Одиссей покидает Итаку

– Уникальная способность у вас, людей, немедленно сводить все к знакомым примерам. Абсолютно ведь ничего общего между нашими делами и началом Первой мировой… Хотя… Примитивно, конечно, до крайности, но какая-то аналогия есть.

– Мало ли что примитивно, – ответил Дмитрий несколько даже с вызовом. – Главное, такой подход себя оправдывает. Воображение просто надо иметь. Пацану палка автомат заменяет, зрителю в театре намек на декорацию – весь реальный мир, и так далее… Зато экономия средств и мозгов.

– Ну, пусть так, при случае мы это тоже обсудим, а сейчас я бы все же хотел с нашим вопросом покончить. Поверь, свои проблемы мы предпочитаем решать сами, но в игру оказались, против всех правил, активно вовлечены земляне, твои соотечественники. У нас существует твердая, многократно подтвержденная и гарантированная договоренность – разумное население планет, не входящих в галактические сообщества, не может и не должно быть объектом или субъектом прямых контактов. И вдруг они нарушили конвенцию…

– Как Паниковский, – пошутил Воронцов, но вскоре у него настроение шутить, ерничать, подначивать и провоцировать собеседника прошло. И надолго. Потому что дальше Антон начал говорить вещи слишком серьезные и теперь даже для Воронцова убедительные.

Несколько десятилетий назад те, чужие пришельцы, до сих пор лишь пассивно наблюдавшие за Землей, перешли к активным действиям. Причем настолько осторожно, что форзейли долго ничего не замечали. Но по ряду косвенных признаков, малозаметным, но постепенно нарастающим отклонениям происходящих на Земле событий от предсказанных теорией и статистически наиболее вероятных стало очевидно, в чем причина этих флюктуаций. Антон без ложной скромности поставил такое открытие себе в заслугу.

Метод вмешательства был прост, эффективен, хотя и требовал для своей реализации достаточно продолжительного времени. Не более десятка специально подготовленных для работы в земных условиях агентов путем тщательно просчитанных микровоздействий на узловые точки ноосферы, причем разнесенные во времени и пространстве, должны были в итоге настолько сместить мировые линии исторического процесса, что к некоему моменту Земля автоматически оказалась бы естественным союзником тех, враждебных Антону пришельцев.

– Да, а почему ты никак их не называешь? – спросил Воронцов. – Странно звучит: «те», «они», «противник», «неприятель»… Имя-то у них должно быть?

Антон странным образом замялся.

– Понимаешь, я не могу назвать их по имени… Это, как бы тебе сказать, не принято.

– Что, суеверие такое? «Про серого речь, а серый навстречь»? Или наоборот – «Не поминайте имени божьего всуе»?

– Мне сложно тебе ответить. Ни то ни другое, и все же… Если хочешь, давай назовем их агграми. Тебе удобно будет?

– Да ради бога. Хоть агграми, хоть дуггурами…

– Нет, дуггурами нельзя, это совсем другое…

«Ну и ну, – подумал Воронцов. – Суперцивилизованные пришельцы – и такой ерунде придают значение…»

– Ну пусть аггры, о чем тут спорить. Продолжай, я слушаю со вниманием.

И Антон продолжил.

Сам по себе коварный и вызывающе неэтичный образ действий аггров усугубился еще и тем, что они сначала косвенно, а потом и впрямую начали привлекать к своим операциям людей. Иначе случиться и не могло, поскольку никакие, даже самые деликатные, исторические корректировки без сознательного участия людей просто невозможны. Как бы ни были мужественны аггры, на практике их разработки должны были осуществлять земляне. И некоторые из них посвящались, пусть и не полностью, в суть происходящего. Трудно сказать, как долго могло сие безобразие продолжаться, если бы…

– Если бы им все не испортила женщина, – сказал Антон со странным удовлетворением в голосе. – Одна их весьма способная сотрудница, отвечающая за европейскую часть Союза, отобранная, очевидно, не слишком тщательно, а скорее просто чересчур вжившаяся в роль, самым банальным образом влюбилась. Как это ни смешно звучит. Влюбилась в твоего ровесника и соотечественника, забыв, естественно, свой служебный долг. Все рассказала своему избраннику, морально и технически разоружилась, захотела, как у вас принято говорить, простого человеческого счастья. Естественно, ни одна спецслужба, хоть земная, хоть галактическая, таких измен своим сотрудникам не прощает. Предатель и дезертир отзывается или изымается, а затем с ним поступают в соответствии со сложившейся практикой и местными обычаями. Та же судьба ждала и означенную отступницу. Но ее друг оказался на высоте… – В голосе Антона прозвучало неприкрытое одобрение. – Совершенно неожиданно для всех он вдруг вмешался в предопределенный ход событий, с помощью нескольких своих товарищей разработал и осуществил удивительно простую и эффективную операцию, не только переиграл прибывших для устранения девушки профессионалов, но и вообще удалил их за пределы Земли… Боюсь, ты в это не поверишь, но так и было. По-моему, он сам не подозревал, с какой могущественной и беспощадной силой вступает в борьбу.

– Кто его знает… Раз ты сам признаешь, что он победил, значит, план боя в конечном итоге был правильным. Молодец парень. Таких я люблю. А что случилось дальше?

– Вот это сказать затруднительно. Потому что дальше пока ничего не случилось. Все произошло буквально только что. Накануне нашей встречи в Новом Афоне. Собственно, и встретились мы с тобой в связи с этой историей.

– Не совсем понял… – Воронцов, выигрывая время, поднялся и взял оставленную на столе банку с трубочным табаком, неторопливо стал набивать трубку и раскуривать, затем вернулся и снова сел, но не на стул, а на подоконник, спиной к свету. – Какая связь, прямая или косвенная, существует между тобой, мной, нашей встречей в Бомбее, в Сухуми и здесь, между Книгой, Наташей и той космической оперой, что разыграли мои земляки?

– Есть связь, есть… – Антон прямо светился от радости, которая распирала его, как рассказчика, приготовившего слушателю мастерски закрученную историю с эффектной развязкой. – Еще немного, и все узнаешь. Чуть-чуть терпения…

И стал говорить о том, как инопланетянка перед окончательным прекращением своей деятельности сумела завербовать еще одного человека, довольно известного в соответствующих кругах художника, а в прошлом воздушнодесантника, переправила его в прошлое, где он осуществил серьезное вмешательство в историю, не ведая, правда, что творит. Но акция получилась весьма опасная – прежде всего тем, что последствия ее до конца непредставимы.

Воронцов слушал, начиная догадываться, что судьба вновь подкидывает ему задачку с нетривиальными условиями. Решать которую так или иначе придется. Зная Антона, можно предположить, что он наверняка приготовил некий гвоздь, за который предстоит зацепиться штанами и повиснуть, как на чужом заборе. Иначе он и не стал бы затевать свою интригу. Просчитал небось сто двадцать вариантов и веселится, глядя, как жертва трепыхается… Ну-ну, ваше благородие, давай, а мы еще тоже поглядим. Бой покажет…

– Одним из последствий прогулки в прошлое – в 1966 год, если точно, – названного художника, Берестин его фамилия, как раз и оказалась встреча аггрианки с ее милым другом, сражение с пришельцами, ну и наше с тобой предприятие тоже.

Тут Воронцов его перебил:

– Подожди. Вначале речь шла о психологическом эксперименте, потом о спасении Книги, затем – гожусь ли я на роль земного представителя при вашей федерации. Теперь еще вариант, из которого следует, что и ты и я – оба вообще статисты в чужом спектакле. Не так? Тогда поясни. И второе. Какая-то фантазия у вас бедноватая. Стоит приличному человеку с вами познакомиться, так вы его обязательно сразу в прошлое засылаете… Не знаю, как там в деталях, а по форме выглядит однообразно. Его в шестьдесят шестой, меня в сорок первый. Женщины опять же… Там аггрианка, у меня Наталья… ей-богу, с сюжетами у вас туго.

– Верно подметил, – одобрительно кивнул Антон. – Все так и есть. Если рассматривать с позиций читателя детектива. Но ты же высшее военное образование имеешь. Стратегию, тактику, историю войн изучал. А на войне противники используют практически одни и те же методы и приемы. Окружение, обход, фланговый удар, высадка десанта в тыл врага… И даже в шахматах дебюты одни, что у Фишера, что у Карпова. А у нас ведь тоже война, я говорил… Своеобразная пусть, на ваши непохожая. Битвы космических эскадр, бомбардировки планет, минирование волновых туннелей – это далекая история. Сейчас уровень другой. Воздействие на закон причинности, блокада исторических последовательностей, создание ложных развилок времени, деформация мировых линий, информационный террор… Сам понимаешь, разница такая же, как между второй Пунической войной и четвертой арабо-израильской. Но суть не в том, каким оружием стороны пользуются, а в том, что всегда пользуются они одинаковым оружием и одинаковой тактикой. Разница – в стратегии и таланте… А по первому вопросу отвечу так – все мои объяснения и доводы в каждый конкретный момент были правдивыми. То есть я тебя ни разу не обманул. Не говорил сразу все – да, но не обманывал. Сейчас тоже говорю правду.

– И опять не всю…

– В пределах допустимого на данный момент.

Воронцов открыл балконную дверь. После теплого, насыщенного уютными запахами воздуха кабинета сырой ветер с моря подействовал на него как нашатырный спирт.

– Чего ты добиваешься? Сказал же я – не хочу в твои игры играть. Точка. Надоело. Пусть те ребята сами разбираются…

– Монтеня читал? – Антон тоже подошел к двери. – Так вот, у него написано: «Мелочное и настороженное благоразумие – смертельный враг великих деяний».

– На великие деяния не претендую. Вот, правда, Киевское сражение чуть не выиграл, да и то по твоей милости пришлось на самом интересном месте бросить.

– Еще не все потеряно, перспективы у тебя безграничные.

Дмитрий поднял руки:

– Нет уж, хватит. Предпочитаю мирную жизнь в тылу.

Антон помолчал, глядя на Воронцова не то с сожалением, не то с иронией.

– Твоя воля. Но неужели тебя не волнует, что всякие там пришельцы на Земле делают что хотят, то и дело вмешиваются в вашу жизнь, в вашу историю, а ты отходишь в сторону?

– Волнует, конечно. Я даже возмущен. Но воевать против одних и тем самым помогать другим, которые столь же непрошено явились к нам, – для чего? «Великолепную семерку» смотрел? «Ковбои всегда проигрывают», – говорил Крис. Нет. Лучше подождать. Осмотреться. Глядишь, что-нибудь прояснится. А то завтра прилетит некто третий и столь же доходчиво объяснит, что вы тоже гнусные захватчики и агрессоры и давить нужно прежде всего тебя. А в Сухуми пальмы, кофе, чача… Женюсь, если Наташка согласится. Загорать будем, в пещеры афонские сходим, куда ты мне попасть помешал… Отчетливо я тебе объяснил? Ну и с богом…

– Как угодно. Только смотри – не было бы поздно. Потому что есть люди, которым некогда ждать. Ты знаешь такого Левашова Олега Михайловича, инженера по электронному оборудованию с танкера «Кавказ»?

Воронцов вскинул голову и напрягся. Это уже что-то новое. Тот самый гвоздь?

– Олега? Конечно, знаю. Только должность у него по-другому называется.

– Несущественно. Главное, что инженер он на редкость талантливый. Именно с помощью его установки те парни смогли выиграть первый поединок с агграми. К сожалению – только первый. Второй раз у них не выйдет. Знали бы они, на кого замахнулись.

– Ты это точно говоришь? Олег, значит… Можно поверить… Постой, а как же все-таки ты на меня вышел? Он тебе сказал?

– Зачем же? Ты меня совсем не ценишь. Даже с вашим сегодняшним уровнем за пять минут можно получить любые сведения почти о любом человеке. Биография, связи, увлечения, друзья, враги, знакомые. Книжки нужно читать. Я, как уважающий себя резидент, узнав о происшедшем инциденте, подобрал досье на всех участников, установил, что ближайшим другом одного из них является мой старый приятель, человек весьма неординарный и готовый, по его же словам, к любым неожиданностям. Вот и все. Остальное – дело техники.

«Хитер, мерзавец, – думал Воронцов. – Специалист по тонким душевным струнам. Вот он меня и поймал. Сообразил, что тут уж без вариантов. А я все пытался догадаться, какие он ходы подберет. А Олег и в самом деле для таких дел не подходит. С железками возиться – да, но не с пришельцами воевать. Только если этот гад опять подставку сделал, как бы ему самому не пожалеть».

– Не надейся, никаких договоров я с тобой не заключал и не заключаю. Что мне делать и как – сам соображу. Ты меня проинформируй подробно, переправь куда надо – и на этом все.

– Тебе виднее. Левашов твой и его товарищи, от пришельцев избавившись, собрались на квартире главного героя сей авантюры – Новиков его фамилия, звать Андреем – и празднуют победу. Сегодня они в безопасности. Что случится завтра – не знаю. Враг силен, коварен, жесток, и своего Штирлица я у них в штабе не имею. А рискуешь ты крепко. Если попадете к ним в руки – это будет действительно страшно. Не хочу пугать, но смерть или любые ужасы инквизиции – мелочь по сравнению с тем, что будет. Они займутся вашей психикой и сделают это профессионально.

– Постараюсь не попасться. Особенно если подскажешь – как.

Антон кивнул.

– Кое-что подскажу. Но в общем-то ты будешь в безопасности до тех пор, пока ничем себя не проявишь. Как только войдешь в контакт с Левашовым и его друзьями – окажешься под ударом.

– Снова крутишь, атташе. Сначала всеми силами старался меня завербовать, теперь пугаешь и отговариваешь…

Главный форзейль развел руками.

– Если бы ты согласился работать под моим руководством и прикрытием! Но ты желаешь оставаться вольным стрелком. Пожалуйста. Без помощи я тебя, конечно, не оставлю. Возьми… – Он протянул Воронцову знакомый синий футляр. – Если что – по старой схеме. Приложи за ухо, и вернешься сюда. Тогда и побеседуем, с учетом вновь открывшихся обстоятельств.

– Думаешь, сговорчивее буду? – криво усмехнулся Дмитрий. – Впрочем, спасибо. Я разберусь, и посмотрим…

– Где тебя в Москве высадить? – спросил Антон, давая понять, что бесконечная беседа все же заканчивается. – В Сухуми тебе возвращаться незачем. Что там у тебя из вещей ценного было? Сейчас сдублируем…

А как же в пансионате? Искать же будут, подумают – утонул…

– Я все оформлю. Какие еще пожелания?

– Какие там пожелания… Пусть будет площадь Курского вокзала. Поздний вечер. А багаж у меня самый примитивный, и говорить не о чем. Ты лучше пистолет мне какой-никакой организуй. Этот же я не потащу с собой, – он указал на лежащий на столе «смит-вессон». – «Вальтер» можно, модель «РР». Раз твои коллеги такие страшные, так хоть застрелиться чтоб было из чего, – мрачно пошутил Воронцов.

– Ради бога, ничего не стоит. Однако вкусы у тебя – времен раннего детства, не иначе. Зачем такая древность? Могу предложить и посовременнее. К примеру – «беретту» последнего образца. Калибр девять, магазин на шестнадцать патронов. В случае чего беглый огонь важнее меткости… И вообще вещичка элегантная, в руки взять приятно.

– Знаток ты, я вижу, – с ироническим уважением сказал Воронцов. – Экспертом можешь работать. Или коммивояжером «Интерармко».

– В вашем мире оружие занимает слишком важное место, чтобы позволить себе быть дилетантом.

В последний момент Антон предложил Дмитрию машину.

– Удобнее будет. Свобода маневра, независимость, престиж и все такое…

– Хорошо, давай и машину. Для пользы дела. Будем считать – по ленд-лизу. Подбери что-нибудь неброское, но помощнее. «БМВ», допустим, в специсполнении, дизелек чтоб сил на двести. Цвет не слишком вызывающий, и с номерами, какие под любой знак пропускают, и по резервной полосе… терпеть не могу с гаишниками объясняться.

Глава 2

Воронцов медленно вел машину по ночным, почти пустым в этот злополучный час улицам, привыкая к новой для себя технике, и одновременно жадно смотрел по сторонам. Он всматривался в облик улиц и пытался найти следы и признаки нового – не те, что могли появиться естественным путем, а совсем другие. Ему казалось, что после того необыкновенного, пришедшего в мир с инопланетными агентами, орудующими в Москве, с временем, которое утратило свое постоянство и необратимость, с его собственными приключениями, после которых тоже ведь должно было поменяться что-то на Земле, – после всего этого мир не мог остаться прежним.

Умом он понимал, что вряд ли сможет заметить нечто существенное из окна скользящей по засыпающему городу машины, и все же искал, то в афишах кино и театров, то в лозунгах и призывах, начертанных белой нитрокраской по кумачу и алым неоном по черному небу.

Еще – Дмитрию было страшновато. Всю жизнь он проводил на глазах десятков и сотен людей: в училище, на палубе тральщика, на мостике балкера – и всегда был обязан не только не давать волю естественным эмоциям, а напротив – демонстрировать спокойствие, выдержку, небрежное мужество. И много иронии. Зачастую – довольно злой. А ему ведь тоже бывало не по себе. И тошно, и тоскливо. Например – в ночь перед выходом на первое боевое траление. И вот сейчас. Когда он один, вокруг – огромный город, впервые не родной и желанный, а настороженный, скрывающий в себе неведомую и жуткую опасность, как мина неизвестной системы с включенным таймером.

Если Антон не врет и пришельцы-аггры действительно беспредельно хитры и жестоки, то перспективы перед ним далеко не вдохновляющие.

Но в то же время – и это еще одна странность – Воронцов испытывал состояние удивительной, полной внутренней свободы.

Пожалуй, впервые в жизни он не считал себя обязанным никому и ничему, кроме своего нравственного чувства. После всего уже пережитого и предощущения того, что должно произойти, абсолютно незначительным казалось все, что раньше представлялось естественным и необходимым. Его не волновало ни мнение начальства, ни служебные заботы, от которых раньше не удавалось отвлечься и в отпуске, ни даже чисто материальные и бытовые проблемы. Что может волновать человека, побывавшего у Антона в Замке и знающего, что в любой момент он может туда вернуться? А о финансовой независимости здесь, в мире людей, Антон тоже побеспокоился – в перчаточном ящике (бардачок в просторечии) Воронцов уже в Москве обнаружил прощальный подарок, толстую, сантиметров в пятнадцать, пачку умеренно потрепанных двадцатипятирублевок. Слегка возмутился поначалу, а потом подумал: может, это просто командировочные? И успокоился. Что ждет здесь, кто знает? Деньги же, как известно, тоже оружие, особенно в мирные времена.

Перед лобовым стеклом распахнулась Колхозная площадь. Значит, нервничать, вибрировать, тешить себя иллюзией выбора можно еще минут пять, не больше. Ехать ли прямо к Олегу на Преображенку или сворачивать влево, туда, где живет Наталья?

У нее можно было бы дать себе хоть сутки передышки, заняться личными проблемами, еще раз, возможно – последний, почувствовать себя частным лицом, а не суперменом галактического ранга, призванным воевать неизвестно с кем и неизвестно за что.

При условии, правда, что Натали захочет его узнать и впустит в квартиру в два часа ночи. Как-то даже глуповато – переминаться с ноги на ногу на площадке и пытаться объяснить заспанной женщине в пеньюаре, кто ты и чего тебе надо. Через цепочку в лучшем случае, а то и сквозь запертую дверь.

Тем более что там будет совсем другая женщина, живая, наверное, ничуть не похожая на электронный фантом в Замке.

Воронцов повернул руль, скатился под гору к площади трех вокзалов. Увидел слева, у въезда на Каланчевскую улицу, патрульную милицейскую машину и сержанта возле нее, как-то очень внимательно всматривающегося в неожиданно медленно для этого места и времени движущийся «БМВ», сказал себе негромко вслух:

– Вот и знак судьбы. И на том спасибо.

Прибавил газу и, больше не терзая себя расслабляющими сомнениями, поехал прямо. К Левашову.

…Левашов сам не знал, отчего его так потянуло домой, но он отчетливо чувствовал, что ему не хочется оставаться у Новикова, а хочется оказаться одному в своей квартире, где не нужно будет больше ни с кем разговаривать, снова и снова переживая перипетии победоносного сражения и натужно празднуя викторию.

Да и, к слову сказать, ночевать в чужом, даже и дружеском, доме он никогда не любил.

Олег поднялся на свою площадку и увидел человека, сидящего на большом белом чемодане перед дверью квартиры. Хотя лицо его прикрывала надвинутая на глаза шикарно измятая капитанская фуражка, а точнее – именно поэтому он его сразу узнал. И обрадовался. Они давно уже не виделись с Воронцовым, с которым отплавали несколько лет и сдружились на почве… Впрочем, почву эту определить каким-либо конкретным термином было бы очень трудно. Наиболее точно будет – на почве одинакового восприятия жизни. Именно – способа, потому что взгляды на жизнь у них различались порой очень сильно. Приходилось им по нескольку месяцев жить в одной каюте, а это – серьезное испытание на психологическую совместимость, попадали они и в ситуации, которые могли им стоить навсегда закрытой визы. Правда, с тех пор, как Левашов перешел на Черное море, а Воронцов остался на Балтике, они еще не встречались.

Поэтому и обрадовался так Олег, увидев друга, что Дмитрий появился удивительно ко времени. В нынешней ситуации именно Воронцов был более чем кстати. И еще Левашов поразился своему внезапному предчувствию, заставившему его безо всякого видимого повода ехать домой через пол-Москвы, когда «метро закрыто, в такси не содют».

По мнению Левашова, и не только его, Воронцов принадлежал к тому редкому у нас типу людей, с которыми случаются только неординарные происшествия. Доказательств тому имелась масса. И выкручивался он из них тоже какими-то неожиданными, не до конца ясными способами. Вот этот самый человек сидел и дремал сейчас на лестничной площадке многоквартирного дома, нимало не заботясь, прилично ли выглядит со стороны.

Левашов легонько постучал ногтем по козырьку роскошной, не иначе как в Лондоне шитой фуражки.

– Вам кого? – отозвался Воронцов, поднял голову и с интересом снизу вверх посмотрел на Олега. Потом перевел взгляд на часы. – Все ясно, – печально сказал он. – Парень отвязался. Пора женить… – И только после этого пружинисто выпрямился, приобнял Олега, похлопал по спине. – Как, все в порядке?

– Пока так. А ты откуда?

– Непосредственно из Сухуми. Наотдыхался – во! – Воронцов черкнул большим пальцем по горлу и как-то непонятно для Левашова усмехнулся.

– Ну ладно, чего это мы тут, давай зайдем… – Олег повернул ключ и вдруг с легким замиранием сердца подумал: «Что, если за дверью – снова – пришельцы?» Но тут же устыдился своего испуга, словно бы проявил слабость на глазах товарища. В присутствии Воронцова мысль об инопланетянах, возможно, притаившихся в темной прихожей, показалась не такой уж страшной. Что значит авторитет…

Дмитрий разделся по пояс, наскоро сполоснулся под струей холодной воды, причесал мокрые волосы и явился перед Левашовым свежим, бодрым, покрытым океанским загаром, к которому курортное море вряд ли что-нибудь прибавило. Раскрыл чемодан и выставил на стол дары юга в виде свежего лаваша, сыра сулугуни, умопомрачительно пахнущей аджики домашнего приготовления, бастурмы и бутыли сине-фиолетового вина.

– Садись, рассказывай, – приказал Левашову несгибаемый старпом, которому кто-то когда-то привесил эпитет «вечный», по аналогии с Агасфером.

– О чем я могу рассказывать? – покривил душой Олег. – На флотах спокойно, в море штиль, а отпуск как отпуск… Кино, театры, карты, девочки…

Он просто не готов был так сразу делиться с Воронцовым своей историей. Чего-чего, а беспочвенного фантазирования Дмитрий не любил. В принципе. Доказывать же свою правоту у Олега сегодня не было сил.

– Олежек, ты же давно и отчетливо знаешь, что я умнее и настырнее тебя, все вижу насквозь, так и так заставлю расколоться. Зачем же мы будем играть в доктора Ватсона, задавать наивные вопросы и восхищаться ходом моей проницательной мысли? Ну, если хочешь, изволь! Ты являешься домой в третьем часу ночи, ты взволнован и нервничаешь, хоть и пытаешься изобразить безмятежную радость от встречи со мной, от тебя совсем слегка припахивает коньяком, но ты практически трезв, что неестественно для нормального человека в данной ситуации, а главное – когда я пришел, дверь была приоткрыта, внутри никого не просматривалось, но вешалка была сорвана, и вообще отмечался некоторый беспорядок, свойственный предшествующему мордобою. Я позвонил в ваше отделение милиции и очень вежливо поинтересовался: не попадал ли к ним в том или ином качестве гражданин имярек? Мне не слишком любезно ответили, что оного гражданина пока не имеют чести знать, а в чем дело и кто есть я сам? Попрощавшись с сотрудником, я позвонил еще в «Скорую» и морг. Так, из любопытства, чтоб не оставлять неиспользованных возможностей. Там о тебе тоже еще не слышали. Я успокоился и стал ждать. Конечно, внутри, а не снаружи. Услышал лязг дверей вашего древнего лифта, предположил, что явился именно ты, и вышел на площадку разыграть тебе мизансцену и захватить врасплох. Что и достигнуто. Как, четкая работа?

– Да уж, кто может сравниться с Матильдой моей! Лихая работа… – искренне восхитился Левашов и снова подумал, что именно Воронцова им и не хватало. Теперь все будет проще. – Тебе бы в цирке выступать…

– Ага, – кивнул Воронцов. – Впервые на арене. Укротитель с группой плохо дрессированных нарушителей трудовой дисциплины. Смертельный номер: развод на работы в день прихода в родной порт. Не приходилось видеть?

– Приходилось. Незабываемое зрелище. Дамы падают в обморок…

– Вот то-то. В общем, давай рассказывай.

И Левашов сел и за полчаса рассказал все. Про своего школьного друга Андрея Новикова и его давнюю подружку Иру, которая внезапно оказалась шпионкой из другой Вселенной (!). О том, как еще один их знакомый, Алексей Берестин, художник, ходил по Иркиному поручению в шестьдесят шестой год и что с ним там случилось. О том, как Олег с Андреем его спасали, а еще потом появились два жлоба типа межзвездных гестаповцев, чтобы забрать Ирину с собой, и пришлось спасать и ее тоже. («Ну какая из нее инопланетянка, ты б посмотрел, нормальная девчонка, десять лет ее знаю, а вот те мордовороты – это да!») Про хитрый, придуманный Новиковым план и про установку совмещения пространства – времени, которую он сам, Левашов, изобрел и собрал и с помощью которой чужаков выбросили на неведомую планету, найденную наобум, будто радиостанцию при вращении вариометра приемника. «Вся эта кутерьма началась прошлой осенью, а закончилась сегодня вечером. Сделали дело, хотели отпраздновать победу, да и не получилось. Устали все насмерть. Так, посидели часик, как на поминках, и разошлись…»^[1]

Во время рассказа у Левашова вдруг прорезался аппетит, и он даже с некоторой жадностью навалился на гостинцы, отчего не все его слова звучали внятно.

Воронцов выслушал его спокойно, с непроницаемым выражением, только время от времени уголки его рта подергивались, то ли от сдерживаемой улыбки, то ли, напротив, от нервности. В основном слова Олега совпадали с тем, что говорил Антон, но было и кое-что новенькое.

Замолчав, Олег с нетерпением ждал, что же на все это скажет его трезвомыслящий друг.

А тот словно и не усмотрел во всем рассказанном ничего удивительного.

– Ну, пожалуй, действовали вы довольно грамотно. Молодцы, можно сказать. Однако и дураки в то же время. Твой Новиков, видать, остроумный парень. Интересно будет с ним познакомиться, время у меня есть, так что – к вашим услугам…

Левашов рад был это слышать, но одновременно испытал нечто похожее на разочарование: слишком нейтрально отнесся к их приключению Воронцов. Будто ему рассказали о вполне рядовой, пусть и рискованной, проделке скучающих лоботрясов по типу курсантского прошлого.

Зато ему показалась забавной ситуация, которая неизбежно возникнет, когда в их компании окажутся сразу два лидера, Новиков и Воронцов. Левашов об этом и сказал.

– Есть рыцари без страха, но с упреком, – многозначительно изрек Воронцов. – А вообще все это ерунда. Я в вашей компании человек новый, почти посторонний, куда мне в лидеры? На службе надоело. Заведомо готов подчиняться. Разве если советом помочь или там грубой силой… – И улыбнулся простодушно, закинув руки за голову, вытянув длинные ноги на середину кухни, пуская дым в потолок, и кто угодно, кроме Олега, свободно поверил бы в его простодушие и искренность. Да нет, не кто угодно, а лишь тот, кто не сходил с Воронцовым Дмитрием Сергеевичем хотя бы в один рейс за пределы Маркизовой лужи. – Оставим, Олег, эту тему. Чего загадывать? Сначала хоть до утра дожить надо. А тебе, кстати, и спать пора. Ты в зеркало давно смотрел?

– А что? – удивился Левашов.

– Нет, просто к слову. Не смотри, не надо. Потому как вид у тебя сейчас… Вторую ночь не спишь? Ну и хватит. Еще бокал данного нектара – и в койку. Черт знает что, то бабы мужику спать не дают, то пришельцы…

– Какие бабы? – не понял Олег, чувствуя, что глаза у него и вправду закрываются сами собой.

– Откуда я знаю? Обыкновенные… А что, нет баб? – вдруг встревожился Воронцов. – Тогда плохо. Для организма вредно. Будем лечить… – И вид у него действительно стал озабоченный, как у судового доктора, обнаружившего на горизонте кандидата в пациенты. Только глаза оставались хитро-веселыми.

– Все-таки здорово, Димка, что ты приехал, – сказал Левашов и пошел готовить постели.

– Ты ложись, Олег, – крикнул ему вслед Воронцов. – А я тут посижу, чайку изготовлю, обмыслю кой-чего. Я-то на месяц вперед отоспался. И ехал не спеша…

«Странно, – подумал Левашов, стремительно засыпая. – Ехал не спеша, а лаваш совсем свежий».