30 дней в доме с призраками

– Поздравляю, сынок! Тебя ждёт блестящая карьера…

– Спасибо, мистер Шоу! Спасибо, Господи!

Впереди была только тёмная ночь, его первая ночь в «12 Сэйнтс Хилл»…

Глава 2: необъяснимые вещи

Со стороны каменистого берега, омываемого морской пеной, разносилось холодное дуновение атлантического ветра, а жёлтый круг солнца лениво высунулся из-за туч. Занимается новый день, и Томас Бредберри встретил его зарывшись лицом в подушку. Круглый будильник безжалостно отзванивал свои удары крохотным медным молоточком, и мужчине ничего не оставалось делать, как продрать свои глаза и усыпить его.

– Значит, уже утро… Сколько уже там, полдесятого, ясненько…

Корреспондент оделся в свою вчерашнюю одежду и спустился вниз по лестнице в прихожую, откуда вышел через парадные двери во двор, подышать свежим воздухом. Снаружи солнце встретило его тёплыми утренними лучами, которые отражались от фонтана, создавая в нём причудливые бегающие зайчики. На улице всё пока было спокойно, были только статуи и кусты, никаких посторонних. С высоты деревьев доносилось приятное пение птиц. На грунтовые дорожки сада осыпалась разноцветная осенняя листва, давая всем понять, что осень уже начинает вступать в свои права…

– Томми, ну-ка быстро вылези из этой кучи! Здесь нельзя играть детям. Ну, вот, посмотри – всё рассыпал, – вспоминал он себя в восьмилетнем возрасте, когда он прытким мальчуганом влетал в кучу осенней листвы, за что получал нагоняй от своей мамочки.

Под размеренный топот неторопливых шагов по садовым дорожкам, в голове репортёра проносились мысли о его сегодняшних планах, с чего ему начать своё расследование и как лучше изучить документарную базу «12 Сэйнтс Хилл»: либо дождавшись сюда приезда Сюзанны, как собственницы отеля, либо воспользоваться её отсутствием и порыться во всех бумагах самостоятельно. В особенности нужно исполнять требования Эдварда Шоу, а для него обязательно интересным было бы обследование самых тёмных и неизведанных уголков дома. И ещё трагических мест, где, по слухам, произошли жестокие и кровавые события. Именно в них, по традиции, и появляются легенды о неупокоенных, звенящих цепями, душах.

Однако, когда Томас оборачивался на нависающий над ним негостеприимный фасад дома, который даже в дневном свете излучал меланхолию и прямо таки не вызывал доверия, у него сразу же пропадало желание обследовать его поздней ночью, хотя в других своих расследованиях это считалось самым подходящим временем для охоты на привидений. Такую беспомощность он ощущал в первый раз, за всю свою карьеру журналиста, и он отчаянно стремился разделить бремя жизни здесь с кем нибудь ещё.

– Все бока болят после вчерашней ночи… Сон здесь не особенно восстанавливает силы, но ничего, со временем освоюсь. Элис будет рада наконец завести ребёнка, как только я выручу у редакции солидный гонорар за свою командировку.

Бредберри неторопливо прогуливался вокруг дома, пытаясь зацепить взором все необычные детали. Сложив свои крепкие руки за спиной, на пояснице, он спокойно двигался вперёд, различая в северо-западном углу двора, сложенный из крупных булыжников, старый колодец, откуда прислуга вероятно набирала воду для полива.

– Любопытная штуковина, – подумал Томас.

Осторожно просунув голову под деревянный дождевик, он ловкими пальцами поднял его круглую крышку, заглянув внутрь. Перед его глазами открылось узкое каменное кольцо, ведущее глубоко вниз. На дне ему в глаза блеснул диск света, затемнённый его собственной расплывающейся рожей.

Сам не зная зачем, вероятно, всему виной был внезапно проснувшийся ребёнок, засевший где-то в глубине Томаса, но он со всей силы рявкнул в колодец:

– Кто-о-о-о зде-е-е-есь?! То-о-о-о е-е-есь! Е-е-есь!

Разразившийся в глубине гул тут же эхом вернулся к нему, зловеще завибрировав от влажных стенок колодезной ямы. Вода и отражение мужчины на дне размывались и искажались, принимая жуткую и мерзкую форму.

– А ты уверен, что в этом колодце никто не живёт? Ты точно уверен, что не разбудил спящего на дне водяного монстра, и его холодные сырые руки не схватят тебя, жадно утаскивая во тьму?

Рука Томаса сама инстинктивно захлопнула крышку колодца, едва не отбив тому пальцы. Репортёр в испуге грохнулся на задницу, испачкав брюки. Он некоторое время сидел на земле в растерянности, пытаясь проглотить упрямо застрявший в горле комок.

– Так солдат… С_П_О_К_О_Й_Н_О. Мы и похуже в переделках бывали. – Он пытался собрать себя в кучу.

Бредберри решил, что пора ему прогуляться к северной стороне сада, на берег, чтобы успокоить себя шумом морского прибоя. В этом месте обитало мерзкое пугало, которое он вчера принял за вора, пробравшегося в сад. Сегодня оно всё также висело, привязанное к деревянному кресту, безразличное к Томасу и тупо уставившееся в окна первого этажа.

– Надо бы взять из колодки топор и разрубить эту тварь на растопку. Господи, как же эта морда меня нервирует!

Потрёпанные рукава на плаще пугала неровно покачивались на ветру, что уже дало повод журналисту относиться к нему с подозрением. Он подобрал с земли тонкую сухую ветвь и осторожными шагами стал подходить к кресту. Зловещий силуэт, отгоняющий птиц, стоял прямо напротив Бредберри. Сморщив лицо в гримасе брезгливости, он несколько раз ткнул веткой чучелу в живот, а затем, один раз в морду.

– Что, не можешь ответить мне, мразь? Ха-ха-хах!

Вряд ли Томас сейчас мог увидеть, что его последние действия напоминали симптомы развивающейся шизофрении. Вероятно, его нахождение в одиночестве в этом незнакомом и странном месте не благотворно сказывается на его психике.

Убедившись окончательно, что пугало не спрыгнет с креста и не набросится на него, Бредберри с облегчением выбросил ветку в кусты и простоял некоторое время на берегу, созерцая пенистые волны.

Через полчаса репортёр направился в восточную часть сада, где его внимание сразу приковало к высокой железной ограде, преграждавшей ему путь на небольшое кладбище, где издалека торчал острый шпиль белой часовни. Подёргав скрипучие ворота, Томас заметил, что они были закрыты на крепкий навесной замок.

– Я хочу поскорее попасть туда. Мне нужно будет посмотреть ключ в прихожей…

Желание поскорее проникнуть на кладбище заставило Томаса завершить круг вокруг дома и вернуться к парадному входу. Зайдя в холл, он принялся рыться в распределительном шкафу, ища для себя нужный ключ. В нижних ящиках был один лишь хлам и какие-то бумаги, но под верхним ящиком была пометка: «только для персонала», и он раскрыл его. Внутри лежало несколько ключей: «главные ворота», «чердак», «подвал», «часовня» и «кладбище». Томас взял из него только последние два и вновь вышел из дома.

Приблизившись к железным воротам, мужчина два раза повернул ключ в замке, и ржавые петли ворот угрожающе заскрипели. Перед его глазами открылось заросшее колючим кустарником кладбище. В дальней его части высилась белая англиканская часовня, к которой вела вымощенная каменными плитами узкая дорожка, по бокам которой располагались ветхие и неухоженные могилы. Среди них выделялся лишь один роскошный склеп, стоящий дальше всех, украшенный всюду декоративными готическими орнаментами.

К несчастью, репортёр не заметил в шкафу ключа от него. И эта проблема гвоздём врезалась в его разум, не давая Бредберри покоя. Он тщательно пошарил в своей связке ключей, но, среди огромного количества звенящих концов, от склепа для него ключа не нашлось.

– Ну… где же ты? Чёрт вас побери!

После того, как последняя надежда зайти в склеп рухнула, Томас принялся рассматривать кладбищенские захоронения и читать выгравированные на них эпитафии:

Первой была небольшая мраморная могилка, всюду испещрённая трещинами. На ней, в бетонном круге, стояли засохшие цветы.

– Маргарет Уилсон, наверняка это та самая жена предыдущего хозяина отеля. Посмотрим: «Пускай твои дети обратятся в ангелов и унесут твою страдающую душу на небеса», – прочитал он слова эпитафии.

Затем Томас двинулся к следующим могилам:

– Так, посмотрим… Стивен Уилсон, мальчик, прожил 14 лет; Мелисса Уилсон, девочка, дожила до 16 лет; Джессика Уилсон, ещё одна девочка, умерла всего лишь в 8 лет. Это всё дети хозяев…

Особняком от остальных надгробий стояла могила Чарльза Уилсона, сплошь заросшая колючим кустом, на которой была выгравирована эпитафия: «Пускай Господь будет тебе судьёй, да отпустит он твои грехи».

– Вот это и есть знаменитый владелец «12 Сэйнтс Хилл», из-за которого отель и прославился на всю страну. Этого парня все подозревали в убийстве собственной семьи. Как же не повезло бедолаге…

Томас взаправду проникся сочувствием к мёртвому хозяину гостиницы, вспомнив свою журналистскую практику. Уж он то не понаслышке знал, как много в его стране незаслуженно оклеветанных личностей и как сплетни распространяются среди людей, подобно простуде, и часто губят репутацию вначале приличного человека, но потом доводя того до депрессии, а затем и до алкоголизма или суицида… Виновен он или нет, должно решать расследование, а не слухи глупых пустозвонов – в этом репортёр был твёрдо уверен.

Вся эта кладбищенская обстановка начала наводить на него тоску, да и в желудке Томаса раздавалось недовольное бурчание. Всё это заставило его вернуться в дом и перекусить. Извилистые коридоры отеля вели корреспондента на кухню. Сегодня ему было уже легче сориентироваться в доме и он не бродил в её поисках слишком долго. Взяв из кладовой немного еды, мужчина прошёл в одну из гостевых комнат, где в углу стоял большой чёрный рояль. В ней Томас устроился в кресле поудобнее, чтобы сделать несколько записей в свой дневник:

– Второй день в отеле «12 Сэйнтс Хилл» начался с осмотра двора, я продолжаю открывать тайны этого места… Сейчас обедаю в доме, осматриваю комнаты, на часах: три поле полудня, пока нет ничего сверхъестественного. Днём посетил семейное кладбище в восточной части двора, переписал себе данные с могил, в следующий раз обследую часовню. Сегодня я заметил, что в некоторых комнатах стали сильнее скрипеть доски, или, может быть, это разыгралось моё воображение, я не уверен, но всё же половицы хозяевам не мешало бы заменить…

Томас Бредберри отложил свою записную книжку в сторону и сделал глоток из горячей кружки чая, запивая им вкусное овсяное печенье. Пообедав, он отнёс весь столовый поднос в кухню и взял с собой несколько красных яблок из кладовой, в очередной раз убедившись, что от голода он здесь точно не умрёт.

Дальнейшую часть дня репортёр провёл в доме, продолжая своё путешествие из комнаты в комнату, обнаружив при этом несколько странных событий: в одной из гостевых комнат первого этажа мебель стояла не так, как вчера. Томас был абсолютно в этом уверен, зафиксировав всё в памяти. Теперь мебель в ней стояла, сложенная друг на друга, образовав своеобразный бутерброд из старых зелёных кресел и пуфика.

Это был первый вызов отеля нормальному порядку вещей – знаменательный первый звонок. Вся комната была относительно чистой, и кто знает, кому понадобилось творить подобную глупость… Эта мысль дала репортёру слабую надежду на хорошую статью, но Эдварду Шоу явно было мало такого слабо доказанного полтергейста, нужно было что-то более убедительное…

Возвращаясь по главной лестнице на второй этаж гостиницы, Томас заметил в коридоре грязное пятно. Нельзя сказать, что оно украшало длинный напольный салатовый ковёр, но наводило на новый поток тревожных мыслей о присутствии в «12 Сэйнтс Хилл» нежелательных визитёров.

– Так, так… Вот это мне уже не нравится. Надо быть осторожнее и запирать дверь спальни на ночь.

И ещё бы, ему это нравилось. Оставленный в одиночестве в огромном доме в лесу, на краю британского мира и полный подозрений, Томас Бредберри с опаской осмотрел подошвы своих коричневых ирландских ботинок. Да, на них комьями висела земля с кладбища, а может быть и из сада. Он мог уже успокоиться, забыть об этом незначительном недоразумении, если бы не одно досадное НО…

НО отчаянно восклицало у него в голове, Томас не помнил, чтобы сегодня он возвращался сюда после кладбища… Этого явно не могло быть. И не было…

Противное серое пятно с вызовом смотрело на Бредберри. Вот оно я, здесь. И ты меня не сотрёшь, понял? Не сможешь отвести взгляд и решить, что меня здесь нет, бестолковый журналюга.

Не зная, как с этим быть, репортёр для себя решил, что сегодня с него уже хватит, завтра он пороется в чулане, найдёт там подходящую химию и вычистит это мерзкое пятно. А сейчас он решительным шагом направился к себе в комнату.

Заперев дверь своего номера «225» на ключ, мужчина присел за стол, потёр рукой волосы, обнаружив закравшийся нервный пот, и зажёг свечу на столе, раскрывая перед собой записную книжку. После того, как Бредберри немного успокоился, он сделал в дневнике последнюю пометку:

– Запись в дневник, день второй, время: начало двенадцатого. В отеле мною замечены странные вещи, возникающие как парадокс в окружающей действительности. Я могу сейчас лишь предполагать, что всему виной, либо полтергейст, либо в доме присутствует ещё одна личность, мною доселе не вычисленная…

Глава 3: в часовне

Лениво потянувшись в своей кровати, Томас приготовился встретить свой третий день в этом таинственном месте. Нацепив на себя тяжёлый махровый халат цвета переспелой вишни, репортёр покинул свою комнату и выглянул в одно из окон длинного коридора. Пейзаж со двора отеля встретил его сильно сгустившимся туманом на улице, который резко ограничил ему обзор, накаляя и без того напряжённую атмосферу.

Томас почувствовал где-то внутри себя небольшие потуги желания поскорее сесть в машину и свалить… Куда угодно, подальше от этого рассадника шизофрении.

– Надо бы прихватить с собой что-нибудь потяжелее, – подумал корреспондент. – Может быть, взять кочергу с кухни? Сегодня мне уже совсем неуютно ходить здесь безоружным…

И это было совсем неудивительно. Ведь репортёр не мог поручиться наверняка, что в доме он один. В «12 Сэйнтс Хилл» было ещё так много неисследованных комнат и запертых дверей, что воображать о том, что здесь запрятали хозяева, можно было о чём угодно. Грязные пятна на половом ковре, передвинутая мебель в комнате – всё это указывало на то, что по дому бродит странная личность, если конечно это не шутки призрачных фантомов. А густой туман, заполонивший сегодня улицу, ясно давал понять, что расслабляться теперь нельзя…

Один неверный шаг в сторону и за поворотом ждёт смерть.

Пока что Томас решил не покидать пределы дома и захотел прогуляться по второму этажу. В конце длинного гостиничного коридора, уставленного горшками декоративных растений, стоящими под окнами, мужчина открыл ореховую дверь читального зала, намереваясь удобно устроиться там, черкая заметки. Увиденная за дверью картина вновь поразила его своей сверхъестественной аномалией. Он решил, что запишет об этом в дневнике.

В читальной комнате второго этажа, находящейся в дальнем конце восточного крыла, книги раньше стояли аккуратно разложенные по полочкам, доверху заполняя расположенные вдоль стен книжные шкафы. Томас ясно это запомнил, заглядывая в эту комнату вчера. Теперь здесь прошлась чья-то невидимая рука, наводя свои извращённые порядки… Кто-то или что-то опустошил книжные полки, играясь с ними, как с детским конструктором. Более сотни книг стояли в центре комнаты, сложенные в одну высокую вертикальную башню. Довольно таки странное применение для литературы, если это вообще человеческих рук дело.

Бредберри на секунду задумался, а что же вытворяют здесь призраки, пока он ночью досыпает сон у себя в комнате?

Нужно было немедленно составить план действий, пока здравый рассудок репортёра всё ещё служил ему.

– Сегодня я должен что-нибудь выяснить об исторических справках «12 Сэйнтс Хилл», поскольку не могу ручаться, что в отеле совсем нет людей, и воры не утащат отсюда важные документы. Утрата каких-либо ценных материалов может навести на меня незаслуженные подозрения у собственников.

Журналист спустился на первый этаж дома, где остановился в одной из больших комнат, обустроенных для отдыха и досуга постояльцев. Томас решил присесть на мягкий полосатый диван и немного перевести дух. Это была гостевая комната, роскошно отделанная. На потолке висела необычная люстра, явно художественной работы, в форме оленьих рогов. В конце комнаты, в углу, стоял чёрный пыльный рояль, наверняка в курортный сезон музыканты играли на нём и развлекали гостей, а может быть Сюзанна играет на нём в свободное время, нельзя сказать определённо.

Внимание Бредберри привлёк подоконник, заставленный всяким хламом. Мужчина подошёл к нему и зажёг стоявший у окна старинный канделябр, рассматривая все предметы, лежащие на нём. Там были декоративные блюдца в оловянной оправе, прекрасная позолоченная шкатулка, мерзкий ухмыляющийся бюст рогатого сатира, который таращился на него исподлобья. Особенно красивой была гипсовая статуэтка кота, в натуральную величину, передававшая всю грацию животного, как будто живой кот вальяжно устроился на подоконнике. Томас даже, дурачась, пощекотал рукой ему под шеей, пока за спиной не раздалось нечто, что оторвало его от увлекательного занятия…

Пока мужчина рассматривал безделушки на подоконнике, по клавишам чёрного пыльного рояля раздался оглушительный треск, загремевший по его чутким, привыкшим к тишине ушам:

– Б-а-а-а-м-м-м-с-с-с!

Репортёр внезапно подскочил на месте, по его спине пробежал холодный ужас. Нервными трясущимися пальцами он достал из кармана небольшой фонарик, и мотающимися движениями начал осматривать весь рояль.

– Никаких следов движения на клавишах, ничего нет… Но, я же чуть не оглох от этой дьявольской шутки. Я ведь не сумасшедший!

Журналист стал нервничать всё больше и больше, ему послышался тихий смешок с подоконника, где стояла рогатая ухмыляющаяся рожа. Единственный разумный выход сейчас, по мнению Томаса, это уносить отсюда ноги, подальше от этой проклятой комнаты. Он решил отправиться в единственное место, куда, традиционно, дьявольским силам вход закрыт – старую англиканскую часовню на кладбище.

– Возможно, сейчас самое время помолиться всевышнему… – рассуждал Томас.

Он двигался рысью по лабиринтообразным коридорам первого этажа, стараясь выдавить из головы навязчивые мысли о диареи и жидком стуле. Нет, он не жидкий кусок кала, старающийся побыстрее покинуть кишечник, а отель не страдает вздутиями газов. При чём здесь он, просто обреченный человек, спасающийся от неведомой опасности.

Выбежав через заднюю дверь во двор, мужчина немного замедлил шаг, приближаясь к семейному кладбищу Уилсонов. Сначала он отворил скрипучие железные ворота, затем поднялся по дорожным плитам на небольшой холмик, где возвышалась белая, отделанная деревянными панелями, часовенка. Два раза повернув ключ в её широких дверях, Томас толкнул их и с облегчением забрался внутрь.

Вокруг было темно и просторно, и, в воздухе витал запах сгоревших свечей. Репортёр достал спички и принялся чиркать все найденные подсвечники, освещая помещение. Внутреннее убранство часовни производило неоднозначное впечатление на его городской ум. Величественный зал украшали красивые фрески и статуи женщин, а на высоких узких окнах висело дорогое цветное стекло. Всё это изящество резко контрастировало с огромной фигурой, находившейся в дальнем конце зала. Это была пугающая имитация висящего Иисуса на кресте. Гигантская фигура распятого человека как будто нависала над зрителями, лицо Христа выражало страдание, а с тернового венка на его голове свисали застывшие капли крови.

Бредберри явно не был в восторге от этой инсталляции.

– Надо же… Какое странное выражение веры. Они бы ещё всех изувеченных праведников сюда поставили, вместе с головами Петра и Павла. Прямо как варварские католики…

Мужчина зажёг все найденные внутри светильники, пока весь зал часовни не осветился мерцающим желтым сиянием. Ощущение веры и покоя на некоторое время наполнило его измученный дух. Томас медленно бродил вдоль колонн и статуй женщин со сложенными в молитвенной позе руками. Затем он подошёл к алтарю, где сверху красовалась дева Мария с младенцем Иисусом на руках. Репортёр встал на колени, приняв позу молящегося христианина, намереваясь получить помощь свыше:

– О, святая дева Мария. Взываю к тебе за защитой. Прошу, во имя всего святого, во имя твоего сына, Христа, защити меня от тёмных сил, населяющих это место. Во имя Отца, Сына и святого Духа, аминь.

Томас закончил свою молитву, оставшись некоторое время стоять на месте, всматриваясь в умиротворённое лицо богородицы. Успокоив здесь свои нервы, он потушил за собой все горящие светильники и тихой поступью покинул часовню, затворив за собой двери на ключ.

На улице туман всё ещё стоял непроглядной стеной, и день стал раздражать его своей тоскливостью. Это мотивировало его вернуться обратно в дом. Журналист поставил себе цель именно сегодня найти заветную банку с кофе и сосредоточился на обходе всех кухонь и кладовых в гостинице.

– Надо выяснить, где обычно обедает Сюзанна Милтон, уж она то наверняка любит выпить чашечку бодрящего напитка. И, боже мой, она довольно таки хорошенькая англичанка, – сладко заметил Бредберри.

Зайдя в неизведанную часть первого этажа, репортёр обнаружил для себя новый неприятный сюрприз, поджидавший на его пути. Посреди узкого коридора стоял красный бархатный пуфик, на котором лежала жуткая кукла клоуна. Кукла размером как те девчачьи пупсы в платьях, в красочном разноцветном костюме с белым воротничком вокруг шеи. Две рыжих копны волос и раскрашенное лицо, до мерзости напоминающее Рональда Макдональда. Улыбающиеся острые зубы, хищно торчащие изо рта, и сверкающие зеленью глаза отнюдь не вызывали доверия. Томасу очень не хотелось поворачиваться к игрушке спиной.

Присев на корточки напротив клоуна, Бредберри сделал в дневнике пометку:

– Сейчас время обеда, а я обнаружил в доме мерзкую куклу клоуна, испортившую мне аппетит. Обязательно собираюсь найти чулан, куда засуну её, пока сюда не приедет обслуга отеля. Понимаю, хоть это и звучит глупо, но я не хочу получить удар ножом в спину.

Через полчаса изысканий, на втором этаже обнаружилась чайная комната, где лежала… Аллилуйя! Банка с кофе «Солнечная Аравия», которую Томас сразу же захватил подмышку, чтобы затем поставить её на кухне, где ему привычней принимать пищу.

Этот чайный зал навевал ощущение путешествия на Восток. Кто-то сильно постарался с дизайном интерьера. Деревянные ширмы с азиатскими узорами и украшения на стенах, резная деревянная мебель и высокий тёмный самовар из качественного чугуна привезли явно откуда то из Азии. Томасу было лучше обедать на его привычной кухне, чтобы не заразиться иллюзией потерявшегося в огромном здании.

Вернувшись вниз, он наконец сварил себе желанную чашку кофе и отправился обедать в ту самую комнату, откуда сегодня Томас с перепугу выбежал прочь. Страхи нужно было преодолеть, иначе ему просто не место на такой рискованной работе.

Устроившись поудобнее в кресле и медленно потягивая горячий напиток, журналист наблюдал, как на улице темнел вечер. В таком тумане и сырости ему было особенно страшно расхаживать мимо садовых статуй и мерзкого пугала. Это заставило Томаса как-то убивать время в доме…

Он взял в руки лежавшую на маленьком угловом столике заводную игрушку, блестящую шкатулку с балериной, и запустил её в пляс. В руках Томаса она кружилась над зеркалом, исполняя свой причудливый танец, заливая всю комнату звонкой механической мелодией, подобной музыкой многих детей убаюкивали перед сном. Когда приятная мелодия затихла, тишину в комнате нарушил противный треск, раздававшийся по оконному стеклу, причиной которого явился ударившийся сдуру грач. Он царапал окно когтями, бешено размахивая крыльями, то падая, то поднимаясь вверх.

Это снова выбило Бредберри из колеи, и он подбежал к окну, угрожающе размахивая руками.

– Твою мать… Ну-ка, кыш! Кыш, проклятая птица!

Птица улетела, оставив мужчину в негодовании. Полминуты стоя напротив подоконника, он заметил произошедшие на нём изменения. Нет, рогатая противная рожа сатира всё ещё насмешливо пялилась на него, но, на месте, где раньше стояла красивая гипсовая фигурка кота, валялся железный ключ. Сама же статуэтка кошки куда-то пропала. На полу, рядом с окном, её не оказалось. Томас с разыгравшимся любопытством повертел странный ключ в руках.

– Видимо котяра отправился на ночную охоту, – попытался он пошутить, чтобы хоть как-то успокоить себя.

Репортёр положил свою находку в карман, оставляя это дело до завтра, а сегодня он выполнит свою вчерашнюю задумку: возьмёт из уборной швабру с ведром и вымоет то грязное пятно, что осталось с прошлого дня на втором этаже.

Через час, поделав все свои дела, он поднялся наверх в свою комнату, чтобы провести там за записями весь остаток вечера. Приблизившись к двери, он обнаружил внизу торчащий белый кусок бумаги. Он высовывался прямо из дверного проёма, пробуждая у Томаса странные и тревожные подозрения.

Он взял в руки мятую записку, оставленную ему кем-то неизвестным. Не было никаких сомнений, она предназначалась Томасу, и никому больше, ведь её всунули в дверь ЕГО номера, а не в любую другую случайную дверь. На ней корявыми чернильными буквами было написано лишь одно слово: «У_Б_И_Р_А_Й_С_Я!».

Это слово болезненно врезалось в его разум. Журналист поскорее залез в комнату и надёжно запер дверь на ключ…