Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера

Стилистика, орфография и пунктуация автора частично сохранена

© А. Шерстобитов, 2013

© Книжный мир, 2013

Эпоха в оптическом прицеле

«Киллер номер один» – именно так окрестили следователи Алексея Шерстобитова по прозвищу «Солдат». Десять лет его преступления сотрясали новостные ленты. Все знали о его убийствах, но никто не знал о его существовании. Он был фантомом, гением перевоплощения: десятки паспортов, имен, образов… Его злодеяния приписывались другим, в том числе Александру Солонику, бежавшему со спеццентрала «Матросской тишины», а потом убитого в Греции «братьями» по оружию. За Солдатом охотились все спецслужбы страны, которые не могли даже предположить, что имеют дело с одиночкой.

Его взяли, когда он отошел от дел, посвятив себя семье и маленькой дочке. За двенадцать доказанных убийств суд приговорил Солдата к 23 годам заключения. Мишенями киллера были крупные бизнесмены, политики, лидеры ОПГ: Отари Квантришвили, Иосиф Глоцер, Григорий Гусятинский, Александр Таранцев… Имел заказ Алексей Шерстобитов и на ликвидацию Бориса Березовского, но за секунды до выстрела последовала команда «отбой».

Это предельно откровенная, подлинная история о бандитских войнах, в которых активно участвовали спецслужбы, о судьбах главарей самых могущественных организованных преступных группировок. Автор не скрывает используемые им методики сбора информации, шантажа, конспирации, подготовки ликвидации… Сцены потрясают жестокостью, достигаемой не смакованием физиологической специфики убийств, а глубоким психологизмом противостояния жертвы и палача. Убийства не ради денег и власти, и уж тем более не убийства ради убийств. Каждое очередное преступление Солдата – попытка спасти от расправы своих близких, сохранить любовь, которая и приводит его на скамью подсудимых.

«Ликвидатор» – не беллетристика, не детектив, не литературное «мыло», не нудная мемуаристика. Чтение не для сна и не от скуки. Мы никогда не слышали и не читали ничего подобного. С первых страниц «Исповеди легендарного киллера» перед нами разворачивается эпоха в сетке оптического прицела. До сих пор подобный жанр был фантазией писателей и сценаристов, примеряющих на себя роль киллеров и палачей: грустные карикатуры или кровавые комиксы. Эта книга низвергает психологов, изучавших сознание убийц и дерзнувших возвести свои заключения в научные истины.

У любого стекла есть критическая точка его разрушающая, найти которую невозможно, можно только случайно наткнуться. В криминальной литературе и психологии подобной точкой обрушения стала эта книга, стирающая привычное представление о жизни и смерти, убийце и жертве, судьбе и фатализме, любви и морали. Это не сопливое покаяние с перехлестом самобичевания и тоски, это не циничная бравада снайперской виртуозностью и неуловимостью, это не любовные стенания, заметающие кровавые следы на жизненном пути автора. Алексей Шерстобитов холодным рассудком, но с неостывшими чувствами и страстным слогом препарирует собственную судьбу, в бурном зеркале которой отразились поля сражений гражданской войны за социалистическое наследство. «Не плакать, не смеяться, не проклинать, а понимать» – этот философский афоризм предельно точно отражает авторский посыл «Ликвидатора» своему читателю.

С Лешей Солдатом мы познакомились пять лет назад в тюремных застенках, где меня держали по подозрению в покушении на Анатолия Чубайса. Об этом я подробно написал в книге «Замурованные. Хроники Кремлевского централа». В одной камере мы просидели две недели – не долго, но вполне достаточно, чтобы разобраться друг в друге. Духовитый, по-хорошему интеллигентен, спокойный и сдержанный. Внешне он больше походил на отдыхающего, чем на заключенного, над которым нависла гильотина уголовных дел с долгим перечислением жертв, павших от его рук. На тюрьме Алексей много читал: мировая история, философские трактаты, популярная психология, откровения святых отцов. Чтение для него было больше, нежели просто досуг. Шерстобитов словно пытался подобрать ключи, способные открыть смысл собственного бытия, ключи к праведному покаянию.

И вот спустя годы в моих руках оказалась толстенная рукопись, цена которой человеческие жизни, разорванная любовь, годы розыска и безвременье тюремных коридоров. Автор не вымаливает у читателя прощения, хотя инстинктом спасения иногда звучат ноты оправдания. Кажется, что он покорно принимает наказание, презрение и ненависть, которыми щедро с ним расплачивается общество, счастливо видя в том искупление перед людьми и Богом.

Иван МИРОНОВ,

кандидат исторических наук, член Союза писателей России

Ликвидатор
Исповедь легендарного киллера

«Посвящаю тому миллиону, который не дожил до прочтения этой книги, вымостив своими жизнями дорогу тем, кто хотел жить ‘‘лучше богов’’, и тем из нас, кто выжил, но мечтает о свободе и семье – наконец-то осознанных настоящих ценностях. Чтобы помнить».

У каждого человека, от рождения, свой путь или своя дорога, упирающаяся в неизвестность. Моя такая – через судьбу свою и моих близких, через чужие жизни, несчастья и слёзы. Боль, причинённую мною, искупить нечем, а, в большинстве случаев, и не перед кем… Но и в таких случая для каждого человека есть выход – начать свой Анабасис к покаянию^[1].

Книга о страшной жизни
Начатая в первый день недели о Страшном Суде 27.02.2011 г.

Сравнимо ли одиночество человека, волею случая (в случайностях, впрочем, я давно разуверился) ставшего профессиональным убийцей, с одиночеством обычного человека? Насколько можно разбавить его или, привыкнув, не желать более никого в своем обществе?

Скажу, судя по себе и по тому, что читал или слышал: лишь книга (но никакая не беллетристика, а книга, заставляющая думать) может заменить собеседника, хотя, порой, и здесь не обходится без лжи, привыкнуть к которой от близких, да и от посторонних, так и не смог.

Из книг, которые создало человечество, самые замечательные, на мой взгляд, произведения об истории (в особенности, написанные ее участником). Многие, не признающие эту науку, никогда ей не увлекались и слышали о ней лишь краем уха. Увлечение, охватившее меня, разумеется, на бытовом уровне, ибо языками первоисточников я не владею и общения со светилами и артефактами не имею. Даже в таком ракурсе складывается точка зрения, благодаря которой любой может вступить в полемику с учёным, хотя бы в виде диалога «про себя». Со временем, как одно из полезных последствий, начинают прослеживаться некоторые закономерности в жизни государств, городов-полисов, наций, политических деятелей, вождей, воителей, да и просто лиц, выделившихся из общей людской исторической массы. А ведь каждый из нас играет собственную роль, пусть даже винтика или гаечки, и дело совсем не во взаимосвязях, не в единстве и слитности, и даже не в Божьем Промысле, а в понимании этого самим человеком, причем понимании ежеминутном! И в совмещении мировоззрения и восприятия человека того времени с мировоззрением и восприятием человека сегодняшнего, о чём мы вообще редко задумываемся, просто останавливаясь на фактах и эмоциях.

«Почему я так делаю?» – задаем мы себе вопрос. – «Да потому что должен так делать, и пусть будет, что будет». Эту фразу: «Делай что должен, и пусть будет, что будет», – всегда говорил себе человек, понимающий своё место в обществе или группе, свои обязанности, имеющий честь и совесть, дорожащий близкими и любимыми, жёнами, детьми, родными. Такие, казалось поначалу, просто текущие мысли, требующие расшифровки и дополнения, занимали мою голову, пока этот процесс не прервал телефонный звонок. Я уже дошёл до той стадии профессионального отношения к жизни, когда все внешние внедрения в моё существование очень сильно напрягали, потому что всегда несли какие-то последствия.

Мне никогда не нравилось УБИВАТЬ. Но гордыня всегда довольна, когда человек переступает что-то для него запредельное, и лишь объясненная себе необходимость, а точнее – неизбежность этого даёт среди всего негативного и кое-что положительное, скажем, от окончания долгой, кропотливой, опасной и неприятной миссии. Но эйфория от достигнутого успеха проходила сразу, с окончанием восторгов, похвал и признания заслуг перед «профсоюзом», хотя бы потому, что за этим часто следовал вопрос: «А что с другими?» (ибо работа редко велась по одному, чаще либо по группам, либо по нескольким разным персоналиям одновременно). И каждый раз, на фоне такого чёрного осадка, я понимал, что это сумасшествие, даже с финансовыми льготами и предоставлением полной свободы действий и выгодами, нормальный человек долго вынести не может.

В трубке – голос Григория (единственного на тот период человека, которому я подчинялся). Любопытная и непростая карьерная лестница подняла его очень быстро с должности «лифтёра» – гэбэшника в стратегической подземке, разрезавшей подбрюшье Москвы, с тоннелями для спецтранспорта от Кремля до периферии, – с плавным переходом «кое-куда», подписанием «кое-чего», и волшебным, почти «вдруг», перевоплощением из сотрудника КГБ в звании старшего лейтенанта в братка «ничего себе бригады». Конечно, не сразу в первых лицах, но уж точно на день этого звонка «Гриши Северного», близкого «Иваныча», след которого пытались обходить, а при появлении уступать, либо, в противной ситуации, идти заказывать гроб, чтобы не почить в брезенте или целлофане в месте неизвестном или болотистом.

Голос нашего «главшпана» был уставший, но довольный. Он любил себя и знал себе цену. И, разумеется, ошибался, потому что не был так терпелив, как я. Его явно что-то беспокоило, и помочь ему, по его словам, могло только моё появление.

Наверное, была уже глубокая ночь, когда я снимался с «точки» далеко за полночь. В тёплое время темнеет поздно, да и народ суетился в нужном месте дотемна. Хотелось есть, спать и ещё чего-нибудь (этого хотелось всегда на «нерве», но возможность была крайне редкой, притом, что душа лежала только к одной, избранной, именно поэтому за неё и боялся – она была единственным слабым местом, в которое обычно бьют в первую очередь, хотя наказывать меня было пока не за что, а устранять рано.

В гостях, как всегда, чай был крепкий, сахар сладкий, выпечка дорогая и свежая, а хозяин важен и конкретен до напыщенности. Внимательно слушая и с наслаждением поглощая предложенное («дома» свои одиноко поедаемые сосиски, с зеленым горошком и яйцом, всё же не столь гурманистая пища). В начале разговора, тоже как всегда, стратегические направления: «Иваныч» очень доволен, просит встретиться, как будет время, хотя свободное время – недопустимая роскошь… и так далее. Подчинённые балбесы разболтались, но Олег (Пылёв) держит их в ежовых рукавицах, а Андрюха (его старший брат)… Впрочем, он всегда был в тени и за это я его понимающе уважал.

Суть: есть «коммерс» с охраной, на встречи приезжает, но упирается в принятии необходимого решения. Надо испугать. Охрана – то ли бывшие, то ли настоящие служаки. Григорий, разумеется, всех карт не раскрыл, но и свободы в выборе исполнения поставленной задачи не урезал. На размышление дал времени до утра, подчеркнув необходимость присутствия чего-то экстравагантного, отличного от привычного. День «Д» – через день, впрочем, как всегда. И почему я «Солдат», а не «Пожарный»? Забрал причитающиеся деньги (на тот период – три тысячи долларов) денежного месячного содержания и поскакал на «наш» сервис проверять готовность своего автомобиля, как оказалось, предмета необходимого, незаменимого, и сильно переоборудованного. Всё в порядке, теперь «домой» – в очередное временно-съемно-условное пристанище.

Петляя и «проверяясь», дважды проехал по набережной Лефортовского парка, обратил внимание на забор, на столбах которого навершием были цементные шары величиной в человеческую голову, что показалось неплохой будущей мишенью. Остановился, определяя с позиции «цель» возможную позицию стрелка. Последних оказалось масса, и все удобные. Большинство – безопасные, но в 90% для стрельбы из автомобиля. Отметил про себя точку, на сей раз, просто выбирая место для встречи Григория с оппонентом, с возможным удобным для меня контролем этого мероприятия (в мои обязанности, в том числе, входило обеспечение безопасности моего шефа).

Одним стрелком, понятно, не обойдется, если «стрела» будет массовая, но зато те несколько, которых можно собрать, будут иметь возможность работать, не задумываясь друг о друге, отрабатывая каждый свой сектор – задача простая и обезличенная. А машины – дело наживное. Проблема лишь со стрелками и с их умением действовать в подобных обстоятельствах, но вопрос об их поиске сейчас не стоял и не встанет для меня никогда.

Определил своё местоположение, понятно, не самое лучшее и не самое рациональное, чтобы не попасть на контрмеры. Набросал схемку и через час уже дрых… Через 4 часа ехал на постоянное, до сегодняшнего дня, место «работы», по ходу встретившись со своим архаровцем, отдавая ему прослушанные кассеты, забирая новые. В день мы, я и три моих человека: двое ГРУшников-технарей и один бывший капитан – пожарный – обслуживали в среднем пять точек съёма информации, в основном, домашних телефонов. Работа, хочу сказать, не аховая, но нужная, хотя и без сразу видимого результата, которая была лишь одной из составляющих моих обязанностей. Единственный, видимый сразу результат – финансовый. И этот стимул расслаблял ребят всё чаще и чаще. Дисциплина была, но, как любой чрезмерно напряжённый процесс, иногда обрывалась.

Встав на точку, занимаешь позицию, в данный момент необходимую, с задачами: почти всегда слежка, опознание, определение манеры поведения, а работа по цели – это редкое негативное исключение, требующее от меня нечеловеческих усилий в преодолении моральных границ, что так и не вошло в привычку.

А сейчас – видеообъектив с мощными зеркальными линзами, выводящий изображение прямо на видеодвойку, с возможностью покадровой, замедленной и обычной записи. Для 1994 года – это круто.

Пока глаза выискивали, находили и сравнивали, слух воспринимал диалоги всех, кого записали «жучки»: от бабушек-дедушек до супругов, любовников, детей, прислуги, водителей и до других, интересующих нас по разным причинам граждан, находящихся на разных уровнях положения в обществе, иерархии, разных сферах интересов, будь то домохозяйки, бандиты, коммерсанты, проститутки и депутаты. И, конечно, их родственников, чья телефонная болтовня, как всегда, помогала находить искомое. Почти всегда и везде присутствовали супружеская измена, обман, осуждение и другие людские пороки, которыми мы все, за редким исключением, страдаем. Чем ближе к двухтысячным годам, тем чаще наркомания и самоубийства. Но не это интересовало, а поиск людей, и еще больше – информация, бесценная в своей своевременности.

Прослушав все кассеты, нужное отметив и переписав, жуя при этом очередную сухомятку типа сникерса, как всегда, я полностью отдался анализу… Искомое лицо появилось так же неожиданно, как и помпезно – две легковушки, четыре охранника, действия быстрые, чёткие, последовательные и предупреждающие, не оставляющие и тени возможности что-либо предпринять хулиганам или любителям. Сразу видна возможность подключения, в случае необходимости, административного силового ресурса одного из известных ведомств. И всё это крутится вокруг невысокого человека в очках, которого явно от происходящего распирает. В любой охране можно найти прорехи, тем более их много в подобной, где люди понимают, и, соответственно, ориентируются на то, что нравится боссу, в кажущейся суете подстраиваясь под него и его желания, а так же под своего начальника по служебной лестнице. В подобных случаях желание остаться на хорошо оплачиваемом месте уступает профессиональному долгу. Деньги деньгами, но вот солому им стелить никто не будет.

Вход и выход запечатлены, теперь домой – изучать.

В голове, то вместе, то попеременно, крутится куча мыслей. Я знаю, что когда-нибудь она сложится в полную картину, и с азартом добавляю в эту массу вновь добытую информацию.

Еду к Грише с уже готовым планом, проезжая набережную с лефортовскими шарами-головами, представляя, как русский человек эпохи правления Анны Иоановны и бироновщины не преминул бы поставить вместо шаров бюсты прусско-курляндских приспешников. А при восшествии на престол «через» Иоана Антоновича и представителей всей Брауншвейгской семейки – и посшибать их булыжниками с превеликим удовольствием…

Намедни, ещё побывав здесь ночью, возвращаясь от Григория, нарисовал маркером смешную морду на побелке шарика-мишени. Сейчас, на другой стороне набережной, на бордюре, среди кучи машин, спрятанный потоком разношерстных автомобилей, высматриваю шефа и того, кого он притащит на инъекцию. Вчерашнее предложение до того ему понравилось, что было доложено «Сильвестру» (погиб при подрыве автомобиля на 3-й Тверской-Ямской улице в 1994 году), разумеется, по его (Гришиному) почину, и сегодняшнее исполнение должно произвести фурор. Но об этих подробностях я узнаю позже.

Сейчас же белый Мерседес-бенц Григория прибыл на секунду позже таких же шикарных драндулетов своего оппонента – вчерашнего мужчины в очках. Создавалось впечатление, и оно пока так и инсценировалось, что мой шеф один, в сопровождении своего водителя, Сергея «Полпорции», с гордостью оправдывающего свою дразнилку, важно и беззаботно шествовали к месту встречи в гордом одиночестве. Но оба конца набережной прикрыты нашими парнями – с одной стороны «собачниками», с другой «мойщиками машин», с вёдрами и тряпками.

Уверенность «штемпа» монументальна, но, как бы он ни парировал, лёгкая улыбка с налётом некоторой озабоченности от предстоящего не сходит с лица идущего рядом высокопоставленного бандюгана. Мощная фигура, покатые трапеции, несущие на себе цепь толщиной с большой палец и увесистый крест с распятием, дополняют часы, перстень и браслет. Всё щедро пересыпанное драгоценными камнями, оттеняющимися ослепительно белым костюмом и вальяжной распальцовкой, не оставляющей никаких шансов для успеха коммерсанту. Но только внешне чего-то не хватает.

Они уже пару раз прошли под выбранным мною шаром с мордашкой, весело подмигивающей предстоящему и вызывающей у осведомлённых истерический и непонятный пока для собеседника хохот. Третий, решающий, и должен вызвать остановку. Но шеф должен быть справа, а будущий соратник по бизнесу – слева, ближе к забору, иначе куски бетона от попавшей пули полетят не в того, кого надо. Места заняты. Ещё важная, заранее обговорённая мелочь – в момент выстрела Гриша должен смотреть, не моргая, в глаза «кролику», изображая из себя удава. Очки от солнца касаются носа и ложатся на переносицу, открывая глаза – это знак к действию. Как он долго это делает… Явно переигрывает и затягивает, я уже почти полминуты не дышу и поглаживаю позолоченный спусковой крючок «Браунинга». Вокруг никого, траектория полёта пули выше любой машины, двигающейся в потоке, отход свободен. Комочек собирается от щитовидной железы в направлении паха, концентрируясь холодом ниже солнечного сплетения, но пульс не торопится, а сознание говорит: «Всего-то дел». Мягкое усилие фаланги пальца, толчок в плечо, отзывающийся на половине морды цементного шара со стороны очкарика и давлением на мои уши от выстрела в замкнутом пространстве. Вид согнувшегося человека, хватающегося за своё лицо, – всё осталось в памяти с осадком удачно выполненной задачи. Задуманное удалось, цели достигнуты. Но сегодня я спокоен – ведро воды приведет пострадавшего в чувство, а на легко посеченном осколками цемента лице не останется даже шрамчика. Охрана получила урок вперемешку с тумаками и полную отставку, с заменой на наших и других милиционеров – ЧОПовцев. Гриша получил порцию адреналина, а я опыт и успокоение: если бы этот человек не сдался, то в следующий раз в прицеле оказалась бы уже его голова, не поддающаяся ремонту, в отличие от шара. Не знаю, что для каждого из нас, участников, оказалось бы лучшим, но сегодняшним днём все остались довольны.

* * *

Кстати, на вчерашнюю точку я получил отбой и выиграл себе целых два выходных – второстепенных дел накопилась масса, но я ни о ком и ни о чём не хотел так думать, как о ней. Но это совершенно отдельная история моей жизни, другое поле. Где, как оказалось, так бывает, встречаются мужчина и женщина, играющие друг для друга роковую роль. Скажу лишь, что для себя уяснил – встреча с роковой женщиной, как встреча с паровозом, только больнее. Здесь не бывает чего-то наполовину, и, если выбивается искра, то сразу ранит сердце, навылет. Здесь буйствуют страсти в бурных, необузданных характерах, где счастье не просто сменяется страданием, но сталкивается, как ядро с ядром в воздухе. В тяжкие минуты вы не удовлетворяетесь общепринятыми нормами и желаете обладать полностью не только телом и духом, но и душой и даже мыслями.

Впрочем, в первую очередь, желание не только подчинять, но и подчиняться равным образом безоглядно и безрассудно. Тому, что происходит между вашими сердцами и характерами, завидуют и об этом читают. Такая жизнь перенасыщена, но удовлетворение не приходит – всегда мало, ибо в обоих людях есть что-то, что постоянно вырабатывает узконаправленное либидо, с притяжением и, одновременно, отталкиванием и статическим напряжением емкости невменяемой! Вы не можете смириться с тем, что всё это было и есть, вам даже мало, что это будет! Успокоитесь лишь на время, когда ударит очередной «разряд молнии» и швырнёт вас в объятья друг друга, но это расслабление больше похоже на нечто кипящее, но ещё не булькающее, а потому не явно обжигающее. По всему телу растекается тепло с ощущением силы Геракла, способной для любимой переломить всё, даже земной шар. И достаточно маленького нежного прикосновения или слезомётной улыбки милых глаз, и ты действительно бежишь половинить этот шарик. Не дай Бог заметить этот взгляд, остановленный на ком-нибудь другом – больших сил стоит удержаться. Не играйте с такими чувствами и такими людьми, потому что невозможно сдержать разрушительный поток, не оставляющий ни людей, ни воспоминаний о них в случае случайной, а то и вовсе не замеченной измены. И смешны люди, видевшие его зарождение и побоявшиеся быть им увлеченными, ибо кичатся так и не проявившимся, возможно, самоубийственным мужеством, но тешащие себя воспоминаниями об адреналиновом порыве в рассказе с очередной дамой.

Лёжа рядом с сокровищем своего сердца, я думал: а много ли я могу ей дать? Конечно, больше, чем ей сейчас нужно. Сейчас – просто, чтобы был рядом, но даже это, на сегодняшний день минимальное условие, не всегда возможно. Иначе быть бы всем гениями и поголовно счастливыми. А на поверку сегодняшнего дня я элементарно не мог быть её мужчиной, хотя бы потому, что не имел ни фамилии, ни прошлого, ни будущего, а только эти полтора дня и те короткие встречи, не уходившие дальше машины, ресторана или номера в отеле. Парадокс – боясь её потерять, я не обладал ею вовсе! К тому же, на тот период, теоретически я был женат и имел сына, хотя фиктивно разведён.

Сидя в каком-нибудь очередном сугробе или в машине у подъезда, опять выжидая и слушая чужую жизнь, убивая свою, всё мучаясь над вопросом: правильно ли поступил я тогда, выбрав жизнь чужого человека в обмен на безопасность семьи и свою жизнь, в принципе, и по сей день, остающихся в том же ненадёжном положении, и никогда не находил подходящего ответа, которым бы остался доволен. Тот же самый вопрос стоял и сейчас. Не первый месяц, а потом и многие годы, терзаясь и взвешивая: имею ли я право любить и быть любимым? Казалось бы, в своё время произошедшие перемены всё расставили на свои места, пододвинув к самой границе окончания жизни, дав явно понять, что любой, оказавшийся рядом, духовно и физически погибнет. В те дни и сделал выбор, кажущийся для многих непонятным и непоследовательным. Но это был единственный вариант вырваться из замкнутого и порочного круга. При удачном исходе я всё равно оставался один, оторванный ото всех, но предоставленный сам себе, без семьи, любимой женщины, и совершенно белым листом в книге своей жизни.

Сложившиеся обстоятельства давали небольшую возможность, но она проходила кровавой чертой через жизнь человека, направившего мою жизнь своими желаниями власти и денег, в поток пассионарного всплеска начала 90-х годов, поток буро-красного цвета, к окраске которого я приложил руку. Нелюбовь к этому человеку затаилась и ждала… Это не месть, но шаг ответный, рождённый страхом невозможности вернуться в прежнюю жизнь, невозможности быть спокойным за своих близких, которыми он меня периодически шантажировал – не так, чтобы пугал или предупреждал, а наоборот, чтобы не обидели. Но игра была тонкая, а связь с жизнью – очень слабая, как и грань, разделяющая дозволенное и недозволенное, законченное и незаконченное, злое и доброе, хорошее и плохое, а эталон этому распознаванию – голос совести, звучание которого известно не каждому из нас. Хотите пари? Пожалуйста, у меня было много времени, как и много примеров.

Вспомним каждый о себе: дрался каждый мужчина, а ведь многих за это судят, нужно только заявление пострадавшего в органы. Налоги – вообще больная тема, а ведь в США это самое страшное преступление. Вот теперь представьте: пришёл юноша домой после срочной службы в армии, чем заняться? В начале 90-х податься было некуда. Сил – хоть отбавляй, энергии – масса, запросы есть, а возможностей нет. А здесь в каждом дворе пацаняки на крутых тачках о сладкой и настоящей жизни рассказывают и, что важно, являются её наглядной рекламой. Раз попробовал, два – ничего вроде бы не делал. Кому-то что-то грубо сказал; там с сотоварищами что-то загрузил, увёз; в другом месте – массовка на какой-то встрече, где всего-то в машине посидел; поучаствовал в какой-то драке – эка невидаль. Какой-то долг помог кому-то забрать, да и, кажется, сами отдали, а в результате – премия!!! И всё это с подарками, босяцкими подгонами – кожа, перстень, крестик, браслет, первая машина, а «респект и уважуха» нереальные.

Человек пять таких идёт, а народ расступается… Правда, старшенькие строго-настрого приказывали гражданских не трогать, – и почти не трогали, хотя всяких примеров была масса. Страдал, в основном, бизнес и нам подобные, оканчивая кто на погостах, лесных и безлюдных, кто на кладбищах «с помпой» на последнем пути и обещанием оставшихся в живых отомстить и поддержать родных, что, впрочем, почти всегда забывалось через год-два. Ездит такой паренек, совершенно точно понимая, что особо ничего не делает из того, за что наказывает закон, а если подобное и случилось, то, наверняка, откупят. Вот первая предтеча – ствол. Тут бы задуматься… Ан нет, кто из мальчишек о нём не мечтал! Вороненый, красивый, строгий, брутальный, заставляющий дисциплинироваться смелых и сильных, а слабых и трусливых – чувствовать себя выше других, ибо Господь Бог создал людей, а полковник Кольт сделал их равными. Мужчину оружие заколдовывает, парализует и конкретизирует. Тот, кто держал принадлежащий именно ему ствол в своих руках, поймёт меня, если я сравню это с ощущением осязания груди любимой женщины. Но если прелести и отношение к ним в силу привычки (не в обиду женщинам) и со временем меняется, то отношение к оружию – никогда.

Когда обнимаешь рукоять, поглаживая спусковой крючок, ощущая мягкую холодность пистолета или тепло ложа винтовки, кажется, что родился с этим ощущением будто родного предмета, но почему-то, при первом вздохе, был разлучён с ним. Я даже поначалу удивился, когда, много позже, наблюдал за действиями присяжных заседателей на своём втором судебном процессе, когда представители следственного комитета и оперативные сотрудники МУРа вносили и раскладывали горы принадлежащего нам когда-то оружия. Блеск глаз, улыбки, восторг шепотом произнесенных фраз и, наконец, лавина рук, после разрешения подержать какой-нибудь экземпляр. Эти замечательные люди, а некоторая часть из них – женщины, может быть, никогда и не задумывались о притягательности созданного человеком для уничтожения себе подобных. Но, получив возможность прикоснуться, окунулись в это с детским восторгом, даже при том, что тут оружие было чужое, и всё-таки шло заседание суда.

Забегая вперед, скажу, что благодаря этим людям, всем двенадцати, хотя за снисхождение проголосовали лишь семеро, которые, волей-неволей, дали мне возможность второй жизни, 24 сентября (день вынесения вердикта), я считаю своим вторым, если не первым, с точки зрения дарованной жизни, днём рождения. И, читая каждый день утренние и вечерние молитвенные правила, я обязательно произношу их имена, с сопутствующими словами о здоровье и долголетии. Очень надеюсь оправдать их доверие.

Продолжу. Больше того, скажу, что хороший стрелок лишь тогда добьётся успеха, когда воспримет своё оружие, как живую ткань с душой и будет обращаться с ним, как с любимой женщиной, зная и чувствуя каждую выпуклость и ложбинку, подстроившись к мелодии, присущей только этому стволу. И прозвучит песня, финал которой будет либо печальный и грустный, либо… Но ведь и палка, висящая на стене, раз в год стреляет.

Поддавшись этому воздействию, молодой человек – а он не только молодой, но и неопытный, жаждущий познать мир и показать этому миру себя, – и не поймет, как произойдет дальнейшее. И, что особенно важно, ему обязательно подскажут и подтолкнут, но так мягко и завуалированно, что он и не заметит, как встанет перед выбором, так и не почувствует, что именно в этот момент уже преступил границу. Сколько молодых людей находилось, находится и еще попадет в такие ситуации! И лишь несколько вопросов, заданных на допросе в конце карьеры, на которые вы, возможно, отвечать не станете (да это и не обязательно – в ОПГ в любом случае найдётся кому ответить): «Знаете ли вы этих людей?»; «Ствол Ваш или общий?». И стоит ответить на последний: «Общий», – и 222 статья УК РФ резко перескакивает на 222 под эгидой 209 (бандитизм), а это уже – от 8 до 15 лет строгого режима. Ещё привяжется какая-нибудь статейка: шантаж, нанесение тяжких телесных, грабёж, кража, не дай Бог – убийство, да и мало ли в УК тех действий, что описаны и инкриминируются, и тех, о которых мы никогда не думали, как о преступлениях.

И ещё хорошо, если группировка не возглавляется людьми, которые считают фильм «Крёстный отец» руководством к действию, но понимают его, как предупреждение, и смотрят, как вечно повторяющуюся драму, как и великие «Однажды в Америке», посвящённые не пьяным блатным разгулам с морем водки и женщин, но памяти тех, кто не смог противостоять соблазнам или совсем поздно разглядел их, не найдя других ступенек к возвышению. Вам, юноши и мужчины, и вашим родственникам посвящается…