Пальма. Серия «Бессмертный полк»

Редактор Анна Леонидовна Павлова

Корректор Игорь Иванович Рысаев

Дизайнер обложки Александр Иванович Щербаков

© Александр Щербаков-Ижевский, 2017

© Александр Иванович Щербаков, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-0862-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Самая красивая

Солнце палило нещадно. Бездонная синева неба простиралась до самого горизонта. И только два небольших облачка неподвижно замерли вдали. Тишина звенела стрекотанием кузнечиков, очертания ближайших деревенских домиков причудливо расплывались от зноя земли, густо пахло разнотравьем. Казалось, ничто не могло нарушить плавное течение размытого в пространстве деревенского времени.

Наша шумная компания друзей, каждому по четыре-пять лет от роду, пытливо осваивала пространство вокруг себя, не соглашаясь с рутинным покоем и скукой пасторального уклада жизни. Совсем неподалёку наблюдалось шевеление и кудахтанье домашнего пернатого сообщества. Это поблизости у дороги белые тощие куры барахтались в пыльном облаке, отряхиваясь крылышками и зарывая себя по самую спинку. Мы переглянулись: что курам хорошо, нам будет еще лучше.

Отметим, что в те времена дороги в поселке Центральный (в дальнейшем поселок Кечево) Ижевского района Удмуртии были грунтовые. МТСовские машины разбивали достаточно глубокие колеи. Они были до краев заполнены воздушной, рассыпчатой пылью. Невозможно было даже удержать такую взвесь на ладошке, настолько она мелка и горяча под палящим солнцем. Мы же искали приключений, поэтому вся ватага друзей не сговариваясь ринулась в самое пекло раскаленной лавы.

Что тут началось! С упоением и восторгом мы посыпали друг друга обжигающими струйками, барахтались на пузе, собирали курганчики и с разбегу прыгали на них. Фонтан пыльного взрыва ошарашивал! В воздух поднялось громадное облако пыли.

Вдруг, в горячке бесшабашной ребяческой игры сквозь облако плотной пыли мне почудилось, а потом и стало видно нечто. Из сумрака недалеко стоящей конуры на нас смотрела пара внимательных и, как бы, осуждающих глаз. К нам пришло неожиданное осознание того, что мы действительно что-то не ладное здесь вытворяли. Да и порядком подустали, наигрались ребятишки.

Отроки внимательно оглядели друг друга. М-да… Судя по внешнему виду, погорячились абсолютно все участники игрища.

Одеты все в то время были одинаково: пацаны в сандалиях на босу ногу, черных трусах и каких-то майках. Девочки, как правило, в самосшитых сарафанчиках и обязательно с косичками. В любом случае, видок у всех был, надо сказать, достаточно жалкий. С ног до головы были дорожного, серого цвета. Кожа приобрела бурый оттенок. Волосы торчали колом, а на мордашках прилепились соленые от пота грязевые лепешки. Всем сразу стало понятно, что придется идти домой и сдаваться родителям в таком дикарском виде.

Никакого водоема или колодца, чтобы привести себя в порядок, поблизости не было. Скорее всего, каждого из нас ожидало наказание за свое баловство. Говорят, беда сближает. Вот и мы, сбившись в стайку, двинулись в сторону деревни. А наш дом, как раз был первым на пути. У калитки и стояла та самая большущая конура, в которой пряталась от жары папина собака Пальма, чьи глаза я скорее почувствовал, чем увидел сквозь пыль.

И что тут это на меня нашло! Страсть, как захотелось вытащить из собачьего домика сонную псину. Да наказать ее за то, что так осуждающе смотрела на нас. За то, что не приняла участие в запретных играх. Как так, нас накажут, а она останется в стороне?

Все сгрудились у будки с лазом. Мне тогда казалось, что если папа хозяин собаки, то и я имел полное право предъявить свое недовольство и строго спросить с нее. На правах хозяина-заводилы я с силой стал вытягивать собаку наружу. В свою очередь, она никак не хотела вылезать и все дальше забивалась в угол. Чтобы сделать больнее и достать сандалиями, я стал ожесточенно пинать что-то мягкое в темноте. Бесполезно.

Но наконец-то я нанес ей ощутимый удар. И тут раздался грозный, устрашающий рык. Клацнули зубы серьезного зверя. Моих друзей как ветром сдуло. Сбежали. Страх обуял меня, когда я увидел клыки и оскал по-настоящему обозленной собаки.

Капитально перетрухнув, с криком кинулся вон, во двор, где и попал прямо в объятия мамы. Мама же ласково приняла меня на руки, осмотрела, и… А дальше… Дальше всё было, как всегда.

Потом мне долго пришлось сидеть голышом на солнцепеке, прутиком отковыривая от себя спекшиеся лепешки грязи. Мама тем временем на таганке грела в чугунке воду. Она приготовила корыто и обмылок. На душе было горько и обидно. От безысходности мои скупые, почти мужские слезинки скатывались из глаз. Унижение душило. Хныканье не помогало.

Но вдруг из конуры вылезла та самая наша собака. Она подошла ко мне и не задумываясь, с простой непосредственностью облизала все лицо. Грязь, слезы, остатки унижения, которое я испытывал, исчезли сами собой. Обняв Пальму за шею, я затих от какого-то нового ощущения. Мне показалось, что я обрел настоящего друга. Моё существо ребенка, соприкоснулось с чем-то взрослым и доселе неизвестным. Страшно возмужалым, загадочным и самостоятельным.

С этого мгновения мы с Пальмой стали единомышленниками с одинаковым пониманием большой любви друг к другу. А это в дальнейшем привело к тому, что мне пришлось потихонечку избавляться от всех своих дурных детских привычек ради сохранения наших отношений. Взаимное уважение предопределяло ответственность.

Так я впервые зафиксировал в своей памяти и на всю жизнь редкое, как понял с годами, ощущение великого счастья, когда тебя понимают. И любят по бескорыстию. С этого момента много раз именно Пальма внимательно выслушивала все мои горести, мальчишеские проблемы и переживания. Мне было хорошо. Со мною всегда был рядом настоящий и понимающий неразлейвода товарищ. Общение с другом было искренним и обоим доставляло истинное наслаждение. Мы стали побратимами навеки.

Когда в тот день папа пришел с работы, в доме всё выглядело как всегда. Я уже был чистенький и опрятный. Но теперь у меня как-то сама собою появилась новая обязанность ухаживать, любить и кормить друга. Царский ужин, как это считалось по собачьим меркам, подавался в алюминиевой плошке. На весь двор источала вкусный запах каша по-флотски, или похлебка из куриного бульона, зачастую с подкинутыми туда сладкими косточками. В общем, Пальма ела всё то, же самое, что и мы имели на столе. Обделить друга считалось в нашей семье не приличным. Эта догма никак не могла быть изменена и не обсуждалась.

С той детской поры на всю жизнь у меня жизненный постулат, как закон-обижать и обделять собаку, это самая большая подлость на свете. От тебя не убудет, когда самым вкусным обедом поделишься с четвероногим другом. Сказать он не сможет, но в душе будет благодарен, а тебе воздастся.

В дальнейшем жизнь моя детская протекала так же, как и у всех. Отличие было только в том, что я уже целые дни проводил с Пальмой. Это была настоящая русская гончая. Белого окраса с подпалинами на боках, смешными, обвисшими ушами, длинными ногами. Неуклюжая, громогласная, с трубным голосом, очень большая. У нее был влажный нос и очень добрые, внимательные глаза. Я очень гордился своим сотоварищем.

А мои деревенские друзья завидовали мне. У них такой собаки не было. Вот так! По всему получалось, что, в общем и целом Пальма была самой красивой собакой на земле!

2. Праздник жизни

Мой папа добровольцем ушел на фронт в июне 1941 года. Воевал командиром минометной роты 14-го гвардейского стрелкового полка, 7-й гвардейской стрелковой дивизии, 1-й ударной армии на Северо-Западном фронте. Был трижды тяжело ранен. Оборонял Ленинград, освобождал Прибалтику и город Ригу. Демобилизовался отец уже после Победы в декабре 1945 года, по ранению. И вот, вернувшись домой, кадровый офицер, герой-фронтовик, стал учителем. Пришлось ему восстанавливать знания, которые получил в Арском пед училище еще до войны. Трудно ему пришлось. Подзабыл многое.

Но папа не отчаивался. Он был веселым, жизнелюбивым, мастеровитым. Играл на гармони, гитаре, пел песни. Высокий красавец с русыми, немного вьющимися волосами в любом обществе быстро становился душой компании. Добрый и улыбчивый, с легким прищуром серых глаз. Писаный аполлон. Вся округа знала и любила Ивана Петровича. Папа отвечал людям тем же. Мог купить ящик пряников и раздать детишкам со всей округи. В общем любил жизнь во всех ее проявлениях.

У моего папы было три великих и судьбоносных дела. На другие он не разменивался.

Первое-это работа, которую очень любил. Он старался передать малолеткам многое из того, чего ему самому не хватало, и сам мечтал бы получить в своем трудном детстве. Отдавал частичку своей души, учил милосердию. Он обожал детей. Впоследствии, через сорок лет, один его ученик, Владимир Ильич Агичев, благодарил меня за то, что первым учителем у них был мой замечательный папа, прекрасный педагог.

Второе-это любовь. Пройдя страшные фронтовые версты, выжив каким-то чудом в мясорубке войны, он искренне любил свою жену, мою маму Полину Алексеевну, тоже учительницу. Обожал меня и сестренку Таню, постарше меня на два года. А еще любил всех своих близких. Любил друзей. Любил жизнь. Соседка тетя Маруся Бегитова, вспоминая наши семейные взаимоотношения, говорила, что у твоего папы в кармане всегда были для вас, мелюзги, сладенькие конфетки, которые он покупал, идя с работы, в сельмаге, что у колхозной конторы. Мама ругалась, что зубы у детей болеть будут, а папа говорил, что от «Золотого ключика» ещё никто не умирал. Пусть едят сколько влезет, только не мешайте им испытать детское счастье.

Третье-это охота и рыбалка. Без них он просто не представлял своей жизни. Впрочем, как и без первого и второго. А какая охота без преданной собаки, без нашей Пальмы?

Иногда папа брал и меня на осеннюю охоту. До ближайшего Валионского леса было километра три вдоль железнодорожных путей, что в сторону Агрыза. Вставать приходилось спозаранку, еще затемно. Мне очень хотелось спать, а Пальма как будто знала заранее о нашем походе, с вечера не находила себе места.

Слегка перекусив, мы отправлялись в путь. Впереди Пальма, затем папа и я. То и дело, оглядываясь, он периодически подбадривал, весело подшучивал над моей нерасторопностью. Но мне было не до обид. Я больше всего на свете любил своего папу! В кирзовых сапогах (резиновых тогда еще не было), почему-то в очень жестком чёрном осеннем пальтишке с рюкзачком на плечах по сырому, грязному полю да ночью идти ой, как не просто. Тем более, если тебе всего-то шесть лет.

Но я не хныкал, очень хотелось побыстрее попасть в лес, на охоту! Из глубоких оврагов тянуло сыростью, туман обкладывал все низинки. Звук растворялся в пространстве. Даже грохот проходящего вблизи поезда не казался таким оглушающим, как днем. Под ногами чавкала осенняя грязь, постоянный спутник охотника. Но постепенно в сумраке появлялись видимые очертания деревьев, телеграфных столбов. Напоминающие чудищ тени становились обыкновенными пенёчками и корягами. В эти мгновения обычно, почему-то, утихал ветер. Потихоньку пропадали звезды. Стремительно светало.

Однако вот она, уже видна опушка леса. Блеснул первый лучик солнца. С появлением яркого света сразу дунул и ветерок. В минуты всё преобразилось. Что-то где-то цвиркнуло, засвистело, зашевелилось и даже закаркало. Последние лоскуты тумана растворялись в наступающем утреннике. Пальма с восторгом, раскидывая свои уши стремительно носилась на своих длинных ногах к лесу и до нас. Лизнув меня, убегала обратно. Радости ее не было предела. Мы были счастливы одним общим счастьем: папа, Пальма и я.

Как-то в лесу мы соорудили шалаш из сучьев и веток. Пригодились фронтовые навыки папы. Пальма забралась вовнутрь вместе с нами и прижалась ко мне боком. К выстрелу она, конечно, была приучена. Смирно, положив голову на длинные и сильные лапы, терпеливо наблюдала она за нашими приготовлениями. Сквозь ветви я видел, как начали прилетать на манок рябчики. Некоторые из них прибегали по земле. Папа хорошо стрелял, не знал промаха. Трофеями мы были обеспечены. А Пальма при звуке выстрела даже не вздрагивала. У неё были железные нервы. Она же была охотничьей собакой.

Дорога домой была легкой, веселой и быстрой. Мы с Пальмой бежали впереди папы. Конечно же играли в догонялки, вместе искали заброшенный папой в овраг раскоряженный сук, пытались поймать какую-то лесную птицу. На пару страшно рычали и облаивали в кустах дикого «зверя». В общем, суетились, производили много таких нужных для нас с Пальмой и в то же время абсолютно необязательных дел.

Одним словом радовались жизни. У нас всё было хорошо!

Зимой папа и Пальма к охоте готовились задолго до выхода. В то время готовые патроны не продавались. Приходилось снаряжать их самостоятельно.

Помню кисловатый запах пороха. Но с этим делом строго! Чуть перебор, и разорвет ствол. Поэтому на столе главным героем всегда был мерный стаканчик. Он был маленьким, чуть больше наперстка. Сбоку была шкала с цифрами: 0,5 – 3,0 гр. Донышко его могло опускаться, а фиксатор регламентировал величину объёма пороха.

До сих пор, как на картинке видятся аккуратные стопки круглых, картонных прокладок. Они заранее упаковывались для удобства в коробку с надписью «Сахар-рафинад». На деревянной дощечке (фанера была в дефиците) папа вырубал металлическим пуансончиком кругляшки из картона от обувных и продовольственных коробок.

Пыжи изготовить было проще пареной репы. Старых валенок было множество. Из голенища делай сколько хочешь. Чтобы не сопрели, россыпь этих войлочных кружочков покоилась в холстяном мешочке.

Заячью дробь покупали в магазине. Хотя, когда она заканчивалась, просто вырубали зубильцем из свинцового листа маленькие квадратики. Дробь была насыпана в красивые металлические коробочки из-под зубного порошка с рисунками каких-то московских достопримечательностей на крышках. На них было крупно написано ВДНХ.