От солдата до генерала. Воспоминания офицера-связиста об управлении войсками в военных кампаниях Третьего рейха. 1939—1945

Albert Praun

Soldat in der Telegraphen– und Nachrichtentruppe

ВОСПОМИНАНИЯ ОФИЦЕРА-СВЯЗИСТА ОБ УПРАВЛЕНИИ ВОЙСКАМИ В ВОЕННЫХ КАМПАНИЯХ ТРЕТbЕГО РЕЙХА

1939-1945

Серия «За линией фронта. Мемуары» выпускается с 2002 года

Разработка серийного оформления художника И.А. Озерова

Предисловие

Судьба распорядилась так, что все мои 32 года армейской службы были отданы немецким войскам связи. Начав простым фанен-юнкером, я стал ветераном этих войск, генералом. Переворот в технике и искусстве управления войсками, произошедший за годы двух мировых войн, придал первостепенное значение частям связи. Именно военнослужащим-связистам, бескорыстным в своем стремлении вдохнуть жизнь в только что сложившийся организм, взрастить его и дать ему созреть, посвящается моя книга воспоминаний. В не меньшей степени она касается и всех тех отважных бойцов других родов войск, которые сражались под моим началом во Второй мировой войне в 262, 129 и 277-й пехотных дивизиях. Она посвящается всем моим соратникам и товарищам на фронте и на Родине. Мои дети и внуки из моего рассказа о тревожной истории одного поколения могут сделать важный вывод, что солдаты, исполняя свою зачастую неблагодарную задачу – защищать от внешних и внутренних врагов постоянно менявшиеся правительства, были людьми, со всеми своими недостатками и положительными сторонами, которые присущи тому народу, из которого они вышли.

Мои книги и первоначальные записи были утеряны. Причиной этого был плен. Поэтому я должен просить читателя извинить меня за неточность изложения отдельных событий, которые подчас складываются в грубую мозаику. Я должен быть благодарен случаю, что сохранились моя переписка с женой и краткие военные заметки и карты.

Мир и война, 1913-1918 гг.

Фанен-юнкер 1913-1914 гг.

Моя жизнь до армии была короткой, и завершилась она в 1913 г. в Мюнхене праздником «Октоберфест». Под яркими лучами солнца, что лились с голубого баварского неба, я стоял в толпе восторженных и радостных мюнхенцев, мужчин и женщин, и деревенских жителей, приехавших в город на праздник с предгорий Альп, и наблюдал за торжественным прибытием отца нации принца-регента Людвига с супругой. В шестиконном экипаже, которым управляли форейторы в ливреях, сидел в мундире генерал-фельдмаршала Верховный главнокомандующий своей армией. Затем следовали экипажи принцев и принцесс; среди них был генерал от кавалерии принц Альфонс в зелено-белом мундире 7-го полка легкой кавалерии, которого народ приветствовал с особым ликованием. После проезда представителей династии Виттельсбахов все устремились на Луг Терезы (Терезиенвизе), где посетителей ожидали наполненные пивом пол-литровые кружки, жареный цыпленок и рыба, запеченная на углях, где можно было прокатиться на карусели и пострелять из арбалета или посетить сельскохозяйственную выставку. Затем на большой арене состоялись скачки сельских наездников. Повсюду встречались военные в ярких мундирах: голубые носили солдаты пехоты и тяжелой кавалерии, темно-синие – артиллеристы, саперы и обозные, зеленые – уланы и кавалеристы легкой кавалерии. Это была живописная картина сытого мира, феодальной демократии, где никто не думал о войне.

1 октября 1913 г., когда мне еще не исполнилось 19 лет, я поступил фанен-юнкером в Королевский Баварский 1-й телеграфный батальон в Мюнхене. Прежде за телеграфную связь отвечали инженерные войска. С 1901 г. в составе Инженерного корпуса в Баварии уже существовало самостоятельное телеграфное подразделение.

В связи с новыми задачами постоянно возрастала его численность, и отдельная телеграфная рота за несколько лет выросла до 2 батальонов с 7 подразделениями. В 1910 г. в новых казармах на Лазаретштрассе, 7 в Мюнхене были размещены 3 телеграфные роты, отделение конной тяги 1-го телеграфного батальона, 2 роты радиосвязи и кавалерийско-телеграфная школа 2-го телеграфного батальона.

Нам, курсантам Райну и мне, и двадцати вольноопределяющимся-одногодичникам, призванным в один день с нами, пришлось первые шесть недель усиленно заниматься строевой подготовкой. Подъем был в 4 часа утра, к 5 часам необходимо было напоить, накормить и вычистить лошадей, в шесть – быть в манеже. Спустя какое-то время после такой усиленной подготовки мы столь успешно освоили такие ее элементы, как подход к командиру и отдание чести, что нам было разрешено уходить в увольнительную в город. Мы гордились своей формой: темно-синей с красным кантом и черным воротником с белыми петлицами, длинной саблей, шпорами и кивером, который надевали в торжественных случаях. Для увольнительной полагались белые перчатки.

К одногодичникам-вольноопределяющимся – некоторые из них, как и мы, два курсанта, окончили среднюю школу, другие уже имели высшее образование – присоединились в ноябре новобранцы, призываемые на два года. Они уже имели профессию и почти все были вольноопределяющимися; еще до призыва в армию они могли выбрать для себя воинскую часть и гарнизон. После основной подготовки одногодичники и мы, юнкера, были распределены по ротам. Мы продолжили обучение, не прекращая ежедневно исполнять обязанности на конюшне. Я попал в 3-ю роту, где новобранцев обучал обер-фенрих Ринекер. Редко появлялся старший лейтенант Хельвиг, часто – комроты капитан Дрекслер.

Он строго следил за дисциплиной и порядком. Его человеческие качества открылись мне не сразу. В течение дня у нас не было ни минуты отдыха. Много времени отнимала караульная служба и стояние на посту у ворот казармы, а также и ночное дежурство по конюшне. В Рождество 1913 г. началась подготовка к параду в честь дня рождения короля 7 января. Командир батальона майор Неес приказал сформировать конный взвод из одногодичников, юнкеров и унтер-офицеров. Все были в огромных кавалерийских сапогах со шпорами, несли длинную изогнутую артиллерийскую саблю. Острие сабли было направлено на левый глаз находившегося справа в строю кавалериста. Во время прохождения торжественного марша существовала опасность повредить глаза кавалериста, в случае если конь споткнется. И тут вмешался с отеческой заботой майор Неес. Мы должны были пройти торжественным маршем на Кёнигсплац перед нашим королем в пехотных сапогах и вооруженные карабинами вместо сабель. Это был первый праздничный день для 19-летних солдат. Кружила легкая поземка, и престарелый государь в генеральском шлеме с бело-голубым плюмажем и в золотых очках, казалось, пристально смотрел каждому в глаза.

В январе завершилось индивидуальное обучение, и в день рождения кайзера 27 января 1914 г. юнкера были произведены в унтер-офицеры. Не существовало никаких общественных обязанностей. Оба командира были молодыми парнями. Мы, курсанты, должны были в сопровождении Ринекера делать визиты к четырем офицерам обоих батальонов в семейной обстановке. Когда мы являлись в парадной форме к офицерскому обеду, командиры рот уже сидели с сослуживцами за бокалом вина, который они выпивали после утренней прогулки верхом и занятий чисто канцелярскими делами, прежде чем немного вздремнуть в полдень. Во второй половине дня они редко посещали казарму.

Райн, фенрих Фрич из 2-го батальона и я сидели среди нижних чинов за офицерским столом, председательствовал за которым мой дядя, в то время бывший адъютантом старшего лейтенанта Хаубса из 1-го батальона. Приходил зачастую к обеду и майор Неес. После окончания обеда, встав из-за стола и щелкнув каблуками, мы покидали собрание. У нас еще оставалось четверть часа на то, чтобы немного прилечь, прежде чем продолжить исполнение своих обязанностей.

Техническая подготовка была слабой. «Телеграфия» в телеграфном батальоне в 1910 г. уступила место телефонной связи. В роте еще существовал целый учебный зал, заполненный сияющими желтой медью аппаратами Морзе, которыми так и не воспользовались. Армейские и полевые телефоны были массивные, видавшие виды ящики, обращение с которыми не требовало особых знаний. О том, как соединять концы оголенного провода, знали только в теории. Нам приходилось без электромонтажных кошек взбираться на телеграфный столб. Подвесные изоляторы не использовались вовсе, в учебной программе о них ничего не говорилось.

В «депо» унтер-офицер объяснял нам, как загружать «транспортное средство для телефонных аппаратов», затем мы разматывали, крутя ручку, учебный кабель, и нам показывали, как его надо чинить. Экономили на всем. К полевому снаряжению нельзя было даже прикоснуться. Неоднократно используемый учебный кабель рвался на каждом километре. Постоянные починки вели к плохой слышимости во время связи. Мы приступили к прокладке полевого кабеля сначала на территории казармы, затем вне ее – по Внешней Дахау-эрштрассе в городском квартале Герн и вдоль въездной аллеи дворца Нимфенбург. На деревьях устанавливали некое подобие «вилки» для провода, а на крышах его крепили на деревянных крючьях вдоль кровельных лотков. Через каждый километр мы проверяли связь. По трубам, проложенным в земле, прокладывались исключительно однопроводные линии вместе с обратной линией. Приходилось попотеть, чтобы обеспечить нормальную слышимость. Солдат инженерных войск напоминал рождественского Деда Мороза: на спине приспособление для переноски грузов, весь увешан армейскими телефонными аппаратами, из-под кивера торчат наушники, на каблуке жестяная пластина-заземление. Все это снаряжение было настолько искусственно, что никогда так и не нашло применения в полевых условиях.

Особенно тяжелыми были работы по установке опор на открытой местности. Приходилось много бегать, когда лошади на рысях разматывали полевой кабель с намоточной катушки. Мне, как унтер-офицеру, капитан Дрекслер подчинил отделение связи, сформированное из одногодичников роты. Мы обучались вместе в одно и то же время, и я был с ними на «ты». Благодаря взаимопониманию мне удавалось поддерживать дисциплину не только в присутствии командира роты. Было сложно заставить верховую лошадь двигаться в нужном направлении. В короткие минуты отдыха мы наблюдали, как радисты устанавливали для антенн телескопические мачты на распорках с противовесами. У них было больше практики в работе с аппаратами Морзе по сравнению с нами; мы учились обращаться только с зуммером, чтобы при отсутствии голосовой связи с его помощью передать сообщение. На войне это так и не нашло применения. С кем радисты должны были установить связь, знали мы так же мало, как и о предназначении наших линий связи.

В перерывах между основными занятиями каждые две недели капитан Дрекслер командировал меня к унтер-офицерам роты и в канцелярию. Здесь сидели ротный фельдфебель Келлер и ротный писарь. Служебные обязанности военнослужащих на каждый день заносились в письменном виде в книгу приказов и зачитывались во время построения. В роте не было пишущей машинки. Каждые десять дней Келлер выплачивал каждому военнослужащему – от вице-фельдфебеля до новобранца включительно – пару-другую марок или несколько пфеннигов наличными. Делал он это во время устраиваемой специально по этому поводу поверки. Никаких квитанций не выписывалось. Обязательно присутствовавший при этом капитан спрашивал каждого до того, как раздавалась команда «разойдись», все ли было выплачено правильно. Бюрократизм тогда был ограничен до минимума. Каждый знал причитавшуюся ему сумму.

От кладовщика на вещевом складе я узнал, как правильно по уставу хранить военную форму и постельное белье. Офицер артиллерийско-технической службы Хубер научил обращению с карабинами, пистолетами и штыками, показал, как заносить результаты стрельб в специальную книгу. Каптенармус рассказал о солдатском пайке, мыле и обтирочных концах, метлах и другом имуществе.

Солдат 1-го телеграфного батальона в те времена, когда связисты не составляли особый род войск, называли саперами. Ну а солдат 2-го батальона – радистами.

Офицерский корпус, за исключением его самых молодых представителей, сформировался в инженерных частях и испытывал к ним привязанность. Их поведению было присуще честолюбие. Офицеры стремились подражать в этом пехоте, которая в столице Баварии была представлена тремя бравыми полками. Закончилась строевая подготовка смотром стоявшей в сомкнутых рядах роты на Обервизенфельде. Капитан Дрекслер на коне появился перед строем с поднятой саблей. К роте приблизилась кавалькада всадников, среди них были командир батальона майор Неес, инспектор железных дорог и телеграфа полковник Клееман, шеф Королевского Баварского корпуса инженерных войск его превосходительство генерал-лейтенант фон Брут.

Затем настала очередь технических учений: сооружение линий связи на местности и организация службы эксплуатации телефонной связи. Они были на время прерваны весенним парадом мюнхенского гарнизона на Обервизенфельде в присутствии короля. Он двигался вдоль пестрого строя военных в экипаже, а затем принимал торжественный парад.

Наши солдаты инженерных войск сидели в повозках, запряженных четверкой лошадей. Прохождение на рысях всадников и запряженных повозок с солдатами сопровождалось страшным грохотом. За нами шел 2-й батальон с тяжелыми и легкими радиостанциями, часть радистов была на конях. Все были в пышных и красочных мундирах мирного времени. Плюмаж на шлемах у кавалеристов был белый, у артиллеристов – красный, у солдат обоза – черный. Мундиры были голубые, зеленые и темно-синие. Сверкали сабли, приплясывали великолепные кони, ликовали зрители. Никто не думал о том, что минует всего несколько недель и в мире разразится война и что блистательные войска участвовали в мирном параде в последний раз.

Кругозор юного солдата – с 1 июля фенриха – еще не выходил за рамки отделения, взвода, роты. Те знания, что одногодичники и фанен-юнкеры получили благодаря лейтенанту Фогту, ограничивались основами тактики и знания оружия. О том, что телеграфные подразделения могут принять участие в боевых действиях, мы не имели представления. Осенью 1914 г. я продолжил обучение в военной школе. Продолжительная тяжелая война заменила собой школу и всю теорию.

На первой мировой войне – фенрих и лейтенант, 1914-1916 гг.

Объявленная в августе 1914 г. мобилизация была восторженно встречена жителями Мюнхена. Они повсюду находили шпионов, били оконные стекла и верили, что вода в исправном водопроводе отравлена. Добровольцы наводнили казармы, резервисты уходили в армию. Мобилизация проходила без осложнений. Солдаты 2-го телеграфного батальона, с переносными радиостанциями в защитной форме стального цвета, первыми выдвинулись к французской границе. Мюнхенский пехотный полк под музыку оркестра проследовал к вокзалу. Наша 3-я рота по объездным улицам, в плохом обмундировании, без оружия и средств передвижения маршировала в направлении деревни Унзерхеррн близ Ингольштадта.

Там, в просторных казематах крепости, уже было подготовлено серое обмундирование, оружие, приборы, средства передвижения. К нашему разочарованию, вместо привычных киверов были шлемы в серых чехлах. Погоны были с красным кантом, как у саперов, в отличие от серой формы войск связи, которую мы теперь носили. На красной повязке на рукаве было написано «Телеграфный батальон 3-го корпуса». Благодаря резервистам новое подразделение достигло штатного расписания военного времени. Крестьяне поставили нам лошадей. Те привыкли тянуть за собой плуг или небольшую повозку, подчиняясь простым командам «Н-но!» и «Пошла!». Теперь же предстояло запрячь их четвериком и приучать к седлу. Пожалуй, это было самым сложным моментом нашей подготовки к войне.

Наконец наш корпусный телеграфный батальон с 5 телеграфными взводами и приданными 4 строительными подразделениями был готов к выступлению. Командиром 1-го взвода был лейтенант Хельвиг, 2-го – лейтенант Ринекер, 3-го – лейтенант резерва Биркхофер, 4-го – лейтенант резерва Пальм, 5-го – лейтенант ландвера Стефан. Я, будучи фенрихом, был назначен вахмистром 5-го взвода. Штаб батальона имел капитана медицинской службы и капитана ветеринарной службы и еще 2 офицеров связи. Одним из них был лейтенант Килиани, в чьей ответственности были два покрашенных в желтый цвет почтовых дилижанса, используемые для транспортировки нашего величайшего технического достижения того времени – коммутатора с десятью клапанами, предназначенного для связи с вышестоящим штабом. Капитану полагался автомобиль – белый лимузин, которым прежде владел князь фон Турн-унд-Таксис из Регенсбурга. Шофер, владелец пивоварни на Кармелитенхофс в Регенсбурге, унтер-офицер Бергмюллер в целях маскировки выкрасил автомобиль в зеленый цвет.

8 августа 1914 г. наш железнодорожный состав переезжал по мосту через Рейн близ Хагенау (Агно) под песню «Стража на Рейне». На всем протяжении пути на каждой остановке девушки с цветами приветствовали бойцов, не знавших, что их ожидает впереди. Нам приходили на память кровавые эпизоды последней войны против французов 1870 – 1871 гг.

Нас удивило, что в немецкой Лотарингии^[1] приветливые девушки в Ремелахе, где мы были на постое, говорили только по-французски. Нам было далеко до них с нашим школьным французским. Мы находились южнее Меца, конкретной задачи нам не было поставлено, и наша часть выдвинулась в направлении Фалькенберга. Затем 20 августа 6-я армия пошла в наступление в западном направлении. Завязались бои в Лотарингии, и под напором французов наши войска отступили на свою территорию. Под палящими лучами солнца мы продвигались вперед шаг за шагом к кровавому полю битвы, сопровождаемые грохотавшими залпами тяжелых орудий нашего корпуса. Наибольшие потери понесли пулеметчики. Погибло много младших офицеров, которые шли в атаку, выхватив саблю и с биноклем на ремне, они служили идеальной целью. Мы видели, как вдали в небе появлялись облака от разрывов шрапнели, и слышали глухие раскаты артиллерийского огня и треск пулеметов.

На следующий день я получил наконец первое самостоятельное задание: проложить полевой кабель между штабом 3-го армейского корпуса в Шато-Сален и выдвинувшимся вперед штабом 3-й армии в Дьёз. Карту местности мне не дали, капитан Дрекслер разрешил мне посмотреть его карту. Взвод понес первые потери, и я остался самым молодым среди двадцати бойцов, в основном резервистов. Деревни опустели, «лотарингские леса» были труднопроходимы из-за подлеска. Здесь шли бои накануне. Первые убитые, которых я увидел, молодые немцы и французы, лежали повсюду между деревьями и на дороге. Жуткий вид! На всем пути до Дьё-за в 15 км нам не встретился ни один человек. Подвешивание кабеля на деревьях и столбах, что нами было отработано в Мюнхене, вечером 21 августа было закончено. Связь между корпусом и армией была в полном порядке. Я передал командование лейтенанту Ленеру из моего батальона, который был командиром моторизованного взвода связи в армейском телеграфном подразделении. На следующее утро я увидел нашего главнокомандующего генерал-полковника кронпринца Рупрехта Баварского на утренней прогулке верхом. Я представился штаб-офицеру телеграфных частей майору Шелленбергеру, который в мирное время был командиром 2-го Баварского телеграфного батальона.

25 августа меня с моим полувзводом вызвали в Шато-Сален и командировали затем в Аракур. На лысых высотах вблизи немецко-французской границы мы встретили машины с солдатами, которые обратились к нам с настоятельным требованием повернуть назад: «Французы идут!» Этот мой первый переход границы так и остался в моих воспоминаниях связанным с чувством смутной паники, которой никак нельзя было поддаваться. В Аракуре, первой деревне с той стороны границы, необходимо было занять небольшой коммутационный пункт, обозначаемый, как и все подобные пункты, бело-красным флагом (F-Flagge). Он находился между корпусом и дивизиями 3-го корпуса. Коммутатор стоял в гостиной на первом этаже небольшого замка, и тут же находилась операционная основного перевязочного пункта. Замковый парк был полон носилок с больными солдатами, наряду с ранеными и убитыми. Инспектор госпиталя в черных перчатках руководил в суматохе погребением умерших на краю парка. Расположенная рядом деревня напоминала лагерь Валленштейна^[2]: монах-капуцин проповедовал на рыночной площади немногим слушателям. Рядом стреляла по противнику батарея 130-мм орудий (необычного китайского калибра). Слушатели из-за орудий наблюдали за полетом выстреливаемых снарядов. Повсюду стояли передки орудий и снабженные тросами машины. Все оживились, увидев аэроплан, и начали стрелять по нему из винтовок и револьверов, не подумав о том, вражеский он или наш.

У телефонного батальона совсем не было полевой кухни. Бойцы разбросанных на обширной территории взводов были вынуждены выпрашивать довольствие у полевых кухонь пехоты. Если таковых поблизости не было, солдатам приходилось ловить кур, забивать свинью или теленка.

Теперь мы прокладывали полевые кабели от штабов дивизий до штабов бригад. Я, сидя в седле, с чувством гордости доложил кавалькаде командиров 10-й Баварской пехотной бригады о готовности линии связи с 5-й Баварской пехотной дивизией.

Генерал изрыгнул ругательство, и весь штаб вместе с ним исчез в облаке пыли. Вероятно, ему самому было недостаточно ясно известно о расположении его полков, чтобы он мог проинформировать об этом офицеров штаба дивизии, так что сообщение о наличии телеграфной связи было весьма некстати. Мне удалось повторно найти штаб бригады только к вечеру в каком-то сарае, и теперь мое донесение не вызвало негативной реакции.

Под Нанси нас остановила крепостная артиллерия. Все атаки были отбиты с большими для нас потерями. Под вечер 7 сентября 14-й Баварский пехотный полк из Нюрнберга предпринял штурм деревни Ремервиль. Под разрывами шрапнели и французских осколочных снарядов продвигались за пехотой храбрый командир 9-й Баварской пехотной бригады генерал-майор Егер со своим небольшим штабом, а мы тянули провода к 5-й Баварской пехотной дивизии. Покинутая жителями деревня горела. Расположенная недалеко французская артиллерия обстреливала наших линейных монтеров на линии, которая шла по просматриваемой местности. Телефонную линию связи от пехотных полков к бригаде прокладывали группы бойцов пехоты. Богатый урожай фруктов в садах, бегавшая повсюду птица, ягнята и свиньи служили довольствием для штаба бригады и двух моих отделений. В огромном винном подвале, который горел с одного угла, хранились сотни бутылок вина. По приказу генерала Егера я раздал значительное их количество пехотинцам. Наша артиллерия с закрытых позиций продолжала обстрел, перенося огонь дальше в тыл противника. Командиры с наблюдательных вышек-лестниц, расположенных у подножия холма, могли видеть, куда ложатся снаряды, и корректировали огонь. У них еще не было телеграфной связи с наблюдателями на передовой. Пехота залегла под сильным артиллерийским огнем французов на краю деревни. Помочь ей должен был взвод 10-го Баварского полка полевой артиллерии, который галопом выкатился на открытую огневую позицию. Очень скоро он был уничтожен артогнем.

Пришел приказ – выйти из боя и отойти. Мы свернули провод. Один километр кабеля был потерян. Было нелегко управиться с беспокойными необученными лошадьми и сохранить порядок под разрывами шрапнели.

Несколько дней отдыха в Меце дали возможность помыться и отоспаться. Мы не снимали своих мундиров все прошедшие недели. Выкладка фенриха состояла из тех скудных запасов, что были в его переметных сумках. Капитан Дрекслер заново сформировал наши взводы, группы и индивидуальные телеграфные точки с двумя-тремя бойцами, в составе которых мы воевали на протяжении последних недель, поставив новые задачи. Томимые жаждой солдаты, которые неделями пили одну только воду, обнаружили баварское пиво в гарнизоне 3-го Баварского полка.

Затем началось второе наступление 3-го Баварского корпуса. Путь пролегал по полям сражений войны 1870 – 1871 гг., отмеченных памятными знаками, после 44 лет мирного времени к полям новых битв. Передовые части наносили удар в направлении Вёвра и Кот-Лорен у Мааса, чтобы прорвать передовой рубеж обороны между небольшими городами Эпиналь и Туль. Лишь короткое время 5-й взвод находился при штабе корпуса и штабе телеграфного подразделения, где лейтенант Килиани заводил граммофон, ставил пластинку и слушал рождавшие тоску по дому «Спи, мой маленький принц, засыпай» и другие сентиментальные произведения.

Затем 5-й взвод вновь вошел в состав 5-й дивизии и ее бригад. Едва только наша колонна останавливалась на привал в какой-нибудь деревне, французская артиллерия наносила по ней на удивление точный удар. Подозревали, что в погребах тайно работал телефон или кто-то подавал условные знаки с помощью часов на башне. Мне – начальство считало меня в этом экспертом – было поручено выявить причину этих таинственных явлений. В результате расследования были обнаружены лишь тщательно спрятанные запасы вина, а вовсе не какая-то секретная техника. Башенные часы, бывшие без ухода, остановились. Объяснение всему этому было простым. Мы находились в укрепрайоне, где французы знали каждое удобное место для наблюдения и для огневой точки и каждую дистанцию.

В то время как 6-я Баварская дивизия атаковала Сен-Мийель и Фор-Кан-де-Ромен, 5-я Баварская дивизия на левом фланге продвигалась вперед по равнине Вёвр в обход заросших лесом высот Кот-Лорен. Серьезных боестолкновений не было, и я, стоя у полевого телефонного аппарата, поддерживал связь с корпусом. Рядом находились командир дивизии генерал-лейтенант фон Шох и начальник штаба. Я наблюдал на расстоянии нескольких километров за атакой немецкой пехоты, французами и за огнем нашей артиллерии, управляемой командиром бригады. Бои шли за Монсек и Апремон. И здесь наступление развертывалось через густые леса, когда пришло сообщение об удачном форсировании Мааса 6-й Баварской дивизией и захвате Сен-Мийеля и Фор-Кан-де-Ромена.

Я был еще фенрихом, когда за мои действия на телефонной точке в Буксиере я получил Железный крест 2-й степени. Развернув голубую оберточную бумагу и достав крест, я продел его в петлицу мундира. Как обычно, я действовал самостоятельно, имея в подчинении всего несколько человек. В конце сентября 1914 г. капитан Дрекслер сообщил мне также по телефону о присвоении мне звания лейтенанта. Мой друг, командир 4-го взвода лейтенант Пальм, старший инженер на предприятии фирмы «Хартман и Браун» во Франкфурте-на-Майне, который был в два раза объемнее меня, одолжил мне по дружбе свой второй мундир, в котором я, имея не совсем представительный вид, предстал перед командиром дивизии.

Попытка частей 5-го корпуса расширить прорыв в оборонительной линии фронтов на участке Верден – Туль не удалась, они не смогли взять форт Тройон. Нам также не удалось овладеть фортом Лиувилль к югу от Фор-Кан-де-Ромен. Для огневой подготовки к нам в Буксерюль прибыли два орудия – австрийские 305-мм гаубицы производства заводов «Шкода», которые тянули мощные тягачи «Даймлер-Бенц». Так как они стреляли как наши 210-мм мортиры на гусеничном ходу, их можно было быстрее перевести в боевое положение, чем тяжелые немецкие орудия, для которых была необходима платформа. Наш 3-й взвод лейтенанта Биркхофера проложил линию связи к передовому наблюдательному посту австрийцев.

Когда передвижения наших войск приостановились, линии связи 4-го и 5-го взводов были проведены через штаб 9-й и 10-й Баварских пехотных бригад, в пехотные и артиллерийские полки. В сравнении с прошедшим этапом маневренной войны стала больше использоваться телефонная связь. Все поняли, что с ее помощью можно быстрее передавать приказы и сообщения.

В течение последних недель желтые сливы составляли основную часть нашего питания, а теперь созрели виноградные кисти на склонах холмов Лотарингии. Прохладными осенними утрами виноград был холодный и сладкий. Последствия были – при нехватке отхожих мест – весьма печальными. Для излечения дизентерии требовались несколько недель до полного восстановления работоспособности.

В октябре 1914 г. капитан Дрекслер взял меня на фронт дежурным по станции в штаб корпуса в Сен-Бенуа. Он хотел меня «немного воспитать» (во Второй мировой войне мою должность называли «начальник службы эксплуатации отделения связи»).

Командующий корпусом генерал кавалерии барон фон Гебзаттель квартировал при штабе, имел адъютантов и двух шоферов кайзеровского автомобильного корпуса. Эскадрон 2-го Баварского полка легкой кавалерии занимал пост у ворот замка. Подразделение связи располагалось на коммутационном пункте корпуса. Две линии связи были проложены к армейской группировке Штранца и на Мец, последнюю подключили к почтовой связи. Три линии связи шли вперед к трем дивизиям – 5-й, 6-й и Баварской резервной дивизии, находившейся между двумя первыми. Были подключены расположенные вблизи летная эскадрилья, командир обоза и колонны для подвоза боеприпасов. Абонентской связью пользовались начальник штаба, начальники оперативного управления и материально-технической части, а также разведки штаба. Адъютанты, врачи и другой штабной персонал не имели удобной связи. Они должны были звонить с коммутационного пункта как обычные пользователи. Остальными средствами связи – прежде всего радиостанцией – корпус не располагал. Пожелания или приказы штаба корпуса, касавшиеся телефонной связи, обработчик информации передавал командиру соединения, части, подразделения. Когда было много работы, мы, два офицера штаба, Килиани и я, сменяли друг друга. Мы обслуживали, когда это было необходимо, сам коммутатор, старались установить нормальную связь и затем проверяли ее, при плохой связи посылали сообщения повторно. Это было почти нереально – суметь проложить протяженный провод в полевых условиях, принимавший голосовые сообщения далее 50 км. Однажды нас посетил директор этапного телеграфного управления почтовый советник доктор Люшен; его работники из государственного почтового управления протянули линию от немецкой границы до Сен-Бенуа, соединив ее с государственной почтовой сетью. Он продолжил нашу линию на важнейшем направлении до Сен-Мийеля. Качество связи улучшилось в несколько раз. Лейтенант Ауэ из армейского телеграфного подразделения следил из Сен-Мийеля за техническим обслуживанием линии связи. Мы сами не собирались использовать голый провод, найденный на французском посту, для наших целей. Отсутствовало должное понимание и образование. В условиях роста телеграфных соединений и подключений к ним больше не хватало мощности коммутаторов и телефонов. Мы захватили на посту новые аппараты, основанные на системе центральной батареи (ZB-apparate) вместо прежней системы местных батарей (ZB-apparate), и коммутаторы разных размеров. Во всех штабах тяжелым полевым аппаратам предпочли легкие телефоны с поста.