Белое проклятие караханы

Глава 3. Учитель

Свет в последний раз окинул взглядом сородичей, прощаясь с ними. Он низко поклонился от порога и вышел, решительно затворив за собой дверь.

Остаток дня и весь вечер охотник провел в однообразной, занимающей руки, но не мысли, работе. Последний в роду, он должен был позаботиться о мертвых, достойно отправив их в последний путь. Свет решил устроить погребальный костер из Большого дома. Легко поднимая огромные вязанки сухих дров, Свет методически опустошал одну поленницу за другой. Дров было много – у каждого дома хранился, и постоянно пополнялся их запас.

Оставляя место для доступа воздуха, Свет заложил дровами все пространство между сваями, несущими дом; затем начал укладывать их вдоль стен. В последний раз он мог показать сородичам свое умение охотника-лесовика, искусно раскладывающего костер в любом месте и в любую погоду.

Заглянув невольно в один из дворов, Свет понял, почему в деревне стояла неестественная тишина. Вся живность, которая могла подать знак охотнику, была варварски перебитая. Он воочию увидел и услышал, как не дождавшиеся в урочный час ласковых рук доярок коровы и козы начали мычать и блеять, и как к ним присоединились остальные – и прежде всего собаки. Все они пошли под ножи и под сабли. Собаки лежали вместе – в одном доме, рядом с которым, скорее всего и приняли неравный бой вместе с хозяевами. Не раздумывая, Свет подхватил тело первого пса, и не остановился, пока все они не заняли свои места рядом с людьми – на широкой веранде Большого дома.

В следующем доме он нашел захватчиков. Оглядев их с порога, он вышел, захлопнув дверь – продолжать свое скорбное дело.

Лишь поздним вечером поленница, опоясавшая дом, выросла до крыши. Уложив последнее полено, Свет решил, что не сможет отправить в последний путь сородичей, пока земля рода не очищена от скверны. Понимая, что попасть сюда захватчики могли лишь по Русинке, он окликнул Волка и отправился вниз по течению реки.

Искусно замаскированные лодки ждали его без всякой охраны в двух верстах от деревни. Отвязав большую из них и отдав ее воле течения, Свет с немалым трудом перегнал меньшую к деревенскому причалу. Если бы не слабое течение Русинки, даже его стальные мускулы не справились бы с парой весел – ведь раньше ее двигали вперед восемь таких пар.

Затем охотник, не выказывавший усталости весь длинный летний день и вот уже половину короткой ночи, перетаскал в лодку тела разбойников. Последним, накрыв своим телом подельников, лег атаман. К звездному небу устремились и черная борода, и незрячие глаза.

– Не твоя это земля, не твоя река, не твое и небо со звездами, – почему-то прошептал, хотя никто не мог его слышать в ночной тишине, Свет, отталкивая тяжело груженую лодку от берега.

Она грузно развернулась и медленно растворилась в темноте.

Остаток ночи Свет провел в родном доме, твердо решив, что назавтра покинет его – может быть навсегда. Здесь он прожил с отцом шесть счастливых лет; здесь долгими вечерами делился с ним мудростью учитель. Сквозь дрему охотник вспоминал эти годы, свою первую встречу с этим удивительным человеком…

Свет встретил человека, которого впоследствии назвал своим учителем, ровно через год после смерти отца. Гибель Иванко он пережил тяжело, но – один, хотя и не стал нелюдимым. Он по прежнему много охотился; был добычливым и каждый раз с радостью возвращался домой.

С первой же своей самостоятельной охоты он принес двух ланей. Неся их на своих еще не окрепших, но уже широких плечах, молодой охотник, выказывая характер, не остановился до самого Большого дома. Там, где столпились мужики с Радогором во главе. Здесь он и сбросил добычу с плеч и так же, как совсем недавно отец, бросил дяде, сидящему на крыльце;

– Принимай, Радогор.

И дядька, пряча в усах и бороде любовь и гордость за приемного сына, а где-то в глубине и добрую усмешку, обсуждал с ним охоту; хвалил добычу.

С тех пор Свет стал главным добытчиком рода – ведь все меньше родичей, привязанных заботами к земле, доставали из запасников луки со стрелами и другой охотничий припас.

Тем летом, в большой праздник рода, когда на полях и огородах все уже было посеяно и посажено; ухожено и пошло в рост, Свет даже принял участие в соревновании деревенских силачей, впервые поставив себя в круг взрослых. Неведомая сила подняла его с места, когда Кудлат – двадцатилетний детина с широченными плечами и пудовыми кулаками – обходил с молодецким видом круг родичей, с усмешкой поглядывая на поверженных раньше соперников. Уже три праздника Кудлат уходил победителем; теперь же только усмехнулся, увидев малолетнего поединщика.

Это была необычная пара – огромный, заросший светлыми волосами, мускулами, а кое где и жиром Кудлат и крепкий не по годам, но все равно вдвое меньший своего соперника Свет.

Старший поединщик, широко разведя руки и улыбаясь, пошел не охотника, словно желая обнять, прижать к груди родича. Свет ждал соперника, стоя на месте, в середине круга, образованного зрителями. Он не пытался избежать медвежьих объятий Кудлата. Напротив – в последний момент сам шагнул навстречу ему. Однако руки здоровяка не встретили ничего, кроме воздуха. Молодой охотник, стремительно поднырнув под его руки, проскользнул впритирку к обнаженному торсу великана и через мгновенье был за его спиной. Затем, так же резко нырнув вниз, он ухватился за толстые лодыжки Кудлата и дернул их кверху.

Кудлат, который в это время продолжал обнимать пустоту, наклонившись далеко вперед, грохнулся на землю, не успев отвернуть лица от жесткой дернины. В следующее мгновенье его правая рука потянулась назад, чтобы смахнуть, словно муху, охотника, который уже сидел на его спине. Свет, казалось, только этого и ждал. Он схватил Кудлата за запястье и, продолжая движение руки соперника, завел ее до затылка. Второй рукой Свет сильно прижал его заломленный локоть к спине.

Огромный парень еще попытался сопротивляться, скинуть охотника со спины, но жесткая, хоть еще и маленькая ладонь прижала локоть к лопатке соперника еще сильнее, и Кудлат взвыл от нестерпимой боли.

Так закончился этот поединок. Кудлат – скорее удивленный, чем огорченный – ушел, пожимая плечами, а Свет в неполные тринадцать лет был признан сильнейшим в роду.

А через несколько дней он в сопровождении Серой и переросшего ее за год Волка подошел к Радогору необычайно серьезный и сказал:

– Скоро не ждите.

– Далеко ли собрался? – поинтересовался дядя.

– К отцу… Через три дня будет год…

– Может, возьмешь кого с собой?

– Не надо, – отказался охотник, – дорогу помню.

Через три дня – ровно через год, начиная от последней охоты Иванко – он снова стоял на краю поляны. И снова перед его взором разворачивалась картина битвы, оставившей его сиротой. От тягостных воспоминаний Света оторвал заливистый лай Серой и присоединившегося к ней Волка.

Они, наскакивая на самый берег Русинки и возвращаясь обратно к хозяину, не зло, но предостерегающе облаивали незнакомца, лежащего за речкой. Руками тот обхватывал нетолстую березку, а затухающий взор, как показалось молодому охотнику, был полон мольбы и отчаяния.

Преодолев в три шага студеные воды Русинки, Свет склонился над телом. Тот уже не глядел на охотника; лишь сквозь плотно сжатые веки медленно просочились две слезинки. Еще не дотронувшись до незнакомца, Свет понял, что смерть еще не взяла к себе человека, но уже готова сделать это.

Юному охотнику не удалось развести в стороны руки незнакомца, который словно обрел в березке последнюю надежду – так судорожно вцепился он в тоненький стволик. Пришлось Свету возвращаться на свой берег – бегом, потому что неведомым чувством он отсчитывал последние мгновения жизни этого некрупного человека – за топором.

Четыре взмаха руки – и вершинка летит в одну сторону, о подрубленный под корешок ствол остался в руках незнакомца. Так, с оставшимся в руках несчастного колом, Свет подхватил оказавшееся на удивление тяжелым тело за плечи и поволок его на другой берег Русинки.

Показалось ему, или нет, но где-то на середине неширокого русла сведенной судорогой тело расслабилось настолько, что парень едва не уронил незнакомца в поток. Однако успел – подхватил его так, что лишь намочил незнакомцу и штаны и голые, без всякой обувки, ноги сильнее, чем предполагал.

Положив незнакомца под густым тенистым кустом, молодой охотник наконец разглядел его. Он поразился никогда не виданным чертам лица. Прежде всего цвету – желтому, словно тот недавно переболел болотной заразой, переносимой комарами; широкому круглому лицу, напоминавшему полную луну; маленькому приплюснутому носику… Наконец узким, словно всегда прищуренным глазам – острым и пронзительным – которые вдруг распахнулись.

Незнакомец словно не лежал только что практически бездыханным. Он резко сел, подтянув ноги под себя. Бросив на охотника быстрый оценивающий взгляд, он проговорил несколько незнакомых слов.

Свет, не понявший ничего, тем не менее ответил:

– Меня зовут Свет из рода Ясеня. Ты лежал там, – он ткнул рукой за спину, в сторону реки.

Незнакомец посмотрел на березовый кол в руках, аккуратно отложил его в сторону и сказал с заметным акцентом, тщательно выговаривая слова:

– Можешь звать меня мастером Ли, Свет из рода Ясеня, – он встал, – это ты принес меня сюда?

Свет утвердительно кивнул.

Мастер Ли удивленно огляделся кругом и поклонился Свету невиданным изящным поклоном.

– Сегодня ты спас меня от смерти более страшной, чем можешь себе представить. Я твой должник.

Свет, привыкший говорить со взрослыми на равных, тем не менее смутился. Он отвернулся, отыскивая взглядом собак. Обе сидели рядом – позади хозяина – и тоже разглядывали мастера. Щенок, давно обогнавший ростом мать, глядел, склонив на бок клыкастую морду, словно прислушивался к разговору. Мастер Ли так же изумленно и заинтересованно оглядел пса.

– Твой пес станет могучим бойцом, – он шагнул к Волку и потрепал его за ухом, – никогда не думал, что увижу когда-то настоящего охотника на тигров.

– На тигров? – изумился не меньше мастера Свет.

Изумился не только этому известию – ведь о страшных полосатых зверях он слышал только в сказках – но и тому, с каким удовольствием подставил свою шею для ласки Волк чужому человеку. А ведь раньше он не позволял такое никому, кроме хозяина.

– Ты смелый человек, мастер Ли, – почему-то одобрительно кивнул Свет, – давно никто не подходил к Волку так бесстрашно, как ты.

Пес, добродушно распахнув широченную, в отличие от узких волчьих, как у матери и других деревенских псов, пасть, даже завилял хвостом.

– Я люблю собак, – просто ответил мастер, – и они меня любят.

Вскоре оба сидели у костра, подогревая жареный бок оленя, неосмотрительно подпустившего вчера охотника на выстрел из лука. Свет, глядя в яркое пламя, разгоняющее сумрак, внезапно рассказал мастеру Ли, почему он оказался здесь один, вдали от родной деревни.

Мастер молча слушал, понимая, что его слова не утешат; что юноша говорит скорее для себя, чем для собеседника. Но ни одна слезинка не стекла из глаз парня; лицо его – и так выглядевшее намного старше, чем можно было ожидать в тринадцатилетнем возрасте – сейчас, в отблесках костра, было словно высечено из камня.

Почти без слов они устроились на ночь и оба долго не могли уснуть, думая каждый о своем.

Наутро, уже в пути, мастер Ли спросил:

– Сможет ли род Ясеня принять меня.

Свет покачал головой:

– В деревне приветят путника, – затем добавил, – ненадолго… Тебе придется покинуть земли рода. Таковы заповеди Ясеня.

Мастер Ли не стал спрашивать, кто такой Ясень. Черты лица через несколько шагов молчания вдруг исказились, и он дрогнувшим голосом сказал:

– Тогда я умру.

Свет не понял почему, но сразу поверил, вспомнив его лежащим на берегу Русинки.

– Я уговорю Радогора, – с жаром воскликнул он, и тут же ответил на молчаливый вопрос мастера, – это глава рода, мой дядя. Я уговорю его!

– Мой долг перед тобой утроится, – мастер Ли прижал руку к груди.

Свет тоже поднял руку, словно отказываясь от тяжкого грузу признательности.

– Хочешь, – продолжил мастер, – я сделаю тебя мастером боя? Самым сильным, быстрым и умелым?

– Я и так самый сильный в роду, – гордо прервал его Свет; и тут же отвел взгляд, устыдившись.

Мастер лукаво усмехнулся:

– Что ж, попробуй повторить.

Он оглядел стоящие рядом деревья, выбрал одно, толщиной не меньше, чем внушительный кулак Света, и взмахнул рукой. Плавное движение ладони не задержал ствол дерева; лишь преодолев эту преграду, мастер остановил взмах.

Свет тряхнул головой, понимая, что подобное невозможно. Однако дерево, которое не каждый срубил бы ударом топора, вдруг завалилось набок, обнажая ровный срез – или скол – не смог сразу подобрать охотник название творению голой человеческой ладони.

Мастер Ли, словно не замечая замешательства Света, снова огляделся; выбрал теперь высокую ровную сосну. Он медленно, словно нехотя, направил свой бег к ней. Неторопливо, с кошачьей грацией, он подбежал к дереву, и так же, как кошка, продолжил свой бег уже по вертикальной поверхности. Казалось, что земля отпустила мастера, не тянет его к себе, как любого другого.

Добравшись до нижней ветки, на высоте никак не меньше пяти саженей, мастер на мгновение повис на ней, затем бесстрашно отпустил руки; мягко приземлился, сделав кувырок вперед и остановился, теперь улыбнувшись Свету. Подмигнув ошеломленному охотнику, мастер плавно побежал по поляне. Резко ускорив движение, он вдруг… исчез – как раз по центру прогалины. А ведь рядом не было не то что дерева – даже самого маленького кустика! Свет резко дернул головой, пытаясь продолжить движение мастера, и обнаружить его впереди. Тщетно!

Возникнув вдруг из небытия за спиной охотника, мастер Ли хлопнул несильно юного товарища по плечу. Свет вздрогнул, резко поворачиваясь. Он растерянно улыбался, сразу восприняв увиденное не как чудо или балаганный фокус, но как воплощение реальных, практически безграничных возможностей человека. Полученных не благодаря капризу природы, а годами и годами тяжких тренировок.

– Ты научился этому? – все таки спросил он.

– Да, – коротко ответил мастер Ли.

– Ты научишь меня этому?

– Да, – повторил мастер, пряча улыбку.

Он не сказал охотнику, что его собственное обучение длилось долгих сорок лет. И не все они, особенно первые, были приятными…

Через три дня мастер Ли стоял перед Советом рода, ощущая спиной горячее дыхание юного охотника. Старейшие, переглядываясь, качали головой, выслушав просьбу о вступлении в род.

– Кто возьмет в мужья эту страхолюдину, – спрашивали они себя, оглядывая непривычное их взглядам лицо мастера.

Не был он и младенцем, которого, по заветам Ясеня, могла усыновить любая семья рода. Этим и заканчивались возможности вступления в маленький род. Радогор, с вечера выслушавший горячие просьбы племянника, лишь беспомощно пожал плечами. Он ничем не мог помочь племяннику.

Но юный охотник был не так прост. Он вдруг шагнул из-за спины мастера и повернулся к нему. Положил руку на голову человека гораздо ниже себя, но годящегося ему не то что в отцы, а в деды, и торжественно произнес:

– Объявляю тебя своим сыном, – и, с вызовом обернувшись на старейших, продолжил, – нарекаю тебя… Иванкой.

– Тебя бы самого еще усыновить, – выкрикнул вдруг из рядов сородичей, окруживших Совет, Кудлат.

Видимо в нем до сих пор дремала обида за проигранный поединок – вот она вырвалась; в самый неподходящий момент.

– Не тебе ли? – очень вовремя выкрикнул кто-то из той же толпы, и все дружно рассмеялись, очевидно тоже вспомнив поединок. Напряжение ощутимо спало.

Совет, не нарушая заветов Ясеня, в которых ничего не говорилось ни о возрасте усыновляемого, ни тем более, его будущих родителей, принял мастера Ли в род.

С этого дня для Света началась удивительная, наполненная каждое мгновение, жизнь. Мастер Ли, с внутренней дрожью вспоминавший свои первые, самые трудные годы обучения боевому мастерству, не переставал удивляться неистовой энергии молодого охотника. Свет впитывал знания быстрее, чем пересохшие пески пустыни благодатные капли дождя.

Собираясь первоначально передать Свету лишь внешние, самые эффектные приемы владения техникой Дао, он сам незаметно втянулся в процесс обучения.

Один из двенадцати Великих мастеров Дао, Ли смог добраться до вершин искусства, впитав за десятилетия огромные знания, веками копившиеся в Обители. Это было не только искусство побеждать силой и ловкостью, оставаясь самому невредимым. В подвалах древне Обители Дао можно найти свитки по всем областям знаний, ведомым человеку; труды лучших умов прошлого. Неведомыми путями они попадали в библиотеку Обители, равной которой не было в подлунном мире. Многие из них ни разу не были развернуты, пока до них не добрались жадные до нового руки мастера Ли.

А теперь этот водопад мудрости, спрессованный острым умом мастера в стремительный ручей действительно важных и полезных знаний и навыков, изливался на молодого охотника, впитываясь его разбуженным мозгом.

С первых же дней им стало тесно в рамках родного языка Света. Тогда, по ходу занятий, он с ошеломительной быстротой выучил дуганский язык. Но и его не стало хватать, когда мастер решился, наконец, рассказать о причинах своего бегства из Обители.

– Нас стало одиннадцать – Великих мастеров Дао – когда скончался мой старый учитель, – начал он глухим голосом, – войти в наш круг должен был мастер Иджомах, и никто не поднял голоса против него. Он был честен с собой и с нами, когда давал клятву хранить и укреплять традиции Дао. Уже почти двенадцать столетий стоит в горах Обитель, основанная первым мастером Дао. Начиная с его двенадцати учеников ни один Великий мастер не свершил поступка, повлекшего за собой ущерб Обители, не поплатившись за это жизнью. Впрочем, таких раньше не было.

Нет – мастер Иджомах не помышлял ничего во вред Обители. Напротив – он вознамерился усилить ее многократно. Я уже говорил о знаменитом поэте народов парсов – Фардосе, – напомнил он Свету, – великой силой обладал он, наделив ею свои стихи. Умирая, он оставил ее своему народу… И теперь эта сила воплощается в одной из Предводительниц кочевого племени парсов.

Мой бедный язык не в состоянии передать всей красоты его строк, но вот тебе краткий пересказ последней поэмы Фардоса: «… Придет крепкий телом и твердый духом человек и овладеет этой силой во благо других. Что сделает он – свершит ли подвиг, спасаю гордую деву парсов, или принесет ее в жертву, знает только небо…».

Мастер надолго замолчал; Свет не двигался, боясь спугнуть воспоминания старого бойца.

– Но, – поднял наконец кверху палец мастер Ли, – «… ничем не проявится сила эта в деве и найти ее – вот главная задача…».

– И.., – начал было Свет.

– И мастер Иджомах решил найти эту силу, дабы приумножить мощь Обители.

– Но ведь никто не знает, в чем заключена эта сила? – прервал его Свет.

– В чем, или в ком? – горько поправил его учитель, – что ж, Иджомах нашел выход. Он, конечно, не стал разъезжать по городам и весям, свершая подвиги во славу кочевниц. Но решил, что может обрести силу, принося их одну за другой в жертву во имя Обители.

Полилась большая кровь, ведь ни одно гордое племя не отдаст свою Повелительницу без боя. И льется до сих пор, если только Иджомах не добился своего.

– И ни один из двенадцати мастеров не воспротивился этому? – спросил молодой охотник, уже зная ответ.

– Увы, лишь мне одному показалась чрезмерной цена за обладание силой. Приговоренный кругом Двенадцати к смерти, я бежал. Благодарение небу, – он поднял голову кверху, – что успел добраться до земель твоего рода… Нашего рода, – поправился он, улыбнувшись.

– Не знаю, какая сила хранит твой род – но она превзошла усилия одиннадцати великих, пытавшихся вернуть меня. Там, где ты подобрал меня, Свет, я бы умер… Или повернул назад – к более ужасной смерти.

Мастер Ли надолго замолчал.

– Расскажи мне о Фардосе, учитель, – прервал наконец молчание ученик, – неужели в словах может быть сила?

В этом Свет убедился сам, выучив под руководством мастера парсийский язык – еще быстрее, чем дуганский. Завороженный, слушал он наставника, переживая вместе с поэтом то яростный гнев, то безмерную печаль, то глубокую любовь, то обжигающую ненависть.

Учитель огорченно развел руками:

– Это все стихи Фардоса, которые я знаю. Слышал, что много их, не записанных, передают из племени в племя парсы. А может, сами сочиняют.

Как не велика была жажда знаний Света, все же больше он тяготел к боевым искусствам. Полностью отдаваясь тренировкам, он не раз удивлял учителя той скоростью, с которой приобщался к мастерству Дао. Случалось, что и отвергал тот или иной прием, или изменял его, подгоняя под собственное тело и темперамент.

Так, скептически разбирая нарисованный учителем на куске бересты арбалет, Свет ткнул пальцем в зарядно-пусковое устройство оружия:

– Сколько времени пройдет, чтобы снарядить, прицелиться и выстрелить?

– Умелые стрелки за минуту могут сделать десять… даже пятнадцать выстрелов.

– А сколько это – минута, – спросил озадаченный Свет.

Учитель к тому времени еще не познакомил его с исчислением времени, принятом в более цивилизованном мире. Тонко чувствуя ритм времени, он медленно отсчитал минуту.

– Считай снова, – попросил Свет, поправляя колчан со стрелами.

Затем, ухватившись привычно за изогнутый лук, наложил первую стрелу. Мастер еще не успел закончить счет, когда колчан опустел. Сорок идеально ровных, изготовленных самим охотником из побегов остролиста стрел, не издавших в полете даже намека на звук, сейчас дрожали в толстой березе – в полусотне шагов от них.

На дереве казалось мгновенно выросла идеально ровная вертикальная строчка оперенных веток, которые никак не желали успокаиваться. Учителю пришлось согласиться со Светом, что тому лучше оставить на вооружении лук. Однако про себя мастер подумал, что и с арбалетом ученик справился бы не менее впечатляюще.

Однако по-настоящему изумлен был мастер, когда они перешли к изучению фехтовального искусства. Взявший впервые в жизни в руки настоящий меч, Свет неожиданно провел прием, который, казалось мастеру, не знал ни один человек в подлунном мире, кроме него. Выудив его в древнем свитке, мастер Ли упорно тренировался в исполнении Мельнице богов – так назвал его неведомый автор старинного текста. Он так и не показал его никому, поскольку и сам не смог в совершенстве овладеть этой поистине несокрушимой, и не знающей преград манерой мечного боя. А может, он потому и не хотел никого знакомить с Мельницей, потому что знал, что против нее нет защиты?

Сейчас, пропустив выпад, пробивший его умелую защиту, мастер в изумлении замер. Ученик бросился к нему, досадуя на себя за сильный удар, но учитель остановил его ладонью:

– Кто научил тебя этому?

– Никто, – пожал плечами Свет.

Мастер Ли напряг память, вспоминая имя легендарного героя из старинного списка.

– Имя Владимеж ничего тебе не говорит?

– Нет, – ответил Свет, – а кто это?

– Древний герой славинов. Воин, придумавший этот прием и единственный, кто владел им до меня… И до тебя, – учитель снова удивленно покачал головой, – кстати, в народе его называли Ясным Солнышком. Славный герой древности – сильный и красивый; светловолосый и голубоглазый…

Мастер с подозрением посмотрел на Света и рассказал ему удивительную историю, о которой за давностью лет мало кто помнил:

– Давно это было – почти семьсот лет прошло с тех пор. Страны и народы жили тогда по прихоти черного мага и колдуна Тораса. Много силы было у этого чародея; но еще больше властолюбия. Говорили, что он заключил договор с самыми ужасными порождениями тьмы, по которому в жертву приносились целые города и селения.

Ничто не могло остановить его до тех пор, пока войско не вторглось в пределы государства славинов. У стен столицы этого древнего народа – Зеленграда – встретились две рати. По обычаю того времени перед битвой сошлись их предводители.

Вид Тораса – черного лицом и одеждой, с одним лишь посохом в руках – бросал в дрожь не только самых отважных воинов Владимежа, но и его собственных подданных. Казалось, сама природа помогала чародею. Небо заложило черными тучами, среди которых сверкали, дожидаясь своего часа в битве, ветвистые молнии.

И вдруг солнце на мгновенье разорвало тяжелый покров неба и его яркий луч упал в то место, где застыл на коне князь Владимеж. Тучи тут же заделали брешь в своих рядах, но солнечный луч, казалось, не исчез совсем – он словно продолжал жить в доспехах князя. Подняв сверкающий меч, Великий князь славинов поскакал на врага. Его конь, только что с диким храпением не желавший шагнуть вперед даже на полшага, помчался вперед быстро и смело, с отчаянным ржанием.

Чародей – невозмутимый в своей страшной силе – поднял навстречу острому клинку посох. Он так и не успел понять, что кто-то более могущественный у него на глазах наделил князя Владимежа своей силой. Меч, словно молния – прямая и светлая, а не корявая и кроваво-красная, как в тучах – рассек и посох, и самого чародея, разделив его на две половинки. Они еще несколько мгновений попирали чужую землю, а затем рухнули назад, в направлении собственного войска.

И началась великая битва. Войско чародея, из которого словно выпустили дух, дрогнуло. Наемники, чьи руки и души были залиты кровью невинных жертв, понимали, что пощады им не будет. Прежде уверенные в своей непобедимости, они до последнего человека полегли на поле брани…

– И что было с князем дальше? – прервал Свет молчание, наступившее в их беседе.

– Летопись подробно рассказывает о жизни князя славинов – о его мудром правлении, и, что интересно, о таинственной отлучки из столицы, которая длилась не меньше двух лет. Владимеж покинул столицу вскоре после той великой битвы. Вернувшись, он объяснил детям и подданным, что искал место, где мог спрятать силу, дарованную ему свыше. На возглас старшего сына о том, что силу эту могли сохранить и приумножить его дети, внуки и правнуки, князь лишь грустно улыбнулся. Может, он предвидел недобрую участь того, кто будет владеть волшебным медальоном, в котором, как говорилось в свитке, и была заключена эта сила?

Ведь к власти, к обладанию силой стремятся обычно недобрые люди. Противостоять им может человек могучий и телом, и духом, и душой. Может, среди своих официальных наследников он не видел такого?

– Официальных?! – воскликнул Свет в недоумении.

Учитель хитро улыбнулся, отчего глаза совсем потерялись на его широком лице.

– Но ведь где-то князь пропадал два года. Кому-то он оставил медальон. Слушай его описание – оно тоже приводилось в свитке – искусный мастер изобразил на лицевой стороне облик самого героя, князя Владимежа. А на другой стороне было изображен символ божества, поделившегося с ним своей чудесной силой – солнце.

Молодой охотник ахнул, вспомнив талисман рода, бережно передаваемый главами рода из поколения в поколения. Все считали, что лицевым на нем было как раз изображение солнышка, а что было спрятано на обратной стороне – то было известно только главе. И интересоваться этим знаком, всегда висевшим на шее очередного старшины маленькой деревушки, было не принято.

– Так значит…

– Я тоже думаю так! – закончил его мысль учитель, – князь оставил силу твоему роду. Потому и не смог достать меня здесь круг Двенадцати… Пока не смог.

Мастер Ли помрачнел и опять замолчал.

– А как же ясень?

– Много ты тут ясеней видел? – перебил мастер, – вспомни лучше, как называли Владимежа в народе – Ясным Солнышком. Ясным! За прошедшие века он стал Ясенем… А может, и сам назвался так твоим предкам – чтобы та красавица, что стала его избранницей, не возгордилась; да чтобы лишние слухи отсюда не поползли. Ведь…

Мастер ли не стал заканчивать мысль, только что появившуюся в голове – Свет был прямым потомком великого князя – и только этим, памятью рода, или, если хотите, памятью крови, можно было объяснить уникальные способность юного охотника. Эта память дремала многие поколения, и вот проснулась – в его ученике.

Мастер Дао зябко передернул плечами – не от гордости за такого ученика, а от недобрых предчувствий. Кровь великих героев, замешанная на силе светлого божества, не просыпается случайно. Мир – внезапно понял Ли – ждут великие потрясения.

Свою догадку, и свои предчувствия мастер от Света скрыл. По молчаливому соглашению они больше не говорили о Владимеже; не открыли тайны Талисмана и сородичам.

А эффективность занятий с этого дня резко возросла. Казалось, вместе с памятью крови – если она все таки была – проснулись и силы, дремавшие прежде в охотнике. Не забывая о долге лучшего, а в последнее время и единственного охотника деревни, Свет упорно впитывал в себя уникальный день и обширные знания учителя.

И настал наконец день, когда мастер Ли, поклонившись ему после очередного тренировочного боя, сказал:

– Теперь ты знаешь столько же, сколько и я. А сможешь узнать больше, если не остановишься.

Учитель продолжал заниматься со Светом, но стал с тех пор замкнутым и нелюдимым. Он перестал ходить с учеником на охоту; долго сидел, уставившись в одну точку, и поглаживая густую шерсть заматеревшего Волка.

Однажды ночью он исчез. Свет, вернувшийся ближе к вечеру после долгой охоты, на которую мастер Ли в очередной раз не пошел, бросился в распахнутую настежь дверь и нашел там только налобную шелковую повязку учителя, на которой на языке Дао был искусно выведен единственный иероглиф: «Надежда».

Схватив прощальный подарок мастера, он бросился вместе с собакой в лес. Волк шел по следу до того места, где за неширокой Русинкой от старого березового пенька уже вымахало несколько тонких стволиков, уже обогнавших ростом охотника. Перепрыгнув через ручей, Волк сел у этих деревцев и завыл, глядя на хозяина обиженно и виновата.

Свет понял, что могущественный круг Двенадцати мастеров Дао достал таки его учителя. Мастер Ли ушел, оставив надежду в земле рода Ясеня…