Ведьмина река

Пролог

Никаких ушкуев, богатырей и капищ из кабины вертолета девушки, разумеется, не увидели. Лупоглазый, как стрекоза, легкий двухместный аппарат мчался низко над густым зеленым ковром древесных крон, изредка разрываемых проблесками рек и озер, а иногда и золотистыми хлебными полями. Местами зелень смешивалась с отблесками в единое целое. Оля догадывалась, что это, скорее всего, заросшие осокой и мхом болота, но ее опыта полетов пока не хватало, чтобы с ходу отличить плавни от сухостоя или березняк от затененных облаками лугов, ненадолго утративших свое буйное дикое разноцветье.

Здесь все было диким: нетронутые чащобы, некошеные луга, не перетянутые сетями разливы. Поля, огороды окрест редких деревенек, пыльные грунтовые дороги встречались настолько редко, что казалось – они попали куда-то на необитаемую планету, а не в самый густонаселенный район страны.

Хотя, конечно, может быть и так, что Роксалана специально выбирала для полета местность поглуше, вдалеке от автострад и крупных райцентров. Как помнила Оля – получать разрешение на полет для малой авиации настолько муторно, что никто из пилотов этим вопросом просто не заморачивается. Им главное было в запретную зону не влететь, да особого внимания к себе не привлекать. Поскольку медведи да лоси, известное дело, жалобы пишут редко – над ними в основном и летают.

– Название-то какое: Лапти! – неожиданно усмехнулась Роксалана. – Как специально выпендрились!

Ольга глянула на экранчик навигатора и увидела рядом с красным флажком название населенного пункта. Судя по тому, что он выполз из-под рамки на монитор, они уже подлетали к цели.

– Ва-аленки-валенки, не подшиты, стареньки… А вот и Лапти!

Под вертушкой резко оборвался край леса, стремительно промелькнула одинокая кирпичная колокольня без церкви, несколько разделенных ровными полосами кустарника лугов, и впереди показался одинокий яркий домик: синяя крыша, желтые стены, белые наличники, красные дорожки, зеленый штакетник.

– Прямо елочная игрушка… – удивленно пробормотала девочка.

– Сказку про пряничную избушку не забывай, – заметила Роксалана, перекладывая штурвал.

Она описала вокруг хутора широкий разворот, выбрала утоптанную площадку подальше от стогов сена и плавно опустила вертушку на нее. Защелкала выключателями, отстегнулась, поправила волосы перед зеркальцем, огладила свой латексный облегающий комбинезон и выпрыгнула из кабины. Ольга, чуть задержавшись из-за заевшего замка ремня, выбралась на несколько секунд позднее и побежала следом: миллионерша даже не оглядывалась, мало заботясь проблемами своей невольной прислуги.

Однако, как девушка ни торопилась, хозяин все равно успел выйти к калитке навстречу гостям. Он был невысок, плечист, совершенно лыс, крупнонос и одет в вытертую полосатую рубаху, выпущенную поверх штанов. Ольга дала бы ему на вид лет сорок – если бы не глаза. Глаза мужчины были совершенно блеклыми, выцветшими. Зрачки напоминали два бельма с проделанными в них черными дырочками.

– Доброго вам дня! – бодро поздоровалась Роксалана, взявшись за ручку калитки, потянула, но калитка не поддалась.

– И вам только хорошего желаю, красавицы, – несколько кривовато ухмыльнулся хозяин.

– Мы ищем Ефрема Лапотникова, – миллионерша оглянулась на Олю. – Не подскажете, где его найти можно?

– Вы его нашли, – кивнул мужчина.

– Ага… – Роксалана поняла, что пускать ее на двор хозяин не собирается, но не смутилась, сдернула с шеи девочки кулон в виде медной змейки с рубиновыми глазами, показала мужчине: – Мне сказали, что вы можете дать совет…

– Нет, – отрезал Ефрем.

– Вы меня даже не дослушали!

– А чего тут слушать, коли гости на вертолете примчались и амулет защитный кажут? – Мужик положил локти на запертую калитку. – Понятно, что чародею умелому напакостить задумали. Так я, девочки, никому вредить не стану. Ни колдуну, ни нежити, ни человеку смертному. Я ноне токмо откупаюсь, нави у меня и без того в избытке. Свою чашу давно до краев наполнил, за вечность не иссушить.

– Так я никому вреда не хочу, – обрадовалась миллионерша. – Я только хорошего всем желаю. Жених мой любимый невесть куда провалился. Соединиться с ним хочу, вослед отправиться.

– Коли жених твой, отчего амулет не тебе, а иной девице оставил? – указал на Олю Ефрем.

– У деточки имеется дурная привычка примерять чужие игрушки. – Роксалана повесила амулет себе на шею.

– Бывает, – усмехнулся хозяин цветастого домика. – Всякое бывает. Но ты не беспокойся. На амулет глядючи, точно тебе скажу, что надолго желанный твой уходить не собирался. Вскорости вернется. Тогда и соединитесь.

– Я соскучилась, добрый человек, – призналась миллионерша. – Вся душенька извелась, мочи нет. Помоги!

– Такого амулета дураку не сотворить, – покачал головой Ефрем. – Коли не взял, ничего хорошего тебя там не ждет. Смирись и наберись терпения.

– Я заплачу!

– Чем? – заинтересовался хозяин. – Молодость отдашь али красоту?

– Зачем сразу так? – моментально снизила тон Роксалана. – Могу и просто деньгами. Я девочка не бедная.

– На что мне твои деньги, милая? – Мужчина пригладил ладонью лысину. – Чтобы у меня их не половина комнаты лежало, а под потолок? Есть их никак, пить тоже не выходит. Жизни они не добавляют, здоровья от них больше не становится, радости тоже никакой. Даже в печи и то толком не горят. Токмо место зазря занимают. Коли платить собралась, так хоть цену такую предложи, чтобы интересная была.

– Хочешь, я тебе новенький дом вместо этого построю? В десять раз больше старого!

– Я в этом доме каждую дощечку своими руками прибивал, красавица, каждую стропилину сам клал, каждую половицу помню. Он мне нравится. На что мне другой?

– Так ведь можно не сносить, можно новый рядом поставить!

– Спаленка у меня в этом есть, горница тоже имеется. Молельня есть, кухня есть. Чего еще от дома нужно? На что мне еще второй? Семьи у меня нет, детей не жду… Или ты мне женой любящей станешь и ребеночка родишь?

– Могу организовать! – моментально сориентировалась Роксалана.

– Что организовать? Жену любящую и дитятку желанного? Откуда?

– Ну, у нас есть закон… э-э… о суррогатном материнстве… – попыталась объяснить миллионерша.

– Да оно ведь все суррогатное, коли за серебро покупается. Кто силу за деньги купить надеется, кто здоровье, кто любовь, кто года лишние. Да токмо разве хоть кому сие удавалось? Настоящая сила приходит, коли сам дрова колешь, сосны валишь, косой на лугу машешь. Настоящее здоровье в лесу вдыхаешь, в тумане утреннем, на берегу озера рассветного. Любовь настоящую в страдании души растишь, года настоящие деяниями, а не днями считаешь. А у вас что? Токмо суррогаты и остались…

Ефрем отступил и по выложенной кирпичом дорожке отправился к дому. Роксалана дернула калитку, заглянула внутрь, не увидела засова и попыталась перелезть, но потеряла равновесие и свалилась наружу.

– Ты хоть знаешь, что такое «суррогаты», мужик? – поинтересовалась тем временем Ольга.

Хозяин остановился, оглянулся:

– Я выгляжу таким диким или старым?

– Для колдуна? Да нет, очень даже ничего, – пожала девочка плечами. – Но разве колдуны такими словами пользуются?

– Мир меняется, дитя. – Ефрем подошел обратно к калитке. – И те, кто смог уцелеть, меняются вместе с ним.

– Тут есть вай-фай?

– Нет. Но тут бывают люди, что приезжают за здоровьем, силой, годами и любовью. – Хозяин потер свой большущий, картофелиной, нос согнутым пальцем и снова оперся локтями на калитку. – Когда они пытаются купить что-то похожее в городах за деньги, то вместо всего этого им дают таблетки. Поэтому про суррогаты я слышу довольно часто.

– А ты можешь дать настоящее?

– Нет, настоящее человек может получить только сам. Но мои суррогаты приезжим нравятся намного больше городских. Они все же от живой земли рождаются, а не от мертвечины железной. Подойди ближе, – поманил девочку хозяин.

Ольга послушалась, подступила к калитке, взялась руками за гладкие от масляной краски кончики штакетин. Ефрем придержал ее пальцами за подбородок, наклонился ближе, заглядывая в глаза:

– Да тебя, вижу, сюда не по своей воле занесло, а по случайности? Коли так, то три желания, по обычаю, исполнить тебе должен. Сказывай, чего хочешь?

– Не знаю, – пожала плечами Оля. – Чтобы все у всех всегда было хорошо.

– За всех пусть боги беспокоятся, дитя, – рассмеялся лысый мужик. – Давно уже они с этим маются, да все без толку. Для себя проси.

– Для себя? – Девочка опасливо глянула на Роксалану. – Денег, здоровья, любви!

– Суррогаты… – шепотом сказал Ефрем. – Не забывай, от меня ты можешь получить только суррогаты. Таблетки вместо здоровья, койку в больнице вместо жизни, приживалку вместо поклонника. Не ошибись. Захочешь слишком многого, получишь только боль. Поскольку подарок сделать хочу, на первый раз пожалею, желаний не услышу. Придумай те, о которых не пожалеешь.

– Разве деньги могут быть суррогатными? – засмеялась миллионерша.

Мужик сунул руку в карман, пошарил и достал пятирублевую монету. Показал миллионерше:

– Это тоже деньги. Могу отдать, и тогда первое из желаний окажется исполненным.

– Миллиард евро! – выпалила Роксалана. Ефрем ехидно ухмыльнулся, и миллионерша испуганно вскинула руки: – Нет, не нужно! Прости, колдун, долго соображаю. Пусть папа живет. По наследству богатеть не хочу.

Ольга сжала кулак. Девочка поняла, что накладки с желаниями могут случиться неожиданные и даже весьма неприятные. И потому лучше не рисковать.

– Мне нужно подумать, – сказала она.

– Смотри сюда, – поймал ее прядь хозяин цветастого домика, вытянул, завязал узелком, вторым, третьим. – Задумаешь желание, развяжи узелок. Оно исполнится.

Чародей вскинул прядь вверх. Она дернулась, упала – и оказалась чистой и гладкой.

– Они распустились! – возмутилась девочка.

– А ты что, волосы никогда не расчесываешь? – усмехнулся Ефрем. – Зачем тебе на них колтуны? Не боись. Когда захочешь развязать, узлы вернутся.

– Теперь я, – отодвинула Олю Роксалана. – Хочу оказаться рядом со своим Олегом!

– Желания полагаются случайным путникам, а ты приехала специально, – подмигнул ей мужчина. – С тебя и спрос другой. Но то, что ты чародея своим назвала, мне понравилось. Значит, врешь всего лишь наполовину.

– Я вообще не вру!

– Он твой жених?

– Ну ладно, – поморщилась миллионерша. – Наполовину. Так ты можешь отправить меня к нему или вытянуть его сюда?

– Конечно, могу! – размашисто кивнул лысый. – Но не буду. Не хочу навредить.

– Черт! А поговорить с ним хотя бы можно?

– О-о, как раз это проще простого, – ответил Ефрем и ткнул пальцем в змейку: – Это ведь оберег, он защищает своего владельца. Но не абы как, а силой создавшего его колдуна. Когда возникает опасность, кудесник дотягивается сюда, чтобы спасти хозяйку оберега. В этот момент с ним можно говорить так же запросто, как если бы он стоял рядом. Только делай это быстро-быстро. Как только чародей управится, он исчезнет снова.

– Ну, хоть что-то… – Роксалана, прикусив губу, уже о чем-то думала.

– Половина правды – половина желания, – пожал плечами лысый.

– И на том спасибо, добрый человек.

– И вам спасибо, что не забываете. – Ефрем отступил и двумя пальцами указал на калитку: – Без приглашения войти в нее невозможно.

– Не очень-то и хотелось.

– Я знаю, – рассмеялся хозяин. – Но вы все равно не рискуйте. В одной из моих чаш еще осталось место.

– Пойдем, – показала на вертолет Роксалана и, как всегда, первой рванула вперед.

– Про какие чаши он говорит? – семеня следом, спросила Оля.

– Добро и зло. Он натворил слишком много гадостей и теперь боится, что сотворенное в жизни испортит будущую судьбу… – рассеянно ответила миллионерша, снова думая о чем-то своем. – Давай, подруга, подобьем баланс. На сегодня у нас есть два мага-клоуна, которые умеют только щеки надувать, два реальных колдуна, которые боятся с Олежкой связываться, и одна ведьма со сломанной челюстью. Судя по статистике, нам проще всего подождать, пока бабка снова сможет разговаривать, чем тратить время и бабло на поиски очередного чернокнижника и опять обламываться. Шарлатанов развелось, как собак нерезаных. Ладно, потерпим. Сентябрь не за горами. Полетели домой.

Ушкуй

Больше всего Олег опасался, что под Сиренью проломятся сходни. Ведь с виду лесная ведьма казалась хрупкой девочкой лет четырнадцати, с длинными соломенными волосами и только-только начавшей развиваться грудью. Потому корабельщики и бросили для нее на причал тощий старый трап из трех скрученных вместе трухлявых слег всего лишь в руку толщиной. Однако под наведенным на ожившую куклу мороком скрывался железный скелет, который ведун отковал собственными руками, да еще изрядное количество намоленной земли из деревенского святилища – так что на самом деле «дитя» весило никак не меньше его самого, а то и поболее.

Но нет, слеги хрустнули, однако выдержали, и Сирень благополучно перебежала с причала на носовую надстройку, прошла по поскрипывающим доскам на самый нос и крепко вцепилась пальцами в высокий борт. Так крепко, что на древесине наверняка останутся вмятины – то, что казалось смертным тонкими пальчиками, на самом деле являлось крюками из прочной каленой стали. Ковать заведомо хлипкие кости Середин счел ниже своего достоинства. Все, что он делал, делал всегда на совесть.

– Располагайтесь! – небрежно бросил наголо бритый парень лет двенадцати, одетый в серую домотканую рубаху и такие же простенькие полотняные порты.

Он споро вытянул сходни, пристроил их у борта, привязал сыромятными ремнями, чтобы не болтались в пути, отвернулся, не удостаивая пассажиров своим вниманием, спрыгнул вниз, на настил над гребными банками. Похоже, юноша невероятно гордился статусом корабельщика и всячески старался продемонстрировать свое превосходство «сухопутным крысам».

Надо сказать, остальная команда ушкуя была парню под стать. Из полутора десятков корабельщиков больше половины оказались безусыми мальчишками, вряд ли дотягивающими до шестнадцати лет, а еще пятеро выглядели старцами под семьдесят, седовласыми и длиннобородыми. Правда, в отличие от мальчишек, старики имели, как говорится, «косую сажень в плечах» и бугрящиеся мышцами руки, ничем не уступающие рукам самого ведуна. Да оно и понятно: жизнь на веслах зело способствует активному физическому развитию.

Слабосильная команда управлялась с очень даже приличным по размерам судном. Речной ушкуй, ныне стоящий со снятой мачтой, имел в длину шагов двадцать, не менее, и примерно две маховые сажени^[1] в ширину. У него было шесть гребных банок – на шесть пар весел – и две обшитые тесом надстройки, на носу и на корме… Впрочем, для ушкуев понятие носа и кормы весьма относительное. Эти суда умеют уверенно двигаться в любую сторону, хоть вперед, хоть назад. Крупному речному кораблю иначе никак: не на всяком русле можно развернуться, коли к далеким селениям вверх по протоке заберешься.

Грубо сделанные надстройки предназначались явно не для людей – больно низкие, не выпрямиться, – а для груза, дорогих товаров, боящихся сырости и жары. Однако значительная часть добра лежала там, где обычно и хранилась на стругах, шняках, кочах и прочих карбасах: под лавками и посередине палубы, между сидящими вдоль бортов гребцами. В итоге получалось, что своими размерами ушкуй даже превышал грузовую фуру из двадцать первого века, но товара перевозить мог в лучшем случае половину, если и вовсе не треть грузовика.

Впрочем, если попытаться перевезти то же самое на повозках – их понадобится штук сорок. А к ним – столько же лошадей и столько же возчиков. И хорошая дорога. Кораблям же дороги испокон веков самими богами проложены: гладкие и самодвижущиеся, без выбоин и колей. Только успевай на поворотах к стремнине подгребать.

Чего не имелось на ушкуях – так это места для людей. Для товара, весел, мачты, парусов, даже сходен пространство предусмотрено было. А вот как будет выкручиваться команда – судостроителей, похоже, не интересовало. Но, насколько знал Середин, никто из корабельщиков никогда не роптал. Даже за аскетизм свою жизнь не считали. Нет удобств – и не надо.

– Ладно. Будем считать, что наша каюта здесь, – решил Олег, скинув на палубу надстройки тяжелый заплечный мешок. – Интересно, на ночь останавливаться будем или на досках спать придется?

Спросить было некого. Купец – низкорослый крепыш с короткой курчавой бородкой – приплясывал на причале из расколотых вдоль сосновых бревен, о чем-то оживленно беседуя с солидного вида толстяком, несмотря на жару, одетым в медвежью шубу. Не иначе – с боярином. Кто еще ради демонстрации достоинства в такую жару в шубе париться станет?

Наконец мужчины о чем-то договорились, ударили по рукам. Крепыш коротко, с важностью поклонился, прижав ладонь к груди, развернулся, ловко спрыгнул с причала в самую середину глубоко осевшего в воду ушкуя, пробежал по скамьям гребцов к носовой надстройке, на которой стояли ведун и маленькая ведьма, крутанулся:

– Отваливаем!

Корабельщики зашевелились. Большинство расселись по гребным банкам, подняли вверх лопасти уложенных вдоль бортов весел. Два паренька сдернули веревочные петли с причальных быков, затягивая их на борт, руками отпихнули толстый и прочный настил причала. Ушкуй медленно, словно лениво, стал отползать на стремнину. Когда расстояние увеличилось до нескольких шагов, гребцы опустили весла, отпихиваясь уже ими. Ведун повернулся лицом вперед, глядя, как толстый деревянный киль взрезает весело зажурчавшую воду… И оказалось, что ошибся.

Крепыш, засуетившись рядом, вдел в веревочную петлю короткое весло с широкой лопастью, опустил вниз, развернулся, наваливаясь на верхнюю поперечину, корабль вздрогнул от слитного общего гребка, и из-за сильного рывка Олег едва удержался на ногах. Ушкуй начал разгоняться совершенно в другую сторону – ведун со своей юной спутницей оказались на корме.

– Н-нда… – Середин развернулся, оперся на борт спиной, словно так и было задумано, помахал ладонью высоким деревянным стенам, темнеющим на земляном валу: – Счастливо оставаться, славный город Торжок! Кто знает, свидимся еще когда-нибудь или нет?

– А мне бы хорошо еще две ходки до жатвы сделать, – пробормотал себе под нос крепыш, подтягивая кормовое весло и выравнивая судно посередине реки. – Иначе с долгами не расквитаться…

Этим было сказано все. Сразу стало понятно и то, отчего на корабле такая странная разношерстная команда, и почему хозяин сам стоит у руля, и отчего отправляется в опасный путь в одиночку, всего с одним-единственным бойцом. Похоже, дела у купца шли совсем неважно. Потому в рейс он набрал не тех, кто имеет опыт, кто крепок и здоров, способен за себя постоять, а тех, кому можно заплатить треть или четверть жалованья обычного гребца. Да и ведун тут оказался лишь потому, что согласился практически лишь за еду службу нести. Попроси Олег нормальной оплаты – ушкуй наверняка ушел бы вовсе без охраны. А так… Середину нужно в Кострому, торговому человеку на корабле требуется охрана. Вот обоим и повезло.

Команда сделала всего несколько сильных гребков, придавая кораблю начальное ускорение, после чего из шести пар весел четыре были подняты, а затем и убраны. Для того, чтобы обеспечить ушкую управляемость, хватало и двух гребцов. А скорость дарило течение. Не очень большую – как у пешехода или повозки. Зато – совершенно бесплатную.

По сторонам величаво покатились за спину широкие поля спелых хлебов, сенокосы, частые рыбацкие амбары, умиротворяюще зажурчала вода, от которой потянуло слабой приятной прохладой. Олег провел большими пальцами под ремнем, расправляя ткань рубахи, повернул голову к крепышу:

– А ведь мы с тобой так и не познакомились, хозяин. Меня Олегом родители нарекли. А тебя как звать-величать?

– Тумдум, из Рябиновых купцов буду. – Крепыш стянул с головы каракулевую шапку, небрежно бросил под ноги, пригладил ладонью бритую голову. – Слава Стрибогу милостивому, наконец-то отправились.

Ведун отвернулся к правому берегу, пряча улыбку. Странное имя его ничуть не удивило. В этом мире очень многие люди свои имена прятали, дабы по ним не могли навести порчу, и пользовались прозвищами, зачастую прилипшими еще в детстве. Посему тут и там постоянно встречались Первуши, Вторуши, Нежданы, Снежаны и прочие клички, явно выдающие, кто, когда и при каких обстоятельствах рождался. Встречались и Труворы, и Стукачи, и Крикуны, явно досаждавшие в детстве своим родителям пуще прочих отпрысков. Даже Дураки встречались в русских селениях. Ибо чего с Дурака возьмешь? Никаких наговоров на такого послать не получится. Так что Тумдум – это еще нормально. Хотя все равно смешно.

– Так чего там на реке, хозяин? Что творится, что сказывают, когда опасности ждать?

– Да, поди, третий год уж, как ладьи между Белой крепостью^[2] и Кашинкой пропадать стали, – взяв прави`ло рулевого весла под мышку, размеренно ответил крепыш. – О прошлом лете князь даже дружину посылал с сотником татей заловить, да токмо не нашли они никого, напрасно ноги стоптали.

– Как же вы тогда по Волге ходите? – удивился ведун. – Коли про гнездо разбойничье на ней знаете?

– Сговариваются купцы да большим караваном и идут. Ладей по десять-пятнадцать. Скопом брать, так корабельщиков до полутысячи набирается. Супротив такой силищи не всякая дружина выступить рискнет, не то что душегубы лесные. Караваны не трогают. А вот одному – да, одному не по себе катиться. Однако же, коли к берегу не приставать и ночью не останавливаться, то проскочить можно. Пока заметят, пока соберутся, пока лодки спустят… На веслах да под парусом от любой погони уйдем. Им же долго путников преследовать нельзя. А ну, караван встречный появится, али на дозор княжеский наскочат? Уж тут татей точно не отпустят. Гнать будут хоть до самого ледостава, однако же обязательно достанут и кишки выпустят. Не любят честные путники душегубов, никаких сил не пожалеют, дабы навеки от них избавиться.

Тумдум говорил жарко, от души. Видать – накипело. Да и страшно, наверное, было очень. Он ведь как раз один в путь отправлялся. Да еще с такой слабосильной командой. А страх – это завсегда зеркало ненависти. Чем сильнее боишься – сильнее и ненавидишь.

Почему купец решил не дожидаться, пока соберется очередной караван, ведун спрашивать не стал. И без того понятно: не идут дела у Тумдума, не складываются. Потому за любой заказ с готовностью хватается. Если давешнему боярину с причала понадобилось груз какой к нужному сроку доставить – тут за небольшую доплату и на риск пойдешь, никуда не денешься. Каравана ждать – работу быстро перехватят, желающих найдется с избытком.

– До Белой крепости дня три пути будет? – прикинул на глазок Середин.

– Где-то так, – согласился крепыш.

– Ну, тогда я броню пока надевать не стану. По такой жаре упаришься ее таскать. На Волге полностью снаряжусь.

– Это верно, сегодня парит, – с готовностью согласился купец. Тумдум явно обрадовался, что единственный воин ушкуя имеет доспехи. Это ведь, считай, его одного против десятерых выставлять можно. – А на Тверце отродясь ничего никогда не случалось. Речушка узкая, деревни чуть не на каждой версте стоят. Откуда тут татям взяться? Сказывают, правда, селение одно на полпути к Волге недавно вымерло. Кудесница там злая завелась, людоедка сущая. Никого не пощадила, ни старых, ни малых… Но коли в сем проклятом месте не причаливать, то корабельщикам вроде как ничего не грозит. Вестимо, нет у чародейки силы на реке. Текучая вода любое колдовство губит. До нас ведьме не дотянуться!

Знал бы Тумдум, насколько сильно он ошибался, произнося эти слова!

Ведун покосился на спутницу, стоявшую у борта по другую сторону от кормового весла, но Сирень даже бровью не повела, словно речь шла не о ней, а о ком-то другом.

«Проклятую» деревню ушкуй миновал, когда уже начинало смеркаться. Останавливаться здесь, понятно, корабельщики не стали – спустились на несколько верст, за три излучины, рискуя врезаться в темноте в плохо различимые берега. Или, точнее, корабль плыл по течению до тех пор, пока не наскочил сослепу на уже совершенно невидимый в ночи берег.

Впрочем, за аварию это происшествие никто не воспринял. Гребцы втянули весла, несколько корабельщиков выскочили с веревкой в кустарник, привязали ушкуй. Следом не торопясь, с припасами, стала выбираться остальная команда. Поднявшись на пологий склон, путники расстелили войлочные кошмы на траве, вместо подушек положили кто свернутый плащ, кто шапку, а кто и сапоги. Один из стариков, почти неразличимый в темноте, прошел по кругу, раздавая свежие пирожки. Так же, по кругу, проплыли и три крынки с пивом. Подкрепившись, путники стали укладываться, даже не потрудившись выставить стражу. Видимо, эти места и вправду считались совершенно безопасными.

Олег, раз уж его угораздило стать охранником, собрался было покараулить стоянку сам, но после ужина его неожиданно сморило, и проснулся он только перед рассветом, когда корабельщик, толкнув его в плечо, сунул в руку очередной пирожок. Сумерки были зябкими, пасмурными, явно намекающими на близость дождя. Видимо, поэтому, прежде чем отчалить, путники затянули часть палубы парусиной, оставив открытыми только две задние гребные банки. Гребцы, раздевшись до пояса, отвязали судно от кустарника, сели на весла, отгребли на стремнину – и ушкуй величаво поплыл дальше по реке.

– Здрав будь, воин, – подошел к Середину старик, раздававший на берегу снедь, и кивнул на юную ведьму: – Это как, мил человек, дочка твоя, что ли? На невольницу не похожа, строга больно.

– Пусть будет дочка, – согласился ведун. – Нечто грубит? На нее не похоже.

– Не, не грубит. Слова по одному отмеряет, ровно с жемчугом расстается. Однако же от еды и питья отказывается.

– Вот оно что… – Олег прикусил губу. Он не ожидал, что странность в поведении лесной ведьмы заметят так быстро. – Это она похудеть задумала. За толстую себя считает.

– Как это? – вскинул брови старик. Разумеется, как и все в этом мире, он считал, что девка чем упитаннее, тем и краше.

Однако другого объяснения ведун придумать не смог.

– Молодая еще, – пожал он плечами. – Рази ты не ведаешь, что у девиц в возрасте таком вместо ума-разума творится? Каприз на капризе, ничего не поймешь. Ты вот что… Ты ее долю лучше мне давай. Я как-нибудь попробую уломать.

– Могу и тебе, – согласился старик. – Уговор у Тумдума, знамо, с тобой.

– Тебя как звать-то, отец? – Олег положил ему руку на плечо. – Ты, вижу, корабельщик опытный.

– Дык уж полвека каженный сезон на веслах… Как отец в десять лет с собой взял, так на берег токмо со снегом и схожу. Ершом он меня кликал. Знатный был кормчий, да токмо научить ничему не успел. Рыбачил как-то в плавнях Нижней Булгарии, когда припасы в дорогу запасали, да водяной его в омут и затянул, проклятущий… – Старик вздохнул.

– Да, печально, сочувствую, – сказал ведун. – Хорошие люди, они и нам, и нежити завсегда нужны. Это токмо мерзость всякая нигде не тонет. Однако же подскажи, опытный корабельщик, где именно тати могут гнездо свое свить? Когда мне в броне бдеть днем и ночью, а до какого дня можно впрок высыпаться?

– Завтра село Кимры минуем, – почесал в затылке старик. – Так выше его корабли вроде как не пропадали, не припомню такого. Ниже Калязина тоже… Почитай, меж этими селениями кто-то и балует. Берега там, кстати, топкие, а потому малолюдные. Самое милое дело от глаз прятаться. Вниз по течению всего два дня пути выйдет. Коли проскочим, можно более не бояться.

– Коли все так ясно, отчего их по сей день не отловили? – удивился Олег.

– Ну, кабы душегубы на берегу сидели, так, может, уже по осинам бы и развесили, – пригладил тощую седую бороду старый Ерш. – А коли в топях прячутся али на протоках лесных, так поди найди… Их все и за сто лет не прошерстишь.

– Ну да, ну да, – согласно покивал ведун. – Тогда я, пожалуй, пока покемарю на солнышке…

Уверенный, что своими разговорами он отвлек старика от мыслей о Сирени, Олег присел на палубу у борта и откинулся на него спиной, прикрыв глаза. Хотел вздремнуть – да разве заснешь, если вместо солнышка на лицо сыплется противная холодная морось?

Олег прищурился, глянул на юную ведьму. Та неподвижно стояла у борта, глядя на ползущие мимо берега. Яркое платье стремительно намокало, но сама Сирень явно не ощущала никакого неудобства. Что, впрочем, не удивительно. Железному каркасу, обтянутому дерюгой, на погоду плевать, а подселенная в большую куклу душа уже давно забыла, что такое боль. Все, что в ней осталось, – это ненависть к человеческому роду. И страх. Страх перед силой ведуна, способной скрутить куклу в узел и на вечные времена оставить уродливой кучей в какой-нибудь темной глубокой яме вместе с попавшейся в ловушку чародейской душой…

Все же странно, что злобная ведьма, истребившая целую деревню, так легко смягчилась всего лишь после нескольких подарков. И даже согласилась больше никого не убивать.

Середин опять закрыл глаза и вправду задремал, а когда проснулся – ушкуй уже мчался вниз по широкой Волге, подгоняемый слабым попутным ветерком. Совсем рядом, под ухом, журчала вода, с берега пахло влажной травой и едкими еловыми смолами. Дождь прекратился, но небо оставалось затянутым темными тучами от края и до края. Олег встал, размялся, прошелся до кормы, спросил у Тумдума:

– Кимры скоро?

– Мыслю, до заката пройдем, – хмуро ответил купец. – С погодой повезло. Однако же на ночь придется вставать. Как бы во мраке куда не влететь…

«Вставать», как оказалось, означало просто отдать якорь. Тумдум не хуже старого Ерша понимал, где места спокойные, а где опасные, и выходить на берег не рискнул. На воде до путника добраться куда как труднее – что человеку, что нежити, что зверю лесному, каковых здесь тоже хватало.

Ерш открыл бочонок с солониной, порезал хлеб, опять обошел команду, выдавая каждому его скромную вечернюю пайку. Перед Олегом присел, протянул ему два бутерброда, тихо сказал:

– И все же зело странна твоя деточка. За весь день ни разу по нужде не ходила.

– Так ведь не ест же ничего, – пожал плечами Середин.

– Однако же целый день? – не поверил ему корабельщик.

Олег промолчал. Старик чуть подождал ответа, хмыкнул, пошел обратно к бочонкам с припасами.

Ведун тихо ругнулся. Ушкуй маленький, все друг у друга на виду, ничего не скроешь. И если девочка не испытывает никаких человеческих потребностей – скрыть этого, понятно, не получится, как ни старайся. А путь впереди длинный. Нужно что-то придумывать, как-то все это объяснять. Вот только как объяснишь простому смертному подобные чудеса!

– Ладно… Будет день, будет видно… – Середин развязал свой мешок, достал трофейную кольчугу, влез в нее, застегнул крючки во`рота, опоясался саблей, шлем пока привесил к поясной сумке. Подошел к девочке: – Ну, и как тебе наше путешествие?