Интервью с Татьяной Соломатиной
Татьяна Соломатина: У писательского ремесла люфтов на «перевоплощения» значительно больше, чем у актёра на сцене.
По случаю выхода новых книг: романа «Вишневая смола» и авторского сборника «От мужского лица» – Татьяна Соломатина дала второе интервью для ЛитРес. Предлагаем вашему вниманию остросюжетное и откровенное «что же хотел сказать автор».
Полудетский роман
– Книга «Вишневая смола» очень правдоподобно передает детское мировоззрение и манеру выражения своих мыслей. Какие приемы вы использовали при написании рассуждений ребенка, чтобы читатель сказал «верю»?
– Если вы подсознательно стремились задать этот вопрос моему «внутреннему ребёнку», то после словосочетания «детское мировоззрение и манера выражения своих мыслей», он слёг контуженный. Так что ответ вы получите от условно «взрослого» автора.
Дети – разные. И «манеры рассуждений» у них разные. Ведись повествование от лица пресловутого двоюродного брата главной героини – перед нами была бы совсем другая книга. Или никакой. Приёмы я всегда использую одни и те же: чистый лист и… поехали! Словарный запас, заданная самой себе тема и погружение в атмосферу создаваемой мною фантазии. Шумит невдалеке Чёрное море. Цветёт монастырская сирень и… когда я смотрю на картину Кириака Константиновича Костанди «Цветущая сирень» – я слышу запах, осязаю извёстку монастырской ограды и хочу сеть на скамейку рядом с монахом, может быть предложить ему закурить и сказать: «Да ладно тебе! Ну мало ли… Бывает. У меня, вот, тоже куча вопросов к этому миру, к себе, к богу – кстати, не подскажешь, он есть? – и даже к соседу Руслану Михайловичу. Что ж теперь, каждый раз лицо в ладони окунать, прячась от безысходности?» И монах мне отвечает… Только когда пишущий-творящий сам верит в то, что пишет-творит, только тогда ему поверит читатель. Или даже тогда – не поверит. У читателя может оказаться своя вера. Или никакой. Взрослый писатель взрослому интервьюеру может ответить: «Погружаюсь. Вы видели, как играют дети? Они искренне верят в безупречность игры и бессмысленно говорить ребёнку, что мраморная стена его дворца на самом деле из картона, а дракон, пусть и на батарейках, а не живой – пластиковый». Картон и пластик – для взрослых, для разуверившихся. Вера в мрамор и огнедышащего дракона – для детей. Детская вера в мир. Такими «приёмами» и живу. Так и пишу. С верой в запах сирени, в солёность моря и крови, в вязкость вишнёвой смолы, с верой во всё то, во что верят люди, даже если они давно не дети и ни разу не читатели.
– Почему вы назвали «Вишневую смолу» полудетским романом? Для кого вы написали эту книгу?
– Я сидела на ступеньках в центре Москвы – я не обманывала в том, что издатели называют «от автора» там – на заднике обложки. Я действительно ждала важной встречи. Мимо меня действительно проходила совсем юная парочка. Уже не дети. Но ещё и не взрослые. Они остановились невдалеке от меня, не выпуская рук друг друга. И девочка действительно спросила мальчика: «Ты в детстве любил жевать вишнёвую смолу?» Он действительно рассмеялся и действительно спросил у неё: «Это тест?» Эти юные полудети-полувзрослые действительно были по уши влюблены друг в друга – и это было не менее ощутимо, чем запах московской осени. И они действительно полагали, что это – навсегда. Это было хорошее навсегда. И я еле сдержалась, чтобы не сказать им, что всё и всегда – навсегда. Даже если через пару лет они и не вспомнят друг о друге. И что я тоже любила в детстве жевать вишнёвую смолу. И у меня даже есть своя вишня. В Одессе. На Восьмой Станции Черноморской дороги. Но… в Москве и без меня достаточно городских сумасшедших. Так что я просто сразу же купила билеты на самолёт. И, вернувшись из Одессы, написала книгу. Для себя. И для влюблённых друг в друга полувзрослых-полудетей. И для тех, кто не навсегда приколотил себе на голову махеровый берет, для тех, кто не стал ханжой и занудой. Хотя, наверное, и для них тоже. Если, нечаянно прочитав мою книгу, они выдадут пару-тройку злобных суждений – значит, ещё болит. И, значит, ещё живы.
– Вы думаете, современным детям и подросткам будет интересно читать роман, или скажется разница поколений?
– Понятия не имею. Вам «разница поколений», скажем, с Куртом Воннегутом, не мешает читать его книги? Или Клиффорд Саймак, например, писал не о любви, не о нежности, не о сочувствии и сопричастности, не о памяти, сто раз он фантаст? Или Достоевский кому-то неинтересен или интересен по факту присутствия или отсутствия в его текстах продакт-плейсмента тогдашних/нынешних пельменей, или «Бесы» – не книга на все времена (и особенно – на наше время) по факту её временнОго несоответствия пространству? Или Тэффи писала не о том же, что близко всем? Илья Ильф и Евгений Петров не актуальны потому что, ну где они, те Ильф с Петровым, а где айфоны и айпады? Не буду тратить время и пространство нашего интервью на перечисление фамилий классиков и разъяснение очевидного. Причём тут вообще «разница поколений»? Или боль теперь испытывают как-то по-другому? И первый поцелуй перестал быть ПЕРВЫМ поцелуем? Трава перестала быть зелёной, вода – мокрой, а курить стало полезно? В чём она, «разница поколений»? В том, что однокурсник моей дочери по слогам и с трудом прочитал фамилию «Фицд-же-ральд»? Но корешок книги выглядывал же из её сумки – и, значит, мы всё ещё не только влюбляемся, целуемся, обнимаемся, испытываем голод, боль и радость, но и читаем. Представляю себе, как бы бедолагу двоюродного брата главной героини «Вишнёвой смолы» вштырил бы тот Фицджеральд, он бы и по слогам не одолел. Разница поколений – спасательный круг, придуманный дураками для оправдания собственной лени и бесталанности. В основном – лени, конечно. Лени что-либо понимать и познавать.
– При чтении книги «Вишневая смола» все детство пролетает перед глазами: «гостям надо уступать», «уступает тот, кто умнее» и другие установки взрослых, которыми вас воспитывали. К своей дочери вы применили эту же методику воспитания?
– Похоже, за время прочтения «Вишнёвой смолы» у вас перед глазами пролетело не детство, а детский ужас от соприкосновения с миром взрослых. К своей дочери я не применяла никаких методик. А принципами, которыми я более-менее руководствовалась, изложены в самом романе «Вишнёвая смола». Буквально раз-два-три-четыре-пять.
– «Взрослые не помнят детское» – фраза из «Вишневой смолы». Тем не менее, какое самое яркое и счастливое воспоминание из детства осталось в вашей памяти?
– Вырванная из контекста фраза – не самый мой любимый приём, но интервьюируемый всегда покорен интервьюеру. У меня вселенная таких – ярких и счастливых – воспоминаний о детстве. Мне сложно выбрать одно. Но я попробую… Горячий от солнца хвойный ковёр в лесу, летом, на Волге? Плов из мидий и выбеленные морем пальцы, все в мелких порезах? Тёплый ракушняк и солнце, натягивающее на себя одеяло моря? Романсы под аккомпанемент мужа маминой подруги, детского врача-гематолога? Мама идёт со мной за руку по нашему «магическому» кругу Проспект Мира – Чкалова – Советской Армии – Дерибасовская – Ленина – Чкалова – Проспект Мира за покупками и «погулять»? Папа, показывающий мне свои фотографии «на Кавказе», где он молодой, красивый, весёлый? «Мамина» бабушка, рассказывающая мне историю своей жизни перед сном, под видом сказок, потому что кому-то надо рассказать, а что там помнят маленькие дети? И разве в Америку ходят пароходами, будучи entirely in white, да с бонной, да с зонтиком? Ой, разве так бывает? Это сказки! «Папина» бабушка, катающая меня на мотоцикле с коляской? У кого ещё такие бабушки, шофёры грузовика, пишущие картины маслом? Москва зимой, боже, сколько снега! В Одессе никогда не бывает столько и такого снега. Или всё-таки… Нет, слишком много счастливых ярких воспоминаний. Как много их у всех. Бесчисленно много. Пляж после летней грозы. Удрала из дому и заблудилась. Пляж после летней грозы и одиночество. Самым ярким бывает только одиночество. Счастьем бывает любовь. Меня любили. И я любила. У меня было очень яркое и счастливое детство. Я ни капли не жалею о своём «навсегда». Не о прошлом, не о текущем. Не, уверена, о будущем. Моё «навсегда» – навсегда со мной.
– Часто в воспоминаниях и мемуарах автор обходит стороной какие-то острые неприятные моменты. Насколько вы были искренней в вашей книге?
– Ошибка в посыле! Эта книга – «Вишнёвая смола» – не воспоминания и не мемуары. Это – художественная литература. Выдуманные жизни выдуманных героев. А искренна я была, как бываю искренна во всех своих книгах – на все сто. Небывалые комбинации бывалых впечатлений. Как всегда.
Вживание в роль
– Еще одна ожидаемая новинка от Татьяны Соломатиной – роман «От мужского лица». Каково было перевоплотиться в мужчину на время написания книги? Кто выступал вашим главным советчиком для правдивого описания мужского мира?
– Я вас не слишком разочарую, если скажу, что в мужчину не перевоплощалась? Хотя подтекст вопроса понятен – не мужчина ли вам суфлировал?
Даже если женщина достоверно играет Гамлета, она всего лишь… гримируется, переодевается и… вживается в образ. Но никак не перевоплощается. Это невозможно по целому ряду объективных анатомо-физиологически-гормональных факторов. И не забудьте расставить ремарки «смеётся». А главным моим советчиком выступала я сама. Мой жизненный опыт, опыт наблюдения за мужчинами. Меня вообще очень интересует эта забавная форма жизни. И не забываем про главную ремарку – «смеётся»!
– Кем быть проще: мужчиной или женщиной? А кем интереснее?
– Не знаю. Я никогда не была мужчиной. А Джек Николсон никогда не был волком-оборотнем. Проще, когда мужчина и женщина любят друг друга. Когда мужчина и женщина любят друг друга – куда интереснее, чем когда просто мужчина и просто женщина. Хотя… как говорят умные мужчины (что не меньшая редкость, чем умные женщины): «Мужской архетип, в сравнении с женским, всегда имеет фактор „+1“». «Пойти туда – не зная куда» – это чисто мужское. И редкие исключения лишь подтверждают статистику.
– В романе «Вишневая смола» вы возвращаетесь в детские годы, в книге «От мужского лица» примеряете на себя мужскую роль. С чем связаны такие резкие смены амплуа?
– Не возвращаюсь. Не примеряю. Вживаюсь. Писатель – тот же актёр. Лицедейство – грех. Но, как говорится, «народу нравится». И почему резкие? Разве смена ракурсов – не единственный проверенный множеством поколений путь стремления к объективности? Даже путь от клетки через гада морского к человеку – не резок. Хотя и длится всего десять лунных месяцев. В течение суток каждый из нас вживается в такое количество ролей, что ой! По дороге примеряя что ни попадя. А ребёнок и мужчина – это так важно для женщины. Чуть ли не единственно важное, если разобраться. Так что, конечно, интересно. И просто. Как крой платья от Шанель.
– По мнению писателя Юза Алешковского, вы в прошлой жизни наверняка были мужчиной. Что вы можете сказать «за» или «против» этого утверждения?
– «За» лично я ничего сказать не могу. Хотя множество моих близко знакомых мужчин утверждают, что у меня «мужская ментальность». Это не правда. Правда в том, что я просто могу понять даже то, что мне самой не по нутру. Могу понять и принять. А могу понять – и не принимать. Мужчины, как раз, склонны не принимать непонятное. Так что я – девочка-девочка, и всегда была девочкой-девочкой. И всегда буду девочкой-девочкой. В любой из моих жизней. Женщине проще понять мужчину, чем мужчине – понять самого себя. Рассказ «Собака» из сборника «От мужского лица» как раз о тех мужчинах, которых я понимаю. Но не принимаю. «Рисовальщик» – о мужском пути. О правильном, понятном мне и принятым мною мужском пути. И всё равно, всё это написала… женщина. И не стала этого скрывать. Не скрывать своё имя за псевдонимом противоположного пола – это по-женски? Или по-мужски?
Новый виток творческой спирали
– Татьяна, расскажите о планах и книгах, над которыми вы сейчас работаете? В какой роли предстанет Татьяна Соломатина в новых романах («Советы залетевшим», «Одесский фокстрот», «От моста до моста», «Двадцать лет вперёд»)?
– Ну, скажем так. В «титрах» я так и останусь – Татьяной Соломатиной. И как Татьяна Соломатина – буду раздавать советы залетевшим, буду танцевать одесский фокстрот, проеду США на автомобиле от Бруклинского моста до Золотых Ворот, и расскажу немного о любви, чтобы очередное поколение читателей в очередной раз прочитало о том, что любовь – это вне времени и вне категорий «отношений». А что касается «ролей», то здесь всё менее однозначно. Где-то меня будет легко идентифицировать, как «актёра одной роли». А где-то… Впрочем, не важно. Очевидно, что у писательского ремесла люфтов на «перевоплощения» значительно больше, чем у актёра на сцене.
– В вашем блоге вы написали о завершении первого витка вашей писательской карьеры и начале нового уровня. Что вы под этим подразумеваете?
– Ровно то, что и подразумевает новый виток спирали в его самом обыкновенном философском, диалектическом, значении. Согласно закону взаимного перехода количественных и качественных изменений, развитие происходит путём количественных изменений, которые, переходя меру предмета, вызывают качественные изменения, протекающие в форме скачка… Вы ещё не спите? А вот будь я привлекательным мужским лицом… Когда я весила на двадцать килограммов меньше, мужчины были готовы часами о Гегеле и Фейербахе – слушать.
Ну ладно, ладно. Буду серьёзна. В 2009 году издательство Яуза/ЭКСМО купило у меня рукопись книги «Акушер-ХА!», а издательство АСТ заказало мне «такое же, как рассказ «Постоянная переменная», только роман». С «Акушер-ХА!» вообще забавная история. Из одного издательства, в которое я отправила свой труд, мне ответили: «Татьяна, спасибо. Ваша рукопись нам не подходит. Рекомендуем вам обратиться в редакцию учебно-методической литературы». Тут меня на куски и порвало. От смеха. Хотя кто нормальный – плакал бы. Понятно же, что прикреплённый файл рукописи никто и не открывал.
Я прекратила попытки и писала себе в многочисленные журналы, порталы и чуть позже, мой друг, Алмат Малатов, попросил меня написать тот самый рассказ «Постоянная переменная» в сборник «Нулевое января». Через некоторое время мне позвонили из Яузы/ЭКСМО – одна из редакторов читала, как выясняется, мои портально-журнальные упражнения. Тайно. После выхода сборника позвонили и из АСТ и заказали роман. «Скажите название быстро, любое, нам вписать в рабочий план. Рабочее название» – «Приёмный покой», говорю. Ни то, ни другое издательство не уточняло, не сдалась ли я ещё кому-то. Кому вообще нужны авторы? И вот в августе 2009 года на полки книжных магазинов поступают две книги Татьяны Соломатиной. Авторский сборник «Акушер-ХА!», моментально становящийся бестселлером, несмотря на гадкие внутренние рецензии редакторов ЭКСМО. А судьи кто?! Да… И роман «Приёмный покой». Издатели почесали репы на предмет «как оно так вышло», что автор одновременно издался у конкурентов, куда смотрела издательская милиция?! И стали меня манить туда-сюда.
Кстати, «Приемный покой» целых четыре часа был книгой месяца в ТДК «Москва»,о чём я трепетно храню принтскрин. Так как книга никому не известного автора стала книгой месяца – читай «читательским выбором», – руководство магазина «Москва» сменило политику и стало «назначать» книгу месяца. Но эти четыре часа – праздник, который всегда со мной. И повод, разумеется, посмеяться.
И вот, в январе 2013 года на прилавки книжных магазинов поступают две книги уже немного известного автора Татьяны Соломатиной. Роман «Вишнёвая смола», вышедший в издательской группе АСТ. И авторский сборник «От мужского лица», вышедший в издательстве ЭКСМО. Руководство чешет голову «как же оно так вышло». Эта паскудная Соломатина опять создала прецедент! Как? Почему? Вероятно, благодаря своей способности попадать в какие-то особенные категориальные казусы, над которыми ещё Гегель и Фейербах головные мозги свои многомудрые ломали. А нам, женщинам, так и вовсе природу подобных казусов никогда не понять. Я, что правда, в повести «Стена» из авторского сборника «От мужского лица», попыталась. В общем, Шут (персонаж «Стены») с ними. «Элегантно получилось» – как сказала одна из ведущих редакторов издательской группы АСТ. Виток был красиво начат, виток был элегантно завершён, но отличие спирали от круга полагаю всем понятно…
