Время жизни

Книга издана при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации и техническом содействии Союза российских писателей

© А. Евтушенко, текст, 2020

© А. Евтушенко, иллюстрации, 2020

© Де’Либри, издание, оформление, 2020

⁂

Нормальное лето

 
Нормальное лето, жара не убила прохладу,
Дожди проходили, когда их просили об этом.
Под вечер обычно стихали сады и левады,
Клубились туманы. Короче, нормальное лето.
В положенный час поднялись и ячмень, и пшеница,
Не грянула «битва», хотя потрудились на совесть.
И прежние сны мне сумели зачем-то присниться,
И живы остались олени, медведи и совы.
 
 
Ракеты в озоне вертели прорехи и дыры,
И танкеры мазали нефтью планктон в океане.
Кричали о мире, но не было твердого мира,
И гибли надежды, как мухи в трактирном стакане.
А лето катилось, нормальное, теплое лето,
И канули в Лету обиды, метели, кошмары.
По-прежнему хлеб и любовь воспевали поэты,
И добрые люди вопросы потомства решали.
Но где-то сжимали оружие детские руки,
И быстро оставили силы «невольников чести».
Мы были в разлуке… Ты помнишь, мы были в разлуке,
А нынче мы вместе, любимая, нынче мы вместе.
Нам август прозрачный такую любовь напророчил,
Что жить бы и жить без оглядки на праздник вчерашний.
Нормальное лето. Разложены чувства построчно.
Нормальное лето. Как страшно, родная, как страшно.
 

⁂

В Ленинграде

 
Купить вина, сварить глинтвейн,
И – зиму напролёт.
Пока по ледяной Неве
Метелица метёт,
Пока в медальное окно
Заглядывает тьма,
Хлебать горячее вино
Для бодрости ума.
И временем не дорожить,
И денег не жалеть.
И наблюдать, как снег лежит.
И умирать не сметь.
 

Январь 1986

⁂

Агорафобия

 
Одолевая белое пространство
под первобытным небом января,
увидел, как созвездия горят
за вогнутым пределом наших странствий.
 

Январь 1985 г.

⁂

Вольница

1.

 
Как по батюшке по Дону
Струги быстрые плывут.
Над казаками в тех стругах
только небо с русским богом.
И под взмахи длинных вёсел
Хлопцы Стенькины поют, –
Песня добрая в пути всегда подмога.
Эх, Россия – мать, мать, мать,
Надоело ждать, ждать, ждать!
Правит нами тать, тать, тать,
Нужно сабли брать, брать, брать.
Правит нами вор, вор, вор.
От морей до гор, гор, гор
Нищета да мор, мор, мор.
Будет разговор.
 

2.

 
Разговор случился славный, –
крови вытекла река.
И по реченьке по этой
Тени стругов заскользили…
Но остался разговор тот
В сердце русском на века:
– Эй, бояре, вы бы лучше нас не злили!
 

3.

 
Ох, терпение, терпенье, –
ты и счастье и беда.
Это есть. Ещё б немного
Воли, счастья и покоя!
Даст Господь, казачье пенье
не раздастся никогда
под лихие взмахи вёсел над рекою.
 

«Где-то на земле в глухом углу…»

 
Где-то на земле в глухом углу –
Лес до неба или степь до моря.
Звери из простых совсем историй,
Что я сам со временем налгу.
Птица крикнет – чёрное крыло.
Клюв точёный, гордая повадка…
В городе теперешнем не сладко,
если время верить истекло.
Полюблю и доживу до дня
Равнодушной ненависти к смерти.
Кто меня у входа в темень встретит,
Чтобы хоть улыбку перенять?
Лес качнулся, отступила степь,
и до моря сердце бьётся ровно.
Я трамваю брат единокровный –
мне ли за прогрессом не поспеть!
 

Март 1985 г.

«Полгода до весны. Погода до апреля…»

О. Эмдиной

 
Полгода до весны. Погода до апреля –
Голодные ветра и жадные дожди.
И клёны, и любовь по осени сгорели, –
Их звёзды и глаза чужие подожгли.
Но терпелив как смерть мой друг рыжеволосый,
Он долго будет ждать привычного звонка.
По-прежнему душа не ведает износа,
И новая любовь как жало коротка.
Что впереди огни, что позади пожары –
Влюблённым посветить и руки обогреть.
Но в небо над землёй, где нежатся Стожары,
Глазами колдуна не хочется смотреть.
Ах, если бы забыть дорогу и улыбку,
Забраться на чердак с бумагой и свечой.
Подсчитывать года, угадывать убытки.
…А время вдоль реки спокойно вспять течёт.
 

19-20.10.1984 г.

«Неподалёку от зимних мест…»

 
Неподалёку от зимних мест,
В час бесконечной полуночи
С треском поленья сосновые ест
Рыжий огонь за дверцей печи.
Рыжий огонь мой, брат мой и друг,
В стужу любую, в январь любой
Сколько разнообразных вьюг
Мы пережили вместе с тобой!
Сколько ещё нам предстоит
Рук обогреть, отогреть сердец…
Город продрогший вдоль Дона спит.
Тысячелетью приходит конец.
 

2-7.12.1993 г.

⁂

Предчувствие войны

 
В синем небе молодой вожак
Журавлей уводит от беды.
Князя ждёт скуластая жена,
Золотую пряжу теребит.
Не вернётся в стольный город князь,
Чёрный ворон сядет на копьё.
 
 
В ноябре у нас обычно грязь.
И народ со скуки больше пьёт.
 

1984

«На кухоньке уютной мы сидим

 
На кухоньке уютной мы сидим
четвёртый час, четвёртый час.
И уплывает сигаретный дым
Вовнутрь нас, вовнутрь нас.
А за окном открытым ночь темна,
как черновик, как черновик;
и в небе невозможная луна
сдержала крик. Сдержала крик.
 
 
По новой!
Нам будет молодость дана
по новой.
Подхватит песенку страна
по новой.
Забьётся сердце и зажжётся свет.
Ребята…
Как мы успели жизнь прожить, ребята?
И только дружбой дорожить, ребята,
мы научились, в этом спору нет.
 
 
Ещё придут и деньги, и любовь –
не унывай, не унывай.
А чистый спирт опять согреет кровь.
Так наливай, так наливай.
Пускай портвейн глотают пацаны,
им не понять, им не понять
стихов и хлеба истинной цены.
Твою же мать. Твою же мать.
 
 
Наш город из палаток и палат
один мираж, один мираж.
Наверно, век двадцатый виноват –
сменил пейзаж, сменил пейзаж.
Не помешают заварить чайку
нам силы тьмы, нам силы тьмы.
Судьба на стрёме. Вечность на чеку.
На страже – мы. На страже мы.
 

Конец 80-х, Ростов-на-Дону

«Не в осени дело, не в трезвости счастье…»

 
Не в осени дело, не в трезвости счастье,
когда исчезает любовь в одночасье,
когда обрываются струны и муки,
взлелеянные ожиданьем разлуки.
А струны – уставшая память металла.
А муки… Давай-ка начнём всё сначала.
Попробуем, хватит ли сил и здоровья
Залиться портвейном – не собственной кровью.
Заснуть и уверовать в пьяные грёзы,
В которых Господь справедлив, хоть и грозен.
В которых другая и жизнь, и зарплата.
В которых любовь изначально крылата.
Так выпьем же, братья, стаканы налиты,
кабатчики вновь открывают кредиты,
и, значит, мы стоим и денег, и славы.
Хоть слабо в любви разбираемся. Слабо.
 

12.12.1993 г.

⁂

Вечер во Львове

 
По-прежнему святая Элижбета
Изменчивое небо стережёт.
Я не благодарю её за это,
Судьба такая – мне опять везёт.
Иначе в этот город возвратиться
Не смог бы я в лихие времена,
Когда легли забытые границы
Меж чашами славянского вина.
Чаруют звуки украинской речи,
И улицы запутывают след
По всем приметам вроде человечий
(Кто проверял удачу тех примет?).
Над крышей месяц ясный, как улыбка
Любимых губ. И тают облака.
И призрак друга закачался зыбко
Под вывеской пивного погребка.
Сейчас зайду и, взявши пару кружек,
Присяду незаметно в уголке.
И пусть снаружи вечный вечер кружит.
Под песню не на русском языке.
 

17. 04. 1995 г.

⁂

Осень-93

1.

 
Сусальным золотом горят
кресты на куполах собора,
и ангелов голодных свора
кружит в пространстве октября.
Тоска осенняя теснит
хмельное общество собратьев.
Какая мука – вновь собраться,
покуда смерть меж нами спит!
Приходит чертовщина-ночь
и трогает предметы быта.
Вино дешёвое – сердито,
Но трудно трезвость превозмочь.
Прощай, последняя звезда, –
звенят рассветные трамваи…
Воспоминания о мае
И даром некому раздать.
 

2.

 
Пока Россия спорит с Богом,
я озираю этот мир,
как пьяный старенький сатир,
разбивший морду об дорогу.
Не ищет мой звериный взор
ни справедливости, ни счастья;
слова похмельных давних ссор
на ум приходят в одночасье.
Лишь осени прозрачный свет
Чуть слышно душу согревает,
И давний друг прошедших лет
Мои стихи ещё читает.
 

2.11.1993 г.

«Последняя осень тысячелетья…»

 
Последняя осень тысячелетья,
Прозрачная, словно мечты новобранца.
Наверное, мог бы на выход успеть я,
Когда бы не полное сердце багрянца.
Когда бы не тяжесть изжитых любовей,
Не черная метка партийной печати,
Покладистый пленник свободы и воли,
Нетленную летопись смог бы начать я.
Мы петь остаемся в двадцатом столетьи,
Товарищи игрищ кровавых и строек.
В лицо улыбнутся подросшие дети
Былым королям разудалых попоек
И сами возьмутся выращивать стебель
Надежды и веры, любви и пшеницы.
А нам остается лишь блеклая небыль,
Прожитая на пожелтевших страницах.
 

2000 г.

«Над рекой под названием Осень…»

 
Над рекой под названием Осень
Взгляда просит московская просинь,
На минутку, на миг, на мгновенье
Возвращается вдохновенье.
Возвращается сердце на место.
Так ушла и вернулась невеста.
Так ушла и вернулась надежда,
Размыкая прозрачные вежды.
Мне бы тоже вернуться в начало,
Чтобы Осень меня укачала,
Пронесла от истока до устья
Все мои беспричинные грусти,
Утопила их в озере-море
Рядом с болью, печалью и горем.
 

2001 г.

«Под куполом клёна от листьев светло…»

 
Под куполом клёна от листьев светло
и кажется – можно жить.
Присядем за серым дощатым столом,
в стаканы плеснём миражи.
Раскроются дали, сверкнёт горизонт,
обнимется с телом душа.
– Слыхал? Собирает команду Язон.
– Запишемся в кореша!
 

6 октября 2007 года

⁂

Хорошая репродукция Сикстинской мадонны

 
Вошла в мой дом с ребёнком на руках.
Я усадил, подал воды напиться.
Об окна бились голубые птицы,
за Светлую испытывая страх.
Но я в младенце Бога не узнал.
………………………
Больное сердце любит на пределе.
Чудесные еврейские глаза
по-матерински бережно глядели,
и кто-то «здравствуй» за спиной сказал.
 

1984–1994–2004 гг.

⁂

Утро

 
Не очень крепкий чай,
слегка подсохший хлеб.
Усмешка невзначай,
предчувствие побед.
Любимые черты
знакомого лица.
Да, с чёртом мы на «ты».
Но с Богом – до конца.
 

1994 г.

«Ну что, мой друг, устал?..»

Г. Жукову

 

 
Ну что, мой друг, устал?
Не веришь в небосклон,
В прохладный труд лесов,
Могущество пустыни?
Стихи, как соль времён,
застыли на устах.
Задача для юнцов –
их сохранить отныне.
И кто бы ни срывал
твои колокола
под хохот и пальбу
с высоких колоколен,
любовь, увы, была,
как огненный обвал,
и за судьбу детей и внуков
я спокоен.
 

«Я видел Босфор. И святая София…»

Геннадию Жукову

 
Я видел Босфор. И святая София
В глаза мне сияла. Не веришь – не надо.
И солнце – безумная догма софита –
От злого зенита попятилось задом.
А горы брели под огромным богатством
Травы и цветов, можжевельника, сосен
К солёному морю, как стадо, как братство
Разумных животных, которых мы бросим.
На что нам София? В бензиновой гари,
За грязной газетой, за чашкой напитка
Мы гордость и смех у себя отобрали,
Но жирной еды накупили с избытком.
Ах, право, не надо! Ах, право, оставьте!
Давайте-ка лучше сыграем в гитары…
Но солнце швыряет свои мегаватты,
И я – внешне пьяный – внутри просто старый.
А на горизонте сияет София –
Обитель Христа в Магомета пространстве,
И я понимаю, где старт, а где – финиш,
И я обретаю лекарство от странствий:
Надёжные горы, забытая гордость,
И смех наших женщин внизу, на стоянке…
И где-то восточней – грабительский город
Разбит на привычные глазу делянки.
 

1992 г.