Так, при разборе рассказов, помещенных в первом томе его сочинений, мы указывали на стремление г. Тимковского выяснить источники и развитие «ницшеанской» идеи о великом «моральном освобождении»[3], выяснить причины, почему названная идея могла зародиться и пользоваться успехом среди интеллигенции. А теперь, обращаясь ко второму тому (недавно вышедшему в свет) его рассказов, остановимся на другой, более общей идее, на идее о необходимости жить «настоящей, живой, полной жизнью» – идее, которая одушевляет интеллигентов г. Тимковского.
«Неужели вот это-то, маленькое, скудное, бессодержательное, что составляло и составляет мою жизнь, и есть именно жизнь?!» – задает себе вопрос один из самых типичных героев г. Тимковского. И он должен сознаться, – а вместе с ним и все остальные герои г. Тимковского, – что он вовсе не знал жизни. «Жизнь куда-то делась», куда-то затерялась…
Вот один из этих «потерявших жизнь» – Владимир Петровский (рассказ «Жизнь»).
Родился он в семье чиновника. Только в самом раннем детстве ему были доступны некоторые радости бытия; только тогда жизнь представляла для него интерес, казалась ему «огромной, бесконечной», полной чудес и блеска. Но с тех пор, как его засадили за букварь, горизонт жизни начал быстро суживаться, блеск жизни пропадать; его начала окружать унылая, гнетущая атмосфера. Особенно сгустилась его атмосфера тогда, когда Петровского отдали в гимназию… Дни, месяцы, года гимназической жизни тянулись однообразной бесцветной линией. В глазах Петровского «сделалось безразличным все, кроме получения единицы»… Наконец, приблизилось время выпуска. В Петровском «забродили» мечты об университете, о «новой жизни, живой и полной». Он начал думать о том, с какой страстью он отдастся «живой» университетской науке. Но ему пришлось вскоре горько разочароваться в своих розовых надеждах. Университетская наука оказалась бессильной пролить «новый свет на все», такой же мертвой, как наука гимназическая.
Эта и ещё 2 книги за 399 ₽