Хоббит, который познал истину

– Абсолютно. Каким бы невозможным это ни казалось, именно они придумали нас. Только учти, что мудрецы по балаганам не ходят.

– Странно… Странно и глупо. Целый мир смердов. Никакого понятия о чести, никакой дисциплины, в конце концов. Я выхожу на улицу, и каждый пятый встречный предлагает мне с ним переспать.

– А ты никогда не ходила по ярмарке в вызывающей одежде?

Мезония резко вскинула голову:

– Я воин, а не шлюха!

– Значит, не ходила, и потому это чувство тебе внове. Здесь тебя воспринимают… Нет, не как шлюху, скорее как девицу, которая не прочь поразвлечься.

– Почему?!

– Ты красива, хорошо одета, не шарахаешься от встречных мужчин, явно не спешишь ни по каким делам. Почему бы с тобой не познакомиться? Пойми, все вокруг – нереальный мир, это как карнавал, где каждый играет какую-то роль, ту роль, которая больше подходит к душе. Прыщавый юнец, которому в реальном мире не улыбнется ни одна гулящая девка, надевает тело красавца-мужчины и пристает ко всем встречным женского пола. Некрасивая девчонка одевается красавицей и соблазняет каждого встречного. Это игра, здесь играют в жизнь. И они не виноваты, что ты не вписываешься в правила игры.

– Ты говорил, что наш мир – игра, а то, что вокруг нас, – самое лучшее приближение к реальному миру, которое мы можем достичь. А мне кажется, что мое Средиземье – единственно реальный мир, потому что он единственно нормальный.

– Родной мир всегда кажется единственно нормальным.

– Но, Хэмфаст, Средиземье – это и твоя родина! Почему же ты утверждаешь, что все обстоит так, как ты говоришь?

– Потому что истина чаще всего похожа на бред сумасшедшего. То, что на первый взгляд кажется совершенно естественным, на второй взгляд оказывается клубком глубоких и неразрешимых противоречий. Если бы ты владела высшей магией, для тебя было бы очевидно, что первичен именно реальный мир.

– Как я могу овладеть высшей магией, если ты отказался меня учить?

– А как я могу учить тебя, если ты стремишься к злу?

– Я не стремлюсь к злу! Сила не есть зло!

– Согласен. Но твоя сила принесет именно зло. И так будет всегда, пока ты не научишься смотреть на простых смертных не как на быдло, обязанное уважать сильного и не годное ни на что другое, а как на равных себе, на тех, кто, так же как и ты, любит и ненавидит, радуется и страдает…

Мезония не дослушала меня.

– Как может быть слабый равен сильному?! – воскликнула она. – Зачем тогда сила?

– Не затем, чтобы утверждать себя за счет других.

– А зачем?

– Чтобы противостоять злу, которое несут другие. Чтобы спокойно жить, не дергаясь из-за каждой мелочи. В конце концов, быть сильным приятно.

– Но что приятного в том, чтобы иметь силу и не применять ее?

– Вот когда ты поймешь это, тогда мы и поговорим насчет того, чтобы обучить тебя высшей магии.

– А что мне делать до этого? Что мне делать в этом мире без высшей магии? Я же здесь совершенно обычный человек, смерд можно сказать. Куда мне расти?

– Разве обычному человеку нельзя вырасти? И разве нет других путей для роста, кроме пути силы?

– Ты же знаешь, Хэмфаст, что я давно выбрала свой путь.

– Так иди по нему.

– Но я не могу! Я думала, что становлюсь сильнее, мудрее и опытнее, а оказалось, что я всю жизнь развивала умение играть в игрушки. Ты показал мне, что мой путь ведет в никуда, но я не могу принять твой путь!

– Почему?

– Потому что… Да просто не могу его принять! Я не смогу жить смердом среди смердов, я всю жизнь училась быть воином, и я стала воином, и теперь это моя судьба.

Я перебил Мезонию и начал говорить, стараясь, чтобы мои слова звучали по возможности мягко:

– Есть один мир, он называется Миррор, там живет дракон по имени Сссра, такой же разумный, как мы с тобой. Он много говорил про судьбу, про предназначение, про то, что рыба, пытающаяся перепрыгнуть через водораздел, почти всегда погибает… Он много чего говорил. А потом он узнал, что его мир сотворен не загадочным Творцом, а обычными людьми, мелочь, казалось бы, ничего не изменилось, но Сссра больше не стал принимать судьбу. Так же как и тебе, ему показалось обидным, что судьба заставляет его играть в игрушки.

– И что с ним стало?

– Он ушел в Междусетье пару недель назад и до сих пор где-то бродит. Когда он вернется, я узнаю, что с ним стало.

– Думаешь, он вернется?

– Думаю, да.

– А я бы не вернулась. Глупо цепляться за судьбу, которая перестала быть твоей судьбой.

– Это твое право и твой выбор. Только не рассказывай новым друзьям о мире, из которого пришла, это может вызвать проблемы для всего Средиземья.

– Что я, дура, по-твоему? – возмутилась Мезония.

– Нет, не дура, потому я и отпускаю тебя. И последнее, когда тебе надоест бродить, ты знаешь, куда возвращаться.

– Спасибо, Хэмфаст. Будешь в Аннуине, передавай привет Леверлину, скажи, что я не предавала его, просто моя судьба изменилась. Он поймет.

И Мезония ушла.

20

Против всех ожиданий, могила Никанора вовсе не заросла бурьяном. Ее покрывала аккуратная серая плита из камня, похожего на тот, который в реальном мире называют бетоном, и, что поразило меня больше всего, на этой плите лежали живые цветы. В ноябре месяце! И не какие-нибудь лесные васильки или ромашки (хотя и им откуда взяться в это время года?), а настоящие аннуинские чайные розы. В голове (или в ногах?) могилы вертикально стояла другая плита, на этот раз гранитная, барельеф на которой довольно точно изображал Никанора. Почему-то покойный напомнил мне Мерлина. Дело было не только во внешнем сходстве, несомненно имевшемся, но в чем-то более глубоком, может быть, в таких случаях принято говорить о родстве души. Кажется, будто Никанор хочет восстановиться из резервной копии, но не знает, как это сделать. Или даже восстановить не только себя, но и весь мир, чтобы он пошел другим путем и не случилось того, что случилось.

– Здравствуй, Никанор, – сказал я. – Раньше я думал, что разговаривать с покойником глупо, а теперь… Во Вселенной так много глупости, что еще одна маленькая порция, исходящая от меня, вряд ли изменит мировой баланс. Я вернулся, Никанор. Я изменился, я очень сильно изменился. Жаль, что ты не можешь ответить мне, я знаю, что бы ты сказал, но так здорово было бы услышать это из твоих уст. Я не хотел тебя убивать, и я не хотел убивать Плимута и Розу. Я не хотел убивать дурака Боромира в «Четырех псах», я не хотел убивать лучших магов Аннура. Я не хотел разжигать пламя войны на твоей родине. И я не хотел, чтобы мои друзья и наставники топили печаль в вине, потому что они увидели то, что я натворил. И я никогда не хотел быть героем. Я хотел бы, чтобы ты стоял сейчас со мной, думаю, мы нашли бы общий язык, даже Олорин не понимал меня так, как ты. Да, я знаю, ты мастер психологии, но ведь психологию можно применять не только для того, чтобы раздавить душу противника, но и для того, чтобы исцелить душу товарища. Я не прав?

– Ты прав, – ответил Никанор, – и не только можно, но и нужно. То, что происходит с тобой, называется «депрессия», и, если ее не лечить, она превратится в невроз, а тогда… если учесть все твои силы…

– Я натворю такого, что война в Аннуре покажется ерундой?

– Не обязательно, но возможно. Твоей душе необходим опытный врачеватель. Обратись к Леверлину, он совсем рядом, в доме за стеной.

– Это где раньше было гнездилище мантикор?

– Именно. После того как твой друг передал Утренней Звезде артефакты для телепортации, главная база ковена находится здесь. Очень удобно: ни одной разумной души на триста миль вокруг, а в то же время это место отделяет от Аннуина всего один шаг, если, конечно, уметь управляться с артефактом перемещения.

– Но разве Леверлин будет со мной разговаривать?

– А что ему еще остается? Думаешь, он захочет тебя еще раз убить? Брось, не такой он дурак, он прекрасно представляет всю силу Уриэля, такую силу не дразнят без крайней нужды.

– Все равно… Как ты это себе представляешь? Я вхожу в кабинет Леверлина и говорю: привет, Леверлин, помнишь хоббита, который истребил два десятка твоих друзей и разрушил главное дело твоей жизни? Вот он я, перед тобой. Знаешь, Леверлин, у меня что-то не в порядке с головой, и мне нужна твоя помощь, ты же вроде у нас опытный врачеватель. А Леверлин говорит: привет, Хэмфаст, сколько лет, сколько зим! Как я рад тебя видеть! Давай, ложись на кушетку, расскажи мне о воспоминаниях детства, будем искать первопричину твоих неприятностей.

Голос Никанора изменился, как будто покойник поморщился. Глупо так думать, ведь у духа не бывает лица, но ощущение возникло именно такое.

– Не думай о Леверлине слишком плохо, – сказал Никанор. – Он совсем не такой мерзавец, каким ты его представляешь. Он фактически правил Аннуром последние шесть лет и был не самым худшим властителем. Да, он резок, циничен, но чего еще ждать от правителя великой державы, могучего мага и мастера психологии в одном лице? Душевные перегрузки оставляют следы, похожие на шрамы, и часто эти шрамы кровоточат. Не буду лукавить, Леверлин не любит тебя, но и не ненавидит. Как можно ненавидеть аватара?

– Я не аватар!

– Не лги хотя бы самому себе! Ты уже давно достиг мощи аватара, и именно это так тяготит тебя. Ты владеешь великой силой, ты можешь сделать почти все, что можешь представить себе, но сила неспособна заменить мудрость, мудрость приходит только с опытом. А когда набираешься опыта, не раз приходится преодолевать депрессию. Поверь мне, это случается с каждым магом, в этом нет ничего позорного. И не надо стесняться обратиться за помощью, если не можешь справиться с проблемой.

– Думаешь, я не могу справиться?

– Уверен. Дела обстоят очень серьезно, иначе ты не стал бы изливать душу первому встречному покойнику. Не рискуй, Хэмфаст! Подумай о том, к чему может привести твое нервное расстройство, подумай о своих хоббитах. В прошлый раз ты принес смерть в Аннур, куда ты обратишь взор на этот раз?

Я долго молчал, а потом сказал:

– Боюсь, что ты прав, почтенный Никанор, мне действительно нужно посоветоваться с мастером психологии. Но Леверлин – не единственный мастер в тех мирах, куда мне открыт доступ.

– Подожди! – воскликнул покойник. – Какие миры? Ты что, нашел дорогу в Валинор?

– Извини, Никанор, – ответил я, – мне пора идти.

И я ушел.

21

Уриэль валялся на кровати и читал книгу. Книга была маленькая и невзрачная, а на обложке было нарисовано странное сооружение из железа, стекла и чего-то похожего то ли на дерево, то ли на застывшую смолу.

– Привет, Хэмфаст! – произнес Уриэль, оторвавшись от книги. – Видел когда-нибудь, как выглядит думающий, если смотреть из реального мира? – Он показал мне обложку.

– Это и есть думающий?

– Он самый. Вот сюда надо говорить, чтобы вводить команды, либо можно давить пальцами вот на эти выступы, вот эта хреновина служит для выбора из нескольких вариантов, а вот здесь он рисует то, что ты хочешь увидеть. Выглядит глуповато, но, если считать, что магическое зрение пользователю недоступно, конструкция близка к оптимальной.

– Но чем он думает?

– Вот в этой коробке есть маленький кристалл из кремня, подвергнутого какой-то магии. Он и думает.

– Обычный камень думает?

– Нет, это не обычный камень, для его изготовления кремень переплавляют, смешивают с какой-то глиной двух разных сортов, нарезают на ломтики, прокладывают между ними золото и серебро… Короче, нам с тобой такую вещь не сделать. Да и зачем? У нас же есть магия.

– И то верно. Слушай, Уриэль, ты знаешь, что такое депрессия?

Уриэль закатил глаза и начал монотонно вещать скучным голосом:

– Депрессией называется состояние разумной души, характеризующееся общей подавленностью, обилием отрицательных эмоций, ощущениями неправильности мира и бесцельности существования субъекта. Депрессия может возникать в результате тяжелого душевного переживания, чаще всего раскаяния за непреднамеренно совершенный дурной поступок, а также в результате сильной душевной усталости. Кроме того, депрессия иногда возникает как побочный синдром при болезнях, отравлениях, похмелье, ушибах головы. Вроде так, если я правильно помню.

– Я похож на депрессивного?

– Не только похож, ты такой и есть. Только не пугайся, все маги проходят через это, и не по одному разу. Нельзя, будучи магом, сохранить чистую совесть, а когда совесть нечиста, от депрессий никуда не деться.

– Это опасно?

– В тяжелой форме – да. У тебя не возникали мысли о самоубийстве?

– Нет. Да и вряд ли это вообще возможно для меня.

– Почему же невозможно? Если задаться целью и потратить пару лет на истребление резервных копий, которые мы с тобой понаделали, что-нибудь, может, и получится. Только вряд ли твоя депрессия продлится так долго. Нет, самоубийство тебе не светит, а вот глупостей можешь наделать запросто.

– То, что я вытащил Мезонию из Средиземья, – глупость?

– Сам-то как думаешь?

– Думаю, глупость.

– Правильно думаешь. Но если ты еще способен понять, что делаешь глупости, значит, ситуация не безнадежна, ты еще сможешь выкарабкаться. Главное – пока не почувствуешь себя нормально, не берись за серьезные дела, а то душа может пойти вразнос: сделал что-нибудь дурное, расстроился, от расстройства сделал еще что-нибудь дурное… Короче, займись чем-нибудь спокойным, приятным и не очень ответственным. Попробуй, например, месяц-другой вообще не вылезать из долины.

– Пробовал. Только не месяц, а всего четыре дня, больше не выдержал. Еще хуже.

– А если прогуляться по Междусетью, развеяться как-нибудь…

– Тоже пробовал. Когда я там, постоянно думаю, что наш мир ненастоящий, а настоящая реальность – такое дерьмо, что…

– Понятно, – перебил меня Уриэль, – Междусетье отменяется. Хоббитанию посещал?

– Только вчера там был. Хардинг с Дромадроном сразу на меня насели, давай, говорят, рассказывай про свои подвиги. А про что мне рассказывать – про то, как аннурские летчики орочьих младенцев живьем жгли?

– А что, там уже такое творится? – заинтересовался Уриэль. – Этот, как его… Рыболов, он что, с Мордором сцепился?

– Нет, это было раньше, когда аннурские драконы бомбили Могильники.

– А при чем здесь орки?

– Церн поначалу заселял Могильники не людьми, а орками. На востоке Ганнара жили урукхаи-ревизионисты, которые отреклись от Моргота после Великой Мордорской революции. Церн предложил им переселиться на чернозем и одним выстрелом убил трех зайцев: отхватил две трети спорной территории, не потерял людей и избавился от нежелательных подданных.

– М-да… – протянул Уриэль. – Ну почему эти орки такие тупые? Интересно, избавятся они когда-нибудь от проклятия Красной книги?

– Такие вещи лучше не знать.

– И то верно. Значит, родные места тебя не успокоили. А если прогуляться по Миррору или Арканусу? А что, сходи, развейся, станешь единым хозяином обоих миров, для тебя это раз плюнуть, заодно узнаем, чем игра заканчивается.

– Разве тебе это интересно?

– Да нет… Но надо же чем-то тебя занять! Хочешь, сходим в библиотеку, наберем книжек из реального мира, почитаешь про думающих, будет нас двое ботов-хакеров.

– Почему двое? А Олорин?

– Олорин куда-то подевался, целый месяц от него никаких вестей. Вот у кого, кстати, настоящая депрессия. Я на днях даже запустил специальный артефакт для его поиска, только, боюсь, в ближайшие месяцы он ничего не найдет. А может, и вообще ничего не найдет.

– Почему? И вообще, зачем тебе артефакт? Можно же искать разумного по рунному идентификатору.

– Рунный идентификатор действует только в пределах одного думающего, в Междусетье с его помощью ничего не найдешь. Сссра, кстати, тоже куда-то пропал. Разваливается наша компания.

– Действительно… Впрочем, что в этом странного? Все, что хотели сделать, мы сделали, теперь у каждого свои дела, своя жизнь. Все естественно.

– Да, ты прав, но все равно это печально. Ладно, Хэмфаст, делай что хочешь. Депрессия у тебя есть, но неопасная, и, если ты не будешь чрезмерно переживать, все будет хорошо. И вообще, запомни: ты чувствуешь только то, что позволяешь себе чувствовать. Будь хозяином своей души, не думай, почему тебе плохо, думай, зачем тебе плохо. И очень скоро ты поймешь, что предаваться самоедству нет никакого смысла.

– А если я опять натворю что-нибудь не то?

– Натворишь – будешь виноват. А как еще может быть? Главное – чтобы ощущение вины не толкало тебя на другие дурные поступки. Постарайся не быть рабом своих чувств, контролируй себя, и сила пребудет с тобой.

И Уриэль снова погрузился в чтение.

22

– О, Хэмфаст Брендибэк! Сколько лет, сколько зим! Как. я рад тебя видеть! Наконец-то ты перестал обижаться на старого дурака!

Я растерянно пожал плечами.

– Не такой уж ты и старый, – сказал я, – и я уже давно не обижаюсь на тебя, на твоем месте я, наверное, сделал бы то же самое. А ты не жалеешь, что не смог убить меня по-настоящему?

– Глупо жалеть о том, что никогда не могло произойти. Если бы я знал, что тебя нельзя убить, я не стал бы и пытаться, но откуда мне было знать? Ладно, Хэмфаст, давай не будем ворошить прошлое. Борга! Тащи сюда лучшее вино и разогревай ужин!

В комнату вошла молодая, смазливая, круглолицая девица с длинной и толстой соломенно-желтой косой, одетая в простенькое платьице, подобающее зажиточной крестьянке или трактирной подавальщице, но никак не прислуге великого мага. Видимо, это и была Борга. Она подобострастно кивнула и выскользнула за дверь, окинув меня любопытным и почему-то опасливым взглядом.

– Что это она так странно на меня посмотрела? – спросил я.

– Узнала. Здесь вообще нечасто появляются хоббиты. – Леверлин хихикнул, но сразу же придал лицу серьезное выражение.

Я запоздало сообразил, что забыл поменять тело хоббита на другое, более подходящее к местной обстановке, – то-то мне казалось, что все здесь какое-то не такое. Все-таки Никанор прав, что-то нехорошее творится с моей душой.

– Подошел к третьему рубежу? – спросил Леверлин, и я не смог прочитать на его лице ничего, кроме искреннего участия.

– Что ты имеешь в виду?

– Молодой маг преодолевает первый рубеж, сотворяя первое заклинание. Второй рубеж – сотворение первого своего заклинания. А на третьем рубеже маг выбирает путь. Чаще всего магу не приходится ничего выбирать, все решает учитель, но случается, что учитель не может или не хочет выбрать путь ученику. Тогда ученик впадает в депрессию, становится рассеянным, рвется то в одну, то в другую сторону. Сегодня ему кажется справедливым дело света, а завтра он решает, что свобода выше добра, а рост выше счастья. Не так?

– Так. Но каков выход?

– Выход один – ты должен принять решение. Не важно, каким оно будет, но оно должно быть принято раз и навсегда. Или, по крайней мере, надолго. Ты можешь решить, что твоя цель – строить светлое будущее в отдельно взятой стране, или можешь посвятить себя познанию тайн мироздания. Или удалиться от мира и жить среди холмов, обратив взор внутрь себя. Ты можешь даже решить ничего не решать, но это ненадолго – когда придет время, ты выберешь путь так или иначе.

– Но я не могу выбрать путь! Все, что ты перечислил, и все, что называли другие, все варианты до единого имеют свои недостатки.

– Правильно! Ты уже почти все понял. Нет идеального пути, каждый путь чем-то плох, всегда приходится чем-то жертвовать.

– Всегда? А чем пожертвовал ты?

– Передо мной не стоял этот вопрос. Плезенс Заточитель указал мне мой путь, и я не жалею о сделанном выборе, несмотря на то что с течением времени вижу на своем пути все больше и больше колдобин. Твой учитель Уриэль разве не указал тебе, куда стремиться? Или то, что он указал, тебя не устраивает?

– Ничего он не указал… Уриэль хочет все знать, ему важно только знание, знание само по себе. Он говорит, что знание рождает силу, а сила помогает творить добрые дела, но он не творит добрых дел, он просто копит знания.

– Значит, ты хочешь творить добрые дела… – протянул Леверлин. – А что для тебя есть добро?

– Не знаю. Добро есть добро, как можно описать его другими словами?

– Например, как благо своего ближнего.

– А что такое благо? И кто такой ближний?

Леверлин коротко хохотнул.

– А ты поднаторел в философии, Хэмфаст. Ты хотел узнать мой путь? Так знай: ближний для меня тот, кого я сам считаю своим ближним, а благо ближнего для меня то, что я сам полагаю благом ближнего. Не подумай, что я считаю себя всезнайкой, нет, время от времени я ошибаюсь, и мне плохо, когда я ошибаюсь, у меня тоже есть совесть, но, как бы я ни ошибался, мой путь – благо ближнего.

– Я для тебя ближний?

– Пока нет.

– Чтобы стать твоим ближним, я должен принять твой путь?

– Не обязательно. Ты можешь помогать моему делу, следуя своим путем.

– Понятно… А скажи мне, почтенный Леверлин, что бы ты стал делать, если бы из Вселенной внезапно исчезли высшие силы? Все до единой?

– Пока высшие силы меня не трогают, мне на них наплевать. А когда они вмешиваются в мои дела, я веду себя так, чтобы не вызвать их гнев, но не более того. Нет, Хэмфаст, мой путь – это мой путь, я выбрал его сам, а не по указке высших сил.

В этот момент я подумал: зачем я все это говорю? Не депрессия ли говорит моими устами? Не станут ли мои слова самой большой глупостью за всю мою жизнь? Но роковые слова сорвались с моих уст.

– Существуют иные миры, – сказал я. – И среди них есть реальный мир, обитатели которого сотворили все остальное.

– Ты имеешь в виду Валинор?

– Нет, Валинор вообще не существует как область пространства, я имею в виду именно реальный мир. Там нет иных рас, кроме людей, там не действует магия, и вообще это довольно-таки поганый мир. Но все остальные миры – только плоды воображения людей реального мира, оживленные специальными артефактами.

– Подожди-подожди! Там же не действует магия, какие там могут быть артефакты?

– Немагические, у нас их не делают из-за нецелесообразности. Среди них есть особые артефакты, которые люди реального мира называют думающими, многие из них хранят внутри себя другие миры, называемые виртуальными или воображаемыми. Наш мир – один из них.

Я взглянул на Леверлина и заметил, что тот подобрался, его глаза стали смотреть сосредоточенно и по-деловому, он даже отодвинул в сторону стакан с вином.

– В реальный мир можно попасть? – спросил он.

– Нет, но можно путешествовать между виртуальными мирами и…

– Наплевать на воображаемые миры! Отсюда можно повлиять на течение дел в реальном мире?

– Нет. Наше Средиземье – просто большая игрушка.

– А из других миров?

– Что из других миров?

– Можно повлиять на реальный мир из других миров?

И тут я задумался.