище. Растерянный Василий остался стоять у ворот и несколько минут, потирая щеку, злобно смотрел в окна дома Никольских. Букет цветов, рассыпавшись, лежал у его ног, а щека горела.

На следующий день утром, не успела Ксения заступить на смену в больнице, ее вызвала к телефону старшая медсестра Клавдия Николаевна и сказала:

– Кто-то из ОГПУ вас спрашивает.

Ксения взяла трубку и услышала голос Василия:

– Ксения Петровна! Приглашаю вас сегодня…, – начал говорить он.

– Зачем вы звоните мне на работу? – резко перебила Ксения.

– Затем, чтобы в вашей больнице знали, что у вас есть надежный друг, который работает в ОГПУ.

– Теперь узнали. Больше не звоните, пожалуйста, сюда. И вообще, – слегка повысила Ксения голос. – Оставьте меня в покое!

– А вы мне, Ксения Петровна, не грубите, а то ведь я тоже могу ответить взаимностью и больно сделать.

– И что же вы сделаете?

– Посадить, скажем, можно кое-кого. К примеру, Григория Акимовича за то, что он в церковном хоре поёт.

Ксения опешила от такого вероломного заявления ухажера. Она побледнела и, не найдя ответа, опустила телефонную трубку на рычаг аппарата. После чего присела на табуретку, которая стояла рядом со столиком, и попыталась навести порядок в мыслях, выстраивая происходящие события в единую логическую цепочку. Но сделать это у Ксении не получилось, так как ей внезапно стало тяжело дышать, и мир стремительно завертелся вокруг.

Клавдия Николаевна не успела уйти далеко и увидела, что Ксения получила какое-то неприятное известие и побледнела. Она вернулась к своей коллеге, заботливо налила из графина в стакан воды и подала ей.

– Тебе плохо? – участливо спросила старшая медсестра и, не дожидаясь ответа, брызнула Ксении в лицо холодной водой.

– Родственник звонил, – соврала она. – Дедушке плохо, можно я домой хоть на полдня пойду?

– Что же, конечно идите, берегите себя и дедушку, Ксения Петровна.

Ксения быстро сняла медицинский халат, накинула на голову легкий газовый платочек и направилась домой. На улице в тени деревьев дышать стало легче, хотя все равно было очень страшно. Ужас от сказанных Василием слов все больше заползал в ее душу, и она, не помня себя от тревоги за дедушку, сначала ускорила шаг, а потом побежала. В ее голове громко звучали злобные слова: «Посадить… Григория Акимовича за то, что он в церковном хоре поёт».

Дома она залетела в свою комнату, прямо в одежде упала на кровать и разрыдалась.

На всхлипывания Ксении вышел обеспокоенный дедушка.

– Ну-ну, внученька, что случилась? – спросил он.

Ксения поднялась с кровати и, обняв деда, сказала:

– Давай уедем из города.

Григорий Акимович похлопал ее ладонью по спине.

– Успокойся, для начала объясни, что произошло.

– Обещай, что уедешь! – требовала сквозь слёзы Ксения.

– Давай рассказывай, потом посмотрим, что делать, если обстоятельства будут требовать того, то уедем.

Ксения все подробно пересказала.

– Щемилов проходу не дает и, получив от меня отказ, теперь шантажирует. Он сказал, что тебя посадит за то, что ты набожный очень.

Григорий Акимович хотя и подбадривал внучку, а все же понимал, что Щемилов в силу своего поганого характера действительно может все так обустроить.

– Беги, не беги от этой проблемы, а у Щемилова власть в руках. Он как пес паршивый, следом будет волочиться. Далеко ноги от него не унесешь, и если уж он намерился жениться на тебе, внученька, то любыми путями своего добьется, и самое обидное для меня то, что в силу своей старости я не могу даже дать физический отпор этому наглецу, – вздохнул дедушка.

– Может, уедем? – прижалась Ксения к его плечу.

– Надо решить куда, посчитать, сколько понадобится денег. Затем взять в долг у кого-то… Но всё это решаемые вопросы, а вот будет ли от этого толк?

– Я этого очень хочу, дедушка, в этом городе он мне прохода не даст! – ответила Ксения.

– Так ведь, внученька, он за тобой и в другой город поехать может, у него на то есть возможности.

– Может, дедушка, может, – вздохнула Ксения, осознавая, что ей предстоит пережить, если Василий начнет мотаться за ней по всей стране, но все равно стоит попытаться сделать хоть что-нибудь.

Весь день они обсуждали подробности возможного переезда и трудности, с которыми предстоит столкнуться. Они решили, что лучше всего поехать в Самару, так как там жила двоюродная сестра Григория Акимовича, которая определённо приняла бы на время родственника, да и Ксении там работа найдется, больницы во всех городах есть, да и люди повсюду хворают. Григорий Акимович даже сходил на почту и послал сестре телеграмму.

Через несколько дней ближе к вечеру в дверь их дома постучали. Ксения вышла на порог и увидела Василия с большим букетом гладиолусов. Он встал перед ней на колени и стал простить прощения:

– Я погорячился, клянусь тебе, больше не повторится! Не уйду, пока не простишь!

– Перестань, Василий, – попросила Ксения. – Что за странные драмы ты разыгрываешь? Как ты можешь меня шантажировать жизнью близких людей, а потом просить взаимности? Как ты деду моему в глаза посмотришь? Я ведь ему все рассказала.

Ксения уже хотела развернуться и закрыть дверь, но увидела шагающего к ним деда.

– Тьфу ты, – сплюнул под ноги Георгий Акимович. – Жених нарисовался. Вставай с карачек, пойдем в дом, по-мужски поговорим, с глазу на глаз.

– Дед, мы сами решим…

Василий, быстро сориентировавшись, постарался взять ситуацию в свои руки и, поднимаясь с пола, произнес:

– А вот это, Григорий Акимович, верно. Так правильно будет, все можно решить в спокойном диалоге, выслушав обе стороны, здесь я с вами полностью согласен, – он прошел в дом, держа в руках охапку цветов.

В этот момент заговорило дворянское происхождение Ксении.

– В диалоге? – повернувшись к Василию и гневно сверкнув глазами, возмутилась она. – Ты мне такое наговорил, а теперь диалоги? – ей многое хотелось сказать, но чтобы дед не услышал.

Григорий Акимович повернулся к Василию, взял из его рук букет и передал Ксении.

– Иди, поставь в воду, а мы пока потолкуем.

Они присели за стол, и дед в упор уставился на ухажера.

– Чего ты дуркуешь? Разве по-другому за женщиной ухаживать нельзя?

– Да, все так, – согласился Василий. – Только как иначе, если она бежит от меня?

Вскоре в дверь постучали.

– Дедушка, – заглянула Ксения в комнату. – Почтальон телеграмму принес.

Ксения передала клочок бумаги, где сообщалось, что приезду Григория Акимовича в Самару все будут рады и с нетерпением ждут его. Дед широко улыбнулся.

– Вот видишь, – обратился он к Щемилову. – Мы уже город из-за тебя поменять собрались, меня сестра с радостью ждет.

– Вот и хорошо! – поддержал Василий. – Вы съездите в гости, а у нас с Ксенией появится возможность присмотреться лучше друг к другу, иначе проявить себя, без оглядки на родственников. Ведь может она именно из-за вас замуж не выходит, боится вас без опеки оставить?

Григорий Акимович опешил от такого заявления, но в глубине души он и сам это понимал. Отчасти Щемилов был прав, Ксения действительно находилась в зависимости от старого деда.

– Может и так, – выдохнул дед. – И мне действительно стоит проветриться, съездить к сестре.