Полное собрание сочинений. Том 42. Ноябрь 1920 – март 1921

Я указал вам одно империалистическое противоречие, которое мы обязаны использовать, это между Японией и Америкой; другое – между Америкой и всем остальным капиталистическим миром. Почти весь капиталистический мир «победителей» вышел из войны с гигантской наживой. Америка сильна, ей теперь все должны, от нее все зависит, ее все больше ненавидят, она грабит всех, и она грабит очень оригинально. У нее нет колоний. Англия вышла из войны с гигантскими колониями, Франция тоже. Англия предлагала Америке мандат на одну из награбленных колоний – ныне выражаются таким языком, – но она не взяла. Очевидно, американские купцы рассуждают как-то по-иному. Они видели, что война и по отношению к разорению и по отношению к настроению рабочих играет очень определенную роль, и пришли к выводу, что им нет выгоды принимать мандат. Но понятно, они не допустят, чтобы эту колонию использовали другие государства. Вся буржуазная литература свидетельствует о росте ненависти против Америки, а в Америке растут голоса за вступление в соглашение с Россией. Америка имела договор с Колчаком о признании Колчака и о его поддержке, но тут они уже раз нарвались и получили только убыток и срам. Таким образом, мы имеем перед собой величайшее в мире государство, которое к 1923 году будет иметь флот сильнее английского, но это государство встречает все большую ненависть других капиталистических стран. Такое течение обстоятельств мы должны учесть. Америка не может помириться с остальной Европой, – это факт, доказанный историей. Никто не описал так хорошо Версальского договора, как это сделал в своей книжке Кейнс, представитель Англии в Версале. В книге этой он высмеял Вильсона и ту роль, которую он играл в Версальском договоре. Вильсон там оказался совершенным дурачком, которым Клемансо и Ллойд Джордж вертели, как пешкой. Таким образом, все указывает на то, что Америка помириться с другими странами не может, потому что между ними глубочайшая экономическая рознь, потому что Америка богаче других.

Поэтому все вопросы о концессиях мы будем рассматривать под этим углом зрения: малейшая возможность усилить рознь между Америкой и остальным капиталистическим миром – берись за это обеими руками. Америка неизбежно стоит в противоречии с колониями, а если она попробует их глубже тронуть, она вдесятеро поможет нам. В колониях возмущение кипит, и когда тронешь их, то хочешь ты или не хочешь, богат ты или не богат, – а чем богаче, тем лучше, но ты поможешь нам, и господа Ванд ер-липы полетят. Вот почему для нас основным соображением является эта рознь.

И третью рознь мы имеем между Антантой и Германией. Германия побеждена, подавлена Версальским договором, но она обладает гигантскими экономическими возможностями. Германия – вторая в мире страна по степени экономического развития, если первой считать Америку. Специалисты даже говорят, что в электрической промышленности она выше Америки, а вы знаете, что электрическая промышленность имеет гигантское значение. По широте применения электричества Америка выше, но по техническому совершенству Германия стоит выше. И вот такой стране навязан Версальский договор, с которым она жить не может. Германия одна из самых сильных, передовых капиталистических стран, она Версальского договора не может вынести, и Германия должна искать союзника против всемирного империализма, будучи сама империалистической, но будучи задавленной. Вот положение, которое мы должны использовать. Все, что усиливает антагонизм между Америкой и остальной Антантой, между всей Антантой и Германией, мы должны использовать с точки зрения концессии. Поэтому надо стараться их подманить, поэтому брошюра, которую обещал принести Милютин и которую он принес и пустит по рукам, содержит декреты Совета Народных Комиссаров, написанные так, чтобы подманивать теперешних объектов концессий^{50}. К этой книге приложены карты с пояснениями. Мы эту книгу переведем на все языки и всячески двинем в расчете специально привлечь Германию против Англии, потому что для Германии концессия явится средством спасения. Америку – против Японии, всю Антанту – против Америки, всю Германию – против Антанты.

Вот три переплета, которые и путают безысходно всю игру империалистов. Вот в чем вся соль. И вот почему с политической точки зрения надо всей душой, – или не нужно души, – а всем расчетом надо быть за концессии.

Теперь я перехожу к экономике. Когда мы затронули Германию, тут мы уже подошли к экономике. Германия экономически не может существовать после Версальского мира, и не только одна Германия, но и все побежденные страны, как Австро-Венгрия в бывших ее размерах, хотя часть из нее попала в победившие государства, но существовать при Версальском договоре она не может. В средней Европе это – крупнейшее объединение с гигантской экономической и технической мощью. С экономической точки зрения все они нужны для восстановления мирового хозяйства. Если внимательно прочитать и еще раз прочитать декрет от 23 ноября о концессиях, вы увидите, что мы подчеркиваем значение мирового хозяйства и делаем это умышленно. Это неоспоримо правильная точка зрения. Для восстановления всемирного хозяйства нужно использовать русское сырье. Без этого использования обойтись нельзя, это экономически верно. Это признает чистейший буржуа, изучающий экономику и смотрящий с чисто буржуазной точки зрения, это признает Кейнс, который написал книгу «Экономические последствия мира». И Вандерлип, который объехал всю Европу, как финансовый магнат, и он признает, что нельзя возобновить хозяйство, потому что сырья оказалось мало во всем мире, так как его расхитила война. Он говорит, что надо опереться на Россию. И вот Россия выступает теперь на весь мир, она заявляет: мы беремся восстанавливать международное хозяйство – вот наш план. Это экономически правильно. Советская власть за это время окрепла и не только окрепла сама, но выступает с планом восстановления всего мирового хозяйства. Связь международного хозяйства с планом электрификации поставлена научно правильно. Мы своим планом привлекаем наверняка не только сочувствие всех рабочих, но и разумных капиталистов, независимо от того, что для них «эти ужасные большевики-террористы» и т. д.; поэтому наш экономический план верен, и вся мелкобуржуазная демократия, читая этот план, будет колебаться в нашу сторону, ибо империалисты уже передрались, а здесь выдвигается план, против которого техники и экономисты ничего не могут возразить. Мы переходим к области экономики и предлагаем положительную программу строительства перед всем миром, развиваем те перспективы, которые построены на экономических началах и которые Россия рассматривает не как эгоистический центр, разрушающий все остальные хозяйства, хозяйства других стран, как было это раньше, а Россия, которая предлагает восстанавливать хозяйства с точки зрения всего мира.

Мы переносим вопрос в антикапиталистическую плоскость. Мы выступаем и говорим, – мы беремся весь мир построить на рациональных экономических основах, а что это правильно – нет сомнения. Нет сомнения, что, если как следует взяться работать с современными машинами, при помощи науки можно восстановить немедленно все мировое хозяйство.

Тут мы осуществляем своего рода производственную пропаганду, когда мы говорим хозяевам: «Вы никуда не годны, господа капиталисты; пока вы разоряетесь, мы по-своему строим, не пора ли поэтому, господа, с нами согласиться». На что все капиталисты всего мира должны отвечать, хотя и почесываясь: «А пожалуй, пора, давайте подписывать торговый договор».

Англичане написали уже один проект и прислали нам^{51}. Он обсуждается, и тут наступает новая пора. Они уже осеклись в войне и должны воевать теперь в области экономической. Нам это вполне понятно. Мы и не мечтали о том, что вот – мы повоевали, и наступит мир, и социалистический теленок рядом с капиталистическим волком обнимутся. Нет. То, что вы должны повоевать с нами в области экономики, это огромный прогресс. Мы выдвинули перед вами всемирную программу, рассматривая концессии с точки зрения мирового народного хозяйства. Это экономически бесспорно. Ни один инженер, ни один агроном, ставящий вопрос о народном хозяйстве, не сможет этого отвергнуть. И многие капиталисты говорят: «Без России не будет прочной системы капиталистических государств», но мы выступаем с такой программой в качестве строителей всемирного хозяйства по другому плану. Это имеет огромное пропагандистское значение. Если даже ни одной концессии нам не дадут, – я это считаю вполне возможным, – если даже из всего этого шума о концессиях выйдет только некоторое количество партийных собраний, декретов, но не выйдет ни одной концессии, все-таки мы кое-что уже выиграли. Не говоря о том, что мы выдвинули план построения хозяйства, мы привлекаем на свою сторону все государства, которые разорены войной. На съезде III, Коммунистического Интернационала я говорил, что весь мир делится на угнетенные нации и господствующие нации^[3]. Угнетенных наций не меньше 70 % всего населения земли. Версальский мир сотню или 150 миллионов людей прибавил к ним.

Мы, действительно, выступаем теперь не только как представители пролетариев всех стран, но и как представители угнетенных народов. Недавно вышел журнал Коммунистического Интернационала под заглавием «Народы Востока»^{52}. Коммунистический Интернационал издал для народов Востока такой лозунг: «Пролетарии всех стран и угнетенные пароды, соединяйтесь!». Кто-то из товарищей спрашивал: «Когда же Исполком распоряжался, чтобы менять лозунги». Я действительно этого не могу припомнить. Конечно, с точки зрения «Коммунистического Манифеста» это неверно, но «Коммунистический Манифест» писался при совершенно других условиях, но с точки зрения теперешней политики это верно. Отношения обострились. Вся Германия кипит, вся Азия кипит. Вы читали, как в Индии складывается революционное движение. В Китае бешеная ненависть к японцам, то же к американцам. В Германии такая клокочущая ненависть к Антанте, которая будет понятна только тогда, если посмотреть на ненависть германских рабочих к своим капиталистам; они сделали в результате из России прямого представителя всей массы угнетенного населения земли; народы приучаются ходом вещей смотреть на Россию, как на центр притяжения. Недавно меньшевистская газета в Грузии писала: «Есть две силы на земле: Антанта и Советская Россия». Что такое меньшевики? Это – люди, которые держат нос по ветру. Когда мы были в международном отношении слабы, они кричали: «Долой большевиков». Когда мы начали усиливаться, они кричали: «Мы – нейтральны». Когда мы врагов отбили, они говорят: «Да, тут две силы».

В декрете о концессиях мы выступаем от имени всего человечества с экономически безупречной программой восстановления экономических сил мира на почве использования всего сырья, где бы оно ни было. Нам важно, чтобы голода нигде не было. Вы, капиталисты, устранить его не умеете, а мы умеем. Мы выступаем как представители 70 % населения земли. Это окажет свое действие. Как бы дело с проектом ни сложилось, он остается экономически бесспорным. Экономическая сторона концессии имеет значение независимо от того даже, будет ли она заключена или нет.

Как видите, мне пришлось делать очень большое предисловие и доказывать выгоды концессий. Конечно, концессии важны нам и в смысле получения продуктов. Это бесспорно верно, но главная суть заключается в политических отношениях. К съезду Советов вы получите том, содержащий 600 страниц, это – план электрификации России. План этот продуман лучшими агрономами и инженерами. Ускорить проведение его в жизнь без помощи заграничного капитала и средств производства мы не можем. Но, чтобы получить помощь, надо заплатить. Мы до сих пор с капиталистами воевали, и они нам говорили: либо мы вас задушим, либо мы вас заставим уплатить 20 миллиардов. Но они нас задушить не в состоянии, и долгов мы им не заплатим. Пока что мы имеем некоторую отсрочку. Пока мы нуждаемся в экономической помощи, мы согласны вам платить, такова постановка вопроса и всякая иная будет экономически беспочвенна. Россия промышленно разорена, и, по сравнению с довоенным положением, оно ухудшилось до одной десятой, если не ниже. Если бы три года тому назад нам сказали, что мы три года будем воевать со всем капиталистическим миром, мы бы не поверили. Теперь же нам скажут: но восстановить экономически, имея одну десятую довоенного народного богатства, это еще более трудная задача. Действительно, это труднее, чем воевать. Воевать можно было при помощи воодушевления рабочих масс и крестьян, которые защищались от помещиков. Теперь же нет защиты от помещиков, теперь восстановление хозяйства на необычных для крестьян условиях. Здесь победа не в увлечении, натиске, самопожертвовании, а в ежедневной, скучной, мелкой, будничной работе. Это дело неоспоримо более трудное. Откуда взять те средства производства, которые нужны. Для того, чтобы привлечь американцев, им нужно заплатить: они люди торговые. А чем мы заплатим? Золотом? Но золото мы не можем разбрасывать. Золота у нас осталось немного. Мы даже программу электрификации золотом покрыть не можем. Инженер, который программу определял, считал, что нужно не менее, чем миллиард и одна десятая золотом, чтобы осуществить программу электрификации. Такого золотого фонда у нас нет. Давать сырьем нельзя, потому что мы своих еще не всех накормили. Когда в Совнаркоме встает вопрос, чтобы дать 100 000 пудов хлеба итальянцам, встает Наркомпрод и отказывает. Мы торгуемся из-за каждого поезда хлеба. Без хлеба нельзя развивать внешней торговли. Но что же мы дадим? Хлам? Хлама у них своего много. Говорят, давайте хлебом будем торговать, а мы хлеба дать не можем. Поэтому мы решаем задачу при помощи концессий.

Я перехожу к следующему пункту. Концессия порождает новые опасности. Я указываю на то, что сказал в начале своей речи, а именно, что слышится крик из низов, из рабочих масс: «Не давайтесь капиталистам, это народ умный, ловкий». Это приятно слышать, потому что видишь, как растет громадная масса, которая с капиталистами будет бороться до зубов. В статьях тов. Степанова, которые он рассчитал педагогически (сначала все доводы против концессий приведу, а потом скажу, что надо их принимать, но некоторые читатели, пока дойдут до хорошей части, как бы не бросили читать, убедившись, что концессии не нужны), есть верные мысли, но, когда он говорит, что не нужно концессий давать Англии, потому что приедет Локкарт, я не согласен. Мы сладили с ним тогда, когда ЧК была учреждением возникающим, не имеющим солидности, которую она имеет теперь. И, если после трех лет войны мы не сумеем поймать шпиков, тогда надо сказать, что таким людям нечего браться управлять государством. Мы решаем задачи неизмеримо более трудные. Например, сейчас в Крыму 300 000 буржуазии. Это – источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим.

Говорить после этого, что иностранцы, которые будут приписаны к определенным концессиям, нам опасны, или чтобы мы не сумели уследить за ними, смешно. Незачем было огород городить, незачем было браться управлять государством. Здесь – задача чисто организационная, на которой не стоит долго останавливаться.

Но, конечно, было бы величайшей ошибкой думать, что концессии означают мир. Ничего подобного. Концессии – это не что иное, как новая форма войны. Европа воевала с нами, и теперь война переходит в новую плоскость. Раньше война шла в той области, в которой империалисты были бесконечно сильнее, в области военной. Если подсчитать число пушек, пулеметов у них и у нас, число солдат, которое может мобилизовать наше правительство и их – мы безусловно должны были бы быть раздавлены в две недели. Однако мы в этой области устояли, и мы беремся воевать дальше, переходим к войне экономической. У нас определенно говорится, что рядом с концессионным куском, с концессионным квадратом будет наш квадрат, потом опять их квадрат; мы будем учиться у них постановке образцовых предприятий, ставя рядом свое. Если мы не сумеем этого, тогда не приходится ни о чем говорить. Оборудование по последнему слову техники в настоящий момент – задача нелегкая, и нужно этому учиться, учиться на практике, ибо никакими школами, университетами, курсами этого не достигнуть, и поэтому мы даем концессии в шахматном порядке: приходите и учитесь здесь же.

Экономически для нас от концессий гигантская польза. Конечно, создавая поселки, они принесут с собой капиталистические привычки, будут разлагать крестьянство. Но надо следить, надо шаг за шагом противопоставлять свое коммунистическое воздействие. Это тоже своего рода война, военное состязание двух способов, двух формаций, двух хозяйств – коммунистического и капиталистического. Мы докажем, что мы сильнее. Нам говорят: «Ну, хорошо, вы устояли на внешнем фронте, начинайте строить, давайте строить и посмотрим, кто победит…». Конечно, задача трудная, но мы говорили и говорим: «Социализм имеет силу примера». Насилие имеет свою силу по отношению к тем, кто хочет восстановить свою власть. Но этим и исчерпывается значение насилия, а дальше уже имеет силу влияние и пример. Надо показать практически, на примере, значение коммунизма. У нас нет машин, война нас разорила, война отняла у России экономические ресурсы, но мы все-таки не боимся этого состязания, потому что оно будет выгодно для нас во всех отношениях.

Это будет война, во время которой тоже нельзя делать ни малейшей уступки. Эта война выгодна для нас во всех отношениях, выгоден и переход от старой войны к этой новой, не говоря уже о том, что имеется некоторая косвенная гарантия мира. Я говорил на том собрании, о котором так неудачно передано в «Правде», что мы сейчас перешли от войны к миру, но мы не забыли, что вернется опять война^[4]. Пока остались капитализм и социализм, они мирно жить не могут: либо тот, либо другой в конце концов победит; либо по Советской республике будут петь панихиды, либо – по мировому капитализму. Это – отсрочка в войне. Капиталисты будут искать поводов, чтобы воевать. Если они примут предложение и пойдут на концессии, им будет труднее. С одной стороны, в случае войны мы будем иметь наилучшие условия; с другой, не пойдут на концессии те, кто хочет воевать. Существование концессий есть экономический и политический довод против войны. Те государства, которые могли бы с нами воевать, воевать не смогут, если возьмут концессии, это связывает. Мы настолько ценим эту связь, что не будем бояться платить, тем более, что мы платим из тех производительных средств, которых мы развить не можем. За Камчатку мы платим 100 000 пудов нефти, из них взяв себе 2 %, мы платим нефтью. Если мы не заплатим, мы и 2-х пудов не получим. Это цена ростовщическая, да, но пока капитализм существует, ждать от него божеской цены не приходится. Но выгоды несомненны. С точки зрения опасности столкновения капитализма и большевизма надо сказать, что концессии есть продолжение войны, но на другом поприще. Придется следить за каждым шагом противника. Потребуются все средства управления, надзора, влияний, воздействия. Это то же самое есть война. Мы сражались в войне более крупной, а в этой войне мобилизуем на нее еще больше народу, чем на ту. На эту войну будет поголовно мобилизоваться всякий, кто трудится; ему будут говорить и пояснять: «Если капитализм делает то-то, вы, рабочие и крестьяне, свергнув капиталистов, должны делать не меньше их. Учитесь».

Я уверен, что Советская власть догонит и обгонит капиталистов и что выигрыш окажется у нас не только чисто экономический. Мы получим эти несчастные два процента – это очень мало, но это кое-что. Кроме того, мы получим науку, выучку: ничего не стоит никакая школа, никакой университет, если нет практического уменья. Вы увидите из карты, которая приложена к брошюрке, которую покажет т. Милютин, что мы даем преимущественно концессии на окраинах. В Европейской России – северные леса – 70 миллионов десятин. Миллионов 17 десятин назначены под концессии. Наши лесные хозяйства размежеваны в шахматном порядке: леса – в Западной Сибири, на дальнем севере. Мы ничего не можем потерять. Главные предприятия – в Западной Сибири, богатства которой необъятны. Мы не разовьем из них и одной сотой доли в десять лет. При помощи же капиталистов-иностранцев, отдавая им один рудник, мы получаем возможность разрабатывать свои рудники. Давая концессии, мы выбираем места.

Как поставить концессии с точки зрения надзора? Они попытаются разлагать наше крестьянство, наши массы. Крестьянин, как мелкий хозяйчик, по природе своей склонен к свободной торговле, а мы считаем это дело преступлением. Тут – дело государственной борьбы. Тут-то мы и должны противопоставить два способа ведения хозяйства – социалистический и капиталистический. Тут тоже война, в которой мы и должны дать решительный бой. У нас гигантский неурожай, бескормица и падеж скота и наряду с этим громадные площади земли лежат неразработанными. На днях будет издан декрет, чтобы изо всех сил добиться возможно полного засева и улучшения сельского хозяйства^{53}.

Далее, у нас есть один миллион десятин целины, которой мы не поднимем, так как не имеем рабочего скота, не имеем необходимых орудий, а трактором эту землю можно поднять на любую глубину. Поэтому нам выгодно эту землю сдать в аренду. Если даже мы отдадим половину, даже три четверти продуктов, то и тогда мы будем в выигрыше. Вот та политика, которая направляет наши действия, и я могу сказать, что не только экономические соображения и конъюнктура мирового хозяйства, но и глубокие политические соображения должны лежать в основе действия. Всякий иной подход к делу будет близоруким. Если стоит вопрос об экономической выгодности или невыгодности концессий, то экономическая выгодность бесспорна. Без концессий мы своей программы и электрификации страны выполнить не можем; без них в десять лет невозможно восстановить нашего хозяйства, а когда мы его восстановим, мы будем непобедимы для капитала. Концессия – это не мир с капитализмом, а война в новой плоскости. Война оружием и танками заменяется войной экономической. Правда, и она таит в себе новые трудности и новые опасности. Но я уверен, что мы из них выйдем. Я убежден, что, при такой постановке вопроса о концессиях, мы гигантское большинство партийных товарищей убедим легко, что концессии необходимы, а тот инстинктивный страх, о котором я говорил, есть полезный и здоровый страх, который мы превратим в движущую силу, которая даст нам более быструю победу в предстоящей экономической войне.

Газетный отчет напечатан 7 декабря 1920 г. в «Красной Газете» № 275

Впервые полностью напечатано в 1923 г. в Собрании сочинений Н. Ленина (В. Ульянова), том XVII

Печатается по стенограмме