Карантин

Глава 2

У границы Зоны 55 (Омск). За шестнадцать часов до дня «Д»

Наблюдательный пункт может быть любым. Из названия не следует ничего определенного. Это может быть обычная лежка в зарослях, или небольшое строение на возвышенности, а может быть, и нечто вроде сторожевой башни. Все зависит от обстоятельств. Наблюдательный пункт Омской первичной координационной базы ЦИК расположился на последнем этаже жилой в недавнем прошлом шестнадцатиэтажки. Дюжина обращенных в сторону зоны больших окон в покинутых жильцами квартирах обеспечивала отличный вид на подступы к разлому.

Оптимальный путь к разлому Зоны 55 пролегал по Новосибирскому тракту, но военные оставляли его запасным и предпочитали въезжать в зону по Черлакскому, так им было привычнее. В этом случае следовало двигаться по прямой до границы аномалии, а затем, сразу после военного поселка Светлый, сворачивать налево и ехать мимо многочисленных тренировочных площадок до большого шоссе. Ну, а там прямиком в центр зоны.

Хоть так, хоть этак, путь получался неблизкий, но и не дальний. Километров пятнадцать по асфальту и всего пять, уже на подступах к разлому, по грунтовкам. И почти весь он легко отслеживался с высоты шестнадцатого этажа.

А если подняться на плоскую крышу, то с помощью хорошей оптики можно было увидеть и перелесок в форме подковы, который окружал саму кляксу разлома. Жаль, что нельзя было заглянуть внутрь перелеска. Его подкова была открыта к северу, а НП располагался на юго-западе. Но эту проблему легко решали спутники. Координаторы на НП получали картинку в реальном времени. Ну, а подробности докладывала разведка.

Военные, полностью перекрывшие все подступы к разлому, конечно, маскировали свою технику и экспериментальную площадку вблизи разлома, но абсолютной секретности не добились. Будь в распоряжении ЦИК только спутники и наблюдатели в пограничной полосе, маскировка была бы достаточной мерой предосторожности. Но ведь у квестеров имелись еще и разведчики. И работали они весьма эффективно.

Главный координатор омской базы Владимир Бернштейн обвел взглядом видимые из окна окрестности, вернулся к столу и разложил на нем свежие отчеты. Переводить бумагу на распечатки того, что без проблем выводилось на экраны, было вроде бы нерационально, да и выглядело архаично. Многие сотрудники НП косились на стол начальника, заваленный ворохом бумаг, с иронией. Но Владимир не обращал внимания на их косые взгляды. Он точно знал, что в условиях тотальной нестабильности подстраховка лишней не бывает. Да еще на границе аномальной зоны.

Вот вырубится электричество, и что тогда? Понятно, что простейший перебой с энергоснабжением дело нестрашное. Источники бесперебойного питания помогут сохранить все данные на первом этапе, а дальше либо подсуетятся электрики, либо заработает резервная система питания. Но ведь рядом была зона! От нее можно ожидать любой гадости, вплоть до электромагнитного импульса, который не только вырубит питание, но и основательно попортит компьютеры. И вот это будет уже совсем другая песня. Тогда и станет ясно, кому ухмыляться, а кому рвать волосы, где имеются.

Разложив отчеты в правильном порядке, Бернштейн уселся в кресло и включил компьютер. Неспешно, как привык. Он вообще привык никуда не торопиться, даже если все вокруг суетились и летали, как ракеты. И, что интересно, успевал сделать гораздо больше других. Вот и сегодня он уже полчаса, как получил свежие разведданные от лучших полевых агентов своей группы, но только сейчас, хорошенько изучив рапорты разведчиков, принял решение доложить об изменении обстановки в ЦИК.

Разведчики, которые все полчаса, пока Владимир обдумывал детали предстоящего доклада и распечатывал рапорт, сидели на диване у двери и откровенно скучали, почувствовали, что их мучениям приходит конец, и заметно оживились.

– Так я что говорю… – подал голос Алексей Юрьев, разведчик со стажем, начинавший, как квестер-стрелок, но по совету начальника службы боевой подготовки и психологов ЦИК переведенный в разведку. – Завтра и не позже. Скорее всего, на рассвете.

– Я понял, – спокойно отреагировал Бернштейн.

– Ученые на ушах стоят, – добавил Митя Уланов, совсем юный, но подающий большие надежды стажер Юрьева. – А военные все деловые такие, серьезные, куда деваться. Но все равно видно, что приказ уже получили. Еле сдерживаются, чтобы не улыбнуться. Эйфория, короче. Только для солидности тщательно скрываемая.

– От кого они ее скрывают? – Бернштейн добродушно усмехнулся. Митя, наверное, самый юный в разведке ЦИК, тоже хотел выглядеть солидно и старался докладывать этак «взросло», вворачивая умные словечки и делая выводы.

– От зрителей? – Митя пожал плечами.

– От каких зрителей? Там засекречено все на сто рядов.

– Военным и зеркало зритель, – вместо стажера ответил Юрьев. – Кстати, два десятка официальных журналистов там все-таки аккредитованы. Сидят в пресс-центре, где и были, в километре к западу от точки. Чем не зрители?

– Не подпустят их ближе, – Бернштейн покачал головой. – Так и просидят в своей палатке до пресс-конференции «по итогам». Ладно, разведка, теперь тихо. Выхожу на связь с ЦИК. С самим!

– Ух, ты! – вырвалось у Мити. – А можно будет… заглянуть? Ну, посмотреть, как он выглядит? Я только на секундочку!

– На секундочку можно, – Владимир вновь усмехнулся и развернулся к компьютеру.

Юрьев загадочно покосился на стажера и усмехнулся тоже. Почему они так себя повели, Уланов понял почти сразу. Владимир Бернштейн был настолько крупным дядькой, что заслонил весь экран. Митя поерзал, но увидел только левый нижний краешек монитора. Картинки там не было, лишь служебная информация известной программы сетевой видеосвязи.

Бернштейн не часто пользовался кодом экстренной связи с «самим». Кирилл Константинович Кирсанов, известный миллиардер, медиамагнат, владелец множества компаний, а теперь в первую очередь глава Центра изучения катастроф, пожалуй, единственной глобальной структуры, способной понять и, возможно, остановить Сезон Катастроф, был и оставался очень занятым человеком. Беспокоить его по пустякам Владимиру не позволяла совесть. Да, если честно, Бернштейн и без подсказок из центра отлично справлялся со своими обязанностями. Омская зона была уже третьей в его практике. Группа Владимира занималась тем, что прибывала на место образования новой зоны, с помощью квестеров и силами своих разведчиков проводила рекогносцировку – то есть устанавливала, какие зона имеет границы, ее очевидные особенности и так далее – а затем, в течение примерно месяца, координировала действия научных и квест-групп.

По счастью, Кирсанову удалось найти на должности координаторов мобильных «первичек» нескольких весьма толковых, грамотных и ответственных сотрудников, так что идея выносных комиссий ЦИК себя оправдывала. Кстати сказать, Кирсанов и сам не засиживался в ЦИК, постоянно где-то пропадал и зачастую неожиданно появлялся в расположении «первичек». И пока вроде бы не имел ни к одной претензий.

Если за первый месяц зона не исчезала или хотя бы не меняла своих начальных параметров, координатор «первички», в данном случае основательный Бернштейн, ставил на «профайле» новой аномалии штамп с порядковым номером и передавал дела постоянным координаторам-наблюдателям. А сам вместе со своей «группой аномального реагирования» перебирался в новую точку нестабильности.

Раньше всеми этими делами занимались только квест-группы, которые докладывали о результатах, возвращаясь в ЦИК. Но, во-первых, скоро стало ясно, что квестерам хватает и полевой работы. Ворохи бумаг, которые они составляли, возвращаясь в ЦИК, только отнимали время и сбивали квестеров с нужного настроя. Во-вторых, и сама процедура возвращения отнимала немало времени. Если бы в зоне интересов ЦИК находились несколько аномалий на относительно небольшой территории, дело другое. Но ведь разломы были разбросаны по всему миру, со связью теперь очень часто возникали серьезные перебои, поэтому квестерам зачастую приходилось добираться через половину земного шара, чтобы рассказать об увиденном.

Нет, понятно, что доставить образцы чужеродной флоры и фауны, артефакты, а главное – пакали электронной почтой невозможно, надо везти. Но почему этим должны заниматься квестеры? Им гораздо удобнее было выйти, сдать все координаторам – и образцы, и рапорты – и спокойно работать дальше.

Третьим минусом прежней системы оставалось то, что координаторы и аналитики ЦИК зачастую с трудом понимали, о чем им докладывают квестеры. Видеозаписи, иногда даже объемные, не передавали всех нюансов. То есть циковские координаторы не могли прочувствовать ситуацию, а с воображением не у всех все было хорошо.

Ну, а четвертым отрицательным моментом в последнее время стала невообразимая загруженность ЦИК. Квестеры, персонал, члены семей, дети в спецсекторах, множество ученых… ЦИК все больше походил на муравейник. Кроме того, что толкучка мешала нормально работать, как ни старайся «поставить» службу, организовать и распределить «потоки», она становилась элементарно опасной.

В одном комплексе зданий, помещений и бункеров собирались не только данные о Сезоне, но и образцы «потусторонних» предметов и обитателей, проникших в наш мир. Виварий на специальном уровне ЦИК, по разнообразию обитающих в нем видов, уже мог дать сто очков вперед любому зоопарку. В какой-то момент это могло обернуться крупными неприятностями.

Да, ЦИК выстроили с учетом всех мыслимых осложнений. Но ведь аномальные зоны были способны и на нечто немыслимое. И если это «нечто» умудрится накрыть ЦИК сразу одним медным тазом, не помогут никакие ухищрения, никакая защита и продуманная система жизнеобеспечения. И кто тогда будет продолжать работу в зонах разломов?

Имелся еще и пятый негативный момент. Секретный. С некоторых пор у Кирсанова и доверенных лиц возникло подозрение, что в ЦИК завелся крот или даже небольшая, но зловредная стайка кротов. И предсказать, когда служба безопасности вычислит шпионов, было нереально, как вычислить место образования очередной зоны разлома. Так что своеобразные полевые филиалы ЦИК позволяли частично решать и проблему утечки информации. О том, что говорилось на совещаниях в «первичках», конкуренты и другая «широкая общественность» узнавали гораздо реже, чем о разговорах в главном здании ЦИК.

В общем, Кирсанов изменил и перераспределил структуру ЦИК, но при этом постарался не «утяжелять» ее и не привязывать ценные кадры к определенным местам. Мобильность – значит мобильность, плюс постоянная ротация. Впрочем, для некоторых особо ценных групп, вроде Квест-13 или группы Трофимова, система оставалась прежней, их рапорты принимали в ЦИК, и координатором, если можно так выразиться, был лично Кирсанов. Но для большинства остальных групп теперь имелись «первички», вроде хозяйства Бернштейна. Какая ближе, туда и обращайся. Там тебе и база. И квестеров это очень даже устраивало.

Как было уже сказано, связь в последнее время не отличалась стабильностью, даже самая продвинутая, но ЦИК все-таки держал определенную марку. Использовал только самую надежную и стабильно работающую аппаратуру. Так что установить видеоконтакт удалось без проблем.

Кирсанов был явно занят, лицо у него было крайне задумчивое, он что-то читал или изучал, но увидев, что на связи Бернштейн, Кирилл Константинович немедленно отложил свое занятие.

– Володя, – Кирсанов откинулся на спинку кресла и едва заметно кивнул. – Рад видеть.

На вид Кирсанову было лет пятьдесят. Среднего роста, не сказать, что крепкий, но и не астеник, что-то среднее, при этом подтянутый, как большинство людей его круга. Наверняка находил время для спорта или хотя бы для тренажера. У него были светлые, чуть вьющиеся волосы, располагающее в целом лицо и очень цепкий взгляд. Серые глаза за стеклами очков в тонкой золотой оправе казались одновременно шпильками, фиксирующими собеседника на месте, и сканерами, считывающими всю возможную информацию. Под таким взглядом не хотелось не то что врать или приукрашивать, не было желания даже что-то недоговаривать или, упаси бог, утаивать. Хотелось выложить все как на духу, во всех подробностях. Удерживало одно – Кирсанов был слишком занятым человеком, чтобы отнимать у него время, расписывая в красках все мелочи.

Взгляд Владимира скользнул по простому растянутому свитеру босса и остановился на крупных дорогих часах. Вот и часы Кирилл Константинович носил, как бы напоминая всем, что ценит время. Хотя ценил он и часы в принципе как предметы искусства. Ведь опять же, как многие миллионеры, любил он и искусство. А еще он был большим знатоком кухни народов мира, почти гурманом. В точности как Бернштейн. На этой почве, собственно, в свое время Бернштейн и сошелся с главным боссом. Точнее – этим он обратил на себя внимание Кирсанова.

Устроившись в ЦИК поначалу простым диспетчером-аналитиком, Владимир какое-то время исправно ходил на службу, а в свободные минутки заглядывал в столовую и вел там с поварами беседы на тему их профессии и своего хобби. Каким-то загадочным образом рассуждения Бернштейна дошли до Кирсанова. Однажды он тоже заглянул в столовую и попал на очередную лекцию Владимира. В тот раз лекция была об особенностях кухни юго-восточных провинций Китая. Не представившись, «включив случайного прохожего», Кирсанов вставил несколько реплик, Владимир ответил, и у них завязался разговор. Постепенно они перешли на другие темы, а затем и переместились в другую часть ЦИК, в небольшой ресторан для высшего руководства – обычно пустовавший, поскольку высшим руководством в центре себя считал, пожалуй, только начальник охраны Рудин. Сам Кирсанов и его ближайшие помощники были более демократичны во всех отношениях.

А уже на следующий день Бернштейн сидел в кабинете у главного босса и рассуждал не о мировой кухне, а о сугубо практических вещах. Например, как оптимизировать работу ЦИК, не ломая при этом хорошо отлаженную систему. Собственно, создание мобильных «первичек» и было идеей Бернштейна. И всего через два месяца стало ясно, что идея себя оправдала. Естественно, Владимир получил не только особый статус и широкие полномочия, но и разрешение беспокоить Кирсанова в любое время дня и ночи.

Главный координатор не злоупотреблял этим разрешением, но и вовсе в автономное плавание уходить не собирался. Кажется, эта сбалансированность подходов и нравилась Кирсанову больше всего. Он мог доверять Бернштейну почти как себе. Вот что было главным. И конечно же, плюсами были хороший, но не «мягкий и пушистый» характер и общая взвешенность и грамотность координатора. В конце концов, с ним можно было перекинуться парой слов о кухне народов мира!

– Кирилл Константинович… добрый день.

– Ты опять? – Кирсанов взглянул на координатора чуть укоризненно. – Мы ведь договорились. На ты.

– Здесь… – Бернштейн скосил глаза вправо. – Разведчики.

– Не отговорка.

– Очень трудно ломать внутренние стереотипы. Да и стоит ли?

– Теперь убедил, но все равно, постарайся, – Кирсанов побарабанил пальцами по столу и зачем-то поменял местами лежавшие на рабочем столе перед компом смартфон и связку ключей с брелоком в виде забавной розовой свинки. Словно сделал ход в шахматной партии и теперь ждал ответного хода от Бернштейна. Разве что кнопку на шахматных часах не нажал. Впрочем, в следующий миг Кирсанов выключил планшет, который стоял в подставке справа. Жест вполне мог сойти за выключение своей части часов. – Какие новости?

– Не буду томить… – Бернштейн взял паузу.

Он вообще говорил настолько неторопливо, что другой на месте Кирсанова уже крикнул бы: «Не тяни резину!» Но Кирилл Константинович отлично понимал, что сейчас имеют значение не только слова, но и паузы, жесты, мимика и даже расстояние собеседника до монитора. То есть до веб-камеры в его рамке. Вот Владимир чуть подался вперед, и это означало, что сейчас он скажет или покажет нечто, предназначенное только боссу. Почему было не выставить из кабинета разведчиков и не поговорить открыто? Кирсанов этого не знал, но опять же понимал, что Бернштейн неспроста ведет себя так, как ведет.

– Знаешь что, Володя, – Кирсанов поднялся из-за стола, – сменю-ка я обстановку. Разомнусь заодно. Засиделся что-то.

Бернштейн кивнул. Собственно, на это он и намекал своим, казалось бы, немного странным поведением. Да, дело было не в разведчиках, притихших в кабинете координатора на диване у двери. Владимир без слов, взглядом и едва заметными телодвижениями просил Кирсанова перейти в другую комнату резиденции. В ту самую, где они впервые обсуждали скорректированную структуру полевой квест-сети ЦИК. Это была не нахальная прихоть координатора. Кирсанов сам предупредил, что только в этой комнате можно разговаривать, не опасаясь ничего и никого. В принципе, ЦИК был абсолютно надежным объектом, никакие конкуренты или внешние злопыхатели не могли прослушивать разговоры его сотрудников, да еще в главных отсеках, но в последнее время приходилось страховаться по полной программе. То есть и от внутреннего врага. Кроты определенно не дремали.

В секретной комнате обстановка была не такой по-деловому сумбурной, как в рабочем кабинете-студии. Здесь не было мониторов, рабочих столов, заваленных бумагами, стеллажей и вспомогательных столиков со множеством нужных и ненужных предметов, вроде дополнительных планшетов, качественного, но архаичного музыкального центра, разномастных кресел и вычурных трехмерных конструкций непонятного простому смертному назначения.

В «аквариуме» все было просто и лаконично, как в приемной, за которой следит дама-секретарь со строгой прической, в роговых очках и всегда одетая в крахмальную блузку и прямую юбку чуть ниже колен. Казалось, она вот-вот войдет через одну из трех одинаковых дверей и поинтересуется тоном автонавигатора, не хотят ли господа кофе. Впрочем, строгость и даже некоторая безвкусность интерьера – дорогой, но скучный ламинат на полу, стены под замшелый кирпич, белый потолок с точечными светильниками и ни одного окна – компенсировалась тремя яркими пятнами. Вернее – одним темным и двумя яркими. В одном из углов стояла огромная, наверное, двухметровая узкая черная ваза, на одной из стен висела абстрактная картина, а посреди комнаты стояло «дизайнерское» кресло в виде раскрытой раковины вызывающего купоросного цвета.

В него-то и уселся Кирсанов, и положил на колени прихваченный в кабинете-студии планшет.

– Теперь твоя душенька довольна? – Кирсанов улыбнулся.

– Вы сами говорили, даже в ЦИК возможны проблемы с утечкой информации.

– Да, есть такое подозрение. Наши группы все чаще встречают в зонах черных квестеров – именно квестеров, – Кирсанов взял короткую, но многозначительную паузу. – Думаю, ты понимаешь.

– Понимаю. Разрешите приступить?

– Ох, Володя, – Кирсанов все-таки не выдержал и усмехнулся, – и любишь ты… не спеша спускаться с горы. Ладно. Приступай.

– Все наши предварительные данные подтверждены. Файл с новой записью я скинул.

– Да, да, вижу, – Кирсанов перевел взгляд на дополнительное «окошко» в углу экрана. – Я провентилировал тему по своим каналам. Источники в Минобороны тоже подтверждают информацию. Так, значит, это и есть пресловутая Редукционная Установка Кукумберга?

– Она самая.

– Похоже на какую-то систему линз.

– Автоматизированную систему, но в целом довольно простую, – уточнил Бернштейн. – Сегодня утром были проведены первые тесты. Это тоже есть в отчете. Если верить цифрам, у профессора Кукумберга и его военных помощников все получилось. Мои разведчики заверяют, что видели эффект своими глазами.

– Невооруженными, – вырвалось у Мити.

– Очевидный эффект, это интересно, – Кирсанов снял и снова надел очки. – Но я все равно не верю в успех Кукумберга и военспецов. Они пытаются объять необъятное. Влезть в дела, о которых имеют лишь приблизительное представление.

– Я тоже так считаю, но нельзя отрицать факты, – аккуратно возразил Бернштейн. – В результате тестового запуска площадь разлома уменьшилась на пять процентов.

– Я тоже не склонен отрицать такие серьезные факты. Но что они доказывают? Что установка работает? Да. Что солнечный свет, отраженный от пакалей и сфокусированный на центре разлома, закрывает дефект пространственно-временного континуума? Нет. Мы не понимаем природу разлома, а значит, его редукция под воздействием луча этого «гиперболоида инженера Кукумберга» – лишь гипотеза. Да, эффект заметен, но в чем его суть? Разлом уменьшается потому, что восстанавливается структура пространства-времени или же он просто меняет форму и вытягивается не в горизонтальной плоскости, а становится глубже?

– Бездна не может стать глубже, – заметил Владимир.

– А ты уверен, что разлом это бездна? Судя по тому, с какой легкостью в нее ныряют «серые», это что-то конечное. Ведь они не самоубийцы. Они ныряют, куда-то попадают, и переместившись по этому неведомому «дну разлома», выходят через новый разлом. Некоторые квест-группы клянутся, что видели одних и тех же «серых» в разных местах, как раз после «нырков».

– Да, я слышал. Правда, не понимаю, как же они ухитряются различать «серых».

– По телосложению. Твои бывшие коллеги-аналитики прогнали несколько записей через программы идентификации. Похоже, квестеры правы. К тому же из разломов появляются «потусторонние» существа, бактерии, растения и так далее. Могли бы они выпрыгнуть из бездны?

– Чтобы прыгнуть, нужна опора, – ответил Владимир. – В бездне им было бы не от чего оттолкнуться. Образно говоря.

– В точку! – Кирсанов щелкнул пальцами. – Так что в данном случае оперировать сомнительными фактами и строить на их основе гипотезы по меньшей мере странно. Все равно что выводить закон всемирного тяготения из наблюдения за молнией. Да, она проскакивает между небом и землей. Нам даже кажется, что она бьет в землю. Но следует ли из этого, что молнию притянула земля, в результате чего молния упала с неба, поскольку так велит закон тяготения?

– Молнию «притянула» разность потенциалов, если упрощать.

– О чем и речь. Никто из нас не знает, что такое разломы на самом деле. Мы даже не вправе утверждать, что это разломы. Мы с уверенностью так говорим, исключительно ради сохранения психического здоровья, своего и окружающих. Ведь абсолютно неизведанное может напугать людей до полного сумасшествия. Вот мы и стараемся делать хорошую мину при плохой игре, делаем вид, что понимаем хоть что-то в происходящем. Но себе-то мы должны говорить правду, иначе захлебнемся своим же враньем. Мы не можем повлиять на разломы, поскольку не знаем достоверно главного – что же они такое на самом деле. Выходит, попытки как-то заштопать черные раны гранитного истукана зеркальными иглами с продетыми в них солнечными нитями – абсурд и авантюра.

– Красиво, – Бернштейн задумчиво кивнул. – Про раны истукана. Получается, вообще не стоит пытаться?

– Смотря о чем ты сейчас спрашиваешь. Если о редукции разломов – нет. Это самообман, они не закроются, какую бы дрянь мы в них ни вылили, ни бросили и как бы их ни осветили. А найти систему в происходящем, сложить все кусочки мозаики и уже после этого попытаться сыграть и выиграть, по-моему, стоит. Мы этим и занимаемся, в отличие от уважаемых европейских ученых и отечественных военных специалистов. Только пакали, собранные на доске, закончат эту игру и восстановят целостность мира. Да, это тоже лишь гипотеза, но она опирается на более весомые и, главное, объяснимые факты, нежели пятипроцентная редукция разлома под действием отраженного от пакалей солнечного света.

– Жаль, не всем это понятно. Военные всегда нас недопонимали.

Кирсанов замер и как-то странно посмотрел на Владимира.

– Вернее, до последнего момента, – добавил Бернштейн.

– Я рад, что ты закончил мысль. Это раньше военные нас не слушали, кривились презрительно и крутили пальцем у виска. Теперь они пересмотрели свои взгляды…

– Прямое доказательство – использование в установке зеркальных пакалей, – закончил его мысль Владимир. – Они все равно рассматривают «изделия ноль» как технологические детали, а не как артефакты. Но в их практической ценности больше не сомневаются. И это осложняет дело.

– Верно, – Кирсанов развернулся вместе с креслом. Перед ним вдруг откуда-то появился небольшой сервировочный столик с кофе и бутербродами. Война войной, а завтрак по расписанию. Вернее, по желанию. Кирсанов зачастую забывал о расписании, но это не означало, что он оставался голодным. – Мой любимый паштет. Фазан с черносливом. Волшебный вкус. А на хорошо прожаренном тосте… вроде бы ничего особенного, но это лучший завтрак в мире. Жаль, Володя, что ты не можешь разделить со мной этот скромный ланч. Ты, кстати, завтракал? Не хочешь налить себе кофе? Мне так будет удобнее. И разведчикам налей тоже.

Бернштейн на секунду обернулся. Митя тут же вскочил и выскользнул за дверь. По коридору налево в пяти шагах была скромная кухня. Несколькими секундами позже из кухоньки донесся звук закипающего кофейника.

– Все верно, – запивая бутерброд с паштетом, сказал Кирсанов. – Лучше бы военные так и оставались в полной уверенности, что мой интерес к пакалям – блажь чокнутого миллионера. Но теперь что имеем, то имеем. Получается, пакали, которыми пользуются ученые под контролем военных, выключены из оборота. Заметь, Володя, это очень сильные артефакты, все четыре – зеркальные. Мало того, на них нанесена прямая последовательность символов. Я правильно понял?

– Да, Кирилл… Константинович, – запнувшись, подтвердил Бернштейн. – Геометрические рисунки. Пятиконечная звезда, крест с заостренными концами, треугольник с вогнутыми сторонами и сильно вытянутый ромб. Хотя, по мне, так все это следовало бы называть звездами, только с разным количеством лучей. Пять, четыре, три и два.

– Читал лет десять назад забавный рассказ «Звезда с одним лучом», – Кирсанов доел бутерброд. – И в нашем случае, если найдется пятый пакаль из этого ряда, на нем будет либо звезда Давида, либо… этакая запятая. Последовательность, скорее всего, продлится в ту или другую сторону.

– Либо не будет ничего. Джокер.

– Почему не какой-то обычный рисунок? – заинтересовался Кирсанов.

– Вброшены одновременно четыре, да еще зеркальных пакаля, с четкой последовательностью рисунков… – Владимир задумчиво потер подбородок. – Слишком много из ряда вон выходящих условий сразу. Случайно все так сложиться не могло. Очевиден умысел. Но умысел всегда подразумевает результат. Что может гарантировать результат? Только универсальная страховка от любых неожиданностей. Джокер, пакаль без рисунка и линий на обратной стороне, может заменить любой пакаль. Выйдет из игры звезда – звезду, ромб – тоже не проблема.

– Как вариант, – Кирсанов кивнул. – Ты прав в главном, это редчайший случай. На сегодня мы смело можем называть его уникальным. Четыре зеркальных пакаля, в одном месте, да еще явно связанных друг с другом. Мне просто до зубовного скрипа хочется взглянуть на линии с их обратной стороны. Где их места на доске пакалей?

– Пока они в руках у военных, ничего не получится.

– Это я понимаю. Если верить твоим отчетам о количестве войск в оцеплении, захватить пакали не удастся даже с помощью всех квест-групп вместе взятых.

– Похоже, даже «серые» не рискуют соваться в «научный лагерь», – Бернштейн постучал пальцем по папке с отчетом. – Я писал вам в прошлой служебной записке об их повышенной активности в зоне. Хотя, поймешь их, почему они только мелькают и ничего конкретного не делают.

– Да, «серые» для нас не ориентир, – согласился Кирсанов. – Но и без них ясно, что связываться с «карантинным войском» нам не резон. Остается ждать и наблюдать, хотя есть у меня очень плохое предчувствие, Володя. Добром все не закончится. Запуск назначен на завтрашнее утро? И ты прекратишь когда-нибудь «выкать»?

Он взглянул на часы. У Владимира мелькнула мысль, что в прежние времена «на такой сумме он ездил» и считал, что имеет очень недешевую машину бизнес-класса. И тогда, и сейчас не все, конечно, измерялось деньгами, многие люди заслуживали уважения вне зависимости от достатка, но… перейти с миллиардером Кирсановым «на ты» у координатора никак не получалось. Вот хоть ты тресни!

– Да. Разведчики считают, что запуск в пять тридцать.

– Времени достаточно. Пришлю-ка я к тебе, Володя, несколько свободных групп квестеров. Пусть организуют еще пару НП. Для более объемного отслеживания ситуации. Только не подумай, что не доверяю.

– И мысли не было. Все правильно. Случай особый.

– Но ты в любом случае пока остаешься главным координатором.

– Пока? – Бернштейн вопросительно приподнял бровь.

– Пока не прибудет тот, кто главнее тебя, – Кирсанов усмехнулся. – На вечер у меня намечены кое-какие дела, а утром жди в гости.

– Считаете, что все настолько… тревожно?

– Считаю, Володя. И необязательно подбирать слова. Дело дрянь, это очевидно. Я понимаю, пока ничего плохого не произошло, может показаться, что мое предчувствие – перестраховка. Но ты ведь знаешь, из ничего ничто не берется. Подоплека предчувствий – это всегда осмысление информации на подсознательном уровне. Понимаешь меня, Володя?

Кирсанов так посмотрел на собеседника, что тот вдруг понял – сейчас или никогда.

– Я понимаю… Кирилл, – координатор, наконец, сумел поймать себя вовремя и прикусить язык, когда тот уже собрался провернуться, помогая губам артикулировать отчество босса.

Похоже, Кирсанову понравилось, что Владимир, наконец, сумел преодолеть себя и перешел-таки на ты.

– А если так, сформулируй вместо меня, – с улыбкой предложил Кирсанов. – Ты ведь следил за мыслью? Ключ к моим сомнениям, что это?

– В нем три составляющих, – без колебаний ответил Бернштейн. – Четыре редчайших пакаля в одном месте – первая. «Серые» не отнимают пакали и вообще не пытаются вмешаться, хотя их присутствие стопроцентно подтверждено – вторая. И Кукумберг придумал, как использовать отраженный пакалями солнечный свет, хотя описание этого феномена было строго секретной информацией ЦИК.

– Последнее отбрось, – Кирсанов покачал головой. – Военным давно известно это свойство «изделия ноль», как называют они пакали. Не знаю, сами додумались, где-то подсмотрели или кто-то им подсказал. Теперь это не имеет значения. Но даже отбросив последнюю составляющую, что мы получаем на выходе? Давай, Володя, подтверждай звание лучшего координатора всех «первичек»!

Во взгляде Кирсанова появились искры азарта. Он будто бы мысленно сделал ставку, оправдает или нет Бернштейн оказанное ему в очередной раз «высокое доверие». Владимир также взглядом дал понять, что принимает игру, но с ответом не спешил. И это, похоже, завело Кирсанова еще больше. Он сменил позу и подался вперед, в предвкушении развязки.