Серая Мышка. Первый том о приключениях подполковника Натальи Крупиной

Поэтому когда Колька увидел, как из кабины КАМАЗа вылез школьник, подмигнувший ему, прежде чем смешаться с толпой сверстников, высыпавших из школы, он без всяких сомнений вскарабкался внутрь и обнаружил в ящичке, ласково именуемом в народе бардачком, обед хозяина машины.

Сам хозяин, а точнее водитель спецавтохозяйства, сейчас сладко спал в теплом подъезде. Ему предстояло проснуться часа через два, обогащенному опытом – не стоит принимать бутылку лимонада из рук незнакомца, даже если он выглядит как двенадцатилетний пацан.

Там, в кабине, Кольку и взяли бойцы городского ОМОНа. Взяли тепленьким, разомлевшим от обильной еды. Взяли аккуратно, не били. Таких людей бить нельзя – сообразили бойцы – сегодня он террорист, а завтра народный герой и депутат Государственной думы.

С Колькой разобрались быстро. Но за это время Валера успел дойти по улице Абельмана до вокзала, быстро пробежать по новому пешеходному переходу, перекинувшемуся через десяток железнодорожных путей в другую часть города и не спеша дойти до коттеджа. Темно-синяя «девятка» тем временем доехала до кольца, которое уже наполовину загромоздили автомобили. Пробка у моста росла, поэтому никого не удивило, что «девятка» повернула налево и покатила мимо четырех заправочных станций, расположившихся меньше чем в ста метрах друг от друга. Подождав у светофора, она нырнула под железную дорогу в «трубочку», и по кружному пути покатила к тихому двору, где послушно ждал «Форд».

Через пятнадцать минут автомобиль Валеры с Максом за рулем затормозил у ворот. Топор не чинился – сам вышел, чтобы открыть их. Причем вышел именно Топор – Варфоломей Иванович Хреннарыло исчез еще в «девятке» при помощи влажных салфеток и какого-то крема, приготовленного Валерой. Там же – в тесном салоне отечественного автомобиля – он провел другой салфеткой, едкой и противно пахнущей, по лицу Стасова, отчего тот едва не задохнулся, а потом… потерял сознание. Так что его безвольное тело Алексу пришлось вносить на руках и в «Форд», и теперь – в коттедж; после того, как ворота, скрипнув, закрылись за микроавтобусом. Заборы между коттеджами здесь были глухими, высокими, а к крыльцу Макс подогнал автомобиль почти вплотную.

Подхватив замминистра на руки как ребенка, Алекс отнес его на второй этаж – в комнату, всю мебель которой составлял большой встроенный шкаф да жесткий стул, одиноко стоящий у окна. Но даже эта жалкая мебель не понадобилась. Алекс свалил бесчувственное тело рядом со стулом, у батареи, и затоптался у двери, улыбнувшись, как и прежде, виновато.

Топор приковал руку Стасова к крашеной трубе отопления, примерился и пнул лежащего без сознания человека по ребрам. Пнул несильно, не оставляя следов, но так, чтобы проснувшийся Иван Николаевич почувствовал себя жертвой насилия. Пока же он замычал, не открывая глаз, и опять провалился в пропасть искусственного сна. Дальше подготовку тела к очередному спектаклю должен был проводить Валера.

Некрасов поднес к глазам Алекса карточку с удостоверением – все, что осталось от корреспондента «Знамени труда»:

– Видел? – спросил он, нехорошо улыбнувшись.

Алекс улыбнулся теперь совсем жалко и кивнул:

– Видел…

– Дурак! – отрезал Топор, – ничего ты не видел. Узнаю, что открыл свою пасть про это кому-нибудь, порву так, что ни один доктор не сошьет, понял?

Боец втянул голову в широкие плечи и испуганно закивал.

– Теперь иди в подвал и не поднимайся, пока не найдешь, куда уплыли стволы.

Алекс побежал вниз, почти столкнувшись в дверях с довольным Максом. Второй боец со своей задачей стравился на «отлично». Высадив в тихом дворике трех пассажиров, Макс отогнал «девятку» примерно на полкилометра и бросил ее недалеко от того места, откуда два часа назад угнал ее.

– Возьми Макса с собой, – крикнул сверху Топор.

– А Валеру? – так же громко спросил Алекс.

Оказалось, что рукастый малыш тоже успел добежать настоящей мальчишеской рысью и вошел вслед за Максом, скрытый его мощной фигурой.

– Валеру сюда, – скомандовал Некрасов.

Валера, впрочем, и сам знал, что наверху его ждут дела. Он завернул в комнату, которую занял по приезду в Ковров, и поднялся на второй этаж уже с чемоданчиком в руках. В пустой комнате он сразу же подошел к телу Стасова. Топору он не задал ни одного вопроса. А что спрашивать – и так видно, что все идет по плану. Валера вообще старался работать больше руками, чем языком.

Сейчас он достал из чемодана еще один баллончик с аэрозолем и, разомкнув Стасову зубы металлическим шпателем, впрыснул ему в рот очередную гадость.

– Это что? – поинтересовался Топор.

– Когда проснется, – объяснил Валера, – у него во рту будет… как будто стадо свиней неделю паслось.

Некрасов понимающе кивнул. А Валера вынул из чемодана следующий инструмент. Это была тонкая палочка – пластмассовая или керамическая, которую Валера начал натирать красным жгучим перцем.

– Пойдет? – опять поинтересовался Топор.

– Прошибет как миленького, – кивнул Валера, – не сразу. Пока сухо, будет припекать чуть-чуть. А как только чем-нибудь смочит… Мы так в школе девчонкам авторучки мазали – особенно тем, кто любил погрызть ручку. Сунет такая в рот авторучку… а мы хохотать…

– А потом?

– А потом одна сдуру потерла ручкой глаз. Крику было! Чуть зрение не потеряла. Помоги, – Валера кивнул на Стасова.

Они вдвоем стянули с замминистра брюки с трусами, которые тут же полетели в другой угол комнаты, перевернули тело на живот и Валера начал «операцию». Топор весело улыбнулся, глядя, как осторожно орудует палочкой в заднице жертвы «оператор». Сам он – доведись ему заняться таким делом – обошелся бы собственным пальцем, не побрезговал бы.

– Ну вот, – довольно сказал Валера, заворачивая палочку в салфетку и убирая в чемодан, – маленько подмажем красной краской – сожрет как миленький. Если только, конечно, он не скрытый гомик. Такого не проведешь.

Топор аж вспотел – вся эта затея с Велосипедиком, Женечкой и Николашей могла оказаться напрасной.

– Нет, – успокоился он почти сразу, – Крюк не мог упустить такую информацию. Нормальный мужик этот Стасов, по всему видно.

Двое мужчин – большой и маленький – вышли из комнаты, оставив в ней третьего. Того самого, которого сейчас искали все, кого могли привлечь к поискам городские начальники.

Глава 6. Август 1998 года. Ковров – Москва
Все смотрят НТВ

Иван Николаевич Стасов проснулся от пронзительного писка. Не меняя положения тела, он осторожно открыл глаза и в течение нескольких долгих секунд наблюдал, как буквально в трех шагах от его лица занимаются любовью две крысы. Наверное, про животных – а крысы были самыми настоящими – так было говорить не совсем корректно. Подобное времяпровождение грызунов имело какое-то другое название, однако Ивану Николаевичу было не до тонкостей. Он буквально оцепенел от такого нахальства домашних грызунов; от того, что мерзкие серые «влюбленные» не боятся, ни в грош не ставят его, «непотопляемого» заместителя министра России.

И только когда он поднял руку, чтобы прогнать крыс, в памяти всплыли события сегодняшнего дня – если только он, конечно, еще не закончился. Он вдруг понял, что лежит на полу, полураздетый. И что рука, которой он дернул в направлении наглых грызунов, прикована к батарее центрального отопления. Стальной звон наручников и спугнул крыс. Крупный серый самец не спеша, с видимым достоинством – если можно так назвать поведение неторопливого грызуна – сполз со своей более мелкой подруги и еще более медленно потрусил к встроенному шкафу, волоча за собой длинный голый хвост. Самочка, чей визг, собственно, и разбудил Стасова, последовала за ним.

Иван Николаевич проследил, как они исчезают за приоткрытой дверцей шкафа и осторожно сел на полу. Холодный паркет неприятно студил голый зад, но гораздо неприятней оказался внутренний зуд в том же самом месте, который вдруг не на шутку разгорелся – так что замминистра срочно захотелось в туалет. Скорее не потому, что забунтовал кишечник. Нет, Стасову вдруг показалось, что он таким образом – смыв в унитазе – уничтожит что-то постыдное и ужасное. А потом все перебил еще один казус – мерзкий запах, который Иван Николаевич вдруг ощутил в собственном рту. Он почувствовал себя так, словно за один присест сожрал целый ящик с наполнителем для кошачьего туалета; причем с наполнителем, неоднократно использованным.

У Стасова был кот – огромный сиамец Тимофей. Сейчас Иван Николаевич вспомнил его не с умилением, а… В общем, в туалет ему захотелось еще сильнее. Между тем лязганье оков услышали не только сам Стасов и крысы, но и неведомые пока хозяева дома. Дверь отворилась, и в комнату вошли три человека, как три медведя в известной сказке – большой, маленький, и совсем маленький.

Главным, как оказалось, был средний.

– Это Максик, – кивнул он в сторону огромного детины, – это (его палец ткнулся в грудь малыша) Валера. А я, значит, Федя.

Детина при этом хохотнул, но быстро заткнулся, как только Федя дернул щекой. Последний продолжил:

– А ты, – Стасов даже не попытался возмутиться от такого запанибратства, – Стасов Иван Николаевич; стало быть, Ваня. Ну что, Ваня, будем говорить?

– О чем? – разлепил губы Стасов.

Федя буквально отскочил от него – такой жуткий запах вырвался из открытого рта «непотопляемого» вместе со словами. При этом он бросил выразительный взгляд на малыша, на Валеру, но тот только пожал плечами.

– О Хозяине будем говорить, Ваня, – ответил почти радостно Федя, – о твоем Хозяине. О том, где и когда вы встречаетесь с покупателями.

– Вы ошибаетесь! – исторг в ужасе очередную порцию вони Стасов.

– В чем ошибаемся? Может ты не Ваня Стасов?

– Не тот? – всполошился детина, – мочить будем?

Бандитского жаргона замминистра практически не знал, однако догадался, что «мочить» его будут не водичкой.

– Нет, – дернулся он голым задом на полу, уже не обращая внимания на мерзкий запах, – я действительно Стасов. Но я не знаю никакого Хозяина и никаких покупателей. Если вы имеете в виду премьер-министра…

– Нет, – перебил его с улыбкой Топор, он же Федя, – я имею в виду не его. Я имею в виду Николая Яковлевича Куделина.

Стасов опять дернулся всем телом.

– Достаточно имени Хозяина, – жестко продолжил Федя, – или назвать по именам арабского султана… или японских банкиров… или американца?

Иван Николаевич дернулся совсем уже судорожно, но рта не открыл.

– Понятно, – нейтральным голосом произнес Федя, поворачиваясь к Леше с Валерой, – Хозяина он боится больше, чем нас. А с нами даже говорить не хочет.

– Мочить будем? – опять обрадовался Макс.

– Нет, – ответил теперь с улыбкой Федя, – кино будем смотреть.

– Какое кино? – отвисла челюсть у парня.

– Интересное кино, Максик, – Федя теперь кивнул малышу, – несите телек.

Валера вышел вместе с Максом. Вернулись они очень быстро, видимо телевизор и видеомагнитофон, которые они внесли, стояли за дверью. Аппаратура была дорогой, фирменной – «Панасоник». Такой же небольшой телевизор стоял у Стасова на кухне. Ему вдруг стало страшно, а в прямой кишке зазудело сильнее и требовательней. Однако остатки цивилизованности еще не покинули заместителя министра; он не решился при посторонних почесать в срамном месте, лишь поерзал им по полу.

Федя заметил его телодвижения, усмехнулся и кивнул Валере:

– Запускай!

Малыш протянул шнур к розетке, подключил «Панасоник» и ловко вогнал кассету в жадную пасть видеомагнитофона.

От первых кадров фильма у Ивана Николаевича больно стиснуло сердце. Впервые он видел себя на экране таким – жалким, беспомощным, сидящим на стуле посреди этой комнаты. Но это было только прелюдией настоящих страданий. В кадре вдруг появились два звероподобных молодца, один из которых грубо стащил Стасова на пол. Другой склонился над ним, начав расстегивать свой ремень. Стасов на экране неумело отбивался. Второй – тот, что сейчас сидел голым задом на полу, безуспешно пытался зажмурить глаза, чтобы не видеть, как два бугая достали два естественных орудия насилия и взялись за него; один спереди, другой сзади. Не видеть, как сам он извивался подобно дождевому червяку, насаженному на крючок, от боли… А потом – Иван Николаевич не верил собственным глазам, которые так и не удалось закрыть – застонал от наслаждения. Последнее отключило его сознание.

Вернули Стасова в пустую комнату слова Феди, вернее одно слово, стоящее и этой кассеты, и всех его неправедно нажитых богатств. И слово это было «Йоркшир». Именно там, в далеком английском графстве, учились его внуки – самое дорогое, что было у него.

– И вот идет в этой школе урок… скажем математики или физики. Учитель ставит учебный фильм. И что видят все? Незнакомого мужичка трахают два других. А мужичок-то очень даже знакомый; мужичок – дедушка наших учеников, Мишеньки и Раечки…

– Не надо, – простонал Стасов, – я все расскажу.

– Все расскажешь, – согласился Стасов, – иначе Мишеньке и Раечке будет не до кино. Детишек ведь можно привезти сюда… Что с ними будет?

Он повернулся к Максу. Тот предсказуемо предположил:

– Мочить будем?..

Иван Яковлевич рассказывал недолго. В общем-то, главное можно было выложить за две минуты: переговоры пройдут в подземном бункере Куделина, что под дачей на окраине Нахабина в один день, второго сентября. С американцем – в двенадцать часов ровно, с японцами – в четырнадцать, с арабом – в шестнадцать ноль-ноль по московскому времени. Но Иван Николаевич очень старался, поэтому рассказ занял больше десяти минут.

Федя одобрительно кивал.

– Молодец, – похвалил он, когда Стасов наконец замолчал, – если не наврал, конечно.

Заместитель министра порылся в памяти, выискивая клятву пострашнее, а главное – соответствующую его представлениям о собеседниках:

– Гадом буду! – выпалил он, наконец.

– Будешь, – пообещал Федя, – и не только гадом – если хоть в одном слове соврал.

Иван Николаевич залез в память поглубже и выдал еще один шедевр:

– Век воли не видать!

– Ого, – уважительно откликнулся Макс, – он по фене почище Япончика ботает.

Федя решил, что Стасов заслужил послабление режима. Он освободил руку «непотопляемого» от наручников и рывком поставил его на ноги. Топор с подозрением осмотрел место, которое уже успел согреть Стасов и одобрительно кивнул:

– Молодец, – опять похвалил он, – не наложил от страха. Можешь сходить.

Федя показал рукой на другую дверь, у которой как раз валялись штаны заместителя министра. За ней, как оказалось, находился туалет. Впрочем, Топор сначала сам заглянул туда. В туалете не было ничего лишнего – только мыло, да зубная паста с щеткой на раковине, полотенце над ней, да рулончик пипифакса отечественного производства. Еще в углу завалялась забытая кем-то упаковка пенталгина.

– Заходи, – кивнул он Стасову, а затем Максу, – присмотри.

Иван Николаевич действительно почувствовал тяжесть в низу живота – обед, которым потчевали московского гостя заводчане, просился наружу. Однако справить нужду оказалось не так-то просто. Под взглядом Максика, как ему представили ухмыляющегося громилу, из него никак не хотело ничего лезть. Ну а когда он все-таки вытолкнул из себя это ничего, бедная кишка заполыхала таким огнем, что Иван Николаевич чуть не выскочил из туалета, не подтеревшись. «Бархатная» – судя по названию – ковровская бумажка показалась ему наждачной. Трясущимися руками он натянул на себя трусы с брюками и чуть не заплакал, бросив взгляд в мусорную корзину. На использованной им бумажке отчетливо виднелась красная кровавая полоса. Только теперь он до конца поверил в страшную правду. Стасов покачнулся и оперся руками о раковину. Потом он долго и остервенело отмывал руки, почти до конца смылив обмылок. Еще дольше он чистил зубы, так и не избавившись от мерзкого запаха во рту. Но ему все таки-полегчало, и в комнату он вышел уже на твердых ногах. Уже здесь его вдруг осенило:

– А как же?.. Что же я ничего не помню?

Топор с Валерой переглянулись; такого быстрого поворота они не ожидали. И хотя спектакль можно было заканчивать, Некрасов решил, что «непотопляемый» еще не испил своей горькой чаши до дна.

– Как же ты можешь помнить? – он запнулся, подыскивая нужное название; вспомнил про упаковку в углу туалетной комнаты, и закончил, едва сохраняя серьезность на лице, – тебя такой дозой хреналгина угостили – слон бы все забыл.

– Хреналгина? – недоверчиво переспросил Стасов, и Топор не выдержал, захохотал; вслед за ним мелко захихикал Валера.

– Покажи, – скомандовал ему Некрасов.

Валера отмотал кассету назад, попав точно в нужное место, и включил покадровую смену записи. Стасов снова впился взглядом в свое лицо – нет, не свое! Он провел языком по зубам – все они были на месте, ровные, ухоженные, частично вживленные по самой последней технологии. А мужичок в экране совсем закатил глаза и открыл в экстазе рот. И Стасов отчетливо увидел, что у его двойника нет двух зубов – рядом с правым верхним клыком. Да и все лицо, так похожее на его собственное, на крупном плане выглядело потасканным, даже дряхлым. Не то что лицо заместителя министра, привыкшее к заботливым рукам массажисток и косметологов.

– Но зачем? Зачем?! – простонал он.

– Затем! – веско ответил ему Топор одним словом.

Он не стал говорить сейчас о психологии, о том, что подавленный, уничтоженный в собственных глазах Стасов вывернулся наизнанку; выложил все без остатка.

– И помни! Этих трех «артистов», – Некрасов кивнул на «Панасоник», – пришлось кончить, только чтобы тебя не попортить.

– А это? – Иван Николаевич хлопнул себя по мягкому месту.

– Это перчик чили, – вступил в разговор Валера, протягивая Стасову бутылочку масла «Джонсон бэби», – на, возьми – помажь там, полегчает.

– Так что Николай Яковлевич получит тебя целеньким, непорченным, – это добавил уже Топор.

– Зря вы все это затеяли, ребята, – заявил почти снисходительно Стасов; он быстро приходил в себя, – Куделин вам не по зубам. Он никому не по зубам. К тому же… Он ведь не дурак, поймет, зачем меня похитили.

– Поймет ли? – жестко спросил Топор.

Стасов спохватился, но было поздно. Ругая себя последними словами, он с надеждой уставился в лицо Некрасова. А тот словно и не замечал «непотопляемого», говорил только со своими:

– А ведь действительно догадается! Что же мы, зря тут бегали? И что теперь с этим делать? – он махнул в сторону Стасова.

Ответ был у Макса; у него был ответ на все вопросы, причем один на все:

– Мочить будем?

– Может, придумаем что-нибудь? – робко встрял Иван Николаевич.

– Что тут придумаешь? – грубо прервал его Топор, – а впрочем… может Танюша поможет?

Его словно только что осенило – так красноречиво скривилась жесткая физиономия.

– Какая Танюша? – оторопел Стасов.

– Миткова.

– Миткова? – Иван Николаевич мучительно пытался вспомнить, кто такая загадочная Миткова.

– Ты че, мужик, телек не смотришь? – подсказал Макс, который сам не досмотрел ни одного выпуска «Сегодня» даже до середины; однако фамилию ведущей он знал.

Валера тем временем тянул от окна длинный белый шнур с штекером на конце. Экран «Панасоника» снова осветился; бодрый голос рекламировал жевательную резинку. На единственном стуле теперь сидел Некрасов, и заместителя министра это почему-то не задело. Нет – он весь устремился к экрану, ведь он, по словам Феди, был последней надеждой Стасова.

Наконец поползла знакомая заставка информационной программы «Сегодня». Топор бросил быстрый взгляд на часы – ровно девятнадцать ноль-ноль. Увы – Татьяна Миткова ничем помочь Ивану Николаевичу не могла по вполне уважительной причине. Эта неделя была для нее выходной. Соответственно рабочей неделя была для Михаила Осокина. Он и появился на экране, сидя, как всегда, вполоборота к зрителям, со своей знаменитой улыбкой – полунасмешливой, полувымученной. Ведущий НТВ быстро пробежал словами по заголовкам новостей и перешел к тем известиям, которые больше всего интересовали собравшихся в этой комнате.

– А теперь, – радостно сообщил Осокин, – главная новость дня. Терроризм и захват заложников вышли за границы Кавказского региона и достигли центра России. Сегодня днем, а точнее в пятнадцать часов по московскому времени в городе Коврове Владимирской области группой неизвестных был похищен заместитель министра промышленности России Иван Николаевич Стасов. Наш корреспондент оказался в самой гуще событий. Передаю ему слово.

«Панасоник» показал знакомую уже Топору картинку торжественного выхода из дверей завода имени Дегтярева «непотопляемого» и его свиты; физиономию исчезнувшего из реального мира господина Хреннарыло с двумя микрофонами у рта. Физиономия была немного смазанной, потому что камеру оператор сфокусировал на буквы «НТВ», украшающие один из микрофонов.

Но голос Некрасова прозвучал четко, словно его заранее записали в студии. Топор заметно поморщился – по голосу его можно было опознать. Этот момент они с Крюком не учли. Оставалось надеяться, что те немногие, что знали Топора достаточно хорошо, в это вечернее время нашли себе более интересных собеседников, чем Михаил Осокин, или – если такие все-таки нашлись – вряд ли могли даже представить себе, что уважаемый авторитет мог назваться таким позорным именем.

Сопровождаемый бодрым комментарием репортера, Варфоломей Иванович на экране снял с себя плащ, представив многомиллионной аудитории на обозрение бутафорскую взрывчатку. Оба микрофона дернулись, так что на экране стала видна принадлежность второго «Комсомольской правде». Затем камера переместилась на руку Топора в перчатке, которая вытянула из кармана плаща пачку листовок. В следующий момент незримые нити, соединяющие треугольник – Хреннарыло, микрофон НТВ, видеокамера – лопнули и микрофон с камерой, проводив спины «непотопляемого» и Варфоломея Ивановича, стали жить отдельной жизнью. Слова за кадром вернулись к лицу, их издававшему; теперь героем репортажа был репортер.

– Я держу в руках обращение партии, один из членов которой только что на глазах десятков человек, в центре мирного города Коврова похитил высокопоставленного работника правительства России…

Корреспондент еще некоторое время шевелил беззвучно губами, но кто-то в студии уже решил, что тот уже достаточно посветил на экране своей интеллигентной физиономией. Этот «кто-то» опять вызвал к жизни Осокина. Ведущий «Сегодня» держал в руках точно такой же листок.

– Вот это обращение, – повернул листок к зрителям Осокин, – оно достаточно короткое, поэтому я процитирую его полностью:

«Кто не работает, тот не ест!», – это – усмехнулся Осокин, проводя пальцем по верхней строке воззвания, – как я понял, девиз новой партии… «Мы, боевой отряд рабочего класса России, протестуем против нищенского положения трудящихся, Вслед за лучшими людьми страны мы говорим: «Работу – рабочим! Зарплату – заработавшим ее! Справедливость – для всех! Отчаявшись добиться справедливости мирным путем, мы переходим к силовым акциям. Первый наймит российской буржуазии будет возвращен своим хозяевам первого сентября, в День знаний, по частям, если до этого дня не будет погашена ВСЯ задолженность по зарплате трудящимся города Коврова.

Такая участь ждет всех зажравшихся олигархов и их потерявших совесть прислужников».

– Подписал воззвание, – Осокин бросил листок на стол, – ковровский подпольный комитет партии трудящихся России. Впрочем (усмехнулся ведущий) сам комитет далеко не бедствует, судя по финской бумаге отличного качества и дорогому ксероксу, на котором были отпечатаны эти листовки.

Милиция города Коврова интенсивно ищет похищенного члена правительства и террористов; правда, пока без каких-либо результатов. Реакция Правительства и министерства внутренних дел пока неизвестна, однако из неофициальных источников в Белом доме нам стало известно, что из самых высоких кабинетов поступила команда – во избежание повторных захватов ни на какие уступки террористам не идти; своеобразный выкуп в виде зарплаты рабочим ковровских заводов, учителям школ и медработникам выплачен не будет.

Ведущий «Сегодня» сделал многозначительную паузу и продолжил:

– Город Ковров сегодня стал ареной еще одного чрезвычайного происшествия. Примерно в те же минуты, когда был похищен Иван Николаевич Стасов, трое молодых людей, вооруженных автоматами, совершили попытку ограбления электропоезда в пяти километрах от города. Неизвестно, насколько богатую добычу ожидали найти бандиты в обычном пригородном поезде, однако встретили их там пассажиры, вооруженные не хуже нападавших. По последним данным (Осокин принял из чьих-то рук за кадром листок) нападавшие охотились за неким чемоданом, перевозимым членами другой преступной группировки. Результат – пять трупов и двое тяжелораненых. На месте схватки обнаружены два пистолета-пулемета «Бизон» и три пистолета Макарова. Исчез сам предмет спора – чемодан. По свидетельству очевидцев, он похищен местной жительницей.

Мы намерены и дальше следить за ходом расследования этих происшествий и сообщать телезрителям последние новости из Коврова.

Лицо Михаила Осокина сменилось заставкой программы «Сегодня в мире»…

Куделин недовольно посмотрел на Полковника. Собственно говоря, Олег Летунов полковником никогда не был. В свое время он заслужил только по две большие звездочки на погоны кителя, который, впрочем, он одевал очень редко. Подполковник Летунов когда-то служил в очень серьезном отделе; настолько серьезном, что даже сейчас, на службе у Хозяина, когда Олег обладал поистине всеобъемлющей информацией, ему ни разу не попалось упоминание о прежнем месте работы.

Недовольство Куделина он отлично понял, но ни капельки не испугался. В отличие от многочисленных лизоблюдов, окружавших Хозяина, Летунов не боялся ни самого Николая Яковлевича, ни молчаливой куклы за его спиной – Горелого. Олег вообще своей жизни боялся только одного человека – женщину, Серую Мышку. Но она (Летунов глубоко внутри себя перекрестился, хотя ни в бога, ни в черта никогда не верил) почти семь лет как умерла. Иногда он просыпался в холодном поту – ему снилось, что Мышка вернулась, что тот давний взрыв разметал на части не ее – совсем чужое тело…

Сейчас Летунов не только ясно понимал, чем недоволен Хозяин, но и успел прикинуть, как его успокоить.

– Да.., – протянул он совершенно спокойно, – похоже Крюк совсем не та лошадка, на которую нужно было ставить. «Бизоны» -то его ребята потеряли…

– Еще не хватало, чтобы их там похватали, а через оружие вышли на нас… на тебя, – поправился Куделин.

– Не выйдут, – невозмутимо ответил Олег, – оружие Крюку подставили аккуратно, все концы обрублены. А этот случай, – он показал пультом на экран телевизора, где опять появился Михаил Осокин, теперь уже беззвучно шевеливший губами, – можно использовать в свою пользу.

– Как? – заинтересовался Николай Яковлевич.

– По-умному сбросить информацию, что похищение Стасова и нападение на вагон – дело одной группы; тогда Крюк вообще останется в стороне. Надо только решить небольшой вопрос со свидетелями – теми, двумя тяжелоранеными.

Куделин с минуту помолчал. В его большой круглой голове бешено метались мысли; прокручивалось множество вариантов развития событий. Наконец изощренный мозг, превосходивший самый навороченный компьютер, выдал результат – предложение Полковника было стоящим.

– Действуй!

Летунов легко поднялся с низкого кресла, оставив пульт на подлокотнике, и пошел к двери. На полпути к ней его остановил хохоток Хозяина:

– Значит, Хреннарыло? Придумали ведь, гады. Кто это был, не узнал?

– Узнал, – ответил Олег, полуобернувшись, – по голосу. Правая рука Крюка – Федор Некрасов, Топор.

– Топор, – повторил задумчиво Куделин, – ну ладно, иди…

Дверь за Полковником бесшумно закрылась. Куделин колобком подкатился к столику, на котором стояло сразу несколько телефонов. Нажав одну из трубок, Хозяин нажал пухлым пальчиком на три кнопки и почти сразу отдернул трубку от уха – голос ответившего ему был слишком громким и уверенным.

– Вот именно, слишком уверенный, – усмехнулся Куделин, – с тебя, господин первый заместитель премьер-министра приставки и.о. еще не сняли. Ничего, скоро снимут – вместе с табличкой на кабинете.

В трубку же он сказал дружелюбно, медово:

– Добрый вечер, Игорь Евгеньевич! Куделин говорит.

– Добрый вечер Николай Яковлевич, – заметно тише пророкотал голос и.о. первого заместителя главы правительства.

– Что творится-то, Игорь Евгеньевич!

– А что творится? – осторожно переспросил голос, чей обладатель прекрасно понял, что имеет в виду Куделин.

– Выручать надо господина Стасова.

На другом конце трубки повздыхали.

– Что – денег нет у правительства? – поинтересовался Николай Яковлевич.

– Не в деньгах счастье, – мрачно выдал афоризм зампремьера, – мы тут пришли к выводу, что нельзя создавать прецедент.

– А вы подумайте еще раз, и передумайте, – вежливо посоветовал Куделин, – и еще… насчет денег. У меня как раз завалялась сотня миллионов рубликов – наших, отечественных – уже загруженная в автомобиль.

– Может, не надо? – нерешительно попытался отказаться Игорь Евгеньевич.

– Надо! – отрезал Николай Яковлевич, – автомобиль сейчас выезжает к Белому дому. Обеспечь охрану. Я надеюсь, что завтра утром ковровские рабочие начнут получать зарплату. И еще… передай по неофициальным каналам – если хоть один рублик из МОИХ денег попадет не в тот карман… В общем, ты понял, Игорь Евгеньевич?

– Понял, – послушно отрапортовал зам. премьера, – только… как быть с журналистами, с НТВ?

– Ничего, – успокоил его, хохотнув, Куделин, – скоро им будет не до этого.

О том, что через пару дней Государственная Дума не утвердит старого нового премьер-министра, Николай Яковлевич говорить не стал.

Мягкая ладошка положила трубку. Через мгновение другая рука – жесткая, крепкая – аккуратно опустила другую. Олег Летунов, он же Полковник, отвечавший в бункере за многое, в том числе за электронную защиту от посягательств извне, загадочно улыбнулся…

Настроение Николая Ивановича Крючкина резко поменялось с благодушного и веселого на мрачное, как только в устах телеведущего прозвучало слово «Бизон». Только что Крюк весело хохотал, глядя, как Топор лихо справляется с ролью героя кинобоевика. Теперь же он грязно выругался. Что-то пошло не так; Топор в чем-то лопухнулся, и Крючкину теперь оставалось надеяться на лучшее. Возможностей повлиять на ситуацию у него не было, и это взбесило старого уголовника больше, чем сама возможность провала операции. Крюк никак не был завязан на Ковров, никого там не имел, и обращаться за помощью не хотел, да и не мог. Не потому, что не хотел делиться. Просто он хорошо представлял себе реакцию тех, к кому он мог обратиться – узнай только они, на кого посмел замахнуться Крючкин.

Теперь ему оставалось только скрипеть зубами от ярости и ждать, чем все закончится…