Белосток – Москва

К слову, в течение последних нескольких лет существования журнала, после смерти нашего главного редактора Саввы Дангулова, его возглавлял писатель Александр Проханов. О нем стоит вкратце рассказать, ибо его эволюция очень типична для советского общества. Он приобрел известность опубликованным в годы вторжения СССР в Афганистан романом «Дерево в центре Кабула», который прославлял этот шаг советских властей. Помнится, мой друг Михаил Геллер, профессор Сорбонны, политолог и исследователь советской литературы, писал об этой книге в парижской газете «Русская мысль», что для советологов, проживающих за рубежом, книги таких графоманов, как Проханов, намного ценнее творений талантливых писателей, поскольку талантливый писатель выражает в своем произведении себя, графоман же — генеральную линию партии. В ту пору, когда Проханов стал нашим главным редактором, в стране как раз началось возрождение религии. Ну и марксист Проханов, естественно, оказался в первых рядах, в связи с чем наш журнал стал в каждом номере печатать по несколько статей на соответствующие темы. Помню, что я переводила интервью с главным раввином города Киева, статьи о буддизме, индуизме, католицизме и протестантстве, не говоря уже о православии. К тому времени как журнал перестал выходить, религия уже стала банальной темой, и Проханов опять изменил направление: начал издавать фашистскую, националистическую газету «День», а когда ее закрыли после событий октября 1993 года, переименовал ее в «Завтра», выходящую по сей день. Недавно я случайно встретила Проханова на улице, и, хотя мы в течении нескольких лет общались по делам редакции почти ежедневно, мы оба сделали вид, что незнакомы. Мною двигало презрение, им же — стыд или, быть может, антисемитизм. Скорее даже последнее.

Положение евреев в Советском Союзе ухудшалось с каждым годом. Антисемитизм, которого, как я уже писала, совершенно не было в стране перед войной, возродился и расцвел пышным цветом. Началось это еще в военное время. Отчасти, быть может, потому что люди на оккупированных территориях, видя, что немцы творят с евреями, постепенно проникались убеждениями, что те принадлежат к какой-то неполноценной расе. Или, возможно, Сталин, который, как утверждают многие историки, всегда был антисемитом, но скрывал это по политическим соображениям, тут решил, что может дать себе волю.

Решить проблему паспорта мне, по иронии судьбы, удалось благодаря конфликту между СССР и польским эмиграционным правительством. В связи с обнаружением немцами в Катыни, под Смоленском, захоронения нескольких тысяч расстрелянных польских офицеров и позицией советских властей, не признававших, что это дело рук НКВД, и утверждавших, что пленных офицеров казнили немцы, правительство генерала Сикорского в 1943 году прервало отношения с СССР. В результате в стране позакрывались все представительства этого правительства, а бывшим польским гражданам было велено обменять временные удостоверения на обычные советские паспорта. Тех, кто отказывался это сделать, а таких было большинство, потому что люди опасались лишиться таким образом возможности возвращения в Польшу после войны, арестовывали, судили и приговаривали к двум годам лишения свободы по статье 192 тогдашнего Уголовного кодекса — «за нарушение паспортного режима». Милиционеры ходили по домам и тех, у кого еще не было советских паспортов, увозили в тюрьму.

В конце концов, обе стороны, немецкая и советская, договорились относительно Белостока, немцы ушли, уступив место Красной армии. Советские солдаты появились в городе еще до ухода оттуда частей вермахта, и толпы горожан, вышедших на улицы, с изумлением наблюдали, как приветливо те относятся друг к другу, как спокойно и беспрепятственно, на глазах у бойцов и командиров Красной армии, немцы вывозят из города все, что их душе угодно. Их наполненные неизвестно чем, но уж точно не оружием и боеприпасами грузовики один за другим не спеша двигались по мостовым, и это продолжалось до позднего вечера. Зато назавтра, когда мы проснулись, оказалось, что немцы уже убрались. Начиналась новая жизнь, о которой никто из нас не имел точного представления, поскольку, с тех пор как мы себя помнили, действительность за восточными рубежами была покрыта мраком неизвестности.

17 сентября, радио сообщило, что с востока к нам движется Красная армия, «освобождающая» Западную Белоруссию и Украину. Никто тогда не знал о пакте, заключенном между Молотовым и Риббентропом, но было ясно, что обе армии — немецкая и советская — действуют вполне согласованно. Разногласия, как оказалось, возникли только в вопросе о Белостоке. Германия хотела оставить его себе, ссылаясь на так называемую линию Керзона, то есть проект восточной границы Польши, выдвинутый в 1920 году[2] тогдашним министром иностранных дел Великобритании Г. Н. Керзоном. Но на город и прилегающие к нему районы претендовал также СССР. Переговоры продолжались несколько недель, и все это время мы жили в немецкой оккупации, как на вулкане.