Полное собрание сочинений. Том 24. Сентябрь 1913 – март 1914

I. Общий обзор

Переписку открывают письма 24-летнего Энгельса к Марксу в 1844 году. Тогдашняя обстановка в Германии выступает замечательно рельефно. Первое письмо помечено концом сентября 1844 года и послано из Бармена, где жила семья Энгельса и где он родился. Энгельсу не было тогда еще полных 24 лет. Он тоскует в семейной обстановке и рвется прочь. Отец – деспот, религиозный фабрикант, возмущенный беготней сына по политическим собраниям и его коммунистическими убеждениями. Если бы не мать, которую я очень люблю, – пишет Энгельс, – я бы не стерпел даже и нескольких дней, остающихся до моего отъезда. Ты не можешь себе представить, – жалуется он Марксу, – какие мелкие соображения, какие суеверные опасения выдвигаются здесь, в семье, против моего отъезда^{101}.

Пока Энгельс в Бармене – где его удерживала еще некоторое время одна любовная история – он уступает отцу и недели две ходит работать в фабричную контору (отец его был фабрикант). «Торговля – гнусность, – пишет он Марксу, – гнусный город Бармен, гнусно здешнее времяпрепровождение, а в особенности гнусно оставаться не только буржуа, но даже фабрикантом, т. е. буржуа, активно выступающим против пролетариата». Я утешаю себя, – продолжает Энгельс, – работой над моей книжкой о положении рабочего класса (книга эта вышла, как известно, в 1845 году и является одним из лучших произведений в мировой социалистической литературе). «Можно еще, будучи коммунистом, оставаться по внешним условиям буржуем и вьючной скотиной торгашества, если не заниматься литературной деятельностью, – но вести в одно и то же время широкую коммунистическую пропаганду и занятия торгашеством, промышленными делами, этого нельзя. Я уеду. К тому же еще эта усыпляющая жизнь в семье, насквозь христиански-прусской, – я не могу больше этого вынести, я бы мог здесь в конце концов сделаться немецким филистером и внести филистерство в коммунизм»^{102}. Так писал молодой Энгельс. После революции 1848 года жизнь заставила его вернуться в контору отца и сделаться на долгие годы «вьючной скотиной торгашества», но он сумел при этом устоять, создать себе не христиански-прусскую, а совсем иную товарищескую обстановку, сумел сделаться на всю жизнь беспощадным врагом «внесения филистерства в коммунизм».

Общественная жизнь в немецкой провинции 1844 года похожа на русскую в начале 20 века, перед революцией 1905 года. Все рвется к политике, все кипит оппозиционным возмущением против правительства, пасторы громят молодежь за атеизм, дети в буржуазных семьях устраивают сцены родителям за «аристократическое обращение с прислугой или с рабочими».

Общая оппозиционность выражается в том, что все объявляют себя коммунистами. «В Бармене полицейский комиссар – коммунист», – пишет Энгельс Марксу. Я был в Кельне, Дюссельдорфе, Эльберфельде – везде на каждом шагу натыкаешься на коммунистов! «Один пылкий коммунист, художник, рисующий карикатуры, фамилия его Зеель, едет через два месяца в Париж. Я дам ему явку к вам. Он вам всем понравится – энтузиаст, любит музыку, будет полезен как карикатурист»^{103}.

«Здесь в Эльберфельде происходят чудеса. Вчера (писано 22 февраля 1845 года) в самой большой зале, в лучшем ресторане города, у нас было третье коммунистическое собрание. На первом 40 человек, на втором 130, на третьем 200 – самое меньшее. Весь Эльберфельд и Бармен, начиная с денежной аристократии и кончая мелкими лавочниками, был представлен, за исключением только пролетариата».

Так, буквально, пишет Энгельс. В Германии все были тогда коммунистами – кроме пролетариата. Коммунизм был формой выражения оппозиционных настроений у всех и больше всего у буржуазии. «Самая тупая, самая ленивая, самая филистерская публика, которая ничем в мире не интересовалась, начинает прямо восторгаться коммунизмом»^{104}. Главными проповедниками коммунизма были тогда люди вроде наших народников, «социалистов-революционеров», «народных социалистов» и т. п., т. е., в сущности, благонамеренные буржуа, более или менее взбешенные против правительства.

И в такой обстановке, среди необъятного количества якобы социалистических направлений и фракций, Энгельс сумел пробивать себе дорогу к пролетарскому социализму, не боясь разрыва с массой добрых людей, горячих революционеров, но плохих коммунистов.

1846 год. Энгельс в Париже. Париж кипел тогда политикой и обсуждением различных социалистических теорий. Энгельс с жадностью изучает социализм, знакомится лично с Кабе, Луи Бланом и другими выдающимися социалистами, бегает по редакциям и по кружкам.

Главное его внимание направлено на самое серьезное и самое распространенное тогдашнее социалистическое учение, прудонизм. И еще до выхода в свет прудоновской «Философии нищеты» (1846 год, октябрь; ответ Маркса – знаменитая «Нищета философии» – вышел в свет в 1847 году) Энгельс с беспощадной язвительностью и замечательной глубиной критикует основные идеи Прудона, с которыми особенно носился тогда немецкий социалист Грюн. Прекрасное знание английского языка (с которым Маркс освоился много позже) и английской литературы позволяет Энгельсу сразу (письмо от 16 сентября 1846 года) указать на примеры банкротства в Англии пресловутых прудоновских «трудовых базаров»^{105}. Прудон срамит социализм, возмущается Энгельс, у Прудона выходит, что рабочие должны выкупить капитал!

Двадцатишестилетний Энгельс прямо уничтожает «истинный социализм» – это выражение встречаем в его письме от 23 октября 1846 года, задолго до «Коммунистического манифеста» – причем главным представителем его называет Грюна. «Антипролетарское, мелкобуржуазное, филистерское» учение, «пустые фразы», разные «общечеловеческие» стремления, «суеверная боязнь «грубого» коммунизма» (Löffel-Kommunismus – буквально: «коммунизм ложки», или коммунизм жратвы), «мирные планы осчастливить» человечество – вот отзывы Энгельса, относящиеся ко всем видам домарксовского социализма.

«Три вечера, – пишет Энгельс, – мы спорили о прудонизме; почти все, с Грюном во главе, были против меня. Главное, что приходилось мне доказывать, это – необходимость насильственной революции» (23 октября 1846 года). В конце концов я стал бешеным – и загнал своих противников до того, что они вынуждены были прямо высказаться против коммунизма. Я потребовал голосования по вопросу о том, коммунисты мы или нет. Величайшее возмущение грюнианцев, которые стали уверять, что они собрались обсуждать «благо человечества» и что надо же знать, что собственно есть коммунизм. Я дал им тогда самое простенькое определение, чтобы не допускать уверток от сути вопроса. Я определил – пишет Энгельс – намерения коммунистов следующим образом: 1) отстаивать интересы пролетариев в противоположность интересам буржуа; 2) осуществить это посредством уничтожения частной собственности и замены ее общностью имущества; 3) не признавать другого средства осуществления этих целей, кроме насильственной, демократической революции (писано за 1¹/₂ года до революции 1848 года)^{106}.

Кончилась дискуссия тем, что собрание 13 голосами против 2 грюнианцев приняло определение Энгельса. Посещали эти собрания около 20 столяров-ремесленников. Так в Париже 67 лет тому назад закладывались основы социал-демократической рабочей партии Германии.

Год спустя, в письме от 24 ноября 1847 года, Энгельс сообщает Марксу о составленном им черновике «Коммунистического манифеста», высказываясь, между прочим, против предполагавшейся раньше формы катехизиса. «Я начинаю, – пишет Энгельс, – с вопроса, что такое коммунизм, и затем перехожу прямо к пролетариату – история его происхождения, отличие от прежних работников, развитие противоположности пролетариата и буржуазии, кризисы, выводы». «В конце партийная политика коммунистов»^{107}.

Это историческое письмо Энгельса о первом наброске произведения, которое обошло весь мир и которое до сих пор верно во всем основном, живо и злободневно, как будто бы оно писалось вчера, показывает наглядно, что имена Маркса и Энгельса справедливо ставят рядом, как имена основоположников современного социализма.

Написано в конце 1913 г.

Впервые напечатано 28 ноября 1920 г. в газете «Правда» № 268. Подпись: Η. Ленин

Печатается по рукописи

1914 г.

Вставка к статье Н. К. Крупской «К вопросу о политике министерства народного просвещения»

В цивилизованных странах почти нет безграмотных. Народ стараются там привлечь в школы. Устройству библиотек всячески содействуют. А у нас министерство народного, – извините, – «просвещения» прибегает к самым отчаянным усилиям, к самым позорным полицейским мерам, чтобы затруднить дело образования, чтобы помешать народу учиться! У нас министерство разгромило школьные библиотеки!! Ни в одной культурной стране мира не осталось особых правил против библиотек, не осталось такого гнусного учреждения, как цензура. А у нас, помимо общих преследований печати, помимо диких мер против библиотек вообще, издаются еще во сто крат более стеснительные правила против народных библиотек! Это – вопиющая политика народного затемнения, вопиющая политика помещиков, желающих одичания страны. Некоторые богатые люди, вроде Павленкова, пожертвовали деньги на народные библиотеки. Теперь правительство диких помещиков разгромило библиотеки. Не пора ли тем, кто хочет помочь просвещению в России, понять, что деньги жертвовать надо не на подчиненные министерству и подлежащие разгрому библиотеки, а на борьбу за политическую свободу, без которой Россия задыхается в дикости.

Написано в январе 1914 г.

Печатается впервые, по рукописи

4000 рублей в год и 6-часовой рабочий день

Таков боевой клич американских сознательных рабочих. У нас – говорят они – есть только один политический вопрос, а это – вопрос о доходе рабочих и об их рабочем дне.

Русскому рабочему на первый взгляд покажется крайне странным и непонятным такое сведение всех социальных и политических вопросов к одному. Но в Соединенных Штатах Америки, в самом передовом государстве с почти полной политической свободой и наиболее развитыми демократическими учреждениями, при громадных успехах производительности труда, – вполне естественно, что вопрос о социализме выдвигается на первую очередь.

В Америке, благодаря полной политической свободе, есть возможность подсчитывать все производство богатств в стране, делать статистический отчет производства лучше, чем где бы то ни было. И этот подсчет, основанный на бесспорных данных, показывает, что в Америке имеется, круглым счетом, 15 миллионов рабочих семей.

Вместе взятые, эти рабочие семьи производят каждогодно предметов потребления на 60 биллионов, т. е. 60 тысяч миллионов рублей. Это дает по 4000 рублей в год на рабочую семью.

Но в настоящее время, при капиталистическом общественном устройстве, только половина этого громадного производства, только 30 тысяч миллионов, достается рабочим, которые составляют девять десятых населения. Другую половину берет себе класс капиталистов, составляющий со всеми своими защитниками и захребетниками всего одну десятую долю населения.

В Америке, как и в других странах, свирепствует безработица и все усиливается дороговизна жизни. Нужда рабочих становится все мучительнее и нестерпимее. Американская статистика показала, что около половины всех рабочих заняты неполное рабочее время. А какая еще бездна общественного труда растрачивается благодаря сохранению бессмысленного, отсталого, раздробленного мелкого производства, особенно в земледелии и в торговле!

Применение машин в Америке, благодаря полной политической свободе и отсутствию крепостников-помещиков, развито сильнее, чем где бы то ни было в мире. В Америке в одной обрабатывающей промышленности сила машин определяется, в сумме взятая, в 18 миллионов паровых лошадиных сил. А в то же время исследование всех источников силы в виде падения воды показало, по отчету 14 марта 1912 года, что Америка может сразу, благодаря превращению силы падающей воды в электричество, получить еще 60 миллионов лошадиных сил!

Страна необъятно богата уже теперь и она может сразу утроить свои богатства, утроить производительность своего общественного труда, обеспечивая этим всем рабочим семьям сносную, достойную разумного человеческого существа, высоту дохода и не чрезмерную длину рабочего дня, в 6 часов ежедневно.

Но, благодаря капиталистическому общественному устройству, рядом с ужасной безработицей и нищетой в больших городах Америки, да и в деревнях тоже, – рядом с расхищением попусту человеческого труда – мы видим неслыханную роскошь миллиардеров, богачей, состояние которых исчисляется миллиардами, тысячами миллионов.

Американский рабочий класс быстро просвещается и сплачивается в могучую пролетарскую партию. Сочувствие к ней растет среди всех трудящихся. Работая при помощи превосходных машин, видя на каждом шагу чудеса техники и великолепные успехи труда от организации крупного производства, наемные рабы Америки начинают ясно сознавать свои задачи и ставить простые, очевидные, ближайшие требования: добиться 4000 рублей дохода каждой рабочей семье и 6-часового рабочего дня.

В каждой цивилизованной стране мира эта цель американских рабочих является тоже вполне достижимой целью; но для этого требуются основные условия свободы в стране…

И нет иного пути к свободному будущему, кроме как через их собственную, рабочую организацию, просветительную, профессиональную, кооперативную и политическую.

«Пролетарская Правда» № 19, 1 января 1914 г. Подпись: И.

Печатается по тексту газеты «Пролетарская Правда»

К вопросу о задачах земской статистики

(Пензенское губернское земство. Итоги оценочно-статистического исследования Пензенской губернии. Серия III. Исследование земельных имуществ. Ч. II. Подворная перепись крестьянского хозяйства. Отдел I. Справочные сведения о селениях и пообщинные таблицы по данным сплошной подворной переписи. Вып. 3: Краснослободский уезд. Пенза. 1913 г. Ц. 1 руб. Стр. X + 191.)

Пензенское земство производит оценочно-статистическое исследование по такой полной и детальной программе, которая представляет исключительно выдающийся интерес для всякого, кто изучает экономический строй России.

Производится сплошная подворная перепись всех крестьянских хозяйств по сокращенной похозяйственной карточке. Затем каждое третье хозяйство описывается по более полной краткой похозяйственней карточке; – каждое девятое – по еще более полной, так называемой подробной похозяйственной карточке; – каждое двадцать седьмое хозяйство – по еще более полной специальной похозяйственной карточке, наконец, 25 хозяйств на уезд (приблизительно это составит, вероятно, около ¹/₁₀₀₀ всего числа хозяйств) подвергаются самому детальному бюджетному описанию.

Итого пять степеней той или иной подробности исследования, причем более полная программа обязательно включает все вопросы менее полной. В предисловии авторы определяют полноту каждого из этих пяти видов описаний следующим образом:

«Бюджет охватывает все производство и потребление крестьянского двора.

Специальное описание изучает по хозяйству продажи и покупки с.-х. продуктов и оборот скотоводства (на специальном бланке) и все вопросы, заключающиеся в подробной похозяйственной карточке.

На подробной похозяйственной карточке перечисляются все владения, предприятия и занятия членов хозяйства, регистрируются сведения о поле, возрасте, грамотности членов семьи, стоимость живого и мертвого инвентаря и построек, учитываются доходы от предприятий и занятий, урожай, расход на рабочие руки.

На краткой похозяйственной карточке сохраняются только сведения о поле, возрасте, грамотности семьи, перечисляются владения, предприятия и занятия, живой и мертвый инвентарь.

На сокращенной похозяйственной карточке регистрируются величина семьи с делениями ее по полу, количество мужчин-работников, владения, предприятия семьи, за исключением аренды, главный скот, грамотность и промысловые занятия мужчин-работников, а также число учащихся мальчиков и девочек».

К изданию не приложены, к сожалению, полные перечни вопросов всех пяти видов описаний. Приложена только самая краткая («сокращенная») подворная карточка, которая дает (приблизительно) не менее подробное описание хозяйства, чем карточки европейски поставленных с.-х. переписей.

Если пензенские статистики обследуют всю губернию по вышеуказанной программе, то собранные данные будут – без преувеличения можно сказать – близки к идеальным. Предположим, что в губернии 270 000 дворов (на деле их, вероятно, больше). Тогда мы получили бы 90 000 описаний с данными об аренде, обо всем живом и мертвом инвентаре; – затем 30 000 описаний с данными об урожаях (каждого хозяйства), о расходе на рабочие руки, о стоимости инвентаря и построек; – далее, 10 000 описаний продажи и покупки с.-х. продуктов, а также «оборота скотоводства» (т. е., вероятно, точного описания условий содержания и корма скота, продуктивности скотоводства и пр.); – наконец, 250 бюджетов, которые, считая 10 типичных групп крестьянского хозяйства, дали бы исчерпывающее описание каждой группы, по 25 бюджетов на группу, т. е. вполне достаточно для получения устойчивых средних.

Одним словом, крестьянское хозяйство Пензенской губ. было бы изучено, при выполнении этой программы, превосходно – несравненно лучше, чем при западноевропейских переписях (которые, правда, охватывают не губернии, а всю страну в целом).

Все дело только за обработкой этих превосходных данных. В этом – главная трудность. Здесь – самый больной пункт нашей земской статистики, великолепной по тщательности работы и детальности ее. Данные о каждом из 300 000 дворов (или о каждом из 90 000 – из 30 000 – из 10 000) могут быть великолепны, но для научных целей, для понимания экономики России эти данные могут пропадать почти совершенно, если неудовлетворительна обработка их. Ибо общие средние, пообщинные, поволостные, поуездные, губернские, говорят очень мало.

В России происходит именно теперь процесс капиталистического преобразования полусредневекового земледелия (патриархального и крепостнического). Процесс этот наметился уже более полвека. За этот громадный промежуток времени в экономической литературе России собрана гигантская масса отдельных указаний на разные черты этого процесса. Вся суть теперь заключается в том, чтобы превосходные по своей детальности, по тщательности их собирания и проверки массовые данные земской статистики были обработаны надлежащим образом. Они должны быть обработаны так, чтобы получался ответ, точный, объективный, основанный на учете массовых данных, ответ на все вопросы, указанные или намеченные более чем полувековым анализом пореформенной экономики России (а в настоящее время столыпинское аграрное законодательство ставит еще массу интереснейших вопросов о пореволюционной экономике России).

Данные статистики должны быть обработаны так, чтобы процесс разрушения старого крепостнического, барщинного, отработочного, натурального хозяйства и процесс замены его торговым, капиталистическим земледелием мог быть изучен по этим данным. Ни один грамотный (в политико-экономическом смысле) человек в России не может сомневаться теперь, что этот процесс происходит. Весь вопрос в том, как обработать превосходные подворные данные, чтобы они не пропали, чтобы по ним можно было изучать все стороны этого чрезвычайно сложного и многообразного процесса.

Чтобы удовлетворить этим условиям, обработка подворных данных должна дать как можно больше, как можно рациональнее и детальнее составленных групповых и комбинационных таблиц для отдельного изучения всех наметившихся – или намечающихся, (это не менее важно) – в жизни типов хозяйств. Без разносторонних и рационально составленных групповых и комбинационных таблиц богатейшие подворные данные прямо-таки пропадут. В этом – наибольшая опасность современной статистики, которая все чаще и чаще страдает за последнее время некоторым, я бы сказал, «статистическим кретинизмом», за деревьями исчезает лес, за грудами цифр исчезают экономические типы явлений, типы, которые могут выступить только при разносторонне и рационально составляемых групповых и комбинационных таблицах.

А условие рациональности составления их – прежде всего то, чтобы процесс развития капитализма мог быть прослежен во всех его разветвлениях и формах. Рациональной можно признать лишь такую обработку, которая позволяет выделить тип наиболее сохранившегося натурального хозяйства и различные степени замены его торговым и капиталистическим сельским хозяйством (в различных местностях торговое земледелие принимает разные формы, вовлекая в производство на рынок то одну, то другую сторону сельского хозяйства). Должны быть выделены особенно подробно разные типы хозяйств переходных от целостного натурального земледелия к продаже рабочей силы (так называемые «промыслы», состоящие в продаже рабочей силы), – а равно и к покупке ее. Должны быть выделены особенно подробно разные типы хозяйств по зажиточности (по степени накопления капитала и возможности образования и накопления его), – затем по размерам всего с.-х. производства, а также по размерам именно тех отраслей с.-х. производства, которые в данной местности и в данное время всего легче поддаются превращению в торговое земледелие или торговое скотоводство и т. д., и т. п.

Весь гвоздь вопроса при изучении современной экономики земледелия состоит именно в этом преобразовании натурального хозяйства в торговое, и бесконечное количество ошибок и предрассудков казенной, либерально-профессорской, мещански-народнической и оппортунистической «теории» проистекает от непонимания этой смены или от неумения проследить ее в ее чрезвычайно разнообразных формах.

Работа пензенских статистиков, которая, судя по названному выше сборнику, ведется людьми, относящимися к делу не по-чиновничьи, людьми, действительно заинтересованными и способными дать научное исследование громадной ценности, – эта работа производит тем не менее все же впечатление избытка статистической рутины или «статистического увлечения» и недостатка политико-экономической разумности, осмысленности.

Рассматриваемый сборник содержит, прежде всего, справочные сведения о селениях. Эти сведения занимают немного менее ¹/₁₀ всей книги. Остальные ⁹/₁₀ заполнены пообщинными таблицами. Каждой группе крестьян (по размеру землевладения) каждой общины в каждом селении посвящена особая горизонтальная строка (всего их 1009 по уезду), содержащая 139 вертикальных граф. Детальность сведений необычайная. Наверное, ⁹/₁₀ этих сведений никогда не понадобятся ни для каких справок даже самым любознательным местным жителям.

Но необычайная детальность превращается уже в нечто близкое к статистической мании, когда мы видим графы 119–139, т. е. двадцать одну графу, дающую для каждого из тысячи поуездных делений относительные числа, т. е. вычисленные процентные отношения!!! Статистики проделали для одного уезда тысячи и десятки тысяч вычислений, которые могут понадобиться даже местным жителям в совершенно исключительных случаях. Статистики проделали приблизительно 15–20 тысяч вычислений, из которых, наверное, понадобится какой-нибудь десяток – другой только местным жителям, и они притом сами могли бы произвести необходимое для них вычисление в маловероятном случае такой необходимости.

Громадный труд, убитый статистиками понапрасну, является вычетом из общего количества труда, который они (при данных силах и при данном бюджете – земские бюджеты на статистику очень скромны!) могут посвятить исследованию. Рассматриваемый сборник, содержащий в себе тысячи цифр никому не нужной статистической «роскоши», не дает ни единого итога. Все и всякие итоги отложены до других выпусков. Во-1-х, мы не уверены, будут ли эти другие выпуски, и не могут быть уверены в этом русские земские статистики, которые слишком зависимы от полицейского произвола. А во-2-х, без пробы разносторонних групповых и комбинационных таблиц по уездам никогда не выработается вполне удовлетворительная, в научном смысле, система итоговых, групповых и комбинационных таблиц по губерниям.

Пока перед нами налицо печальный факт: ничтожная, почти нулевая научная ценность земско-статистического сборника, на который убита бездна труда и который содержит массу чрезвычайно богатых, ценных, новых (результаты закона 9 ноября!) данных, – не подытоженных, не сведенных вместе, не сгруппированных, не комбинированных.

Отметим, по крайней мере, некоторые из группировок, которые могли бы и должны бы были быть произведены для использования богатейшего земско-статистического материала. Желательно разделить уезд и губернию на районы по наибольшему распространению торгового земледелия разных видов (переработка хлебов и картофеля в вино; сбыт молочных продуктов; маслобойни; особые торговые растения и т. д., и т. п.); затем по промыслам неземледельческим и по отходу; – по условиям помещичьего хозяйства (близость помещичьих экономии или отсутствие их, преобладание крепостнического, отработочного, барщинного, испольного, издельного и т. п. или капиталистического, вольнонаемного, помещичьего хозяйства); – далее, по степени развитости торговли и капиталистического оборота вообще (крайне важное деление, которое сделать обязательно с точки зрения азбуки политической экономии и которое легко сделать, хотя его обычно не делают: группировка селений по расстоянию от железной дороги, от базаров, торговых центров и т. п.); – по величине селений (в Краснослободском уезде около 30 тыс. дворов в 278 селениях, а в 19 крупнейших селениях свыше 9 тыс. дворов – вероятно, условия должны быть отличны).

Желательно и необходимо группировать дворы не только по землевладению, но и по величине посева (составители говорят в предисловии, что крестьянское хозяйство Пензенской губернии ведется «главным образом на своей, а не на арендованной земле», но это слишком огульная оценка, а вопрос об аренде имеет громадное значение и нуждается в детальной разработке); – затем по величине посева торговых растений, где и поскольку их можно наблюдать и выделять; – далее, по «промыслам» (не в той грубой форме, которой обычно ограничиваются, точно в издевку над политической экономией, беря «хозяйства с промышленниками» и без них, а с обязательным учетом положения лица в промысле: хозяйства с большим, средним, малым отпуском наемных рабочих на сторону, хозяйства с мелкими и крупными заведениями с незначительным, средним и крупным наймом рабочих и т. п.); – по скотовладению (в сборнике отчасти проведена уже) и т. д.

Комбинационные таблицы в числе, скажем, десяти, делящие хозяйства на десять (опять-таки примерно) групп по различным признакам проникновения капитализма в земледелие, дали бы – предполагая 80 вертикальных граф – 8000 новых вычислений, т. е. заняли бы гораздо менее места, чем 20 000 никому не нужных вычислений процентных отношений по каждой общине отдельно.

А научное значение таких, разнообразных и тем учитывающих гигантское разнообразие форм подчинения земледелия и земледельца рынку, комбинационных таблиц было бы громадно. Можно сказать без всякого преувеличения, что они внесли бы целый переворот в науку об экономике земледелия.

«Просвещение» № 1, январь 1914 г. Подпись: В. Ильин

Печатается по тексту журнала «Просвещение»