Комедии для 10 и более актеров. Ч. 2. СОБРАНИЕ КОМЕДИЙ В 7 КНИГАХ. Кн. 7

ВИКТОР. Вы хотите, чтобы я тоже нес чепуху?

АННА. Почему бы и нет? И чепуха бывает приятной.

ВИКТОР. Я не в том возрасте, когда начинают делать вид, что ухаживают за женщиной только потому, что случайно оказались с ней наедине в одной комнате.

АННА. Мне не нужны ваши ухаживания, но хотя бы соблюдайте этикет. Вот, например, я сказала, что стара для Клеопатры, а вы даже не возразили. Ваше безразличие может означать одно из двух: или я в ваших глазах не женщина, или вы не мужчина.

ВИКТОР. (Улыбаясь.) А может, моя кажущаяся пассивность – это, на самом деле, лукавый прием, начало атаки на вашу неприступную крепость?

АННА. Если это и прием, то уж очень хитроумный.

ВИКТОР. Почему же? Я не расточаю комплиментов, чтобы не быть пошлым; не хвалю вашу красоту, чтобы не быть похожим на всех; молчу, чтобы возбудить ваше любопытство. Что же касается упоминания о возрасте, то это с вашей стороны не более чем кокетство, потому что вы могли бы играть не только Клеопатру, но даже ее младшую сестру. Как видите, я тоже умею нести чепуху.

АННА. Продолжайте, продолжайте, это уже на что-то похоже. А то вы вели себя так, как будто перед вами манекен из витрины магазина, а не популярная артистка.

ВИКТОР. Скажите… Как бы это выразиться поделикатнее… Для ухаживания, вернее, для его конечной цели и результата, так ли уж важно, чтобы женщина была знаменитой? Может быть, важнее красота, молодость, темперамент?

АННА. Оказывается, вы умеете быть еще и нахалом. Но ваша откровенность мне нравится.

ВИКТОР. Я говорил вообще, не имея в виду именно вас. Лично у вас, разумеется, есть, по меньшей мере, два из названных мною качеств. То есть красота и молодость.

АННА. Не знаю, насмешка это или грубый комплимент, но, по крайней мере, вы хоть заговорили как мужчина. Кстати, темперамент у меня тоже есть.

ВИКТОР. Счастлив тот, кто имел возможность в этом убедиться.

АННА. Не надейтесь, что и вам когда-нибудь повезет. Что касается моих лет, то я уже не в том возрасте, когда его еще не скрывают и пока не в том возрасте, когда уже перестают его скрывать. Однако я и не пытаюсь играть молодых красавиц. Не хочу выглядеть на сцене смешной. У меня уже дети и внуки.

ВИКТОР. Ну что ж, нужные комплименты сказаны и выслушаны. Почему бы нам теперь просто не поговорить?

АННА. О чем?

ВИКТОР. О чем угодно. О соколах – который выше взмыл, о псах – который голосом звончей, о шпагах – у которой лучше сталь, о скакунах – который лучше в беге, о девушках – которая красивей…

АННА. О, вы так хорошо знаете Шекспира?

ВИКТОР. И вы тоже?

АННА. Ну, это моя профессия. Я переиграла роли, кажется, во всех его пьесах.

ВИКТОР. А я их только перечитал.

АННА. Скажите, вам понравилась сегодня моя игра?

ВИКТОР. Вы хотите услышать правду или комплимент?

АННА. Разумеется, только комплимент!

ВИКТОР. В таких случаях все говорят, что хотят слышать правду.

АННА. Но ждут похвал. Кто любит горькие пилюли правды? Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман. Комплименты, только комплименты и ничего, кроме комплиментов!

ВИКТОР. Вы играли божественно, восхитительно, упоительно, очаровательно, бесподобно.

АННА. (Посерьезнев.) Так… А теперь скажите правду.

ВИКТОР. Зачем? Не говори правду, не теряй дружбу.

АННА. У нас нет и не будет дружбы, вам нечего терять.

ВИКТОР. У вас только что был сердечный приступ…

АННА. Даже так? Выходит, я играла настолько плохо, что вы боитесь вашей правдой вызвать у меня инфаркт?

ВИКТОР. (Встает.) Я лучше пойду.

АННА. (Нетерпеливо.) Нет уж, говорите! Неужели это было так плохо?

ВИКТОР. (Виновато.) Ужасно.

АННА. (Потускнев.) Почему? Объясните.

ВИКТОР. Ну, во-первых, что это за пьеса?

АННА. Чем она плоха?

ВИКТОР. Две капли Чехова на стакан воды.

АННА. Пьеса, действительно, дрянь. Но публике нравится.

ВИКТОР. Спектакль для тещ.

АННА. (Холодно.) Вы жестоки и пристрастны. Кто вы такой, чтобы судить о театре?

ВИКТОР. Простите. Я всего лишь дилетант, и мне не следовало вас огорчать.

АННА. Нет, почему же? Мне полезно было это услышать. Враги говорят иногда правду, друзья – никогда.

ВИКТОР. Я вам не враг… Вы раньше спросили, знаю ли я, кто вы такая, и я ответил, что не знаю. Это неправда. Я восхищаюсь вами много лет, с самой первой вашей роли, с вашей юной Джульетты. Помните?

«Хоть радость ты моя,

Но сговор наш ночной мне не на радость…»

АННА. (Продолжает.)

«…Он слишком скор, внезапен, необдуман,

Как молния, что исчезает раньше,

Чем скажем мы – вот молния».

ВИКТОР. Эти слова ударили меня тогда, как молния. Как вы их произносили!.. Потом я помню вас Эльмирой – и какой Эльмирой! Я после этого выучил «Тартюфа» наизусть.

АННА. Я смотрю, у вас великолепная память.

ВИКТОР. А в каких жалких пьесах вы играете порой сегодня! Какие тексты жуете! Боже мой, что за тексты!

АННА. (Холодно.) Уважаемый критик, скажите хотя бы, как вас зовут?

ВИКТОР. Виктор Павлович.

АННА. Так вот, мой дорогой Виктор, вас не смущает, что я не нравлюсь только вам? Вся рота идет не в ногу, один вы в ногу, – так получается? Зрители встречают и провожают меня цветами и аплодисментами, а вы… вы позволяете…

ВИКТОР. Да, я знаю, вас зовут живой легендой. Но лучше бы вы оставались живой актрисой. А вы пять или десять лет назад умерли. Из роли в роль, из спектакля в спектакль, из сериала в сериал вы несете все тот же хрипловатый голос и ироничную интонацию, все тот же штамп, который когда-то полюбился публике, и с которым вы теперь не расстаетесь. Вы оседлали вашу популярность и не хотите с нее слезать, вы… (Взглянув на Анну, осекается.) Извините. Все это, собственно, меня не касается.

АННА. (Сверкая глазами от едва сдерживаемой ярости.) Говорили, говорили и договорились… Ну, что еще хорошего вы скажете?

ВИКТОР. (Очень искренне.) Что вы сейчас прекрасны, как разгневанная роза.

АННА. Хотите загладить свою вину лестью? (Помолчав, другим тоном) Впрочем, вины на вас нет. Вы правы. Я сама это чувствовала, только не решалась себе в этом признаться.

Пауза.

ВИКТОР. Вам легче?

АННА. Мне и не было плохо.

ВИКТОР. Знаете, что? Давайте я все-таки отвезу вас в больницу или хотя бы домой и позвоню вашему врачу.

АННА. Во-первых, у меня нет своего врача. Во-вторых, вы не знаете, что такое театр: артистка скорее умрет, но доиграет спектакль до конца. И, в-третьих, когда же вы поймете, что я абсолютно здорова?

ИРИНА. (Заглядывая в комнату.) Анна Сергеевна, извините. Вы готовы? Скоро ваш выход.

АННА. Иду. (Виктору.) Мне остались всего три-четыре реплики и поклоны. Подождите меня здесь, пожалуйста. Мне надо кое-что вам сказать.

АННА уходит. Входит РОМАН. Он переоделся для выхода на сцену. Костюм его живописен и слегка небрежен.

РОМАН. Ну, что у нее было? Как я понимаю, ничего серьезного?

ВИКТОР. (Неопределенно.) Трудно сказать. Надо направить ее на обследование.

РОМАН. Как всякая одаренная артистка, она одарила меня на репетициях таким количеством приступов, истинных и притворных, что из них можно было бы составить целый спектакль. Кстати, давайте познакомимся. (Протягивая руку.) Роман Анатольевич, главный кормчий этого идущего ко дну корабля.

ВИКТОР. Почему так мрачно?

РОМАН. Театр как искусство вообще дышит на ладан. Его губят телевидение, начальство и публика, не имеющая даже отдаленного понятия о том, что такое культура. В него ходят поскучать только те, кто ошибочно полагает, что театр еще в моде, да и еще те, кто надеется этим создать себе имидж культурного человека. Впрочем, не обращайте внимания на мои стенания. Режиссеры и критики предрекают театру смерть со времен Еврипида и Софокла, а он все еще почему-то жив.

Слышится громкая бравурная музыка и шум аплодисментов.

Ага, спектакль кончился. Слышите, как хлопают? Думаете, оттого что спектакль хороший? Ничего подобного. Это мы их заводим на поклонах музыкой в ритме две четверти. (Хлопает в ладоши в такт музыке.) Раз, два, раз, два… Старый, как мир, прием. Если бы вы знали, как мне все это осточертело.

ИРИНА. (Входя.) Роман Анатольевич, вам пора на поклоны.

РОМАН. Иду. (Виктору.) Это Ирина, мой заместитель по интригам. Она же помреж, то есть делает всю черную работу. Не думайте, что это мало. В театре другой работы, кроме черной, нет.

ВИКТОР. Виктор Павлович.

ИРИНА. Очень приятно.

Роман, бросив взгляд в зеркало и приосанившись, выходит, Ирина следует за ним. Музыка и аплодисменты продолжаются, затем они постепенно стихают. Появляется Анна. В руках у нее букет.

АННА. Вы не ушли?

ВИКТОР. Вы же хотели мне еще что-то сказать.

АННА. Да. Прежде всего, попросить у вас прощения. Я вела себя с вами безобразно, я говорила только о себе, кривлялась, как престарелая кокетка, и сыпала пошлостями. Я сама себе противна.

ВИКТОР. А мне нисколько.

АННА. Больше это не повторится. А теперь, разрешите, я открою вам секрет? Я, может быть, и в самом деле больна. И мне нужен свой постоянный врач. Вы понимаете, почему я это говорю именно вам?

ВИКТОР. Понимаю. Хотите, и я открою вам секрет? Я не врач.

АННА. Вы шутите!

ВИКТОР. Доктор, который обычно приходит сюда на дежурство, – мой друг, и он попросил меня его подменить.

АННА. И вы, ничего не понимая в медицине, согласились?

ВИКТОР. Это был легкомысленный и безответственный поступок. Но мой приятель заверил меня, что за десять лет дежурств в театре ни разу не понадобилась его помощь и что за этот вечер тоже ничего не случится. Просто посижу вместо него и заодно получу удовольствие от премьерного спектакля.

АННА. А удовольствия от спектакля вы как раз и не получили. Мне вас жаль.

ВИКТОР. Вы не представляете, как я был напуган, когда меня вызвали к вам. Я ведь был бессилен вам помочь.

АННА. Зато благодаря этому мы познакомились.

ВИКТОР. Так что при всем желании я не смогу быть вашим врачом.

АННА. И очень хорошо, что не сможете. Мне бы вовсе не хотелось, чтобы вы интересовались моим пищеварением, изучали всякие анализы и деловито осматривали мое тело в поисках сыпи или отеков. К тому же, я вовсе и не больна – просто хотелось, чтобы вы меня иногда навещали. И если вы придете в качестве гостя… Собеседника… Одним словом, позвоните, если надумаете. (Пишет на листке бумаге номер телефона и отдает его Виктору). До свидания. Извините, что из-за меня вы не досмотрели спектакль, и спасибо, что посвятили мне вечер. (Отдает ему свой букет.)

ВИКТОР. До свидания.

ВИКТОР уходит. Входит РОМАН.

РОМАН. Снова успех, снова цветы. Поздравляю. (Обнимает и целует Анну.)

АННА. Спасибо.

РОМАН. Как ты себя чувствуешь?

АННА. Прекрасно.

РОМАН. Аплодисменты – лучшее лекарство, не правда ли?

АННА. И лучшая отрава.

РОМАН. Поедем куда-нибудь, отметим твою удачу?

АННА. О какой удаче ты говоришь? Я стала плохой актрисой.

РОМАН. Неправда.

АННА. Если ты этого не видишь, значит, и ты стал плохим режиссером.

РОМАН. Ты просто не в настроении.

АННА. (Помолчав.) Роман, я подумала и решила: я не буду играть в твоем новом спектакле.

РОМАН. Ты серьезно?

АННА. Вполне.

РОМАН. Ну, я надеюсь, ты еще передумаешь.

АННА. Нет.

РОМАН. Но почему?

АННА. Я не хочу больше этих убогих и тощих текстов, в которых нет ни мысли, ни красоты. Мне стыдно их произносить. Я уж не говорю про непечатную лексику, хотя, впрочем, теперь печатают все. Меня от этого тошнит.

РОМАН. Но ведь в наше время все так говорят.

АННА. Какое мне дело, как теперь говорят? Во времена Шекспира население было поголовно неграмотным, нравы грубыми, невежество ужасающим, но почему же его герои изъясняются столь прекрасным слогом, и чувства их столь сильны, необузданны, возвышенны?

РОМАН. Оставим высокие споры об искусстве. Я подписал контракт, у меня нет пути назад. И я на тебя рассчитывал. Соглашайся, мне очень нужна звезда.

АННА. Возьми другую актрису. Звезд теперь много.

РОМАН. Но я не хочу другую. Я хочу тебя.

АННА. Извини, я устала, мне пора домой.

РОМАН. У тебя еще есть время подумать. Я три месяца буду занят съемками и только потом возьмусь за спектакль.

АННА. Боюсь, что я не передумаю.

РОМАН. (В сердцах.) Ну, что ж – нет, так нет. Но ты знаешь: то, что я начал, я всегда довожу до конца. Я наберу команду. Я найду звезду. Я сделаю спектакль. И аплодировать в нем будут не тебе.

АННА. Я дарю тебе свою долю аплодисментов. (Уходит.)

Картина вторая

Два месяца спустя. Анна принимает Виктора у себя дома.

АННА. Что же случилось дальше?

ВИКТОР. (Продолжая рассказ.) Король заставил своего сына и наследника Педро жениться на испанской принцессе Констансе. Он полагал, что это даст Португалии права и на кастильский трон. Но судьба распорядилась по-своему. Вместе со свитой Констансы в Португалию прибыла и ее фрейлина по имени Инеса де Кастро. Она была не очень знатна, но красива, умна и добра, и принц привязался к ней всем сердцем. Констанса вскоре умерла, и Педро вступил с Инесой в тайный брак. Этот неравный союз не понравился могущественным португальским вельможам. Они оговорили Педро перед его отцом, составили заговор, и убили Инесу вместе с их детьми. Это было в 1355 году. Спустя два года Педро вступил на престол, доказал законность своего брака с Инесой, объявил ее королевой и отомстил убийцам.

АННА. Как?

ВИКТОР. Он распорядился вынуть из могилы тело своей возлюбленной, одеть его в роскошное платье и посадить рядом с собой на трон. Когда это было сделано, король приказал всем заговорщикам подходить по очереди к трупу Инесы и целовать ему руку.

АННА. Какая невероятная история… Похожа на сказку.

ВИКТОР. Реальность часто превосходит любую фантазию. Спустя десять лет Педро умер, завещав похоронить его рядом с возлюбленной. На его гробнице и по сей день можно прочитать клятву верности, которую он дал Инесе: «До конца света».

АННА. (Повторяет.) «До конца света»… Я бы хотела жить в это время. Или хотя бы играть в такой пьесе… Мы встречаемся с вами уже месяца два, но я не устаю вас слушать. Вы рассказали мне бездну интересных вещей. О живописи, музыке, литературе, о королях и капусте. Короче говоря, обо всем, только не о себе.

ВИКТОР. Это потому, что я старался вам рассказывать только интересные вещи.

АННА. Не увиливайте, это не поможет. Я и так достаточно хорошо вас узнала, но, может быть, вы сами хотите рассказать что-нибудь о себе? Поверьте, для меня это самая интересная тема.

ВИКТОР. А что вы хотите знать?

АННА. Все, что угодно. Например, чем вы занимаетесь целыми днями?

ВИКТОР. Так, ничем особенным. Я же пенсионер.

АННА. А кем были раньше?

ВИКТОР. Не космонавтом и не академиком. И не живой легендой.

АННА. Не надо меня дразнить, я уже исправилась. Так чем же вы все-таки занимаетесь? Не будете же вы уверять меня, что лишь едите творожок и смотрите телевизор.

ВИКТОР. Вообще-то, моя специальность – теоретическая математика.

АННА. Но ведь за теории обычно не платят.

ВИКТОР. Что верно, то верно.

АННА. Может, вам нужно подыскать работу? Не стесняйтесь, я буду рада вам помочь. У меня много связей.

ВИКТОР. Спасибо. Я не нуждаюсь.

АННА. На что же вы живете?

ВИКТОР. Считаю иногда чужие деньги.

АННА. И от этого у вас появляются свои?

ВИКТОР. Да, иногда мне за это платят.

АННА. За то, что вы считаете чужие деньги?

ВИКТОР. Ну, представьте, что вы владеете банком с оборотом несколько миллиардов долларов. Сотни тысяч вкладчиков и клиентов, кто-то вам должен, кому-то вы должны, вклады и ссуды у всех на разный срок и под разные проценты, миллионы операций, курс валют постоянно колеблется… Как это все сосчитать и держать под контролем? Вот тут-то мои теории и находят практическое применение.

АННА. За это и вправду должны немало платить.

ВИКТОР. Если бы я занимался этим постоянно и всерьез, я, возможно, сам бы уже владел таким банком. Но я уделяю этому очень мало времени. Ровно столько, чтобы быть независимым и свободным. В мире есть немало вещей не менее приятных, чем деланье денег.

АННА. Видите, как интересно. А вы молчали.

ВИКТОР. (Поднимаясь.) Мне пора.

АННА. Вы хотите уже уйти?

ВИКТОР. Сказать честно, не хочу.

АННА. Так зачем вам вообще уходить?

ВИКТОР. Вы серьезно?

АННА. Так серьезно, что меня саму это пугает. (Стараясь перейти на легкий тон) Видите, как я бесстыдно откровенна?

«Как торжество любви для нас ни очевидно,

Нам признаваться в нем всегда немножко стыдно.

Я беззастенчива, как видите, весьма,

И женской скромности я не щажу сама».

Так, кажется, изъяснялась ваша любимая Эльмира?

ВИКТОР. Анна, вы сами понимаете, что вы говорите?

АННА. Конечно. Я первый раз в жизни первая признаюсь в любви, причем даже без надежды на взаимность. Каждый раз, когда мы прощаемся, я хочу сказать: «Куда же ты? Не уходи! Почему мы не встретились раньше? Ведь нам так хорошо вместе!»

ВИКТОР. Мы не сможем быть вместе. В моем возрасте трудно менять стиль жизни, привычки, распорядок…

АННА. Вот так всегда… У молодых вся жизнь впереди, но они почему-то торопятся. Людям пожившим остается не так уж много, но они почему-то не спешат и все думают.

ВИКТОР. Потому что каждый из нас уже не раз обжигался, и каждый наломал в жизни немало дров. Вам разве не страшно?

АННА. Страшно. Но мне ясно одно: я не хочу расставаться с вами ни на минуту.

ВИКТОР. Анна, я старше вас и не совсем здоров. Сегодня, правда, я бодр и деятелен. Но кто знает, каков я буду через год или даже через месяц и буду ли я жив вообще? Что тогда?

АННА. Дорогой мой, кто знает, что будет через год или через месяц? Зачем гадать? И зачем думать о смерти?

ВИКТОР. Думай – не думай, а от этой старухи никуда не деться.

АННА. А я столько раз под аплодисменты умирала на сцене красивой театральной смертью, что сумею без страха уйти и по-настоящему.

ВИКТОР. В реальности это не так красиво, как на сцене.

АННА. И почему вы думаете, что она старуха? (Задумчиво.) Мне кажется, я однажды ее видела.

ВИКТОР. Что значит «видела»?

АННА. Так случилось, что в больнице при мне умирал один молодой человек. Он так страдал и так не хотел расставаться с жизнью… И в эту минуту в комнату вошла дама. На ней было платье черного бархата, скрепленное серебряной брошью, темные волосы обрамляли прекрасное лицо. Ее черные глаза блестели, шея и плечи светились слоновой костью. Она приблизилась к нему, медленно, плавно, легкой походкой, держа в руках букет белых роз. И она протянула их ему и дала вдохнуть их запах. И запах этот нес утешение, забвение всех бед, забот и печалей, обещание отдыха и покоя, долгого-долгого покоя… И он понял, что ее не надо бояться, она не страшна, она, как любовь, которой бесполезно сопротивляться и которой надо отдаться. И она дала ему руку, и он взял ее и радостно пошел за нею… А, может, всё это мне только пригрезилось…

ВИКТОР. И вам не страшно было бы последовать за этой дамой?

АННА. Наверное, нет. Но зачем мы говорим на столь мрачную тему? Забудьте это. Главное, мы нашли друг друга. Неужели вы и дальше хотите быть одиноким?

ВИКТОР. Кто одинок, тот не будет покинут.

АННА. Я никогда вас не покину. Слышите? Никогда!

КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина третья

Обстановка первой картины. Прошло три месяца. Роман сидит за своим столом, продолжая отбор участниц для будущего спектакля. Входит ЖЕНЩИНА весьма зрелого возраста.

РОМАН. Разденьтесь.

ЗРЕЛАЯ ЖЕНЩИНА. Что?

РОМАН. Я говорю, разденьтесь.

ЗРЕЛАЯ. Вы с ума сошли!

РОМАН. Да, я этого не избежал. Но меня уже вылечили.

ЗРЕЛАЯ. Вы уверены?

РОМАН. Не совсем. Не совсем уверен и не совсем вылечили. Впрочем, перед умалишенным раздеться должно быть еще легче, он ведь ничего не понимает.

ЗРЕЛАЯ. Нет!! Хоть вы и сумасшедший, но все-таки мужчина.

РОМАН. Спасибо. И что из этого? Вы же раздеваетесь, например, перед врачом.

ЗРЕЛАЯ. Да, но…

РОМАН. Так режиссер – это тот же врач.

ЗРЕЛАЯ. Да? Я почему-то представляла, что это разные профессии.

РОМАН. Оба имеют дело с человеческим материалом.

ЗРЕЛАЯ. Врач – это врач, а вы все-таки художник…

РОМАН. Хорошо, тогда разденьтесь как натурщица перед художником.

ЗРЕЛАЯ. А как раздеваются перед художником?

РОМАН. Очевидно, так же, как перед врачом: просто снимают одежду.

ЗРЕЛАЯ. В вашем объявлении про это не было написано.

РОМАН. Ведь вы же пришли показаться. Вот и показывайтесь.

ЗРЕЛАЯ. Я не понимала это так буквально.

РОМАН. (С легкой досадой.) Моя помощница сказала вам, что мое время ограничено?

ЗРЕЛАЯ. Я уже не в том возрасте, когда женщин обременяют предрассудки, и мне ничего не стоит раздеться, но…

РОМАН. Так в чем же дело?

ЗРЕЛАЯ. Одетой я выгляжу лучше.

РОМАН. Все женщины одетыми выглядят лучше.

ЗРЕЛАЯ. И все же одни от раздевания теряют меньше, а другие – больше.

РОМАН. А почему вы боитесь показаться передо мной такая, какая вы есть на самом деле?

ЗРЕЛАЯ. На самом деле я всегда одетая.

РОМАН. Значит, вы отказываетесь от участия в спектакле?

ЗРЕЛАЯ. А какую роль вы хотите мне дать?

РОМАН. Предположим, что я ищу актрису на роль Джульетты. Вы хотите получить эту роль?

ЗРЕЛАЯ. Да, конечно. Только непонятно, почему для этого надо обязательно раздеваться.

РОМАН. У Шекспира Джульетта проводит с Ромео первую брачную ночь. И, кстати, единственную и последнюю. Я хочу, чтобы это было красиво. Покажите, как вы это проделаете.

ЗРЕЛАЯ. Сказать честно, первая брачная ночь была у меня довольно давно. Я не уверена, что смогу вам ее показать. Ничего не помню. Вторая, правда, была сравнительно недавно.

РОМАН. Я что-то не совсем понимаю. Чем объяснить столь долгий разрыв между двумя брачными ночами?

ЗРЕЛАЯ. Я имею в виду первую брачную ночь со вторым мужем.

РОМАН. И сколько всего первых брачных ночей у вас было?

ЗРЕЛАЯ. Три.

РОМАН. Постарайтесь припомнить последнюю.

ЗРЕЛАЯ. Последнюю? Честно говоря, и вспоминать-то нечего.

РОМАН. Может, сориентируем вас лучше на роль кормилицы?

ЗРЕЛАЯ. Но она же старая.

РОМАН. Кто вам сказал? Кормилице у Шекспира, хоть ее и изображают, по традиции, старухой, на самом деле лет тридцать пять. Я не спрашиваю, сколько лет вам. Разумеется, вы моложе. Итак?

ЗРЕЛАЯ. (После некоторых колебаний.) Нет, эта роль не для меня.

РОМАН. Почему?

ЗРЕЛАЯ. Ведь кормилица – это женщина, которая кормит грудью?

РОМАН. Да. В отличие от кормильца.

ЗРЕЛАЯ. У меня уже не та грудь, чтобы раздеваться.

РОМАН. Какая же у вас грудь?

ЗРЕЛАЯ. Я же сказала – не та.

РОМАН. А какая грудь, по-вашему, «та»?

ЗРЕЛАЯ. Я бы вам показала, но у меня как раз не та.

РОМАН. А зачем вам грудь?

ЗРЕЛАЯ. Мне? Совершенно незачем. Но я думала, что она нужна вам.

РОМАН. Я не хочу показаться невежливым, но меня несколько утомляют разговоры о вашей груди.

ДАМА. Но, согласитесь, не так просто вдруг оказаться перед мужчиной без всего.

РОМАН. Если вы уж так стесняетесь, оставьте на себе лифчик. Тогда ваша не та грудь останется скрытой от моего жадного взора.

ЗРЕЛАЯ. Я не могу.

РОМАН. Почему же?

ЗРЕЛАЯ. Я не догадалась надеть нарядное белье. Я не знала, что оно понадобится.

РОМАН. Тогда я предлагаю такое решение. Я вам даю комплект самого нарядного белья. Вы переходите в соседнюю комнату, быстро раздеваетесь, меняете свое белье на нарядное, одеваетесь, возвращаетесь сюда, тут медленно, спокойно и артистично раздеваетесь, потом выходите, одеваетесь, переходите сюда и возвращаете мне белье. Согласны?

ЗРЕЛАЯ. Извините, я запуталась.

РОМАН. Повторяю. Я вам даю комплект самого нарядного белья. Вы переходите в соседнюю комнату, раздеваетесь, меняете белье…

ЗРЕЛАЯ. (Прерывая.) Постойте. Все это очень сложно. Давайте лучше сделаем так: я просто разденусь, а вы в это время отвернитесь.

РОМАН. Мне важен процесс, а не результат.

ЗРЕЛАЯ. А сколько вы собираетесь платить?

РОМАН. За что?!

ЗРЕЛАЯ. Я имею в виду, когда вы примете меня на роль Джульетты.

РОМАН. Об этом говорить еще рано.

ЗРЕЛАЯ. Для меня этот вопрос очень существенный. На мне двое внуков.

РОМАН. Мы обсудим этот вопрос. А пока, к сожалению, наше время истекло. Вы свободны.

ЗРЕЛАЯ. Но я вам еще ничего не успела показать!

РОМАН. Вы показали все, что меня интересовало. (Вежливо подталкивает ее к выходу.)

ЗРЕЛАЯ. Я смогу сыграть Джульетту не хуже других. Ведь нигде не сказано, что Ромео был у нее первым мужем. Он мог быть и вторым, и третьим. Правда же?

РОМАН. Это очень интересная трактовка. Я подумаю над ней. Всего доброго.

ЖЕНЩИНА никак не хочет уходить. РОМАН зовет помощницу.

Ирина!

Входит ИРИНА.

ИРИНА. Да, Роман Анатольевич?

РОМАН. Проводите даму.

Вместе они не без труда провожают Женщину, продолжающую объяснять свое видение Джульетты, к выходу.

ИРИНА. Позвать следующую?

РОМАН. Много их еще там?

ИРИНА. Порядочно.

РОМАН. Делать нечего, зови.

ИРИНА выходит. Входит ЖЕНЩИНА средних лет, малорослая, неуклюжая и нескладная. В руках у нее кошелка.

РОМАН. Раздевайтесь.

НЕУКЛЮЖАЯ ЖЕНЩИНА. Это вы мне?

РОМАН. Нет, это я разговариваю сам с собой. У меня такая привычка. Причем я всегда обращаюсь к себе на «вы». Хороших людей надо уважать.

НЕУКЛЮЖАЯ. Понятно. Так, значит, раздеваться?

РОМАН. Вы стесняетесь?

НЕУКЛЮЖАЯ. Нет, почему же. Раздеваться совсем?

РОМАН. Там будет видно. Вы начинайте, я скажу, когда остановиться.

ЖЕНЩИНА ставит кошелку на пол и начинает неумело и неловко раздеваться. При этом пуговицы у нее не расстегиваются, молнии заклинивают, тесные сапоги не снимаются, на бусах не найти застежки. Она возится довольно долго. РОМАН с интересом и жалостью наблюдает за ней.

НЕУКЛЮЖАЯ. Извините, я вас, наверное, задерживаю?

РОМАН. Нисколько. (С состраданием.) Вам помочь?

НЕУКЛЮЖАЯ. Нет, спасибо… Хотя… Вы не поможете стащить этот сапог?

Роман пытается снять сапог, но после тщетных усилий оставляет эту попытку.

РОМАН. Я полагаю, мы на этом остановимся.

НЕУКЛЮЖАЯ. Но я же еще не совсем разделась.

РОМАН. Вы еще совсем не разделись. Но с меня достаточно.

НЕУКЛЮЖАЯ. Я, наверное, вам не подошла?

РОМАН. Нет, напротив, вы мне очень подходите. Мне нравится ваша готовность и естественность.

ЖЕНЩИНА начинает одеваться все с теми же героическими усилиями: сапог ей никак не натянуть, молнию не застегнуть и т. д.

НЕУКЛЮЖАЯ. Извините, я вас опять задерживаю.

РОМАН. Не волнуйтесь и спокойно одевайтесь. Я с интересом за вами наблюдаю.

НЕУКЛЮЖАЯ. Вы, наверное, ищете девушек на стриптиз, в ночной клуб?

РОМАН. Вас это шокирует?

НЕУКЛЮЖАЯ. Нет, почему же? Я с удовольствием.

РОМАН. Вообще-то я набираю девушек не на стриптиз, а на театральный спектакль.

НЕУКЛЮЖАЯ. И вы дадите мне в этом спектакле роль?

РОМАН. Разумеется.

НЕУКЛЮЖАЯ. Правда?

РОМАН. Правда.

НЕУКЛЮЖАЯ. И кого я там буду играть?

РОМАН. Проститутку.

НЕУКЛЮЖАЯ. Классно!

РОМАН. Вам это подходит?

НЕУКЛЮЖАЯ. Еще бы! Я справлюсь, вот увидите.

РОМАН. Не сомневаюсь. К вам придет клиент, и вы будете при нем раздеваться. И если вы проделаете это, как сегодня, успех вам обеспечен. Не у клиента, так у публики.

НЕУКЛЮЖАЯ. Спасибо!

РОМАН. А пока я вас попрошу закончить одевание в кабинете моей помощницы. И оставьте ей ваш адрес и телефон.

НЕУКЛЮЖАЯ. Спасибо. До свидания. (Направляется к выходу, неся в одной руке сапог, в другой – кофту, блузку и пр. То одно, то другое валится у нее из рук.)

РОМАН. Вы забыли свою кошелку.

НЕУКЛЮЖАЯ. Ой, извините.

ЖЕНЩИНА с кошелкой выходит. Навстречу ей входит, или, скорее, впархивает Анна, нарядная и веселая.

АННА. (Целуя Романа.) Здравствуй, дорогой!

РОМАН. Давненько мы не встречались. Как поживает наша «живая легенда»?

АННА. Превосходно! Я теперь и вправду живая. Не легенда, просто – живая!

РОМАН. Я вижу.

АННА. А ты по-прежнему в вечном поиске? Все еще возишься со своей женской командой?

РОМАН. Ты же знаешь, я был занят три месяца съемками. Но я слежу за твоими успехами.

АННА. Ну, а звезду нашел?

РОМАН. Пока даже не искал. Все надеялся на тебя.

АННА. И напрасно.

РОМАН. Теперь я это знаю.

АННА. Как вообще дела?

РОМАН. Сказать честно, в последнее время не очень ладятся.

АННА. Не грусти, все образуется. Обычный творческий кризис. В первый раз, что ли?

РОМАН. Уж очень он затянулся. (Помолчав.) А ты изменилась.

АННА. Надеюсь, к лучшему?

РОМАН. Да. Помолодела, похорошела. И стала лучше играть. Недаром в газетах пишут о новых красках, втором дыхании, ярком расцвете и все такое.

АННА. Просто я влюбилась.

РОМАН. Твое увлечение еще не кончилось?

АННА. Оно не кончится никогда.

РОМАН. Чем он тебя так пленил?

АННА. Всем. Понимаешь, мы с ним все время смеемся… И с ним всегда интересно. Он все знает, все помнит, все чувствует… И он никогда не сидит без дела. Я люблю его.

РОМАН. (С усилием.) Я рад за тебя.

АННА. И, ты знаешь, во мне проснулась чувственность. Я пьянею от одного его голоса. Я вспыхиваю еще до того, как его рука прикасается ко мне… Но это в наших отношениях не самое главное. Прости, что я все это рассказываю тебе.

РОМАН. Ну да, я же твой старый и верный друг…

АННА. Разве не так?

РОМАН. Да, конечно… В который раз ты влюбляешься? В четвертый? В восьмой?

АННА. В первый. Любовь может быть только в первый раз, как ты не понимаешь? Она не может быть второй или четвертой. Да, я была замужем, родила детей, но разве можно сравнить то, что было, с тем, что сейчас? Все прошлое потеряло значение, его просто не было. Все сейчас происходит впервые.

РОМАН. Тебе не кажется, что ты немножко тронулась?

АННА. Не кажется, а так оно и есть. Но это так сладко – быть сумасшедшей… Никогда я не чувствовала себя такой молодой.

РОМАН. Дорогая, ведь тебе уже – не для печати, только между нами, – за пятьдесят. Не поздновато ли влюбляться на шестом десятке? Не смеши народ.

АННА. Подожди, не ты ли уж который год объясняешься мне в любви? А ведь тебе – тоже между нами – шестьдесят пять или что-то вроде того.

РОМАН. (Чуть смутившись.) Но ведь я все-таки мужчина…

АННА. Значит, мужчинам можно влюбляться в любом возрасте, а женщинам запрещено? Нет, дорогой. Помнишь, у Ахматовой?

И мудрости нет, и старости нет,

А может, и смерти нет.

РОМАН. Звучит красиво, но годы есть годы. И захочешь о них забыть, да не получится.

АННА. Раньше я тоже думала, что в этом возрасте все давно кончается, а сейчас чувствую, что только теперь начала жить. Пусть это моя осень, но это золотая осень. Короткая, но дивная пора.

РОМАН. Не знаю, дивная ли, но что короткая, это точно.

АННА. Ну и пусть. Принято почему-то считать, что в зрелые годы не положено любить, особенно женщине, что все внутри уже растрачено, пережито, выжжено. На самом деле мои чувства теперь глубже, чем в юности. Ведь только после того как проживешь жизнь, начинаешь по-настоящему разбираться в людях, презирать подлость, ценить ум и благородство, понимать, зачем и для кого у тебя бьется сердце.

РОМАН. Ты его так любишь?

АННА. Он для меня все – и прошлое, и настоящее, и будущее. Жалко только, что мы так поздно встретились. Вот потому и дорожишь каждой минутой, проведенной вместе, потому-то и хочется все время дарить ему тепло, наслаждаться каждым его словом… (Обратив наконец внимание на то, что Роману не очень весело это слушать.) Извини, я тебе уже надоела своей болтовней. До свидания, дорогой, мне пора на сцену. Антракт кончается, а я еще не переоделась к последнему акту.