В зеркалах воспоминаний

Моим сыновьям посвящаю

Le anime delle persone si riflettono l’una

nell’altra come in uno specchio!

Dante Alighieri

Души людей, как в зеркалах, отражаются друг в друге!

Данте Алигьери

В зеркалах далеких образов…

Книга, которую Вы собираетесь читать, наговорена моим мужем Алёшей Букаловым на магнитофон. Работать в компьютере становилось все труднее из-за катастрофически ухудшавшегося зрения. Благодаря моим друзьям и редакторам этой книги: Дмитрию Крупникову, Елене Бернаскони и Светлане Погодиной – воспоминания увидели свет.

Все, сказанное Алёшей, отражает его мысли, чувства, желания и поступки. Его воспоминания – это зеркало, в котором отразилось состояние его души.

Слова наших друзей, детей, коллег – это тоже зеркала далеких образов, иногда миражей, которые мы не в силах разглядеть, а иногда сознательно не видим. А иногда это зеркало становится увеличительным стеклом.

Неужели был прав Станислав Ежи Лец, который сказал: «Мемуары укрепляют память, но сокращают жизнь»?

Через полгода после последних слов, сказанных для этой книги, Алёши не стало…

Галина Слуцкая-Букалова

Предисловие к книге А. М. Букалова

Перед Вами последняя книга замечательного российского журналиста и писателя Алексея Букалова, изданная уже после кончины. Появлению сборника мы обязаны его супруге и самому близкому другу Галине Букаловой.

Почти три десятилетия своей творческой жизни А. Бука-лов посвятил Италии, из них 20 лет в качестве главы корпункта ТАСС в Риме. Для миллионов российских читателей А. Букалов не только открыл дверь в интеллектуальное пространство итальянской жизни, в интересную витиеватость ее политики, но и показал широкую и увлекательную панораму сегодняшней культуры Апеннинского«сапога». Его глазами россияне увидели богатую палитру духовного и творческого бытия итальянцев.

А. Букалов хорошо известен как исследователь творчества А. С. Пушкина и африканских корней великого поэта. Работая до Италии журналистом в странах Африки, он много путешествовал по местам предков А. С. Пушкина и собрал уникальный материал, ставший основой для интересной научно-популярной книги. Ее исследовательский результат – вывод о том, что реальные этнические корни А. С. Пушкина находятся не в Абиссинии, а на побережье озера Чад.

Много лет А. Букалов проработал в журналистском пуле Ватикана, часто встречался с последними тремя понтификами Римской католической церкви. Этому уникальному общению посвящена отдельная книга «С понтификами по белу свету», которая знакомит читателя со взглядами, в том числе и действующего Папы Франциска, на многие нравственные и этические проблемы и на обстановку в мире.

Отмечу, что эта книга основана на многолетнем личном общении и, я бы сказал, дружбе российского журналиста с Франциском. Когда А. Букалова не стало, глава Ватикана пошел на необычный для здешнего протокола шаг – опубликовал в католической прессе свое личное и очень теплое соболезнование.

Последняя работа – книга с короткими рассказами и мудрыми наблюдениями из жизни великих итальянских актеров, писателей, с которыми журналист общался в течение десятилетий. Друзья Алексея Михайловича окрестили их «букаликами». Отсюда и название этого милого и интересного сборника, замечательно передающего аромат и атмосферу Италии.

С мягким юмором Алексей Михайлович вспоминает интересные истории знакомств и дружбы с людьми, которые определили культурный образ сегодняшней Италии. Есть здесь и воспоминания о россиянах, сыгравших добрую роль в судьбе самого автора.

К Букалову всегда тянулись люди, он согревал душу, был по-пушкински легок в общении, щедр на товарищество и дружбу, терпелив, как мудрый учитель. Думаю, что все мы – друзья, коллеги и читатели этой книги – навсегда останемся его лицеистами.

А. Авдеев

Посол России в Ватикане

Человек праздничного сознания (от редакции)

Автора книги, которую вы держите в руках, называют легендой отечественной журналистики. Столь высокого символичного звания Алексея Михайловича Букалова удостоили его коллеги по ТАСС, обычно сдержанные на комплименты. И это особенно дорого. Послужной список Букалова действительно впечатляет. Дипломат, переводчик, репортер, писатель, исследователь-пушкинист – одного из этих занятий достаточно, чтобы сделать профессиональную судьбу. Алексей Михайлович в каждой из них стал признанным специалистом. За сухими записями в трудовой книжке встает пройденный им огромный и сложный путь – от переводчика-синхрониста на II Московском международном кинофестивале и референта посольства СССР в Сомали до поста первого секретаря посольства СССР в Италии. Он переводил переговоры Л. И. Брежнева, А. Н. Косыгина с итальянскими и сомалийскими деятелями, сопровождал в поездках по Африке партийно-правительственные делегации во главе с советскими руководителями, Патриарха Московского и Всея Руси Пимена в паломничестве по эфиопским монастырям и храмам.

Без малого три десятилетия Букалов возглавлял представительство ТАСС в Италии и параллельно был аккредитован в Республике Сан-Марино и при Мальтийском суверенном Ордене. Тысячи его корреспонденций, ярких очерков и эссе, опубликованных в печати и звучавших по радио, позволили нашим соотечественникам особенно близко узнать эти страны. Целое поколение россиян увидело их его глазами – очень внимательными и зоркими. Как никто из коллег, Алексей Михайлович вдохновенно рассказывал русскому читателю об Италии, в которую был влюблен, об итальянцах, о русских в Италии, приобщал к тайнам Вечного города.

Профессионал высочайшего класса, Алексей Букалов на протяжении почти двух десятилетий был единственным российским журналистом, аккредитованным при Святом престоле. Без преувеличения можно сказать, что он ввёл российскую журналистику в довольно закрытое с информационной точки зрения пространство Ватикана. Допущенный в пресс-пул Папы Римского, он сопровождал понтифика на борту его спецсамолета, освещая заграничные апостольские визиты. Но писал Букалов не только о политике и дипломатии Ватикана. Алексея Михайловича связывали личные уважительные и дружеские отношения с тремя главами Римско-католической церкви – Иоанном Павлом II, Бенедиктом XVI и Франциском. Каждый из них ценил в российском журналисте не только глубокое понимание сложной межконфессиональной проблематики, но и его дипломатический талант, энциклопедические знания и невероятное человеческое обаяние. Этими качествами пронизана и уникальная книга Алексея Михайловича «С понтификами по белу свету».

Особое место в этой насыщенной жизни занимает литературоведческая работа, связанная с творчеством Пушкина. Правда, сам Букалов называл себя «любителем», а свои книги, посвященные русскому классику – «записками журналиста». На деле же Букалов открыл целое направление в пушкинистике – «зарубежный Пушкин». Звучит парадоксально: ведь поэт никогда не выезжал за пределы отечества. Тем не менее «Пушкинская Италия», «Пушкинская Африка», «Роман о Царском арапе» – эти книги вызвали интерес не только поклонников творчества великого поэта. Их – что особенно важно – высоко оценили пушкиноведы, которые, как известно, болезненно и придирчиво относятся к любым попыткам посторонних прикоснуться к творчеству русского гения. Исследования Букалова специалисты признали уникальными. Они отметили их основательность и глубину, исключающую малейшие ошибки и погрешности, и легкий, изящный стиль письма, словно окрашенный притягательным обаянием авторской личности.

Однажды известный писатель Владимир Войнович, который познакомился с семьей Букаловых в Риме и провел с нею несколько дней, сказал: «Вы, Алексей, человек праздничного сознания». Очень точно сказал. Действительно, в тяжелые моменты – а их в жизни Букалова было немало – он проявлял невероятное самообладание и мужество и всегда искал повод для оптимизма. Сам же Алексей Михайлович со свойственным ему юмором прокомментировал это определение так: «Раньше это называлось восторженный дурак, а сейчас – человек праздничного сознания. Но я все равно благодарен за это определение, потому что оно соответствует тому, что я ощущаю, когда думаю о своей жизни. Несмотря на то что в ней было много драматичных поворотов, когда обстановка и жизненная ситуация складывались довольно сложно, все-таки, как сказал Пушкин, “судьба Евгения хранила”. Меня судьба хранила. Я считаю себя очень богатым и счастливым человеком. Если судьба одаривает тебя таким количеством замечательных друзей, таким количеством приключений и возможностью посмотреть этот мир, значит тебе уже повезло. Поэтому я с благодарностью отношусь ко всему, что давала мне судьба».

Как-то Алексей Михайлович поделился с друзьями: «Есть такой древний, я бы даже сказал, сицилийский жанр пастушьей поэзии – буколики. Я решил обыграть это название и придумал свой вид автобиографического рассказа, который можно назвать «букалики». Вот из таких «букаликов» и родилась эта книжка. Одни из них содержат несколько строк, другие растекаются на многие страницы. А вместе складываются в историю о людях, которых он знал, о времени, в которое жил, о событиях, участником и свидетелем которых был этот удивительный человек.

По мере работы над книгой содержание ее значительно расширилось. Кроме воспоминаний самого Букалова и его друзей, в нее решено было включить и материалы, хранящиеся в домашнем архиве и впервые увидевшие свет в этом издании.

Путешествие по собственной жизни

Часть первая
Журналист с дипломом дипломата

Моя родословная

Моя мама – ее звали Евгения Яковлевна Томас – очень гордилась тем, что в паспорте местом ее рождения написан город Мельбурн. Она родилась там 12 февраля 1918 года. Дело в том, что мой дед был в Австралии секретарем союза русских политэмигрантов, который возглавлял Артем Сергеев, ленинский соратник. Там, в Австралии, жила вся семья: бабушка, мамин старший брат и новорожденная мама. Потом они вернулись в Россию. В детстве у меня была такая патриотическая легенда: возвратились они потому, что в России произошла революция. Однажды я как-то непатриотично спросил: «А почему вы приехали обратно?» И мне объясняли, что тянуло на родину, ну, как… Штирлица (в анекдоте). На самом деле, точный ответ на свой вопрос я получил много лет спустя, когда уже работал в Италии. В Риме с нами жила мама, от которой я и слышал все наши семейные истории.

И вот в 2008 году я узнаю, что намечается девятидневная пастырская поездка Папы Римского Бенедикта XVI в Австралию. Главной ее целью было участие понтифика в ежегодном фестивале «Всемирные Дни католической молодежи». Я понимаю: вот он шанс – увидеть места, где родилась мама. Конечно, я просто обязан лететь, хотя перелет был непростой – без посадки, через Северный полюс. Самолет приземлился для заправки только на севере Австралии и полетел дальше, в Сидней, где проходили главные события.

Дни были насыщенными, работы, как обычно, много, а я всё думал, что обязательно должен добраться до Мельбурна, ведь у меня в жизни так много связано с этим городом.

В Сиднее меня всюду сопровождал коллега, живший в Австралии. А у него жена и дочка дома. И я говорю ему: «Побудь с семьей, я не пропаду». Он отвечает: «Вы не понимаете, вы в Риме живете. У вас в Риме – проходной двор. А к нам сюда никто не добирается». И он остался, а узнав мою тайную мечту, научил меня, как действовать.

Каюсь: я пошел на маленькую хитрость. В пресс-центре сообщил, что еду на мессу на Олимпийский стадион, даже заглянул в автобус, а когда он отъезжал, сказал коллегам, что остаюсь в пресс-центре. А сам – на такси, в аэропорт и в Мельбурн. В Мельбурне вышел из самолета, остановился и поклонился этому городу…

Меня пригласили в наше посольство прочитать лекцию о Ватикане, о Святом престоле, о папском визите. В завершение был ужин, и мне подарили книгу «Россия–Австралия: 200 лет». В ней я обнаружил циркулярное письмо лорда-министра внутренних дел Британской империи, адресованное всем колониям подмандатной территории. В нем говорилось, что после петроградских событий Октября 1917 года всех социал-демократов предписано выслать за пределы империи. Значит, деда никто не спрашивал, просто пришел фельдфебель и сказал: «Tomorrow morning, sir» – «Завтра утром, сэр». Ну а поскольку мама была совсем крошечная, они дотянули до последнего парохода и уехали.

А с Мельбурном, к слову сказать, связан забавный эпизод моей биографии. Как-то одна паспортистка, заполняя мамин паспорт, в графе «Место рождения» написала «Мельбуры». Так ей показалось. И я, поступая в Институт международных отношений, во избежание неприятностей, связанных с «родственниками за границей», тоже попытался написать в анкете место рождения матери – Мельбуры. Однако референт, проверявший документы, моментально раскусил эту хитрость и сказал: «А вы напишите, в какой это области». Но шел 1958 год, уже началась хрущевская оттепель, и только благодаря этому я поступил в МГИМО…

Дед умер во время блокады Ленинграда, похоронен на Пискаревском кладбище. В годы войны он был инженером оборонного завода в Ленинграде. Зная историю своей страны, я, честно говоря, всегда удивлялся, что человек с такой биографией умер – пускай от голода, пускай во время блокады, – но в своей постели, а не там, где, по идее, должен был умереть, где-то в лагере или ссылке. Потом я узнал, что его взяли-таки в 1937 году.

Но дед нашел способ из Большого дома попросить кого-то позвонить одному из его бывших референтов. Дед был бакинский человек, в Баку подготавливал абитуриентов для поступления в вузы. Я так понимаю, что он преподавал математику, так как когда-то учился в Мюнхенском политехническом институте. И вот ему дали возможность позвонить по телефону его бывшему бакинскому абитуриенту. А вскоре раздался звонок из Москвы, и на следующий день деда выпустили. Этот человек был – не знаю, скажет ли вам что-то это имя, – Андрей Януарьевич Вышинский, генеральный прокурор СССР. Человек, который вел все процессы над троцкистами, над бухаринцами. Вот таким образом дед напомнил ему о себе…

Чтобы закрыть вопрос про Большой дом, расскажу любопытный эпизод, связанный с моей бабушкой. Она была художницей, окончила художественную школу в Лозанне. В Ленинграде работала на фабрике игрушек, делала рисунки для них. Жила она в огромной коммунальной квартире. А ленинградская коммуналка – это совершенно особый мир. Я жил в московской коммуналке и знаю, что это тоже особый мир. Так вот, в декабре 1934 года, когда был убит Киров, поздним вечером за бабушкой приехал воронок, и ее забрали. Я не знаю, успели ли соседи поделить ее комнату – к тому моменту она одна жила, уже была в разводе с дедушкой. И вдруг на следующее утро на этом же воронке ее привезли обратно домой. Соседи бросились с расспросами: «Где ты была, что ты была?» И она рассказала, что ее привезли в эту самую контору, там было 20 человек – художники со всего Ленинграда и Ленинградской области, и всю ночь они рисовали портреты Кирова. Множительной техники же не было, а утром в Ленинград должен был приехать вождь народов, и на Невском проспекте должны были висеть портреты Кирова с траурной лентой. Вот художники и рисовали…

Из военного детства

Часто вспоминаю я самое яркое впечатление из своего детства, когда я впервые почувствовал желание обязательно увидеть другую жизнь и попасть в эту жизнь.

У меня было военное детство. Я родился в 1940 году в Ленинграде, но сразу же был увезен родителями, которые еще до моего рождения получили комсомольские путевки на Байкало-Амурскую магистраль, в город Улан-Удэ. Оба они были врачами, окончили Первый медицинский в Ленинграде. Мама была врачом общего профиля, как они это называли. Потом произошло событие, которое изменило ее профессиональную судьбу и которому я обязан своим появлением: умерла их дочка, моя старшая сестра, Галочка, и тогда они решили произвести на свет меня, а мама взяла специальность детского врача. И осталась детским врачом на всю жизнь.

Началась война. Отца призвали на фронт, а мы с мамой остались в Улан-Удэ. Жили в железнодорожном поселке, окруженном бурятскими юртами, в небольшой комнатке, в двухэтажном домике. Однажды в какой-то праздник мама взяла меня в гости «к очень интересному человеку», как она сказала. Это был Вольф Мессинг, знаменитый маг и волшебник, который находился в Улан-Удэ в эвакуации. Он ухаживал за мамой. Я так думаю. И вот из своего поселка с юртами я попал в городскую квартиру. Мне было, наверное, года четыре. Я помню, что на паркете стоял рояль а рядом с роялем – большой глобус. Взрослые шумели, шутили, гуляли, а я забился под этот рояль и оттуда смотрел: во-первых, на глобус, во-вторых, на эту яркую жизнь. История эта мне запомнилась навсегда как волшебный кусочек из другой жизни.

А потом с фронта вернулся отец – он был военврач – и сообщил, что у него, как это часто бывало на войне, появилась другая жена, медсестра. Мама его не приняла, не простила. Мы уехали из Улан-Удэ, но не в Ленинград, а в Москву, где и началась моя сознательная жизнь. Конечно, я много бывал в Ленинграде, но родиной своей могу считать его лишь условно.

Похороны Сталина

Дети, как я заметил, очень любят слушать семейные истории. Иногда даже больше, чем сказки. Во всяком случае, маленький Алешка (сын Гали от первого брака) время от времени требовал от меня рассказов о моем детстве. Смешно округлив от удивления глаза, он слушал о нашей огромной коммунальной 13-й квартире, где мы жили. 13-я квартира стала для нас этаким нарицательным названием. Квартира была недалеко от улицы Горького, в Гнездниковском переулке, где сейчас находится Министерство культуры, на 2-м этаже. Это, видимо, бывший бордель, потому что там было 18 комнат, одна кухня, один санитарный блок. В мою бытность там жили 48 человек. Алешке трудно было это понять, а я говорил, что мы жили, как все.

Помню, я рассказывал, как вся квартира плакала, когда умер Сталин. «Вся плакала?» – недоверчиво спросил Алёшка. «Конечно». – «И ты плакал?». – «И я плакал». И тогда он спросил: «А когда Ленин умер, ты тоже плакал?» Я про себя улыбнулся: маленькому Алешке временны́е понятия были еще недоступны. Я ответил ему, что не помню, плакал или нет, но когда умер Александр Македонский, я рыдал навзрыд…

А похороны Сталина я очень хорошо запомнил. В стране был объявлен четырехдневный траур. Школа закрыта, уроков нет, и мы с друзьями решили пойти в Колонный зал, где был установлен гроб. Надо попрощаться. И вообще посмотреть. И я попал в ту страшную давку на Трубной площади, которую так впечатляюще воссоздал Евгений Евтушенко в фильме «Похороны Сталина». Она образовалась потому, что бульвары были перекрыты грузовиками, чтобы народ не проник на эту площадь. А очередь шла очень плотно. Я помню, например, что я какое-то время даже не шел, а меня несли… А толпа все нажимала и давила, пока не прорвала оцепление, лошади охраны испугались и понеслись в толпу. Все это – толпа с лошадьми и людьми – ударила в Трубную улицу, сбила меня с ног. Хорошо помню: когда упал, я увидел, что весь асфальт (или там был булыжник?) покрыт галошами, перчатками, очками, шапками… Там валялось всё. Я ничего не мог сделать, не мог пошевельнуться и громко – как только мог – закричал: «Мама!» Вдруг солдат, который бежал вдоль бульвара, к Пушкинской, схватил меня за руку, вырвал из людской гущи и выбросил на газон. И спас меня. Он побежал дальше, а я стоял и пытался отдышаться. Я очень боялся идти домой, потому что потерял галоши. Но меня никто даже не спросил, что со мной произошло. А на следующий день мы снова пошли к Колонному залу, но уже не таким чудовищным путем – через бульвары, а через дворы, перепрыгивая по крышам. Один человек на наших глазах соскользнул вниз, но он был не из нашей компании, и я не знаю, что с ним случилось. А мы всё-таки добежали, вышли на Никольскую улицу, а оттуда совсем рядом Пушкинская, Колонный зал. И я прошел мимо вождя, слушал траурную музыку, которая звучала не переставая. Так что точно могу сказать, что видел Сталина в гробу.

Спустя много лет, уже будучи студентом Института международных отношений, я вновь прикоснулся к Сталину. Во время учебной практики я работал переводчиком с делегацией итальянских коммунистов. В их программе была поездка на одну из сталинских дач, известную как «Ближняя», или «Кунцевская». Она находилась недалеко от села Волынское. Теперь эта территория входит в состав Москвы в районе «Фили-Давыдково», близ парка Победы на Поклонной горе. После смерти Сталина эту дачу – а он здесь и скончался – собирались превратить в музей: сделать как Горки Ленинские – Волынское Сталинское. Но после XXII съезда КПСС от этих планов отказались.

Однако там ничего не изменилось. Между первым и вторым этажами поднимался лифт – для вождя. И отдельно ходил лифт с едой. Я очень хорошо запомнил эту дачу, потому что две вещи меня особенно поразили. Прежде всего, несколько одинаковых зеленых диванов, стоявших в двух комнатах на первом этаже. Почему? Объяснение дал молодой человек по имени Генрих Смирнов, сопровождавший делегацию. Он работал в ЦК партии, здесь был не первый раз и какие-то вещи знал хорошо. Дело в том, что Сталин никогда не использовал ту кровать, которую ему стелили перед сном. Спать вождь ложился, как известно, под утро. И когда охрана уходила, сам перетаскивал постель на другое место. Потому что никому не доверял – мало ли что там подложат.

Второе, что меня поразило, это гостиная. Знаменитая гостиная, где собиралась сталинская команда. Она многократно описана. В частности, Николаем Сизовым, бывшим директором «Мосфильма» в рассказе «Ночью в Волынском», написанном после того, как его вызвали на дачу для участия в таком «собрании». Описал гостиную и разговор с товарищем Сталиным и югославский коммунист, один из доверенных сотрудников Ио-сипа Броз Тито – Милован Джилас. Он тоже был приглашен на ночное застолье и вкусно описал стол, похожий на скатерть-самобранку. К нему каждый подходил и набирал себе угощение. Отдельно стоял столик с напитками всех стран мира – шотландский виски, французские коньяки и прочее. Было, конечно, большое количество и грузинских вин. Сталин жестом хозяина предложил Джиласу выбрать всё, что тот пожелает выпить. Джилас попросил пива. Я помню, меня это потрясло: тебя Сталин угощает, ну возьми что-нибудь из этого изобилия, а он попросил пива. Сталин позвал солдата, который это пиво и принес…

И вот теперь я находился в этой гостиной. Оглядывал мебель, столы – все сохранилось, но без напитков, представил себе картинки на стенах, вырезанные из «Огонька», – вождь любил развешивать такие картинки. Кстати, все это очень интересно и довольно точно показано в фильме «Падение Берлина». Советский фильм о победе, где Сталин читает стихи.

На любимой даче вождь жил как отшельник, всего боялся. Там провёл он те ужасные дни начала войны, когда пришел в состояние страшного смятения и не смог выступить перед народом. Выступил Молотов, начав словами: «Граждане и гражданки Советского Союза!» Этот факт – «о том, что началась война, сказал нам Молотов в своей известной речи» – напомнил Владимир Высоцкий в песне «Про Сережу Фомина», парня, подленько увильнувшего от войны. А как интересно начал свое выступление по радио Сталин, когда пришел в себя и 3 июля 1941 года обратился к советскому народу: «Товарищи! Граждане!» И, словно вспомнив свое семинарское прошлое и несмотря на свою жесткую, даже жестокую политику в отношении церкви, добавил: «Братья и сестры!» Вождь понимал, что такие слова дойдут до глубины души каждого человека, смогут в тяжелый час поднять людей на защиту Отечества.

Вот такие мысли мелькали у меня на сталинской даче.

Наши гости – итальянские коммунисты, с которыми мы работали, были поклонниками Сталина. Даже несмотря на разоблачение культа личности. Да и теперь в Италии очень много сталинистов. Как ни странно, и у нас его почитателей сейчас становится больше и больше.

Как относились к Сталину в моей семье? Ну, отчим был человек простой. Никогда со мной ни о чем не разговаривал, а когда умер Сталин, повесил его траурную фотографию из Колонного зала, опубликованную в «Огоньке», на стену в 13-й квартире. А вот отношение моего дяди – маминого брата – для меня психологическая загадка.

Дядя учился в Ленинграде в Высшем военно-морском инженерном училище имени Ф. Э. Дзержинского. Когда он был на втором курсе (думаю, это был 1938 год), арестовали его близкого друга, товарища по общежитию Андрея. Дело в том, что тот скрыл свое ужасное помещичье происхождение. Дядька пошел в партком и поручился за товарища своим партбилетом. Ему сказали: «Мы разберемся». И разобрались. Дядю арестовали. В ссылке он оказался в Красногорске, на берегу Каспийского моря, трудился в шарашке, строил корабли на подводных крыльях. Освободился только после войны. К этому времени успел заработать малую золотую медаль за проект подводной лодки. Жил в Горьком, работал инженером, иногда приезжал в командировку в Москву. Приходил к нам. Но кроме своих служебных дел, ходил по инстанциям, добивался полной партийной реабилитации. В конце концов, получил значок «Ветеран КПСС»: в партийный стаж ему засчитали и несправедливо присужденный лагерный срок. Гордый, пришел он с этим значком. Я не стал с ним обсуждать его успехи. Позже он написал книгу воспоминаний о своем отце – моем деде. И умер, будучи убежденным сталинистом. Даже собственная горькая судьба не отражалась на его отношении к вождю. Вот это и есть та психологическая загадка, которая всегда занимала меня.