Люди и тени. Тайна подземелий Кёнигсберга

Глава 3. «Диагнозы» доктора Волькенштайна

«Кёнигсбергский университет по праву считается детищем герцога Альбрехта. Именно поэтому после смерти своего основателя храм науки получил его имя. Учебное заведение стало называться ласково – Альбертина.

Самые просветлённые умы Европы учились и преподавали здесь…

Но так же, как всё прекрасное и высокое, он притягивал в свою обитель самое мерзкое и отвратительное…»

Доктор Томас усмехнулся, вспомнив вчерашнюю беседу с лейб-медиком Титиусом и фон Шверином, когда он рассказал им о своём методе лечения. Если первый счёл всё сказанное им ересью и невежеством и надулся, став похожим уже не на ворона, а на индюка, то второй искренне заинтересовался.

– Где вы научились этим премудростям? – улыбаясь, спросил философ. – Воистину, такой подход к лечению больных органов весьма оригинален!.. Впрочем, мне думается, что он не лишён смысла. Доброе слово всегда успокаивает и несёт в себе божественную силу. А укор или упрёк – побуждает к действию! Не хотите ли, доктор, выступить с докладом на нашем медицинском факультете? Магистр Кристофорум Невиус мог бы посодействовать вам в этом!

– Я много путешествовал, – уклончиво ответил Волькенштайн. – Довелось побывать и на Востоке… И раз уж я прибыл на празднование Юбилея нашей Академии, то наверняка пообщаюсь с ректором и профессорами. Думаю, будущим медикам будет полезно узнать о тех методах лечения, которые не практикуют в традиционной медицине.

– От всего этого попахивает ересью и колдовством, – нахмурился Симон Титиус. – А propos!¹⁶ … Как долго нужно развивать это… такое… умение? – недоверчиво спросил он.

– Всю жизнь, уважаемый доктор. Но первых результатов можно добиться уже через год тренировок. Всё в руках Господа… Это также зависит от силы вашего духа и желания помочь ближнему… Barba philosophum non facit!¹⁷

«Parvo contentus¹⁸, приведу некоторые результаты проведённых исследований, – записал вечером в своём потайном свитке доктор Томас, – и поставлю диагнозы отдельным лицам из близкого окружения наследника, которого подозревают в психических отклонениях и слабоумии. Пусть Господь поправит мои мысли, если я в чём-то ошибусь…

Diagnosis¹⁹ 1. Фон Шверин. Мыслящий человек, приверженец весьма передовых взглядов. Умеет развивать мышление ученика и способствовать постижению наук… Благодаря его стараниям, наследник прекрасно владеет польским и латынью… Поразительно… Сам превелико учён, но более тяготит к античному вольнодумию, чем к католическим догмам. Способен ли он внушать мальчику сомнение в собственной уравновешенности и здравомыслии pro domo meа²⁰? Весьма сомнительно…»

«Diagnosis 2. Симон Титиус. Как врач, возможно, имеет определённые познания и опыт. Но доброму слову предпочитает острый ланцет. Подозреваю, в его душе таится страх, который передаётся и принцу… Лейб-медик чувствует, что делает что-то не то, но кто-то, видимо, заставляет его поступать именно так… Словом, тут ещё много непонятного».

Прошлой ночью, удивительным образом оказавшись возле библиотеки, доктор Волькенштайн обнаружил в ней наследника. Обратившись к нему на польском языке, он услышал чёткий ответ на хорошей латыни, что весьма удивило врача. Не задавая лишних вопросов, доктор Томас подошёл к мальчику и осторожно взял его маленькую ладошку. Тот не отдёрнул руку, не отшатнулся, не закричал. Посветив себе свечой, пожилой хиромант изучил узоры на ладони наследника и, не проронив ни слова, удалился в свои покои.

«Diagnosis 3. Альбрехт Фридрих. Фигуры на холме Сатурна обнаруживают бережливый, задумчивый, склонный к меланхолии характер. Дугообразные полосы на холме Луны указывают на уединённость, мечтательность и склонность к мистике… А вот крест и звезда предвещают незаслуженные преследования и грозящую жизни опасность. Но его линия счастья в своём начале и конце имеет разветвления, и это означает победу над всеми врагами. Линии Юпитера и Венеры говорят о том, что он встретит настоящую любовь, от которой родится много детей. Жизнь он проживет долгую, здоровую и невозмутимую, а умрет тихо и естественно…

Пока ясно лишь одно: где-то неподалёку затаился враг, который упорно раздувает слухи о слабоумии наследника. Сам мальчик сильно напуган, а о своих страхах и сомнениях ему некому поведать… Врачи, учителя и воспитатели упорно твердят о болезни принца (в такой ситуации точно можно свихнуться!), видимо, они выполняют чьё-то задание…

Что же в итоге я узнал? Над ними всеми стоит кто-то могущественный и беспощадный, жестокий и хитрый, готовый нанести смертоносный удар! Когда? Возможно, сразу же после смерти самого герцога!.. Кто этот человек? Думаю, что не стоит искать изменника где-то на стороне: он обычно среди самых близких! Дайте мне ещё немного времени, дружище Альбрехт, и я найду его, не будь я великий маг и целитель Томас Волькенштайн! Procul negotiis!²¹».

Утром 16 августа доктор Волькенштайн совершил небольшую прогулку по городским кварталам. По тем местам, которые он давно уже не посещал. Целью его было побродить по знакомым улицам трёх городов²², слиться с местным разношёрстым населением и привести в порядок свои мысли.

Сам Замок Кёнигсберг и прилегающие к нему города-побратимы готовились к празднику двадцатилетия кёнигсбергской Академии, что стало событием, важным для всех сословий.

Южное крыло Замка, выстроенное в 1551—1553 годах Кристофом Ремером и Андреасом Хессе, имело длину почти двести локтей. Своими изящными балюстрадами, балконом-садом, оригинальным входом и громадной каменной чашей, наполненной водой, оно производило сильное впечатление на жителей Кёнигсберга. Многие из них почтительно внимали шляпу перед этим архитектурным творением и осеняли себя крестом.

Расположенный за южным крылом Крепости, самый старый город, и носящий соответствующее название – Альтштадт, как всегда был оживлён. Много народа толпилось возле церкви святого Николая. Сюда и зашёл доктор Томас, чтобы поведать Господу о своих сомнениях и получить доброе напутствие. Тем более что как раз началась служба.

Внутренне убранство этой лютеранской церкви, как обнаружил Волькенштайн, выглядело значительно проще, нежели у католических, например, польских храмов. Нет разукрашенных фигур ангелочков, не бросается в глаза пышность и роскошь… Не было свечей и изображений святых на довольно скромном алтаре, возле которого располагалась чья-то гробница…

Выйдя из церкви, доктор Томас машинально сунул мелкую монетку в руку женщины, которую сотрясали приступы кашля, пожалев её чумазых ребятишек, копошившихся рядом в изодранной одежде, напоминающей лохмотья.

От госпитальной кирхи «Святого духа» до капитула и городской ратуши на домах весели флаги с гербом Альтштадта. Возле Лавочного моста, соединяющего Альтштадт и Кнайпхоф, скопилось множество повозок. Пахло рыбой. Галдёж покупателей и торговцев напоминал крики голодных чаек, когда им бросают мелкую рыбёшку.

Доктор Томас, вдоволь насмотревшись на придворную публику и чувствуя всё нарастающее отвращение к высокомерным канцлерам, надутым гофмаршалам, важным священникам и прочей дворцовой челяди, включая чопорных фрейлин герцогини и лакеев, решил развеяться среди обычного городского люда. Ему нравилось не спеша бродить по городу, слушать слащавые крики зазывал, споры лавочников с покупателями, ругань извозчиков, чьи экипажи не могут разъехаться в узком проходе между домами, смех и весёлые голоса студентов и… даже брань между пожилыми супругами…

В раскрытые окна лавок выглядывали торговцы, приглашая заглянуть к ним; одни предлагали ткани, хвалясь их изяществом и добротностью, другие гремели кухонной утварью, третьи выставляли клетки с заморскими птицами, крикливыми и разноцветными. Один, совсем ещё молодой парень, едва не выпал из окна своей лавки, показывая юной горожанке модную флорентийскую шляпку.

Со стороны реки, где располагались торговые ряды, раздавался гогот гусей, кудахтанье кур и визг поросёнка. Всё это сопровождалось озабоченными призывами лавочников и весёлыми шутками прохожих.

С восточной стороны города через вытекающий из Замкового пруда ручей Лёбе-бах, который служил и крепостным рвом, был расположен Лёбенихт – город-побратим Альтштадта. Туда и направился Томас Волькенштайн, дыша полной грудью и чуть заметно усмехаясь, глядя на городское столпотворение.

Ему было невдомёк, что от самых ворот Замка за ним следует невзрачный человек, одетый так же, как и большинство горожан. Правда, своё лицо он скрывал широким капюшоном. Его осторожная поступь и некоторая суетливость усиливали впечатление, что этот человек старается оставаться незамеченным для преследуемого им господина.

Не доходя до женского монастыря святого Бенедикта, доктор повернул назад, намереваясь перейти на остров Кнайпхоф по Кузнечному мосту. Незнакомец, чьего лица никто не видел, следовал за ним по пятам…

А поразмышлять Томасу Волькенштайну было о чём. Вчера вечером ему, наконец, удалось пообщаться с супругой герцога Анной Марией Брауншвейгской, наставником наследника Иоганном Функом и с самим Паулем Скалихом, которого при дворе уже привыкли называть не иначе как князь Скала. Было у него и другое имя – граф фон Хун.

Случилось эта беседа во время ужина, который слегка затянулся и незаметно перешёл из дворцовой церемонии в дружескую вечеринку, если такое сравнение уместно при дворе. Но, как бы то ни было, обстановка в трапезном зале способствовала добродушной беседе, чему немало помогал сам герцог Альбрехт. В тот вечер, несмотря на торжественный наряд (он надел короткую куртку, рыцарский плащ, на плечах его висела драгоценная цепь из широких колец, а с шеи спускался золотой знак «Ордена Лебедя»²³). Герцог был весел и остроумен, стараясь никого из гостей не обделить своим вниманием, добрым словом и уместной шуткой.

– Любезный доктор, – с улыбкой обратился герцог к Томасу Волькенштайну. – Что ты сидишь с таким кислым видом, словно тебя потчуют вином «трёх людей»?²⁴. Отведай рейнского! А может, ты предпочитаешь бордоское или бургундское? В наших подвалах к твоим услугам любое! Ad liberum!²⁵

– Я бы предпочёл испанское, но от него веет инквизицией, – улыбнулся в ответ Волькенштайн. – А это не самый лучший запах…

– Забудь, дружище, это слово здесь, в доброй и просвещённой Пруссии! Вот когда отправишься странствовать по Южной Европе, там уж будь осторожным! Ибо de lingua slulta incommoda multa²⁶.

А поскольку к пожилому доктору, в дворцовом обществе уже сложилось, в основном, доброжелательное, хоть и несколько настороженное отношение, то сопровождающий наследника вместе с Анной Марией Иоганн Функ, проходя мимо, в целях нравоучения для юного принца, заметил:

– Господин Волькенштайн, слова словами, но ваши увлечения гаданиями и предсказаниями… в том числе и ваш метод лечения болезней… могут вывести вас на… весьма скользкую и опасную дорожку.

Доктор поднялся из-за стола, отвесил почтительный поклон наследнику и герцогине, затем повернулся к теологу и изобразил на своём лице крайне удивление, почти обиду.

– Да-да, любезный доктор, – Иоганн Функ намеревался играть привычную для себя роль проповедника и наставника. – Ибо Господь снабжает наше тело необходимыми для жизни органами, а наши души оживляет своим божественным дыханием, – он поднял глаза к сводчатому потолку, словно ища поддержки свыше. – И судьбу, предначертанную Им для каждого из нас, не должно читать без Его ведома! Только молитвой и постом мы можем заслужить Его высочайшее участие в своей судьбе, и спасение detur digniori²⁷…

Юный Альбрехт Фридрих откровенно скучал. Анна Мария с любопытством слушала, не прерывая своими репликами разговор, который, по её мнению, грозил перерасти в интересную дискуссию.

– Как? Вы отрицаете известных всему миру предсказателей, астрологов и хиромантов?

– Увы. Подавляющее большинство из них совершают грех, преувеличивая свои возможности и выдавая свои скромные способности за божественный промысел…

– А что вы скажете о гороскопе, составленном моему супругу, который подтверждается уже сорок лет? – наконец, не выдержала герцогиня.

Доктор благодарно поклонился ей вновь.

– Или о гороскопе, составленном господином Скалихом, который обещает счастливое тысячелетие Пруссии?

Пока Функ что-то лепетал о звёздах, установленных в порядке, определённом самим Богом, доктор позволил себе рассмотреть герцогиню более внимательно.

Одета Анна Мария была в расшитое жемчугом тёмно-вишнёвое платье, по существующей в то время испанской моде. Рукава и лиф его украшали разрезы. Стоячий воротник касался золотой сеточки, в которую были спрятаны роскошные тёмные волосы. Драгоценное колье переливалось в огне множества свечей, блестели перстни на пальцах, а в глазах затаилась глубокая печаль, которую так и не смогли вытеснить её молодость и красота…

И тут к ним подошёл Скалих.

– Не будете же вы отрицать дар предвидения, которым обладал Парацельс, или известный всей просвещённой Европе Мишель Нострадамус? – с усмешкой спросил он Иоганна Функа, который совсем уже было смутился. – Чем вы можете объяснить сбывшееся предсказание Нострадамуса о внезапной гибели на рыцарском турнире короля Франции Генриха II?²⁸ – И продекламировал на память:

 
Молодой лев одолеет старого
На поле битвы в одиночной дуэли.
Он выколет ему глаза в золотой клетке.
Два перелома – одно, потом умрет жестокой смертью.
 

Как вы помните, копьё пронзило глаз бедному Генриху и сломалось… И он умер после продолжительных и невыносимых страданий.

– Слово Господа в предсказаниях пророка… – произнёс Функ.

– Нострадамус не только астролог и предсказатель, он же ещё и врач! – заметил доктор Томас.

– Совершенно верно, – подхватил Скалих. – Кстати, я лично с ним знаком! Один из своих катренов великий прорицатель посвятил мне. Он хранится здесь…

С этими словами советник герцога водрузил на стол шкатулку, которую до этого держал в левой руке.

– Вот тут лежит его послание! – он придавил ладонью поверхность шкатулки и усмехнулся. При этом кончики его тонких усов вздрогнули и подпрыгнули вверх.

– Почему же вы не прочтёте его нам? – спросила Анна Мария.

– Мишель пишет по-французски… Не все присутствующие понимают этот язык. К тому же, большинство его предсказаний не несут в себе прямой смысл, они как бы зашифрованы… Иной раз приходится поломать голову, чтобы разобраться в его сочинении…

Волькенштайн присмотрелся к шкатулке. Была она овальной формы, сделана из серебра и расписана магическими символами. Томас успел рассмотреть кресты, пяти- и шестиугольные звёзды, надписи на латыни и иврите… Но больше всего его привлёк чёткий отпечаток ладони Скалиха на блестящей поверхности коробочки…

– Так что, уважаемый капеллан Функ, – продолжил Пауль, забирая шкатулку со стола, есть всё же настоящие пророки, хотя, не скрою, гораздо больше шарлатанов! – Он рассмеялся.

– А как вы читаете будущее по руке, любезный доктор? – спросила Анна Мария. – Раскройте нам свои секреты!

– Охотно, госпожа, – в очередной раз склонился в поклоне Волькенштайн. – Если господин Функ позволит,… – тот протянул доктору правую руку и раскрыл ладонь. – Ваши линии о многом говорят… Вот это – линия жизни. Она означает ход физического развития, линия Сатурна – направление таинственных роковых наклонностей. Линия Аполлона, или Солнца, – стремление использовать умственные способности. Линия Меркурия – те явления, которые появляются у нас в своё время, такие, как возмужалость и старость, причём их нельзя ни своевольно приблизить, ни препятствовать им. А линии Марса и Юпитера означают направления, которые говорят о наших собственных волевых побуждениях и решениях. Холмы обозначают энергии, долины – недостатки и потери, линии – влияния и путь действий. Звёздочки всегда указывает неожиданные опасности…

Говоря всё это, хиромант умолчал о будущем Функа, которое уже узрел в складках его ладони.

– Это просто восхитительно! Взгляните же на мою руку, любезный… – и герцогиня протянула доктору свою изящную ладошку.

Увиденное несколько смутило пожилого хироманта.

– Видите ли, ваша жизнь тесно переплетена с жизнью вашего супруга…

– Не надо… Я не хочу, – потянул мать за рукав молчавший до сих пор наследник.

– Что ж, как-нибудь в другой раз… – улыбнулась герцогиня. – Мальчик устал и хочет отдохнуть…

Оказавшись на Кнайпхофе, доктор Волькенштайн подумал: «Как невелик остров, а сколько всего удалось здесь построить!»

Тут расположена знаменитая Голубая башня, ставшая местом заключения преступников, городская ратуша, недавно возведённое здание Университета и, настоящее украшение Кнайпхофа – Кафедральный собор.

Город-остров связан со своим южным форштадтом двумя мостами: Зелёным и Потроховым. Перед каждым мостом стоят прочные ворота. С востока Кнайпхоф соединён с островом Ломзе Медовым мостом, к которому можно пройти через одноимённую башню. На Альтштадт ведут мосты: Лавочный и Кузнечный.

Здесь же, кроме жилых домов располагаются склады с углём, пакгаузы, небольшая пристань, лавки, пекарни и всё, что необходимо для существования полноценного города, имеющего свою печать и герб.

По Лавочному мосту доктор перешёл в город Альтштадт. Таинственный человек, прячущий своё лицо, неотступно следовал за ним. Посторонившись, пропуская карету, запряжённую двумя рысаками, Томас Волькенштайн направился к Королевскому замку.

После прогулки он чувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим. Но, неведомо откуда взявшееся чувство тревоги всё-таки досаждало ему.

«Diagnosis 4. Иоганн Функ. Теолог, проповедник, советник герцога и наставник наследника… Пожалуй, одна из ключевых фигур… Я верю, что он может дурно воздействовать на психику принца, подавляя его волю и приучая к мысли о собственной неполноценности и бессилии… Только зачем?.. По своей ли воле?.. Пожалуй, в ближайшее время должно что-то случиться. Ибо линия жизни Функа обрывается. Но он ещё не стар. Значит, его ждёт трагический конец… В связи с чем, пока не понятно. Если составить гороскоп, я бы сделал более точные выводы. Но одно ясно определённо – господь скоро приберёт его в свои чертоги…»

«Diagnosis 5. Герцогиня Анна Мария… Это печально, но и ей осталось жить совсем мало… Действительно, что-то должно вскоре произойти… Самое вероятное – это смерть самого герцога. Вот тогда всё и завертится… Сколько ей ещё осталось, известно только Господу… Год или пять?… Не более. Жаль. Молодая, красивая женщина… Боже, что будет с наследником? Впрочем, я уже видел: с ним всё будет хорошо».

Прежде чем писать следующий диагноз, доктор представил лицо главного советника герцога. «На первый взгляд – приятный и обаятельный молодой человек, – размышлял он, – но… форма ушных раковин, складки на лбу и возле губ, окраска и точки на ирисе (радужной оболочке глаза) – всё свидетельствует о недюжинных умственных способностях и талантах, но одновременно, и даже в большей мере, о склонности к интригам, изворотливости, обману и предательству. Не сомневаюсь: перед нами величайший хитрец и плут! Это – очень опасный человек, ему нельзя верить!»

А вот о чем поведал врачу отпечаток ладони на поверхности шкатулки.

«Diagnosis 6. Скалих. Я созерцал отпечаток его ладони всего несколько мгновений, но мой опыт и зрительная память позволили мне сделать выводы об увиденном… Итак, фигуры на холме Венеры обнаруживают ненасытно-чувственное и развратное существо. Крест между линией головы и линией сердца указывает на мистицизм и расположение к оккультным наукам. Но такой человек может легко забыться до жестокости и кровожадности. Даже до убийства! Однако отвесная линия от холма Солнца по направлению к линии счастья указывает на расположение к нему высокопоставленных лиц. Совершенно отсутствует линия счастья, а это знак безбожия и вероломства, но одновременно очень длинная линия жизни… Мне многое не понятно в знаках на его ладони, возможно, он появился на свет в результате кровосмешения… И этот странный завиток на ушной раковине! Как у хищного животного…»

Глава 4. Вино и кровь

«В Королевском замке множество помещений. Среди них есть как огромные залы, так и маленькие комнатки… В этих покоях прохладно даже жарким летом и сумрачно даже светлым днём. В залах каждый звук отдаётся гулким эхом. Лица Гогенцоллернов глядят на вас с портретов в позолоченных рамах. Их рыцарские доспехи блестят даже самой тёмной ночью.

А в подземельях Замка таится страшный зверь. Каждую ночь он поднимается наверх и бродит по Замку, заглядывая в приоткрытые двери.

Когда ему становится тесно в коридорах, он выходит во внутренний двор…»

Утром в пятницу, 17 августа 1564 года, едва часы на восьмиугольной башне Хабертурм показали половину десятого, из ворот Королевского замка выехала роскошная кавалькада, состоящая из восьми карет и сопровождаемая двумя десятками всадников.

Колокол на донжоне радостно приветствовал это событие.

Одеты кавалеристы были торжественно и празднично: яркие расписные куртки, развевающиеся плащи. В руках они держали длинные копья с флажками и штандартами. Впереди скакал герольд. Он трубил в рог и громко объявлял встречному люду, чтобы те не мешали движению герцога и сопровождающих его лиц к детищу Альбрехта – кёнигсбергской Академии, коей сегодня исполняется двадцать лет. На белом арабском скакуне Отто фон Трейт замыкал процессию. Несмотря на праздник, лицо его было непроницаемо, а взгляд – настороженным. По левому боку коня коменданта Замка постукивал узкий меч в расписных ножнах.

В передней карете ехал Альбрехт Бранденбургский с молодой герцогиней и наследником. В остальных ехали придворные, советники, священники и почётные гости.

Народ высыпал на улицы, приветствуя своего повелителя.

По утреннему городу далеко разнёсся звонкий цокот подков. Небо было ясным, ветерок тёплым, а покрытый лёгкой рябью Прегель, блестел, как рыбья чешуя.

Томас Волькенштайн ехал в карете вместе с магистром Невиусом. Этот господин тоже входил в круг людей, приближённых к наследнику. Поэтому, приезжему доктору было интересно пообщаться с учёным человеком, и он сделал всё возможное, чтобы оказаться с последним в одной карете, сев как раз напротив его. Кроме них, в экипаже устроились два бакалавра, которые перевозили упакованные в мешки книги из личной библиотеки герцога. Это был подарок Альбрехта ко дню рождения Академии.

Глядя, с какими предосторожностями перевозятся драгоценные фолианты, магистр не преминул заметить:

– Всю жизнь его светлость относится к Академии, как к собственному ребёнку… Как любящий отец, да хранит его Господь и Пресвятая дева Мария… Уж сколько он передал в собственность Университета книг, сколько учебников напечатал на свои средства…

Магистр поведал доктору о том, что герцог с момента основания Университета стал приглашать в Кёнигсберг учёных людей в качестве педагогов. Студентом же этого учебного заведения мог стать не только сын богатого бюргера, но и отпрыск любого простолюдина, если у такового обнаруживался дар к учению.

– Да-да, и не смотрите так недоверчиво, господин врач! Это у вас в Кракове или в Болонье… такое может только присниться, а наш герцог заявил, что образование должно быть доступно даже детям бедных крестьян! Если те являются коренными пруссами и у них имеются способности, то могут получить бесплатное образование в Университете, при условии, что впоследствии будут служить в герцогстве, каждый в своей должности…

Волькенштайн внимательно слушал магистра и всё больше убеждался, что со стороны сего увлечённого наукой человека ничего вредного наследнику грозить не может.

Между тем, Невиус упомянул и о том, что университетской профессуре даны невиданные доныне привилегии: их освободили от уплаты налогов, однако, дозволили при этом заниматься пивоварением и рыболовством в Прегеле.

– Да что я вам рассказываю! – магистр порылся в складках мантии и достал свиток. – Пройдут года, потомки про нас и не вспомнят. Но, если сей документ сохранится, то они поймут, что сделал для них этот великий человек!.. С вашего позволения, любезный доктор, я зачитаю…

«Повелеваю всем и каждому из наших благородных прелатов и господ, представляющих рыцарство, дворянство, общины, города, сельское население и бюргерство и всех остальных наших подданных… чтобы они все вместе, и каждый в отдельности настоятельно и непреклонно оказывали содействие нашему университету и его профессорам, студентам и сотрудникам во всех вопросах и делах, касающихся основ, регалий, привилегий, статутов, юрисдикции, содержания и свобод; избегали любых недоразумений и нанесения ущерба, не создавали препятствий Университету сами и не позволяли того никому другому. А в случае необходимости все без исключения, кто бы то ни был, помогали защищать и охранять его интересы, во избежание сурового наказания, а именно, штрафа в 100 унций золота, который безо всякой пощады должен будет уплатить каждый, кто совершит деяние, причиняющее вред Университету. Писано в замке Кёнигсберг месяца апреля восемнадцатого дня, в день Святой Пасхи, в лето 1557 после Рождества Христова. Альбертус»…

Он мог бы ещё много интересного поведать любопытному доктору, приехавшему из Польши, но поездка быстро закончилась: процессия обогнула южную часть Замка, проехала по Альтштадту, переправилась через Лавочный мост на Кнайпхоф и очутилась перед Кафедральным собором. Возле собора прибывшие господа вышли из карет и направились к Университету.

Торжество по случаю двадцатилетия Кёнигсбергской академии началось ровно в десять часов. С праздничной речью выступил ректор Академии Якоб Гурвиц. Произнёс он её на латыни. Ректор поведал о пути, прошедшем учебным заведением за минувшие двадцать лет, о наиболее выдающихся выпускниках и преподавателях, о щедрой помощи самого основателя Академии, герцога Альбрехта Бранденбургского и его ближайших сподвижников Филиппе Меланхтоне и Андреасе Осиандере, о первом ректоре Академии – Георге Сабинусе²⁹. Далее в честь важного события состоялось торжественное богослужение в Кафедральном соборе. И без того густонаселённый Кнайпхоф в эти часы был переполнен зеваками, пришедшими сюда и с Ломзе, и с Лёбенихте, и с Закхайма… Впрочем, удовлетворив своё любопытство, люди расходились по своим делам, коих у каждого было немало…

После мессы герцог Альбрехт пригласил всех учёных мужей Университета отобедать с ним в Замке. Доктор Волькенштайн, наблюдая за ним, нашёл, что сегодня герцог выглядел гораздо лучше, чем несколько дней назад, когда они беседовали на берегу Замкового пруда. Лицо его было мужественным и помолодевшим, а взгляд – одухотворённым и искрящимся. На голове – та же широкополая шляпа. По-прежнему мощную фигуру облегал тёмный костюм, прикрытый белым плащом, на который был нашит чёрный «иерусалимский» крест. На широкой груди красовался металлический орденский крест на чёрной ленте. Сбоку – неизменная шпага-фламберг.

Дальнейшие события происходили в зале Московитов Королевского замка. Этот самый большой зал Замка использовался для проведения торжественных мероприятий. К началу обеда он был заставлен массивными столами, покрытыми светлыми ажурными скатертями, причём расположили их в определённом порядке. Самый большой и роскошный стол – для герцога Альбрехта и близких ему людей. Остальные столы стояли рядами вдоль стен, с небольшими промежутками-проходами для гостей. Посередине нашлось место и для придворных музыкантов.

Доктор Волькенштайн был несколько удивлён, узнав, что и во внутреннем дворе Замка накрыли столы для горожан. «Пусть придут и порадуются вместе с нами, – сказал герцог Альбрехт. – Почтенные бюргеры, – обратился он к жителям Кёнигсберга, – прошу вас отпраздновать двадцатилетние нашей Академии! Все, кто поддерживал и намерен поддерживать наш Университет! Не обессудьте, если будет тесновато, зато вино в подвалах Замка не переведётся никогда! – он рассмеялся. – И помните: Tarde venientibus ossa!³⁰.

Герцог, после посещения Университета и Кафедрального собора, общения с профессурой, магистрами и бакалаврами, выглядел несколько утомлённым. Но, будучи окружён приближёнными, охотно общался со всеми, стараясь не прятать улыбку в усы и бороду.

– Дорогой Томас, – обратился он к Волькенштайну. – Позволь представить тебе моего верного слугу и доброго друга Дитриха Вёллера! А это, благородный Дитрих, мой старый друг и соратник, целитель и мудрец – Томас Волькенштайн!

Этот широкоплечий человек в кожаном колете, застёгнутом на шее, широких штанах и сапогах, ещё носивших следы дальней дороги, резко отличался от других, уже известных доктору Томасу, лиц. На вид ему было лет 35. Серые глаза, умный, проницательный взгляд. Густые брови, усы и небольшая светлая бородка… Доктор, вглядевшись в черты его лица, сразу отметил твёрдость характера и бесстрашие представленного ему господина. И ещё он заметил висевшую на боку у Дитриха Вёллера длинную шпагу с узорчатой гардой и дагу³¹ с длинным прямым клинком.

– Он – тоже врач, – с улыбкой продолжил герцог, пока представленные господа церемонно кланялись друг другу. – И также – путешественник. Но, скажем иначе: Privatissime³² – выполняя мои личные поручения. А сейчас он прибыл из Московии! Представляешь: страна некогда диких славян превратилась в великую державу!

– Вот как? – удивился доктор Томас и вновь поклонился Дитриху Вёллеру.

– Да, дружище. Ты знаешь, этой весной у московского государя Ивана заработал печатный станок! Царь любезно одарил меня несколькими первыми книгами, напечатанными на Руси! Немного позже я покажу тебе «Апостол»! Изумительная по красоте книга!

– Но она не сравнится ни с одной из вашей Серебряной библиотеки, – скромно заметил Вёллер.

– Конечно, – согласился герцог. – Над некоторыми моими книгами поработали знатные ювелиры, мастера по серебру, а над иными – нюренбергские мастера по золоту… Позже я покажу тебе, дружище Томас, эту сокровищницу. Серебряная библиотека находится у моей дорогой супруги Анны Марии в Нойхаузене… Что ж, – добавил он после некоторой паузы. – Царь Иван затеял войну с Ливонией. Приятно, что при этом он не забывает своих давних друзей…

– Ваша светлость, кушанья поданы! – объявил сенешаль Герман Пронас, худощавый мужчина высокого роста, облачённый в соответствующий для торжественного обряда костюм.

Изысканный пир продолжался уже более двух часов. К этому времени запахи яств и вин перемешались, создав в огромном зале благостную атмосферу. Так же смешались и звуки: голоса людей, звон серебряной посуды и кубков, музыка придворных виртуозов… Герцог Альбрехт захмелел, раскраснелся, но умело руководил праздничным застольем, не давая людям погружаться в глубокие раздумья, а тем более – грустить.