Враги по оружию

К вечеру сломался грузовик, и пришлось сделать незапланированный привал. Кир раздавал затрещины младшим офицерам, разорялся и пинал колесо машины – подчиненные старались держаться от него подальше, и ярость изливалась на «безрукого ползуна» механика-водителя, который, откинув капот, возился с мотором.

Когда грузовик завелся и Кир собрался уже вздохнуть свободно, прискакал бледный, взъерошенный радист, отдал честь и сказал, что капитана вызывает командование. Кир метнулся к машине связистов, ожидая очередное уточнение, но получил приказ ехать после захода солнца на ближайшую ферму и выполнять чужую работу: грузить диких на машины и везти в гарнизон. Кроме того, его предупредили, что население может оказать вооруженное сопротивление. Дескать, он ближе всех к ферме, а завтра будет поздно. Он, боевой офицер, должен мараться о вшивых диких! Излив ярость на радиста, Кир передал распоряжение офицерам и занял свое место в танкере.

* * *

Торговый городок был объят паникой. Темнело. Жители метались по центральной площади, по обыкновению расположенной у колодца. Поселок назывался Малые Пыли и по меркам Пустоши считался богатым. Дома построены из камней, перемазанных глиной, на крышах коричневато-красная черепица. Здесь имелись мельница, кузня, гончарня, конюшня и небольшой манисовик.

Бабы и даже суровые мужики плакали. Никто не видел, как обливался слезами староста Молот, гладил кузню, которую строил собственными руками. Как рыдал старый мельник, прощаясь со своим детищем.

Черноволосая красавица Надин бродила от дома к дому, надеясь увидеть любимого. На нее пялился нескладный юнец с лицом, изуродованным прыщами, и думал, что скоро она будет принадлежать ему.

Избранник Надин, плечистый шатен со шрамом на щеке, наблюдал за девушкой из окна, хотел выбежать, затащить ее в дом, рассказать, что скоро нагрянут омеговцы, но боялся прочесть упрек в ее глазах. Он верил, что благородные офицеры никому не причинят вреда, казнят тирана и восстановят справедливость.

Догорал закат, и мутные стекла, отражая багрянец, отливали кровью.

Колонна из трех грузовиков и пяти танкеров уже подползала к поселку. Молодой командир роты, поигрывая кинжалом, готовился к предстоящей схватке с врагом, который наконец обрел лицо.

* * *

В вечернем воздухе прогремел колокол. Макс сразу догадался, что это значит, уселся за стол и подпер голову руками.

– Что там? – спросил отец.

– Наверное, омеговцы за платой приехали, – отмахнулся Макс, но не смог побороть любопытства и прилип к окну, откуда просматривалась площадь у колодца.

Почти стемнело. Туда-сюда метались фигуры. Кто это, в сумерках было не разобрать. «Омеговцы! Спасайся!» – доносилось отовсюду. Макс рассчитывал, что прибудет команда Хвата, наведет порядок, и теперь наконец успокоился: свершилось, сержант предупрежден, он не допустит несправедливости.

Заскрежетали ворота, и во двор, сверкая фарами, въехала колонна. Возгласы утонули в реве двигателей. Вскоре по площади забегали люди в черном, одинаковые в сгущающейся темноте. Включили прожектор на дозорной вышке – луч ударил по глазам, на миг ослепив, залил площадь, освещая темные углы.

– Выходим из домов по одному, – приказали по громкоговорителю, – с поднятыми руками. Все, кто останется в помещении, будут расстреляны без разбирательств!

– Что случилось? – насторожился отец.

– Не знаю, сейчас разведаю. – Не глядя на него, Макс бросился на улицу, прикрыл глаза и замешкался, ослепленный.

Его тотчас ударили под ребра, куда-то поволокли. Когда он привык к свету, понял, что стоит в первых рядах у колодца, а вокруг люди в черных бликующих шлемах, с автоматами. Который из них Хват? Где его искать, чтобы напомнить об отце, который не может ходить?

Макс заприметил стройного офицера, отдававшего распоряжения, и шагнул вперед. Дула автоматов тотчас повернулись в его сторону.

– Отец в доме, он калека, не может выйти, – сказал Макс, но голос утонул в грохоте двигателей и женских возгласах.

Пришлось кричать, только никому не было дела до его беды.

– Бабы – налево, – распорядился капитан, – оружие сдаем, быстро! Считаю до ста. Кто не подчинится – будет расстрелян. Вы, свиньи, и так мне весь отдых испортили! Взвод! – крикнул он себе за спину; что там, Макс не видел – прожектор бил в глаза. – Прочесать дома. Продовольствие – на склад, трусов – стрелять!

Возле Макса начали собираться женщины, оттесняя его ближе к колодцу и главному омеговцу. Макс заметил Надин, схватил за руку, сжал ее ладонь и шепнул на ухо:

– Не волнуйся, все обойдется!

Напуганная девушка прижалась, вцепилась в плечи мертвой хваткой. Ее мать и младшая сестра, всхлипывая, стояли поодаль. Рядом с ними топталась рыженькая Яна, младшая дочь Молота. Бабы боялись даже голосить, сбились в кучку и тряслись. Вскоре все женщины собрались возле дома старосты, мужчины теснились ближе к воротам, только Макс все никак не мог разжать объятия и выпустить Надин. Сейчас его, как скотину, загонят в кузов и повезут на войну. Удастся ли снова увидеть любимую?

– Я вернусь, – шепнул он, отстраняясь, – обязательно вернусь. Обещаю.

Руки Надин были холодными и влажными.

Чтобы не упускать ее из виду, Макс остался с краю толпы, хотя все старались проникнуть в середину – думали, что так безопаснее.

– Свиньи! – крикнул в громкоговоритель главный омеговец и сплюнул под ноги. – Вы решили бежать, когда узнали, что нужна ваша помощь. Мы охраняем вас, отгоняем банды, волков, а вы… Вы не люди – некроз! И жизни не достойны!

Осознавая происходящее, Макс все больше покрывался холодным потом. Молот был прав. Что будет теперь, когда в деревне хозяйничает чужак?

На расстеленный брезент, куда односельчане побросали оружие, омеговцы, обыскивающие дома, сволакивали припасы. Грохнул выстрел, ему ответила автоматная очередь с северного конца деревни, от хлева. Перекрывая рев и грохот, завизжала баба.

Вернувшиеся с добычей солдаты выстраивались по обе стороны от капитана.

Два омеговца за волосы приволокли Алису, младшую жену Молота, швырнули на землю. Следом за ними, заливаясь плачем, семенил ее малыш. На скуле Алисы наливался кровоподтек.

Главный махнул омеговцам и стянул шлем. Повернулся к пленным и крикнул в громкоговоритель:

– Руки за головы. Двигаемся к воротам колонной по двое. Живо!

Мужики зашевелились, сцепили руки на затылках и попытались построиться. Макс сообразил, что не сдал пистолет, и ему отчаянно захотелось застрелиться.

* * *

Подъезжая к деревне, Кир велел своим людям приготовиться к бою и надлежащим образом облачиться. Но вопреки ожиданию, перед ними открыли ворота. Неужели ложная информация? Если так, радиста следует четвертовать.

Колонна двинулась за ограждение, и, разглядев брошенные в спешке вещи, Кир понял, что дикие не собирались воевать, они хотели сбежать по-тихому, выгрести запасы, а когда война закончится, вернуться и зажить как прежде. Жировать на чужой победе. Пустить корни в обновленный мир.

Кир встал посреди вонючей площади, напоминающей помойку, дикие сбились в кучу, уже готовые принять смерть. Он с удовольствием перестрелял бы всех, но ему приказали привезти мужиков для дальнейшей службы в гарнизон. Любую команду дикие выполняли безропотно: побросали оружие, кое-кто оказал содействие и выдал, где у соседей тайники с продуктами. Низкие твари, не достойные жизни. Как ни печально, руководство ошибается, рассчитывая выбить из них придурь.

Прочесывать поселок закончили ближе к ночи. Никто из наемников не пострадал, а сколько было жертв среди диких, Кир не интересовался. Наблюдая за метаниями этих жалких созданий, он постепенно успокоился, злость сменилась усталостью. Вокруг суетились замучившиеся сослуживцы; им тоже нужен отдых, поощрение. Скучая, Кир разглядывал безропотное стадо и думал, как бы развлечь себя и своих людей. Взгляд остановился на перепуганных бабах, капитан заметил черноволосую девку в ослепительно белой рубахе. Отражая свет прожектора, рубаха горела огромным фонарем и подсвечивала ее безупречное лицо. Кир присмотрелся повнимательнее: чуть раскосые темные глаза, узкая талия, длинные стройные ноги – и поймал себя на мысли, что у него давно не было женщины. Офицерам Омеги должно принадлежать самое лучшее.

* * *

Построиться у мужиков никак не получалось: никому не хотелось идти впереди, все норовили запрятаться подальше. Омеговцы начали терять терпение, били людей прикладами и гнали вперед, как скот. Макс не отрывал взгляда от Надин, надеясь впитать родной сердцу образ и пронести сквозь войну. Он не замечал, что прыщавый Угрюмка тоже на нее смотрит. Макс не торопился: он был в конце очереди. Надин обнималась с Яной, губы ее дрожали, щеки блестели от слез. Максу хотелось броситься к ней и прошептать: «Ну что же ты, глупенькая! Все ведь обошлось. Держись, мы обязательно вернемся!»

Капитан с частью воинов приблизился к бабам. Омеговцы стянули шлемы, и стало видно, что они молоды, немногим старше самого Макса. Главный был узколиц и темноволос. Он остановился напротив Надин, осмотрел ее, как лошадь перед покупкой, облапил – девушка замотала головой и шарахнулась в сторону, омеговец ухватил ее за ворот рубашки, рванул…

Макс сообразил, что сейчас произойдет, и в глазах потемнело от ярости, он потянулся к пистолету, но не успел: грянул выстрел. Угрюмка опередил Макса и сейчас медленно опускался на подгибающиеся ноги, захлебываясь кровью. Капитан как ни в чем не бывало разевал рот, отдавая распоряжения, под его ногами белела рубашка Надин, перепачканная пылью. Девушка прикрывала руками обнаженную грудь. Мать Надин корчилась рядом, получив прикладом в живот.

Макс сделал вид, что споткнулся, упал и, откатываясь к домам, выстрелил. Он был отличным стрелком и верил, что не промахнулся.

Но в него попали раньше, чем он узнал, достигла ли цели его пуля. Теряя сознание, он видел солнце вместо прожектора, а рев моторов слился в грохот горной речки, ворочающей камни.

Глава 6
Лето выдалось жарким

Откуда на ферме взялся Зяма, никто не знал и знать не хотел. Просто однажды пришел полудурок, щербато улыбнулся и попросился на работу. Смекнули, что манисов ему доверить нельзя, думали прогнать, но тут выяснилось, что Зяма – прекрасный дежурный, ну просто лучше не сыскать. Он мог торчать на вышке сутками, всегда готов был подменить любого, только бы сидеть выше всех и смотреть не отрываясь вдаль. Спускался он только поесть, попить, отлить. Вообще Зяма был странный. Вроде говорил нормально, очень любил сочинять стишки-потешки, бессмысленные песенки… А вот умным или хотя бы сообразительным его не назвал бы и манис. Туповат был Зяма. Или скорее жил в каком-то своем мире, сверкающем и прекрасном, полном смешного и замечательного.

Второй пришлый – Курганник, коновал, Зямой по первости очень заинтересовался. Искал в нем «народную мудрость», нашел, но воспользоваться не сумел – принципы Зяминой жизни годились только для Зямы.

У вечного дежурного была мечта. Как только приезжали грузовики Омеги, он развивал бурную деятельность: колотил в рынду, орал, созывал всех и в первых рядах бежал смотреть на наемников. Даже дети столько интереса к черной форме не проявляли. Зяма мечтал однажды сесть в грузовик с этими прекрасными людьми и уехать в Замок. Он как-то рассказал Артуру о своей мечте, тот посмеялся, поправив: не в Замок, а в Цитадель Омега.

И вот мечта сбылась.

Зяму привезли в гарнизон, Зяма маршировал со всеми вместе, Зяму побрили и научили приветствовать командира, и вскоре Зяма должен был совершить подвиги и тем заслужить офицерское звание.

Он радовался до вечера. Ретиво выполнял команды, всем улыбался, мелко кивал, даже песенки напевал про себя, не вслух. А вечером офицер (имени Зяма не помнил) вдруг выделил его из толпы мужиков, сгрудившихся в казарме.

– Он у вас больной, что ли? – спросил офицер.

– Никак нет, сержант Глеб, – отрапортовал Артур, вызвав восхищение Зямы, – здоров. Дозорный наш.

– А что все время лыбится? Придурочный? Эй, как тебя там?

Зяма, погрузившийся в сладкие мечты, откликнулся моментально:

– Маршал Зяма!!!

Вокруг неуверенно заржали. Сержант Глеб налился дурной кровью, подступил к нему и замахнулся:

– Ш-шуточки!

Смех смолк. Зяма часто заморгал, озираясь и продолжая улыбаться.

– Сержант Глеб, разрешите обратиться! – шагнул Артур вперед. – Я неправильно вас понял, сержант. Он здоров. Но дурак. Совсем дурак.

– С оружием обращаться сможет? Ползуна тебе в зад, фермер, не мог сразу предупредить?! Думаешь, нам тут твои идиоты нужны? Издеваешься, манисово дерьмо?! Я тебе покажу!

– Да не сердись, сержант, – пробасил Курганник, – что мы тебе – лекари, придурка от умника отличать?

– Р-разговорчики! – Сержант Глеб на каблуках повернулся к Курганнику, хотел ударить, но спасовал перед размерами противника и только зашипел от ярости.

Зяма понял, что жизнь его меняется, судьба летит под откос, увлекая за собою мечту. И заплакал.

* * *

Угомонились измученные тяжелым днем мужики. Артур лежал в темной казарме на узкой койке и смотрел в потолок. Зяма никак не мог успокоиться, рыдал, валялся в ногах у Глеба, и его уволокли лазарет, а утром должны были выставить из гарнизона – пусть топает домой. Артур завидовал Зяме. Утром начнутся тренировки, фермеров разобьют на взводы, и хорошо бы не попасться Глебу, существу мстительному и мелочному. Сожрет. Сегодня Глеб струсил, Курганника бить не стал, а значит, затаил обиду на всех свидетелей унижения.

За последние сезоны Артур отвык засыпать один. Всегда рядом была Ника, а потом Лана в колыбельке плакала, и вставать надо было по очереди, укачивать. Эта размеренная счастливая жизнь оказалась миражом… И морок тот развеяло ураганом большой войны.

На построении Артур не стал напоминать, что служил, – Отто и так его заметил… Значит, есть шанс получить звание, например сержанта. Великая заслуга – командовать деревенскими увальнями не у себя на ферме, а в гарнизоне. Пусть каждый мальчишка на Пустоши умеет управляться с хаудой или самопалом, но пулемет, граната – уже вещи для большинства новые, незнакомые. А хуже всего у диких с субординацией и подчинением. Артур люто ненавидел приказы, не умел выполнять их, отключив голову. Потому и ушел. Свободы захотел. Семью захотел. Ферму решил поднять.

И даже во двор не выйдешь размяться, проветриться, сбежать от мыслей. Простыня горячая и шершавая, матрас комковатый, повернуться бы, но койка скрипучая, а товарищей тревожить – последнее дело.

Скрипнула слева койка, и над Артуром склонился Курганник.

– Спишь? – прошептал он. – Слушай, Артур, тикать нам надо. Дурное дело – за таких, как этот Глеб, пропадать. Ты здесь все знаешь, вот и придумай, как выбраться.

– Мы уйдем – они наши семьи перебьют.

– В общем, ты придумай. Не уйдем – все равно перебьют, ты помяни мое слово, типун мне на язык, конечно. Но ты подумай. – Снова скрипнув койкой, коновал улегся на место.

Артур и рад был подумать, но тут же представлял Нику с отрезанными ушами и Лану… Лучше не представлять. Лучше не мечтать о побеге. Отслужить сколько придется, тихо и мирно, и вернуться к семье. А после забрать своих и бежать далеко-далеко, в места, где реки глубоки, а луга зелены, где нет Омеги, нет кетчеров, нет наркоманов… Он засыпал и видел во сне чудесные города с высокими домами, в стеклах которых отражалось безоблачное голубое небо.

* * *

После подъема и завтрака Артура вызвал к себе Отто, накануне получивший звание капитана. На столе перед старым знакомым лежала папка с личным делом Артура, и капитан нависал над ней падальщиком. Уши Отто просвечивали розовым.

– Вот, – он постучал по папке тонким пальцем, – с возвращением тебя, Артур. Сразу ввожу в курс событий. Видишь, я теперь капитан. Повысили. Заслужил, как считаешь? Ты нос не морщи, заслужил и еще как. Но бардак, такой бардак! Мужики эти дикие ничего не умеют, право от лева не отличают. Будем учить… Тебя учить не надо. Ты у нас был ефрейтором, а теперь, гордись, будешь сразу сержантом, над своими же деревенскими увальнями начальником. Только сейчас пока на взводы этот сброд не разбиваем, так что тебя на прием поставим. Новеньких вот-вот привезут – надо побрить, отмыть, одеть и все такое прочее. Осознаёшь?

– Осознаю́, капитан Отто, – вяло отозвался Артур.

– Славно. – Отто потер сухие ладони. – Вливайся в струю, служи хорошо, может, и лейтенанта дадут. И почести всяческие. И награду… Общее дело делаем, сержант!

– Так точно!

Улыбка у Отто была отеческая. Как у покойного Шакала.

– Значит, топай к Глебу, принимай у него диких. А Глебу скажи, пусть ко мне зайдет. Потом, как всех отмоем, руководство решит, что с ними делать. Я так думаю, тебя поставим над твоими же охламонами…

– Разрешите обратиться?

Отто милостиво кивнул.

– Мой человек, Зяма. Что с ним?

– А, псих? Да что с ним? Ночь в изоляторе провыл, утром накормили, за ворота вытолкали и пинка отвесили. Сказали, если рядом с гарнизоном увидят – выпорют. Он и потопал к твоей ферме. Так, ладно, некогда мне тут с тобой. Ты все уяснил?

– Так точно! Разрешите идти?

Отто разрешил, и Артур убрался из кабинета. Повышения он ожидал, но ничего, кроме мутного раздражения, звание сержанта не принесло. Ладно бы поставили своих учить – у Артура авторитет… Но Отто прав – преподаватель из него никакой. Значит, придется командовать растерянными мужиками, загонять их на помывку, выдавать одежду, искать койки. По дороге к воротам, где ждал новую партию Глеб, Артур отловил прапорщика Рицку, шустрого кругляша неопределенного возраста и внешности.

– Ничего не знаю! – сразу заорал прапорщик. – Нет у меня больше формы! И нашивок нет! И одежды нет! Склад пустой! Скоро с голоду передохнем!

– Погоди, Рицка, ты меня-то не дури. Всё у тебя есть. Уж один комплект формы сержантской – точно, да?

– Нету! Сказано тебе – нету! И не было! И вообще я тебя не помню! Что вы все с утра меня дергаете!

– Рицка, – проникновенно начал Артур, – я тебе когда-нибудь отказывал? Я же тебе из отпуска всегда пива привозил и мяса.

– А… а! – Лицо прапорщика просветлело. – Фермер! Артур! Прости, мужик, загоняли, задергали, сладу с ними нет. Всех вдруг повысили, диких пригнали сотни полторы. А мне что делать? Откуда я им всем одежду возьму? Мне что, свои подштанники на портянки рвать? Но для тебя, конечно, есть форма. Тебе срочно? Или пока так походишь?

– Срочно. Пока я в этой мерзости, – Артур оттянул на животе серую рубаху, – меня слушать никто не будет.

– Ладно, – решился прапорщик, – пойдем на склад. Только быстро. Просто одна нога здесь, другая там. Пока меня еще кто-нибудь не поймал… Загоняли же.

Склад был у ворот, и, спеша за Рицкой, Артур увидел маячившего под козырьком Глеба. Конечно, можно было сразу передать поручение Отто, но Артур решил рыжеусого таракашку помариновать, зато предстать перед ним сразу в новенькой форме.

Значит, в гарнизоне уже сто пятьдесят «диких». И привезут еще. Артур понимал отчаяние прапорщика Рицки: Омега затеяла что-то грандиозное, ресурсов не хватает, что делать – не понятно, повышения и кадровые перестановки привели к разброду. Пройдет несколько дней, и всё, конечно, устаканится, но пока что гарнизон напоминал разворошенный холмовейник.

Натянув новенькую форму, Артур почувствовал себя уверенней и к потному красномордому Глебу подошел вразвалочку. Увидев нашивки, тот помрачнел.

– Тебя Отто вызывает, – бросил Артур. – А новеньких я встречу. И скажу тебе как сержант сержанту: тронешь кого с моей фермы – усики повыдергаю. Понял?

– Ты мне не указывай! – зашипел Глеб. – Я тебя, сосунка…

– Это я – тебя. Я здесь давно служил, потом уволился. И брат у меня – капитан. Боевой. Уяснил, мутафаг?

Видно было, как хочется Глебу выругаться. Но Артур в форме выглядел внушительным, а лицо у него никогда особенно ласковым не было. И Глеб сдержался, только сплюнул на дорогу и ушел.

Артур спрятался от солнца под козырек, потрепался с дежурными, отказался от предложенной сигареты. Караван с дикими ждали вот-вот и надеялись, что этот будет последним. На плацу орали, надрываясь:

– На-ле-во! Лево! Ле-во, придурки! Мутафага в жопу! Ты что, не знаешь, где лево?! Я тебе сейчас ухо левое оторву! Мигом запомнишь! Стоять! Смир-рна! Это что за «смирно»?! – Незадачливый учитель сорвал голос и зашелся кашлем.

– Да-а-а, – протянул рядовой, стоявший рядом с Артуром, – этак мы навоюем… Прислали юнцов командовать.

– Разговорчики, – без особой, впрочем, агрессии оборвал его Артур. – Старик тоже нашелся.

Рядовой обиделся и даже на шаг отступил. Тем временем на плацу продолжалось развлечение.

– Рекруты! – рявкнул уже другой командир. – Внимание сюда! На меня гляди, мутант! Вот эта, ЭТА рука ЛЕВАЯ! Все поняли? Поднять левую руку!

Артуру было плохо видно, но он ни на секунду не усомнился, что все рекруты по команде подняли правую руку – командир стоял к ним лицом. Раздался разочарованный вопль:

– Дебилы! Ур-роды! Другую!

«Ты их еще будешь учить маршировать и строем ходить, – не без злорадства подумал Артур, – и невдомек тебе, сосунку, что все рекруты многое знают, вот Курганник, к примеру, поумнее тебя будет. Но тебе, малыш, этого не понять. Потому что никто тебя не слушает, дурака они валяют и надеются, что их, как Зяму, домой отправят».

Раздался протяжный рев сирены: к воротам подъезжала колонна. Тяжелые бронированные створки медленно распахнулись, и в гарнизон въехали четыре грузовика. Остановились, обдав Артура запахом дизельного перегара. Из кабины ближайшего выпрыгнули двое омеговцев, открыли двери кузова.

– По одному – на выход! – скомандовал сопровождающий, второй поднял автомат и прицелился.

Новенькие сопротивления не оказывали. Ругаясь, кряхтя, они по очереди спрыгивали на щебенку. Артур подошел к омеговцам, представился, рявкнул на растерянных мужиков:

– В колонну по двое!

Началась суета. Это были обычные фермеры, точно такие же, как земляки Артура: одетые кто во что, бородатые и патлатые, от кряжистых мужиков до сопливых юнцов. Они не понимали, куда и зачем их привезли, злились, чесались, рыгали. На Артура косились с ненавистью. Знакомых лиц он не заметил – видно, не торговала его ферма с их деревней.

Когда все новенькие выгрузились и Артур расписался в ведомости, пришло время вести рекрутов в баню. Он надеялся, что вшей или клопов ни у кого из них нет, как и заразных болезней. Еще подхватишь почесуху или лишай… Кое-как, постоянно нарушая строй, новенькие дотопали до санблока, где уже ждал замученный рядовой-брадобрей.

Конечно же мужики уперлись: бород и волос им было жалко. Только юноши безропотно расставались с шевелюрами. Артур орал, чуть не срывая голос, пытаясь перекричать ропот:

– Таков порядок! Вы теперь на службе! Ты, борода, верещать перестань! Волосы отрастут! А если на тебе вши?!

– Вшов нетути, – хмуро отозвался обладатель черной с проседью бороды. Зарос он по самые скулы, еще и волосы отпустил, тоже черные, кучерявые. И только синие глаза яростно сверкали, да нос пунцовел. – Вшов нетути, и бороду не дам. В бороде самая стать. Вернусь без волосьев – меня баба не признает.

– Баба! – У этого было гладко выбритое лицо, изрезанное глубокими морщинами, серокожее. – Баба тебя и так не признает, деревня… Они никого не признают… Если и вернемся – кто тебе сказал, что баба твоя жива и в уме будет? После этих, – он ткнул в сторону сержанта пальцем, – зверей.

И тут Артур узнал серого: это был Яшка, сосед с юга, земледелец. Когда дней пятнадцать назад он видел Яшку в последний раз, тот не переставая хохмил, шутил. Теперь его будто подменили.

– Яшка, – прошептал Артур. – Это ты?!

Сосед окинул его пустым взглядом. В цирюльне стало тихо. Артур ухватил серого за рукав и вытащил в коридор.

– Артур… Я-то думаю, рожа знакомая. Что, крови захотелось? Убивать нравится?

– Яшка, да что с тобой?! Меня загребли так же по мобилизации, а я раньше в Омеге служил, вот сержанта и дали…

– Дали…

Артур тряхнул Яшку за плечи, и тот вроде очнулся, зашептал горячечно:

– Слушай, ты Нику свою в деревне оставил? Оставил?! Ох, мужик… Это же звери, Артур, это не люди! Да я мутантам теперь в ноги поклонюсь, любого кетчера расцелую. Утром вчера пришел приказ по радио: всячески омеговцев привечать. Бабам, значит, под них ложиться. А тут эти едут… А мы их чуть не вилами! Чуть не погнали! Их же мало, пять грузовиков. И как на беду – пыль, рев, целая рота катит. На помощь или просто мимо ехали… Убивать не стали. Поколотили, мужиков собрали. И на глазах… – Тут Яшка заплакал.

Артур ждал, пока знакомый успокоится. В груди нехорошо кололо, дыхание сбилось, как после бега, он уже понимал, что ему дальше расскажет Яшка, и не ошибся:

– Жен, дочерей… Их же много, солдатни. У меня дочка… помнишь? Доченька… И ее… А ты Нику оставил… Эх, Артур, звери это, не люди!

– Молчи об этом. Понял? Никому ни слова. И своим скажи: молчать. Вести себя тихо. Ждать моей команды.

– Ты что ж, – Яшка перешел на еле слышный шепот, – как расквитаться знаешь?!

– Молчи, сказал. Всё. Мы вообще не знакомы. Топай бриться. – Артур втолкнул Яшку в комнату, крикнул охране: – Мне по личной надобности! Сейчас вернусь!

И выбежал прочь. Так быстро и хладнокровно он не действовал никогда в жизни.

* * *

В радиоузле не было никого, кроме одного связиста, к счастью младше по званию. Артур подошел к ефрейтору, напустив на себя важный вид:

– Освободи помещение, связь нужна.

– Не положено, – проблеял тот.

– Ты мне еще тут повозражай! Война идет, ефрейтор! Война во славу Омеги!

Глаза у парня стали стеклянными, и он рявкнул:

– Славься! – вскинув руку в традиционном приветствии. После чего уступил Артуру место за передатчиком, но из комнаты не ушел.

Артур выбрал частоту своей фермы и нажал вызов, мечтая только об одном: лишь бы Высь был на месте. Еле заметно дрожали руки, и пересохло во рту. Артур раз за разом повторял про себя кодовую фразу, но никто не отвечал, а ефрейтор, постепенно выходя из патриотического ража, ел сержанта глазами. Наконец в динамике щелкнуло и сквозь помехи пробился далекий, еле слышный голос Выся:

– Прием, прием, не слышно вас…

– Славься! – гаркнул Артур. – Лето выдалось непривычно жарким! Действуйте по плану, повторяю: действуйте по плану. Как поняли? Прием!

– Артур? Лето? Что, уже пора?

– Приказ генерала, – веско, специально для ефрейтора, сказал Артур и дал отбой.

Ефрейтор выпучился пустынным крабом.

– Запомни, – горло саднило, и Артур говорил хриплым шепотом, – ты ничего не слышал. Военная тайна. Совершенно секретно. Как понял?

– Так точно! – Неизвестно, что подействовало сильнее, – тон или угроза, но ефрейтор проникся.

Не тратя на него времени, Артур четким шагом вышел на улицу и направился к плацу. Ему необходим был Курганник.

* * *

Всего сутки прошли с того момента, как забрали взрослых мужчин, а на ферме уже все разваливалось и дела шли из рук вон плохо: женщины не справлялись с манисами, тяжелую работу переложили на таких, как Высь, подростков. Понятно стало, что сезон селение не переживет: некому будет пополнить скудные запасы, некому торговать, да и не с кем. Оставалось надеяться, что войска пройдут стороной, не разграбив последнее и не тронув женщин.

Сегодня, когда поступил вызов, Высь возился на улице, приводил в порядок старый сендер, остроносый, спаянный из разнокалиберных труб. У сендера барахлил движок. Заслышав сигнал, Высь чуть не заплакал – ясно уже, что по радио будут сообщать о новых и новых напастях… Шлюхам-то хорошо, они трепещут, солдат ждут. А вот честных девушек, на которых Высь только-только начал заглядываться, жаль.

Поэтому он не спешил – не мог решиться, страшно было услышать о приближении войск или о чем-то таком.

Но на связи был Артур, и все оказалось хуже, чем парнишка предполагал. Когда хозяин фермы отключился, Высь еще некоторое время сидел, глядя прямо перед собой. Ответственность, свалившаяся на него за последние два дня и сделавшая из шпыняемого шлюхиного сына взрослого мужчину, защитника, теперь грозила раздавить. Вывезти в безопасное место Нику с малышкой… Нет, лучше пешком. Ведь нельзя больше никого с собой брать… А как в схроне с припасами? Нужно ли тащить на себе еду и воду? И как незаметно выскользнуть из поселка, сколько у них времени?..

Высь встряхнулся, с силой растер уши и побежал искать Нику.

Посадив Лану на тряпку у ограды фермы, жена Артура, повязавшая волосы косынкой, мешала в корыте корм для манисов: вареные зерна кукурузы, объедки, остатки мяса, скорлупу яиц. Лицо раскраснелось и покрылось капельками пота. Высь окликнул ее, Ника разогнулась и посмотрела на парня.

– Лето выдалось жарким, – пробормотал Высь, приближаясь к ней, – нужно уходить. В место, про которое Артур говорил.

Ника вскрикнула и зажала рот руками. Вокруг не было ни души.

– Артур сказал?

– Да. Ника, уходить нужно сейчас. С собой только самое необходимое, и собираемся быстро, тихо. Там еда есть?

– Еда? Артур постоянно следил. Запасы там… и вода тоже. У него семья в схроне от мутантов пряталась, давно еще. Это на свалке, где панцирники. Высь, а как же мы доберемся? Поедем?

– Пешком пойдем. Оружие прихватим, что там тебе для маленькой нужно – и бежим. Давай, бросай все и собирайся.

Ставшая сосредоточенной и спокойной Ника, не говоря больше ни слова, подхватила на руки Лану и пошла к дому. Она двигалась размеренно, безмятежно, чтобы никто ничего не заподозрил. Высь знал, что Ника сумела выжить, когда ферму заняли враги Артура, сумела дождаться. В этой хрупкой на вид женщине таилась великая сила. Он следом вошел в ее жилье.

И тут самообладание оставило Нику: сунув Высю дочь, она заметалась, причитая. Хватала вещи, прижимала к груди, отбрасывала, зачем-то сдернула с кровати покрывало, швырнула на пол, принялась наваливать на него одежду, посуду.

– Ника… – окликнул ее Высь, – Ника, мы столько не унесем.

Она заплакала. Вторя матери, разревелась Лана. Высь беспомощно наблюдал, как женщина бестолково собирается, как в отысканный заплечный мешок кидает какую-то ерунду. Наконец Высю это надоело, и он принялся командовать. Ника подчинилась, по его указке взяла минимум одежды, хауду Артура, патроны, зажигалку, фонарь. Своего Высь решил ничего не брать: он не женщина, чтобы наряжаться.

– Лекарства, – подсказал, – все, что есть.

Ника мелко закивала, полезла в шкаф. Еще недавно уютный, дом выглядел разграбленным.

* * *

На плацу надрывался Глеб. Артур постоял в стороне, наблюдая за рыжеусым сержантом. Ну и рожа: глазки бегают, с губ срываются брызги слюны. Новенькие учились маршировать, получалось у них гораздо хуже, чем можно было ожидать. Такое чувство, что эти мужчины и ходить-то не умеют… Артур заприметил Курганника, коричнево-красного под наливающимся зноем солнцем. Свежеобритая голова коновала обгорела, кожа лоскутами сойдет. Рядом с Курганником были и остальные ребята с фермы. Выползень. Курганник взгляда с него не сводил.