Всю жизнь Владислав занимался изучением минералов. Научный институт, кандидатская, потом докторская… Машину он начал водить много за сорок. Вождение ему далось тяжело, и поэтому он, как человек не просто упорный, а даже систематический, взял за правило водить ежедневно. И постепенно втянулся: со временем поменял первую ржавую «шестерку» на новенький «УАЗ-патриот». Внедорожник взял с расчетом на летние экспедиции, но по факту водил все больше в городе: дом-работа, работа-дом. Пробки, пешеходы…

Особенно пешеходы! Пробки – это, конечно, зло. Но пешеходы – отдельная тема: сначала он их боялся, затем игнорировал… И, наконец, начал ненавидеть. Нет, ну сами посудите: если автомобилисты хоть и нарушают правила, то делают это, глядя вперед открытыми глазами и хоть с какой-то целью (ну там скорость, драйв), то те-то правил в большинстве своем вообще не знают, гаишников не боятся и вообще непонятно чем думают!

На четвертом году своего водительского стажа, уже хорошо чувствуя своего Буцефала, Владислав пришел к выводу: этих уродов надо учить! Делал он это так: неслышно подъезжал вплотную к какой-нибудь бабке, которая перлась через дорогу в неположенном месте, а потом изо всех сил давил на клаксон, который по мощности не уступал пожарной сирене. Итог был предрешен: бабка дергалась, как курица, которой только что отрубили голову, и в панике бежала к обочине. А он давил на газ и, визжа шинами, пролетал в нескольких сантиметрах от нее. В те дни, когда удавалась кого-то так проучить, он был в особенно хорошем расположении духа…

…В тот день такая бабка у него уже была – с самого утра подловил. Но когда возвращался домой, ему вновь повезло: пигалица-брюнетка (снег на дворе, а шапку не носит!) в каком-то несуразном комбинезоне с сумкой через плечо дернула через дорогу. Бесшумно подъехав, он ударил в клаксон. Но та почему-то повела себя необычно: обернувшись на звук, не дернула в сторону, а, сняв зачем-то сумку с плеча, бросилась прямо под колеса! А потом случилось и вовсе невероятное: лобовое стекло вдруг пошло трещинами и начало осыпаться мелким горохом. И только инстинктивно выжав сцепление-тормоз, он услышал звук удара…

…

В клубе свободного секса, вечеринки которого Катя посещала по пятницам, ее звали Бешеная Кэт. Прозвище это она носила вполне заслуженно: лет с пятнадцати Катя поняла, что город – это каменные джунгли, и научилась в них выживать. Каратэ, айкидо, потом «качалка» и кикбоксинг – это чтобы владеть телом и уметь за себя постоять в рукопашке. Строго отобранные любовники – чтобы были деньги и хата. Креативная работа – не только для денег, а чтоб мозги не засыхали. Ну секс-клуб – это для души, надо же где-то отдыхать… Подругам в клубе она говорила с гордостью: «Готовлюсь к нападению инопланетян – чтобы выжить даже после нашествия».

Для подержания формы Катя ходила исключительно пешком: хоть сто метров, хоть десяток километров, поэтому зимой прочей одежде предпочитала теплый и удобный комбинезон. Ходить пешком ей доставляло удовольствие. Одна беда – машины. Эти вонючие уродливые изобретения цивилизации ее дико бесили. Правил эти уроды почти не соблюдают: норовят проскакивать на красный или вставать прямо на пешеходных переходах, загородив проход… Она долго терпела. А потом решила учить самых наглых. Для этих целей она носила в сумке бейсбольную биту: увидит, например, стоящего на пешеходном переходе, и – хрясь! – подфарника нет. И пусть стоит-моргает аварийками, сука – она уже далеко!

Как опытный пешеход, светофоры она начала игнорировать, поняв простую вещь: тот, кто всегда переходит дорогу только на зеленый, рано или поздно становится жертвой какого-нибудь обдолбанного лихача. А вот тот, кто светофоры игнорирует, но внимательно смотрит по сторонам, всегда сумеет оценить скорость и расстояние.

…Но этот – тварь! – специально подкрался неслышно. Вздрогнув от звука сирены, в первую секунду она растерялась. Но тут же на смену растерянности пришла ярость. Уродов надо учить! Молниеносным движением выхватив биту, она ушла с траектории движения и со всех сил заехала ему в «лобовуху».

…

…Из двоих доставленных на «скорой» один оказался мужчиной: перелом ключицы, порезы на лице. Второй была девушка с вывихом плеча. Как водится, попали в соседние палаты.

Владислав (повязка на левом плече) курил, сидя на подоконнике под надписью «Курение строго запрещено» и зорко следил за тем, чтобы не засекла медсестра.

Катя (повязка на правом плече) неслышно подкралась сбоку и долго смотрела на него оценивающим взглядом. Несколько секунд на ее лице сменялись разные эмоции – от «врезать что ли по уху?» до «а ничего себе мужчинка». Затем, видимо приняв какое-то решение, она наклонилась к его уху и резанула:

– Сигаретой угости!

Тот вздрогнул. Отпрянул. Удивился. Совсем сильно удивился.

Достал пачку сигарет.

Игнорируя его зажигалку, она достала свою, не торопясь затянулась, не рассматривая марку табака и наконец спросила:

– По жизни-то чем занимаешься?

Наглость этой девицы была такой непомерной, что Владислав оторопел. Из-за нее, мелкой сучки, он разбил «Буцефала» и попал в больницу. А она, как ни в чем ни бывало… На ее безобразный вопрос он решил ответить честно, но так, чтобы сразу отшить:

– Изучаю состав керна с Кольской сверхглубокой.

– Что изучаешь?

Этим простым вопросом она попыталась скрыть свое изумление. Но получилось вроде бы плохо. Чтобы как-то выкрутиться, ей пришлось разыграть из себя наивную дурочку.

– А правда что там бур уперся в алмазы?

Как и следовало ожидать, тот снисходительно улыбнулся, но любимого конька, конечно же, оседлал – начал рассказывать о бурении уникальной скважины, которая в то время была самой глубокой в истории человечества.

А она улыбалась и хлопала глазами, как школьница. И даже про себя тихонько мурлыкала. Единственный по-настоящему близкий ей человек – ее отец – был одним из тех геологов, которые начинали этот проект. Он, пахший терпким потом и табаком, садил ее, девчонку, на колени и рассказывал ей о том, что буровой снаряд может оборваться из-за пластического движения пород на большой глубине. И что на магнитофон можно записать совершенно невообразимые звуки, которые доносятся из глубин Земли и так похожи на голоса мучеников из ада… После того как отец погиб, она мечтала поступить в Горный, но… Но выбрала каменные джунгли.

…Влад опомнился только тогда, когда она уже сидела у него на коленях. При всем желании он не смог бы вспомнить, как такое случилось.

А когда их поцелуй, который, казалось, длился целую вечность, наконец прервался, она очень нежно спросила:

– Посмотрим вместе анализы?

Смутившись, он отмахнулся:

– Да что там смотреть: даже не перелом, просто хорошая трещина…

Взглянув ему в глаза, она рассмеялась. Но продолжила еще более нежным голосом:

– Какой же ты все-таки идиот! Я про анализы минералов и горных пород из керна. Посмотрим вместе?

И здоровой рукой мягко вернула на место его отвисшую от удивления челюсть.

Про скрипачку

Александр Шорин

…Трудно найти место, где массы людей проявляют большее безучастие ко всему окружающему, чем переходы московского метрополитена. Если на улицах, особенно таких знаменитых, как Арбат, москвичи и гости столицы ещё могут остановиться и благосклонно послушать выступления уличных музыкантов, то в метро – никогда. Здесь нет людей, есть только человеческая масса, спешащая поскорее перейти с одной станции на другую… И всё же из этого правила появилось одно исключение.

Впрочем, взглянув случайно на худенькую и довольно невзрачную на вид девушку, никак поначалу нельзя было бы предположить, что именно она станет объектом повышенного внимания… Сняв платок и распустив по плечам свои черные волосы, она становилась красивой – это так, но самого по себе этого обстоятельства здесь, в этом человеческом муравейнике, достаточно разве что для беглого взгляда. Её скрипка, вынутая из потертого футляра, тоже не заслуживала никакого почтения: скрипка как скрипка, ничего особенного – здесь и не такое можно увидеть… Но вот в тот момент, когда она, слегка закусив нижнюю губку, начинала смычком брать первые ноты, люди, словно заворожённые, начинали невольно замедлять шаги. Музыка, казалось, стекала с её смычка и плыла, кружилась. Заставляла то смеяться, то плакать, то смущённо улыбаться… Люди окружали девушку плотной толпой и слушали, слушали. Слушали! Временами её футляр наполнялся не только купюрами, но и слезами.

Потом она останавливалась, и окружающие тут же приходили в себя, разбегались по своим делам… Никого из них уже не волновала эта странная красавица, никто не задумывался о том, кто она, откуда здесь появляется и куда затем исчезает…

Абсолютное большинство этих случайных слушателей были бы донельзя удивлены, если б узнали, что она никогда в жизни не брала уроков музыки и не изучала нотной грамоты. Мало того: по-русски эта девушка говорила очень неохотно, предпочитая свой родной язык – чеченский.

Прошло уже два года с того времени как она вместе со своей семьёй приехала в Москву из пригорода разрушенной чеченской столицы. Это была очень скромная, любящая и послушная дочь. Весь свой немалый доход она отдавала отцу, предоставляя ему решать, куда потратить эти деньги.

В их семье женщинам было положено готовить еду, растить детей и не обсуждать решения мужчин. Поэтому, когда в один прекрасный день отец представил её какому-то юноше и сказал: «Это Беслан, твой будущий муж», она восприняла это как должное. Её, правда, несколько удивило, что муж провел с ней всего одну ночь и был груб, а после этого сразу исчез, но она ни единым словом не высказала ни ему, ни отцу своего неудовольствия. Ещё через месяц она узнала, что её муж погиб как настоящий герой и что она беременна…

Но самая странная вещь произошла с ней, когда пришла пора родиться ребёнку. Её забрали к себе две старухи и долго над ней колдовали во время схваток. А после родов, когда она, еще совсем слабая, хотела обнять новорождённого, ей в этом отказали.

Вместо этого совсем незнакомые чеченские мужчины показали ей трупы её родителей, изрешечённых пулями, дали их оплакать, а после надели на неё большой бандаж, имитирующий беременность, и попросили снова идти со своей скрипкой в переход метро. Она не спорила с ними, хотя из ее глаз катились слёзы. Она молча взяла свою скрипку и пошла.

Этот, последний её концерт, был самым необычным: первое же прикосновение смычка заставило толпу вздрогнуть и поселило в сердцах людей неясную тревогу. Затем необычная мелодия стала набирать силу, и тревога в сердцах людей переросла в страх, а затем в панику. И только когда переход оказался совершенно пустынным, девушка опустила смычок и сползла по стене, закрыв руками свое заплаканное лицо.

Страшный взрыв потряс стены, и его грохот покатился в обе стороны прощальным салютом, которого она уже не слышала.

Авось

Александр Шорин

Жил да был человек-крокодил и звали его Авось, а если по-простому, то Вася. Был он зеленый, чешуйчатый весь – таким уж уродился.

Мама у него была еврейка, папа – философ. Почему уродился он чешуйчатым, мама молчала, а папа молчал и подавно, потому что, увидев сына в роддоме, потерял речь, и с тех пор все свои философские изыскания проводил исключительно в письменной форме – запирался в маленькой каморке на чердаке и писал огромный фолиант, озаглавленный таинственно – «Изучение людей». Но это Вася потом узнал, когда читать научился, как и то, что странное имя – Авось – дал ему папа, написав записку маме. Впрочем, до поры до времени он даже и не знал, что зовут его Авось, потому что мама всегда, наперекор папе, звала его только Васей.

С самого детства человек-крокодил был очень добрым и больше всего на свете любил улыбаться. Проблема была в том, что когда он улыбался, то даже мама (а я вам напомню – это была еврейская мама, любящая и заботливая, из тех про кого сочиняют анекдоты: «Если ты встал ночью по малой нужде, а вернувшись увидел, что твоя постель уже аккуратно заправлена, значит у тебя еврейская мама») – даже его еврейская мама бледнела, закрывала глаза и начитала читать молитвы. И только папа любил, когда сын улыбается.

Когда же Вася немного подрос, и пришла ему пора идти в детский сад, то его улыбчивость стала не только проблемой мамы: после того, как Вася улыбнулся заведующей, та наотрез отказалась допускать его к другим детям.

Проблему общения Васи с внешним миром решили так: папа, который ежедневно отправлялся гулять, стал брать с собой сына, предварительно надев ему повязку – типа от гриппа, и под повязкой Вася мог улыбаться сколько ему влезет. Иногда он даже отпускал его играть с другими детьми, тщательно, правда, следя за тем, чтобы тот не снимал повязку…

В школу его тоже не взяли – предложили интернат, но мама отказалась. А чтобы у сына был учитель, наняла ему слепого. Слепой оказался из бывших моряков и очень пьющим, но при этом к своим обязанностям относился серьезно: если Вася занимался плохо, давал ему подзатыльники. Вася терпел и все равно улыбался, но однажды, не выдержав, взял и слопал учителя – все-таки он был крокодилом. Мама за это на него очень рассердилась и перестала отпускать его гулять с папой, со словами: «Вдруг ты и там кого-нибудь слопаешь». Вася загрустил, но ненадолго: слепой успел научить его читать, а так как книг в доме было много, то с тех пор у него всегда было чем себя занять.

Шли годы, и однажды, когда Вася стал уже большим, то, когда папа гулял, то он, нарушив запрет, проник в его каморку и стал читать фолиант «Изучение людей». Тут-то и оказалось, что папа его – тоже крокодил, который родился на планете крокодилов, а на Землю его прислали писать научный труд по изучению людей. Естественно, ему сделали операцию, чтобы он был похож на человека, а здесь он встретил его маму, которую очень полюбил. А когда мама захотела от него ребенка, то он ей сказал, что ребенок может родиться похожим на крокодила. На что мама ответила: «Авось будет похожим на обычного ребенка». Поэтому, когда родился Вася, папа ему и дал имя – Авось.

Так Вася узнал, что он – крокодил, и имя его – Авось, а не Вася.

А еще папа писал очень странные вещи. Например, о том, что люди постоянно говорят совсем не то, что думают – это называется «ложь», и постоянно думают о том, что скажут про них другие. Что они вечно недовольны своими правителями, которых сами же выбирают, что считают неприличным свой способ размножения… И всякое такое прочее.

Но все это Васе показалось не очень интересным, по сравнению с тем, что он узнал о себе. Оказывается, от него столько лет скрывали такую важную тайну!

Пошел он к зеркалу, посмотрел внимательно. Так и сяк. Улыбнулся. И загрустил, потому что понял: тяжело быть не таким, как все.

Он и раньше догадывался, что что-то с ним не так, а теперь убедился в том, что это действительно большая проблема.

И тут он понял: дальше нужно жить самому, потому что так разозлился на папу с мамой, что может и их тоже слопать, как слопал слепого моряка.

Вышел он из дому и пошел куда глаза глядят…

А глаза у него слезились, и поэтому по сторонам он не смотрел, а шел все прямо, пока не уперся в большую бетонную стену. Тогда он свернул и пошел вдоль этой стены, пока не уперся в какую-то будку, на которой было написано «КПП». В будке скучал молодой человек в пятнистой одежде, который при виде его, тут же убежал, крича что-то нечленораздельное.

Вася устал, поэтому занял место этого человека. Сел и впервые в жизни дал волю слезам, которые оказались огромными, потому что были крокодильи. А наплакавшись вдоволь, уснул, утомленный.

Между тем, возле будки начался переполох: пятнистые люди бегали туда-сюда. Потом самый здоровый и видимо самый храбрый из них зашел внутрь, чтобы разглядеть спящего.

Посмотрел. Крякнул. Выругался.

А Вася в это время улыбнулся во сне и сладко зевнул, показав зубы.

Здоровый вздрогнул. Отступил. И, наконец, сказал с восхищением:

– Вот это рожа!

Потом почесал бритый затылок, и вынес вердикт:

– В казарму его, ребята. И не из таких людей делали!

Так Вася нашел свое счастье: дослужившись до старшины, он получил возможность улыбаться каждый день и начальство было им очень довольно – показатели по части строевой подготовки у его солдат всегда были лучшими в части.

Говорят, прочили ему карьеру, да он отказывался – ему и так хорошо было… Он по-прежнему любил читать и даже вступил с папой в переписку, которую тот потом внес в свой фолиант как главу под названием «философский диспут». В нем сын пытался доказать, что даже рожденный крокодилом может стать настоящим человеком.

…Впрочем, спустя много лет, когда на Землю высадились первые корабли с планеты крокодилов, оказалось что и у нас крокодилов куда больше, чем казалось по внешнему виду. И лишь он один, обладая внешностью крокодила, остался настоящим человеком.

Но это уже другая история…

Сказка про морковку

Александр Шорин

Вы когда-нибудь видели много моркови? Не просто много, а ОЧЕНЬ МНОГО? А я видел!

Стоишь, а там, куда ни глянь, всюду морковь. Море моркови, океан моркови. Целые морковные джунгли. Наверное, если всю её выкопать, получится сто тысяч тонн морковок. Или даже миллион тонн. Наверное, из неё можно построить целый дворец и объявить себя Морковным Императором…

Один совсем небольшой морковёнок, живущий в этих джунглях, на вид совсем такой же, как и все другие морковята, очень хотел почему-то совсем необычной судьбы. Ну что, думал он, будет со всеми этими моими соседями-морковками? Наверное, их вырвут и съедят. Или, например, они размножатся и сгниют – если их никто не вырвет. А он, морковёныш, хотел чего-нибудь особенного. Правда, ничего для этого конкретного сделать он не мог: только молча молился он об этом своему Морковьему Богу.

Однако иногда так бывает, что для того, чтобы сбылась самая-самая заветная мечта нужно совсем немного, может быть даже самую малость. Нужно очень этого захотеть. Морковёнку повезло: его действительно ждала совершенно необычная судьба. Зимой, когда намело много снега, он стал носом у огромного пузатого снеговика. Красным и красивым. Глядя на этот нос, все прохожие улыбались, а морковёнок тихо радовался…

…А в городе Рязани жил мужик с усами. Такими длинными, что был похож на таракана. Звали мужика Иваном.

Была у Ивана мечта в жизни: хотел он в Австралию. Вот так вот, понимаете, жил-поживал и вдруг однажды понял: без Австралии – не жизнь. А был он мужик решительный: долго не раздумывал – собрал пожитки, деньги какие были, и двинулся из Рязани в края чужедальные.

Долго шёл: прошёл Урал, потом Сибирь, к весне добрался до Тихого океана. Тут остановился: по океану-то ведь не пойдешь. Спрашивает людей: как, мол, через океан? А ему говорят: чтобы через океан, нужно волшебный документ – «загранпаспорт» называется, а ещё нужно много денег. Пригорюнился мужик: «загранпаспорта» у него не было, да и деньги все повышли. Как быть?

Один дядька ему и говорит: а ты в матросы пойди на какой-нибудь корабль – корабли тут у нас везде плавают, глядишь и попадёшь в свою Австралию. Обрадовался мужик и пошёл в большой город на холмах. В этом городе есть большой порт, а в нём – много кораблей. Подошел он к одному, что ему приглянулся, и спрашивает, не нужен ли им матрос. А его спрашивают в ответ:

– А чего делать умеешь?

– Могу палубу драить.

– А ещё чего?

– Могу и не драить.

Засмеялись они и говорят:

– Свой человек, возьмём его в матросы.

Так взяли его в матросы на корабль. Одна беда только: ни в какую Австралию этот корабль не собирался: всё больше рыбу у японцев тибрить.

Вы спросите, что такое «рыбу у японцев тибрить»? Я вам отвечу, потому что случайно знаю. Это морское выражение, которое означает немного не то, что кажется вначале. Вы, наверное, думаете, что этот корабль заплывает в воды Японии и там рыбу ловит – ихнюю, японскую? А вот и нет. Он – как бы это выразиться? – тибрит стибренное! Ещё непонятнее стало? А я вам объясню! Это наоборот японцы рыбу тибрят: свою всю повыловили, вот чужую и тибрят, а этот корабль тибрит её у японцев. Так понятнее? Непонятнее? Ну, точнее не знаю.

Знаю только, что так долго Иван эту рыбу у японцев тибрил, что его (за его усы) решили уже боцманом сделать. Но тут Иван вспомнил про Австралию. Проснулся поутру и думает: буду теперь всю жизнь у японцев рыбу тибрить и не увижу Австралии… Отвязал он шлюпку корабельную и поплыл по океану.

День плывет, два. Неделю плывет. Кончилась у него еда, кончилась вода. Чайки ехидные кружат: клюнуть норовят. В общем, грустно всё. Вдруг видит: остров.

Высаживается и удивляется: кругом бананы и кокосы на пальмах: просто джунгли какие-то. Ну, он довольный: попил, поел и спать завалился.

Когда проснулся, видит: корабль плывет. Он забрался на пальму, снял с себя рубаху и стал ею махать. Увидели его с корабля, подплыли поближе и кричат:

– Ты чего сбежал? Пошли дальше у японцев рыбу тибрить!

Ну, он и пошел. Что ему было делать?

Дальше про Ивана я ничего не знаю. Думаю, он и сейчас плывет в свою Австралию. Однако знаю то, что приключилось на острове, чего сам Иван вовсе и не знает. Когда он, сидя на пальме, махал своей рубашкой, из неё выпало ма-а-а-ахонькое семечко, невесть как туда попавшее. Семечко было морковным. Оно выросло и дало новые семечки, которые тоже выросли. Понравилось им тут расти. А так как на острове совсем не было грызунов, то через много лет не стало тут ни пальм, ни джунглей: одна только морковка. Целый Морковий остров. А среди всей этой тьмы моркови был один маленький морковыш, который очень хотел необычной судьбы…

Вы спросите, как он попал туда, где снег, и стал носом у снежной бабы? А все очень просто: это я его туда привёз.