Автоматизация и будущее работы

First published by Verso 2020

© Aaron Benanav 2020, 2022

© Издательство Института Гайдара, 2022

Предисловие

Интернет, смартфоны и социальные медиа существенно изменили способ нашего взаимодействия друг с другом и познания мира. Что произойдет, если эти цифровые технологии сойдут с экрана и все в большей степени станут интегрироваться в физический мир вокруг нас? Передовая промышленная робототехника, беспилотные легковые автомобили и грузовики, интеллектуальные устройства скрининга онкологических заболеваний – все это будто бы предвещает мир комфорта, но при этом вселяет в нас беспокойство. Чем в конечном итоге будут заниматься люди в преимущественно автоматизированном будущем? Удастся ли нам адаптировать наши институты, чтобы осуществить мечту о человеческой свободе, наступлению которой могла бы поспособствовать новая эпоха интеллектуальных машин? Или же эта мечта обернется кошмаром массовой технологической безработицы?

В двух своих статьях, опубликованных в New Left Review в 2019 году, я дал качественные определения нового дискурса автоматизации, с которым выступают и либеральные, и правые, и левые исследователи. Поднимая такие вопросы, теоретики автоматизации приходят к провокационному выводу: впереди нас ждет массовая технологическая безработица, и справиться с ней можно лишь с помощью предоставления всеобщего базового дохода, поскольку значительные группы людей утратят возможность получать заработную плату, необходимую им для выживания.

В этой книге говорится о том, что сегодняшняя новая волна дискурса автоматизации является ответом на реальную тенденцию, которая разворачивается по всему миру: рабочих мест попросту недостаточно для слишком большого количества людей. Эта хроническая нехватка спроса на труд проявляется в таких экономических трендах, как выход экономик из рецессии без создания рабочих мест, отсутствие роста заработных плат и чрезвычайно распространенное отсутствие гарантий занятости. Эта же тенденция заметна и в политических явлениях, катализатором для которых выступает растущее неравенство: популизм, плутократия и подъем новой, оторванной от государственных юрисдикций цифровой элиты. Последняя больше озабочена тем, как бы скрыться на ракетах, направляющихся на Марс, нежели улучшением экономического положения той цифровой черни, которая будет брошена на произвол судьбы на пылающей планете Земля.

Легко поверить, что теоретики автоматизации, должно быть, правы, если одной рукой указать на бездомные и безработные массы в калифорнийском Окленде, а другой – на расположенное всего в нескольких милях производство компании Tesla во Фримонте, укомплектованное роботами. Однако предлагаемая теоретиками автоматизации гипотеза: неудержимые технологические изменения уничтожают рабочие места – попросту лжива. В Соединенных Штатах и ЕС, а в еще большей степени в таких странах, как ЮАР, Индия и Бразилия, действительно существует устойчивая нехватка спроса на труд, однако ее причина едва ли не полностью противоположна той, которую называют теоретики автоматизации.

В действительности темпы роста производительности труда замедляются, а не ускоряются. Это обстоятельство должно было увеличивать спрос на труд, за исключением того случая, когда снижение производительности затмевала другая, еще более знаменательная тенденция. В рамках той модели, которую исходно анализировал марксистский экономический историк Роберт Бреннер, назвавший ее «долгим спадом», а в дальнейшем мейнстримные экономисты дали ей определения «долгосрочной стагнации» или «японизации», темпы роста экономик все больше замедляются. В чем причина этого? На протяжении десятилетий существования избыточных индустриальных мощностей механизм промышленного роста был уничтожен, но никаких альтернатив ему обнаружено не было – и в наименьшей степени эти альтернативы могли заключаться в тех медленно растущих и обладающих низкой производительностью видах деятельности, которые в массе своей формируют сектор услуг.

Вместе с замедлением экономического роста происходит и замедление темпов создания рабочих мест – именно это обстоятельство, а не спровоцированное технологиями уничтожение рабочих мест и угнетало глобальный спрос на труд. Наденьте дающие реальный взгляд на мир очки из фильма Джона Карпентера «Чужие среди нас», благодаря которым его герой мог видеть правду, скрывающуюся за рекламой, и вы легко обнаружите не мир сверкающих новых автоматизированных фабрик и играющих в пинг-понг роботов для массовых потребителей, а мир рушащейся инфраструктуры, мир переживших деиндустриализацию городов, обездоленного младшего медперсонала и получающих мизерную зарплату специалистов по продажам, а заодно и огромный объем финансиализированного капитала, которому остается все меньше мест для собственного инвестирования.

Правительства потратили почти полвека в попытках оживить стагнирующие экономики, навязывая своим гражданам драконовскую политику жесткой экономии, недофинансируя школы, больницы, сети общественного транспорта и программы социального обеспечения. Одновременно государства, компании и домохозяйства благодаря сверхнизким процентным ставкам набрали рекордные объемы долга. Это делалось не для того, чтобы инвестировать в наше цифровое будущее, как предрекал в разгар высокотехнологичного «пузыря» конца 1990-х годов тогдашний председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспен. Совсем наоборот: компании закладывали свои активы, чтобы расплатиться с акционерами, тогда как небогатые домохозяйства брали кредиты, чтобы свести концы с концами.

В силу этих тенденций мировая экономика оказалась в невероятно плачевном состоянии в тот момент, когда она столкнулась с одним из величайших вызовов для себя – коронавирусной рецессией. Полуразрушенные системы здравоохранения оказались переполнены пациентами, закрытые школы прекратили обеспечивать многим детям жизненно важные источники базового питания, а их родителям – столь необходимый присмотр за детьми. Обремененные крупными долгами компании наблюдали, как котировки их акций стремительно падали (по меньшей мере первоначально) до уровней, невиданных со времен Великой депрессии. Показатели безработицы существенно выросли во всем мире, а в Соединенных Штатах они достигли космического уровня, в результате чего значительные группы людей оказались не в состоянии платить за еду, медицинский уход или жилье. Несмотря на масштабные монетарные и фискальные стимулы, слабые экономики едва ли быстро оправятся от шока. Не сложно понять, что в долгосрочной перспективе коронавирусная рецессия ускорит давно уже разворачивающиеся тенденции к нарастанию экономической нестабильности и неравенства.

Именно по этой причине столь важно осмыслить сегодняшний дискурс автоматизации. Ее теоретики предлагают утопический ответ нашему антиутопическому миру. Снимите дающие реальную картину очки из фильма «Чужие среди нас» и вернитесь ненадолго в мир фантазии, в котором обитают эти авторы. В этом мире все мы работаем меньше (как и жертвы нынешней рецессии), однако нам доступно все, что нужно для полноценной жизни; мы проводим больше времени с семьями (но не потому, что нам навязана изоляция); пожилые люди бегают трусцой по паркам в роботизированных спортивных костюмах (а не умирают на больничных койках); воздух же очищен от смога, поскольку мы стремительно перемещаемся в мир возобновляемой энергии (а не потому, что заводы были закрыты, а люди больше не ездят за рулем). За исключением роботизированных спортивных костюмов, все это возможно сейчас – если мы будем за это бороться. Мы уже можем прийти к миру постдефицита (post-scarcity world)^[1], к которому призывают теоретики автоматизации, даже если автоматизация производства окажется невозможной.

Мой интерес к этой теме родился из двух отдельных источников, один из которых относится к довольно далекому прошлому, а другой является сравнительно недавним. Как и многие теоретики автоматизации, я вырос в 1980–1990-х годах на научно-фантастических романах и сериале «Звездный путь: Следующее поколение», в котором космические путешественники-коммунисты бороздили галактику. Мой отец, вдохновлявший эти интересы, сам был исследователем в сфере автоматизации. Подобно многим своим сверстникам, он бросил академическую карьеру, чтобы испытать удачу в культуре стартапов 1990-х годов. В те времена кое-кто заработал много денег, но куда большему количеству людей это не удалось: большинство интернет-стартапов прогорели, а их вымотанным разработчикам мало что осталось предъявить взамен своих усилий. В университетские годы я каждое лето стажировался в разных компаниях моего отца, занимаясь написанием кода на HTML и JavaScript, и в итоге решил, что в цифровой экономике мне мало что светит. Поэтому я приступил к изучению истории экономического роста и безработицы – этих двигателей-близнецов процветания и нестабильности в современной экономике.

После кризиса 2008 года я стал участвовать в социальных движениях своего поколения – этот опыт я предпринял с целью осмысления дискуссий и сотрудничества с товарищами по коллективу журнала Endnotes. Написанные нами совместные тексты без указания авторства оказали огромное влияние на тот анализ, который будет представлен ниже. Благодаря встрече с двумя критическими мыслителями – Ником Срничеком и Алексом Уильямсом, чья книга 2015 года «Изобретая будущее» является ключевым образцом левого дискурса автоматизации, – я открыл для себя интеллектуальную экосистему, в которой обитают теоретики автоматизации, и это вернуло меня к юношеской любви к научной фантастике, а заодно и трансформировало мое представление о будущем.

По мере того как я читал одну за другой работы теоретиков автоматизации, дополняя их постоянно растущий список набегами на утопическую и научно-фантастическую литературу прошлого, я все больше убеждался, что все эти авторы в совокупности сделали больше, чем кто-то еще, с кем я когда-либо сталкивался, для осмысления логической организации посткапиталистического общества и воображения тех траекторий, следуя которым, мы можем в нем оказаться. Я не соглашался с их анализом текущего момента, но считал, что ответ на их представление о будущем способствовал выработке моего собственного взгляда, который в сравнении с их ви`дением был куда более мрачным. Ниже я обращусь к возможностям достижения будущего постдефицита без полной автоматизации производства – они заключаются в совместной работе над остающимися для выполнения задачами таким способом, который вновь придаст трудовой деятельности достоинство, автономию и смысл, при этом не ставя труд в центр нашего совместного существования в социуме.

В ходе представления дискурса автоматизации и его критики я вкратце изложу историю того, что произошло с мировой экономикой и ее рабочей силой за последние пятьдесят лет, сосредоточившись на истоках и развитии нынешнего хронически низкого спроса на труд. Я рассмотрю политические альтернативы, направленные на разрешение этого провала рынка – неолиберальные структурные реформы, кейнсианское управление спросом и всеобщий базовый доход, – а также обозначу контуры мира постдефицита, в соотношении с которым их следует оценивать.

Написание этой книги лишь еще больше убедило меня в том, что перелом ситуации в пользу более человечного будущего будет зависеть от отказа масс трудящихся на согласие с хроническим падением спроса на их труд и связанным с этим явлением увеличением экономического неравенства. До коронавирусной рецессии усилия, направленные против такой развязки, разворачивались по всему миру с нарастающей интенсивностью, а недавно они возобновились. Нам необходимо окунуться в движения, родившиеся из этих усилий, помогая их дальнейшему прогрессу. Если они потерпят поражение, возможно, лучшее, чего мы добьемся, это чуть более высокие социальные расходы в виде всеобщего базового дохода: сейчас отдельные правительства тестируют это предложение в качестве возможного ответа на текущую рецессию. Нам следует бороться не за это скромное социальное завоевание, а за то, чтобы сделать первый шаг в мир постдефицита.

Я не написал бы эту книгу без поддержки и дружбы многих людей, среди которых были Перри Андерсон, Ариэль Энджел, Элиза Аркинд, Марк Аркинд, Миа Бич, Дэн Бенанав, Итан Бенанав, Мэнди Бенанав, Джаспер Бёрнс, Мортен Бйорк, Джен Бримен, Дж. Дакота Браун, Джонни Баннинг, Пол Чини, покойный Кристофер Читти, Джошуа Кловер, Кьяра Корделли, Оливер Кассен, Дэниел Денвир, Андреас Экерт, Хью Фаррелл, Адом Гетачев, Майя Гонсалес, Дара Грант, Ли Харрис, Гэри Херригел, Джоэл Айзек, Феликс Курц, Рэчел Кушнер, Натали Леонард, Джонатан Леви, Марсель ван ден Линден, Роб Лукас, Нил Маклин, Генри Малхейм, Жанна Нитон, Мэри Эллен О’Брайен, Крис О’Кейн, покойный Мойше Постоун, Теа Риафранкос, Павлос Роуфос, Билл Сьюэлл, Джейсон Смит, Морин Смит, Юлиана Шпар, Зои Сазерленд, Бен Тарнофф, Сара Уолтингтон, Сьюзи Вайсман, Бйорн Вестергард, Гэбриел Уайнант и Даниэль Самора, а также участники воркшопа по истории и теории капитализма и воркшопа Общества стипендиатов в Университете Чикаго. Я особенно признателен Хлое Уотлингтон, Роберту Бреннеру, Джону Клеггу и Шарлотте Робертсон, которые оказывали мне поддержку на каждом шаге моего исследования и написания книги. Наконец, хочу поблагодарить моих редакторов – Сьюзен Уоткинс, Тома Хейзелдайна, Эмму Файгенбаум и Лолу Ситон из New Left Review, Тома Хейзелдайна (еще раз), Данкана Рэнслема и Сэма Смита из издательства Verso. Моя особая благодарность Тому, который продвигал этот проект в ускоренном режиме, несмотря на то что мир перевернулся с ног на голову.

Эта книга посвящается моей жене Хлое Уотлингтон.

Аарон Бенанав

Чикаго, июнь 2020 года

Глава 1
Дискурс автоматизации

Стремительный прогресс в области искусственного интеллекта, машинного обучения и робототехники как будто начинает трансформировать мир труда. На самых передовых в мире заводах компании наподобие Tesla движутся в направлении «безлюдного» производства, когда полностью автоматизированные трудовые процессы, более не требующие человеческих рук, можно выполнять в темноте. Тем временем в залитых светом павильонах, где проходят выставки робототехники, демонстрируются машины, которые могут играть в пинг-понг, готовить еду, заниматься сексом и даже поддерживать диалог. Компьютеры не только генерируют новые стратегии игры в го, но и, как утверждается, пишут симфонии, которые доводят публику до слез. Облаченные в белые лабораторные халаты или одетые в виртуальные костюмы, компьютеры сейчас обучаются выявлению раковых заболеваний, а скоро их будут задействовать для выработки позиций в правовых спорах. По Соединенным Штатам учатся ездить грузовики без водителей, собаки-роботы перемещают боевое оружие через безлюдные равнины. Не наблюдаем ли мы последние дни изнурительного человеческого труда? Не приблизились ли мы к тому, чтобы отменить «райский эдикт», как некогда выразился Эдвард Беллами, поскольку «люди» – или по меньшей мере богатейшие из нас – уподобляются богам?^[2]

В силу многих причин эта шумиха вызывает сомнения. С одной стороны, машины по-прежнему комичным образом неспособны открывать двери или – увы – складывать постиранные вещи. Роботы-охранники падают в фонтаны торговых центров. Компьютеризированные цифровые помощники могут отвечать на вопросы и переводить документы, но делают это недостаточно хорошо, чтобы справляться с подобной работой без вмешательства человека; то же самое можно утверждать и о беспилотных автомобилях^[3]. В 2014 году на пике американского движения за повышение минимальной зарплаты до 15 долларов в час в Сан-Франциско висели билборды с угрожающим предупреждением: если соответствующий закон будет принят, на смену работникам фастфуда придут тачскрины. Wall Street Journal окрестила этот законопроект «актом о трудоустройстве роботов». Однако в Европе многие работники фастфуда уже работают параллельно с тачскринами, зачастую получая больше, чем такие же работники в Соединенных Штатах^[4]. Не преувеличены ли разговоры об автоматизации?

На страницах газет и популярных изданий пугающие истории об автоматизации остаются не более чем пустой болтовней. Однако на протяжении последнего десятилетия эти разговоры кристаллизовались во влиятельную социальную теорию, которая претендует не только на анализ актуальных технологий и предсказание их будущего, но и на рассмотрение последствий технологических изменений для общества в целом. Дискурс автоматизации основан на четырех ключевых предположениях. Во-первых, в нем утверждается, что трудящихся уже вытесняют все более совершенные машины, результатом чего становится увеличение масштабов «технологической безработицы». Во-вторых, это вытеснение является верным признаком того, что мы находимся на пороге перехода к преимущественно автоматизированному обществу, в котором почти вся работа будет выполняться самодвижущимися машинами и обладающими интеллектом компьютерами. В-третьих, хотя автоматизация и должна подразумевать коллективное освобождение человечества от изнурительного труда, мы живем в обществе, где большинству людей необходимо работать, чтобы существовать, а стало быть, эта мечта может с легкостью обернуться кошмаром^[5]. Поэтому, в-четвертых, единственным способом предотвращения катастрофы массовой безработицы наподобие той, что развернулась в Соединенных Штатах в 2020 году, пусть и по совершенно иным причинам, является введение всеобщего базового дохода (ВБД), который разорвет связь между размером доходов, зарабатываемых людьми, и объемом выполняемой ими работы.