Эдуард I

На сороковой день после рождения принца Эдуарда король и фаворит вместе отстояли торжественную церковную службу, проведенную в ознаменование очищения королевы после родов. И сразу же по окончании службы между ними разразилась крупная ссора. Виноват во всем был самоуверенный Симон де Монфор, который несколько переоценил свое влияние на короля. Он осмелился представить монарха в качестве поручителя, когда одалживал у Тома II Савойского графа Фландрского две тысячи фунтов. При этом граф Лестерский не удосужился испросить согласие у самого Генри III. Тот, естественно, впал в ярость. Помимо законных упреков в финансовых махинациях, в запале он обвинил Монфора еще и в совершенно фантастическом преступлении – в совращении своей сестры Элеоноры до брака.

Король не шутя пригрозил фавориту заточением в лондонский Тауэр. Его гнев был столь силен, что Симон решил не испытывать судьбу и на время исчезнуть из Англии, благо подвернулся удобный предлог, позволивший замаскировать бегство и сохранить лицо. Монфор присоединился к так называемому Крестовому походу баронов в Палестину 1239–1241 годов, вступив в отряд королевского брата Ричарда графа Корнуоллского.

К тому времени, когда поход в Святую землю закончился и граф Лестерский вернулся с Востока, Генри III несколько успокоился, и они помирились. Таким образом, на самой возможности обретения королем самостоятельности был снова поставлен крест – по крайней мере, на достаточно продолжительное время.

* * *

Детство Эдуарда прошло в основном в Виндзорском замке – главной резиденции английских монархов с начала XII столетия, когда Англией правил Генри I Боклерк. Замок стоял в 40 километрах к западу от Лондона на правом берегу Темзы, которая в том месте достаточно узка и не производит столь величественного впечатления, как в столице.

Королевские отпрыски, как правило, недолго наслаждались компанией своих родителей. Не стал исключением и Эдуард – уже в августе 1239 года его переселили в собственные апартаменты, которые находились там же, в Виндзоре. Королева сына грудью, естественно, не кормила – у знатных дам это было не принято. К мальчику отец велел приставить двух кормилиц – Элис и Сару.

Едва Эдуарду исполнилось три года, у него появились наставники – Уильям Бран и Хью Гиффард Бойтонский. Гиффард был известным судьей, весьма искушенным в правовых вопросах. По общему мнению, он отличался честностью и набожностью, за каковые качества король и почтил его своим высоким доверием. Кроме того, Генри III решил, что в числе придворных сына должны обязательно состоять дети, с которыми принц мог бы общаться – причем не сверстники, а мальчики чуть постарше, чтобы он невольно тянулся за ними в своем развитии. Одним из наперсников наследника стал его двоюродный брат – семилетний Генри Алеманский, сын Ричарда графа Корнуоллского. Другие имели куда более низкое происхождение: это были Джеймс, сын королевского придворного Николаса де Молса, а также сыновья Феррана, бывшего арбалетчика королевской охраны.

Хотя формально Эдуард жил отдельно от родителей, король лично следил за тем, чтобы ни сын, ни его свита ни в чем не нуждались, скрупулезно вникая во все мелочи. В мае 1242 года он издал такое распоряжение: «Приказываем камергеру в Лондоне, чтобы вина из королевских запасов были доставлены констеблю Виндзора – две бочки изысканного вина для надобностей Эдуарда, сына короля»^[12]. Естественно, что вино в таких количествах предназначалось больше для взрослых из свиты наследника, чем для трехлетнего мальчика. Впрочем, в те времена оно представляло для детского организма куда меньшую опасность, чем обычная питьевая вода, которая в обязательном порядке разбавлялась вином – в разумных количествах, естественно – для дезинфекции.

Двух бочек хватило двору принца на пять месяцев, ибо в октябре король снова озаботился этим вопросом. Констебль^{13} Виндзора получил от него следующее распоряжение: «Поскольку король слышал, что королевские дети, в королевском замке пребывающие, не имеют доброго вина для питья, приказываем нашему констеблю замка Виндзор, чтобы для их надобностей он доставил им две бочки лучшего королевского вина, которое есть в башне вышеуказанного замка – сначала одну, затем вторую»^[13].

Поначалу Генри III оплачивал содержание свиты сына и услуги его воспитателей из собственного кармана, но уже в 1244 году принял другое решение. Он пожаловал Эдуарду манор Тикхилл в Йоркшире, а также передал ему доходы от вакантного в то время епископства Чичестерского. И с этого момента все основные расходы легли на плечи казначея принца. Впрочем, Генри все время старался сделать горячо любимому сыну какой-нибудь приятный сюрприз – то прислать к его столу миноги, то подарить роскошный плащ, отороченный мехом.

Король был крайне озабочен слабым здоровьем Эдуарда, поэтому всячески старался приучить его к свежему воздуху и физическим упражнениям. Невзирая на то, что возраст не позволял мальчику самостоятельно ездить верхом, король нашел выход и приказал изготовить для него специальное двухместное седло. Генри III не уставал напоминать воспитателям, что принц с раннего детства должен привыкать к коню, расти крепким и здоровым, ибо ему предстояло не только нести тяжелейшее бремя власти, но и командовать войсками, подавая пример выносливости своим солдатам.

Однако несмотря на все усилия отца крепким здоровьем Эдуард похвастаться не мог. В июне 1246 года он вместе с родителями отправился в знаменитое цистерцианское аббатство Бьюли, которое пользовалось особым покровительством английских королей, начиная с Джона Безземельного. В то время монастырь, расположенный в самом сердце обширного лесного массива, носил поэтическое имя Bellus Locus Regis – «Прекрасное королевское место».

Генри III предпринял это путешествие, желая присутствовать на церемонии освящения новой церкви, строительство которой продолжалось более 40 лет и было только что закончено. Церковь представляла собой огромное крестообразное в плане сооружение в стиле ранней готики, ее проект создавался под ощутимым влиянием французских цистерцианских аббатств Сито, Бонпор и Клерво. Шпиль собора вздымался в высоту на 102 метра^{14}.

Впервые в своей жизни Эдуард тяжело заболел именно тут. Королева Элеонора Прованская настояла, чтобы все, включая семью и свиту, оставались в аббатстве до тех пор, пока мальчик окончательно не поправится. Полное выздоровление заняло целых три недели, после чего блестящая кавалькада отправилась в обратный путь и без приключений вернулась в Виндзор. В этом же году скончался один из наставников Эдуарда – Хью Гиффард Бойтонский, человек высокой морали и учености. Несмотря на юный возраст своего подопечного, он сумел внушить ему уважение к праву, которое впоследствии вылилось у Эдуарда в стремление упорядочить законодательство и установить единые порядки по всей стране.

Новым наставником наследника престола стал рыцарь из королевской свиты – сэр Бартоломью де Пеш. Перед ним Генри III поставил несколько иные задачи. Сэр Бартоломью должен был открыть мальчику мир за стенами дворца и всерьез заняться его физическим развитием. Считалось, что именно с семилетнего возраста следовало начинать приобщение к рыцарским премудростям. Эдуард под руководством нового наставника учился управлять конем, постигал тонкости псовой и соколиной охоты. Сэр Бартоломью учил его владению мечом, луком и кинжалом. По-видимому, успехи принца радовали наставника, ибо Генри III вскоре издал указ, позволяющий Эдуарду охотиться в лесах, окружавших Виндзор. Хотя король содержал охотничьих собак и ловчих птиц, но они предназначались для увеселения его свиты. Сам Генри не питал особой любви к охоте и старался избегать участия в ней, однако всемерно поощрял увлечение ею сына.

Усиленные физические упражнения не уберегли принца, и в 1247 году он вновь тяжело заболел. Приставленные к наследнику престола доктора Александр и Томас отнеслись к его недугу крайне серьезно, чего не скрыли и от короля. Генри III даже опасался, что наследник престола может умереть. Хронист писал: «В ночь на святого Михаила^{15} заболел Эдуард, первородный сын и наследник государя короля. И написал государь король всем священникам, которые находились в окрестностях Лондона, где заболел упомянутый Эдуард, чтобы они с усердием вознесли молитвы за выздоровление ребенка. И помимо других написал он, в частности, аббату и конвенту Сент-Олбенса, чтобы они отслужили мессы, и все монахи участвовали бы в торжественном пении, и первая была бы за святого Альбана, а вторая – за болящего, а именно: “Всемогущий вечный Боже, верующих вечное спасение…”^{16} И милостью Господней здоровье ребенка было восстановлено»^[14].

После выздоровления Эдуард возобновил конные прогулки, упражнения с оружием и выезды на охоту, к которой он пристрастился. Это шло ему на пользу, здоровье принца постепенно укреплялось.

* * *

Отношения между Англией и Францией по-прежнему оставались неурегулированными: английский король требовал возврата Нормандии и отвоеванной у него части Аквитании, а французский король предпочитал никак на не реагировать на эти демарши. Он до такой степени был удовлетворен течением дел в Аквитании, что не беспокоился даже по поводу того, что Генри III все еще не принес ему вассальную присягу. Луи IX полагал, что вся Гасконь^{17} вот-вот может отложиться от своего английского сеньора. После катастрофического провала экспедиции 1243 года, предпринятой для освобождения герцогства от французов, власть английского короля, носившего одновременно титул герцога Аквитанского, признавали только территории между Дордонью и Пиренеями. При этом у него было поразительно мало рычагов влияния на своих вассалов. Вся реальная власть находилась в руках гасконских магнатов, чьи отношения с верховным сеньором, пребывавшим далеко за морем, были весьма формальными.

Слабые сенешали, назначаемые королем, не обладали достаточными полномочиями для наведения порядка. Местные сеньоры вели себя крайне независимо, они грабили торговцев и с упоением предавались междоусобным войнам. Столицу герцогства Бордо раздирала вражда могущественных семейств Солер и Колом. В Байонне кланов, борющихся за муниципальные должности, было еще больше. К остаткам Аквитании тянули жадные руки соседние государи. Трувер^{18} Теобальд IV граф Шампанский, носивший также корону Наварры, жаждал присоединить к своим владениям долину Адура. Фернандо III, король Кастилии, и Хайме I, король Арагона, по мелочам размениваться не собирались и претендовали на всю Гасконь целиком. Судьба герцогства висела на волоске.

Королевский ордонанс о передаче Эдуарду Аквитании вместе с островом Олерон был выпущен 30 сентября 1249 года – через три месяца после достижения наследником престола десятилетнего возраста. Однако никаких фактических властных полномочий принц не получил. Более того, король не пожаловал ему даже титула, связанного с новым владением – другими словами, герцогом Аквитанским Эдуард не стал.

Это, конечно, неудивительно – нельзя же было всерьез надеяться, что десятилетний мальчик сможет справиться с комплексом запутанных проблем и успешно управлять отдаленным герцогством, погруженным в перманентную смуту. Вопрос в другом – зачем королю вообще понадобилось вмешивать в это дело принца, если всеми делами на английских территориях в юго-западной Франции уже ворочал не кто иной, как его давний друг и советник Симон де Монфор? Граф Лестерский находился на континенте в качестве королевского наместника с весны 1248 года. Он был назначен на этот пост на семилетний срок и получил обширные полномочия во всем, что касалось управления герцогством и защиты интересов Англии от многочисленных внешних и внутренних угроз.

Симон де Монфор взялся за устроение Аквитании с большим рвением и быстро доказал всем, что недаром является сыном знаменитого гонителя альбигойцев. Он изъездил герцогство из конца в конец, чтобы сплотить немногих оставшихся сторонников английского короля, а затем занялся мятежниками. Наместник приструнил бордоских смутьянов, а также их сторонников в других провинциях, разорив владения Раймона III виконта де Фронсака. Он также разгромил войско вечного бунтовщика Гастона VII Великого виконта де Беарна и взял в плен его самого. Монфор конфисковывал земли, разрушал замки и, что хуже всего, уничтожал виноградники. Это считалось ужасным деянием в стране, основным источником дохода которой было вино. Неудивительно, что найти общего языка с гасконцами ему не удалось. В Лондон летели многочисленные жалобы на действия наместника. Обвинения в адрес Симона де Монфора оказались настолько серьезными, что ему было предписано незамедлительно предстать перед королевским советом.

Между тем номинальный владыка Аквитании, каковым являлся Эдуард, по-прежнему находился в Англии. В 1251 году он в третий раз тяжело заболел, и 1 июня король отдал следующее распоряжение хранителю Виндзорского леса и манора Кенингтон: «Приказ Годфри Листону разрешить Б. Пешу и Э. де Монцу охотиться на козлят и других королевских животных в Виндзорском парке для надобностей Эдуарда, сына короля, когда это будет необходимо, до тех пор, пока он не излечится»^[15].

Как и в предыдущие разы, молодой организм справился с болезнью, и здоровье Эдуарда полностью восстановилось. Больше столь тяжело он уже не болел. Вскоре принц смог вернуться к своему излюбленному развлечению – охоте. К тому времени он уже считался опытным и умелым охотником. В 1252 году у Эдуарда были свои ловчие птицы и собаки, что видно из письма короля шерифу^{19} Нортхемптона: «Предписываем проследить, чтобы шесть королевских соколов, тренированных на цаплю, и четыре, принадлежащих его сыну Эдуарду, находящиеся на попечении Ральфа де Эрлехема, были заключены в клетки в Геддингтоне. Найти все необходимое для трех королевских борзых и двух, принадлежащих упомянутому Эдуарду. На расходы выделяется ½ пенни ежедневно и 1½ пенса жалованья груму, который будет за ними ухаживать»^[16].

В 1252 году Симон де Монфор предстал перед королевским советом. После внимательного рассмотрения жалоб судьи заслушали оправдания наместника и в конце концов вынесли решение в пользу графа Лестерского. Однако Генри III все-таки отстранил фаворита от управления Аквитанией, в качестве компенсации пожаловав ему семь тысяч марок. Гасконцев несколько расстроило, что их обидчик не понес сурового наказания, но в целом они были довольны исходом дела. Узнав о его смещении с поста наместника, представители гасконской знати передали королю пожелание, чтобы их номинальный господин Эдуард отныне стал господином фактическим и лично правил ими.

Генри III любил сына и испытывал естественную гордость за его успехи, но понимал, что успехи эти достигнуты пока на поприще не столь уж серьезном и что ему рано еще брать в руки бразды правления. Поэтому король лично собрался посетить свои растревоженные заморские владения, навести там порядок и успокоить жителей щедрыми дарами. Эдуарда он оставил в Англии на попечении матери Элеоноры Прованской и дяди Ричарда Корнуоллского.

Большой флот, с которым король отплывал в Аквитанию, готовился отчалить из Портсмута 6 августа 1253 года. Принц приехал туда для прощания с Генри III. Расставание далось ему очень тяжело: «Мальчик Эдуард, которого отец обнял и поцеловал со многими слезами, стоял на берегу, рыдая и всхлипывая, и отказывался уходить до тех пор, пока мог видеть паруса кораблей»^[17]. Глубокая и горячая привязанность, существовавшая между отцом и сыном, с годами не ослабевала, а только крепла. Любовь к отцу была важной чертой формировавшегося характера Эдуарда.

* * *

Несмотря на отстранение Симона де Монфора от наместничества (а может быть, именно из-за того, что гасконцы перестали чувствовать тяжесть его руки) ситуация в Аквитании продолжала оставаться критической. Королю и советникам, прибывшим на континент, пришлось очень серьезно потрудиться, чтобы избежать войны, которая казалась неминуемой. Главной угрозой миру выступал все тот же неугомонный Гастон виконт де Беарн, освобожденный из заточения, но отнюдь не растерявший свой пыл. Он по-прежнему оставался убежденным сторонником короля Франции и при каждом удобном случае поднимал бунт против власти Англии.

На сей раз Гастон бунтовал не в одиночку. Он заручился поддержкой Альфонсо X, короля Кастилии, преемника умершего в 1252 году Фернандо III. Кастильские войска готовились вторгнуться в Аквитанию, где у них была собственная миссия. Альфонсо сам претендовал на это герцогство, имея на то определенные основания. В 1204 году в возрасте 82 лет скончалась Алиенора, последняя герцогиня Аквитанская из дома Пуатье. Ее пережили только двое детей – старшая Элеонора, вышедшая замуж за короля Кастилии, и младший Джон Безземельный, король Англии, который унаследовал герцогство. Элеонора приходилась прабабкой Альфонсо X Кастильскому, а Джон – отцом Генри III Английскому. Естественно, что кастильский король выдвигал свои претензии, опираясь на то, что его линия изначально была старшей.

В конце концов дипломатические усилия Генри III принесли плоды и разорительной войны удалось избежать. Король Англии сумел развалить союз своих недругов, отрядив двух тайных послов – своего секретаря Джона Мэнсела и Уильяма Биттонского, епископа Батского и Уэллзского – к Альфонсо X, гласно и негласно поощрявшему гасконских мятежников. Он предложил заключить брак между младшей сестрой кастильца Элеонорой (Леонорой) и наследником английского престола Эдуардом, а права на герцогство Аквитанское передать им. Альфонсо X согласился с этим проектом, но выдвинул требование, чтобы принц Эдуард лично прибыл к нему в Бургос. Король Кастилии хотел оценить образованность жениха, его внешность и мастерство в рыцарских искусствах. В случае если кандидат на руку сестры пришелся бы ему по душе, он желал лично посвятить его в рыцари. Вообще-то говоря, Генри III предполагал опоясать сына мечом и надеть ему золотые шпоры в Англии во время пышной церемонии, но в принципе его вполне устраивал и вариант, предложенный будущим родственником.

Сопровождать в Кастилию Эдуарда, которому вот-вот должно было исполниться 15 лет, вызвалась королева Элеонора Прованская, во что бы то ни стало желавшая присутствовать при помолвке. Вместе с принцем отправились также его девятилетний брат Эдмунд^{20}, которому отец также дал старинное саксонское имя в честь святого мученика, и Бонифас Савойский, архиепископ Кентерберийский.

Путешествие не обошлось без осложнений. Перед отплытием из порта произошла неприятная история: моряки из Уинчелси, которым предстояло везти королеву, увидели корабль Эдуарда, оснащенный в Ярмуте. Представители соперничавших торговых городов немедленно затеяли драку, что было в порядке вещей – между матросами из Ярмута и Пяти Портов^{21} постоянно вспыхивали ссоры. На этот раз конфликт удалось быстро погасить, и в конце первой декады июня путешественники благополучно высадились в порту Бордо. Оттуда Эдуард с матерью, братом и архиепископом в сопровождении пышной свиты отправился в Бургос, куда прибыл 5 августа.

Заслужить уважение Альфонсо X было делом нелегким – король считался одним из образованнейших людей своего времени. Он поощрял переводы с арабского и латыни на кастильский, изучал мавританскую и еврейскую культуру Пиренейского полуострова, покровительствовал астрономам и математикам, инициировал составление «Всеобщей хроники», описывавшей историю мира с древнейших времен, сам сочинял музыку. Тем не менее Альфонсо остался вполне доволен знакомством с Эдуардом, из чего можно однозначно сделать вывод, что наследник английского престола также был образован изрядно.

Точных данных о полученном им образовании нет, но можно предполагать с большой степенью достоверности, что принц умел читать и писать. Говорил он на принятом в среде английской аристократии англо-нормандском диалекте французского языка, но при этом свободно общался по-английски, без проблем понимал латынь. Благодаря своим наставникам Эдуард глубоко изучил право. Он много путешествовал по стране, регулярно посещая Вудсток, Оксфорд, Сильверстоун, Гилфорд, Хейверинг и Гиллинхэм в Дорсете, где у него были свои собственные апартаменты. Наследник английского трона превосходно исполнял все рыцарские упражнения, прекрасно ездил верхом, виртуозно владел разнообразным оружием. Излишне, наверное, упоминать, что он был весьма искушен в охоте, которая давно стала его любимым развлечением.

Эдуард заслужил расположение будущего тестя, но, что гораздо важнее, глубокой симпатией друг к другу прониклись жених с невестой. И это тоже косвенно свидетельствовало о немалых личных достоинствах принца. Элеонора Кастильская происходила из гордой и могущественной семьи. Ее прадед вел армии крестоносцев Северной Испании к великой победе при Лас-Навас де Толоса. Ее отец вернул в лоно христианства Кордову, Севилью и Кадис. Сама она была весьма образованной женщиной, увлекалась чтением рыцарских романов, отдавая предпочтение артуровскому циклу, общалась с поэтами и музыкантами. Жирар Амьенский в 80-х годах XIII века посвятил ей свой роман «Эсканор», также повествовавший о рыцарях легендарного короля Артура.

* * *

1 ноября 1254 года Эдуард сочетался браком с Элеонорой Кастильской, дочерью короля Фернандо III, в аббатстве Санта-Мария-ла-Реаль-де-лас-Уэльгас. Этот знаменитый монастырь был основан в 1187 году Альфонсо VIII по пожеланию его жены Элеоноры Английской – дочери короля Англии Генри II Короткой Мантии и Алиеноры Аквитанской.

В качестве свадебного подарка Генри III подтвердил право своего сына на владение герцогством Аквитанским в качестве апанажа^{22}. Помимо этого, Эдуард получил в управление Ирландию (за исключением земель, принадлежавших королевским фаворитам Лузиньянам и королевскому юстициарию Роберту Валерану), графство Честерское, а также несколько замков в Уэльсе, Линкольншире и Хемпшире. Это гарантировало принцу суммарный доход в размере 10 тысяч фунтов в год.

Таким образом, задолго до достижения совершеннолетия Эдуард стал правителем обширных владений и был посвящен в рыцари самим королем Кастилии. Хронист Мэтью Парижский с изрядной долей ехидства писал: «И немедленно владыка король Англии пожаловал сыну своему и жене его Гасконь, Ирландию, Уэльс, Бристоль, Стэнфорд, Грантэм – столь много, что сам стал выглядеть корольком изувеченного королевства»^[18].

Впрочем, несмотря на широкий жест, отказываться от значительной части своих владений Генри III вовсе не собирался. Вероятно, с ним случился очередной приступ необъяснимой жадности, периодически накатывавшей на короля. Как и прежде, никаких титулов Эдуард не получил, и его официальное титулование осталось неизменным: Edwardus primogenitus filius et heres domini Henrici regis Anglie illustris – Эдуард, первородный сын и наследник Генри, славного короля Англии. Он не стал, как того можно было ожидать, ни герцогом Аквитанским, ни лордом Ирландии, ни даже графом Честерским. А ведь традиция наделять детей титулами в Англии к тому времени уже сложилась – Ричард Львиное Сердце до своего вступления на трон именовался герцогом Аквитанским, а его младший брат, будущий Джон Безземельный, – лордом Ирландии.

На формально дарованных ему землях Эдуард не имел полной власти. Даже в палатинате^{23} Честер король ограничивал полномочия сына, и близко не обладавшего такими же владетельными правами, как, скажем, князья-епископы Даремские^{24} в своем палатинате. Принц не мог даже назначать должностных лиц без согласования с отцом.

Особенно неважно обстояли дела с Ирландией, где влияние Эдуарда было еще меньше – практически ничтожно. Ведь остров лишь номинально представлял собой собственность английской короны, и ее власть едва ли признавалась половиной земель. Обосновавшиеся в Ирландии англо-нормандские магнаты – такие как Фицджералды лорды Оффалийские, Батлеры Килдерские, Фицтомасы Десмондские, – изначально призванные насаждать английские законы и правосудие, контролировали очень ограниченную территорию. При этом даже среди них находились «вольнодумцы» – например коннахтские Бёрки, – которые проникались ирландским духом и традициями настолько, что становились ирландцами больше, чем сами ирландцы, как часто бывает с неофитами. Значительная часть острова по-прежнему оставалась под властью вождей местных кельтских кланов.

Управлять такой страной было делом не только хлопотным, но и опасным. Недаром Лоуренс Самеркот, один из служащих королевского казначейства в Ирландии, у которого как раз в то время закончился срок службы, писал королю: «Посылайте мне преемника с тем, чтобы он прибыл сюда своевременно. Ибо знайте точно, что после дня Марии Магдалины никакое, даже самое важное дело не заставит меня вернуться в Ирландию, пусть мне и будут выдавать ежегодно в два раза больше денег на расходы. Обо всем я доложу вам лично, если даст Господь. И когда я прибуду в Англию, то можете поступать со мной как вам заблагорассудится. Я готов скорее отправиться в тюрьму, чем в Ирландию…»^[19]

После того как Генри III передал Ирландию своему сыну, знать острова, как и остальное его население, с нетерпением ожидала прибытия нового владыки – кто с надеждой, кто со страхом, кто с неприязнью. Однако Эдуард ограничился лишь тем, что с одобрения отца назначил юстициарием Ирландии Ричарда де Ла Рошеля, и на этом его заботы о дальнем и беспокойном владении закончились. Все последующие годы он вполне удовлетворялся получением из Ирландии причитающихся ему доходов, но сам туда прибыть так и не соизволил.

* * *

Вместо того чтобы ехать в далекую беспокойную Ирландию, не сулившую в обозримом будущем ничего, кроме проблем, Эдуард надолго задержался в Гаскони. В конце ноября чета молодоженов прибыла в Байонну. Король Генри III, с переменным успехом пытавшийся умиротворить герцогство, взбаламученное жестоким правлением Симона де Монфора, уже давно вернулся в Англию. Гасконские дела утомили короля, и он искал предлог избавиться от них. А тут его как раз обуяла новая бредовая идея – отвоевать королевство Сицилия для своего второго сына Эдмунда, которому на тот момент исполнилось 10 лет.

В мае 1255 года Генри III официально заявил, что берет на себя обязательство организовать сицилийскую экспедицию и обеспечить ее финансирование. Король пообещал папе Александру IV выделить на эти цели 135 541 марку – сумма ошеломляющая, если учесть не самое блестящее состояние английских финансов и скромный годовой доход короны. Шли месяцы, но выполнять свои обещания Генри III не торопился. Да это было и невозможно в принципе – королевская казна испытывала острую нехватку средств.

Задачу по наведению окончательного порядка в Аквитании и подчинению местных сеньоров он ничтоже сумняшеся возложил на плечи юного сына. Эдуард сразу понял, что ему придется нелегко. То, с чем принц столкнулся, только начав разбираться во внутренних делах герцогства, являло собой значительный контраст по сравнению с тем, к чему он привык дома. Аквитания давно уже находилась в руках англичан, но ее жители не имели представления о централизованном устройстве, которым отличалась Англия. Герцогство не было английской колонией, там действовали свои традиционные, а не английские, законы и административные порядки.

Ситуация усугублялась тем, что в отличие от других владений Аквитания представляла собой феодальный лен, который держался английскими королями от французских королей. Такая двойственность в статусе герцогства открывала перед Парижем широкие возможности по вмешательству в его дела, а гасконцам позволяла апеллировать напрямую к Парижскому парламенту, если их чем-то не устраивали решения английской администрации.

Местная знать была многочисленной, в высшей степени заносчивой, эгоистичной и задиристой. Большинство ее составляли малоземельные и бедные сеньоры, что во многом объяснялось традицией деления наследства между несколькими претендентами. Кроме того, значительная часть земель выпадала из системы феодальных держаний, поскольку входила в состав обширных церковных имений. Да, существовало несколько действительно великих сеньоров, среди которых выделялись богатством Гастон виконт де Беарн и Аманье д’Альбре. Однако таких было немного, и в склочности они ничуть не уступали своим более бедным собратьям. Неудивительно, что национальные особенности местного населения сильно разочаровали Эдуарда. Он писал: «Репутация гасконцев весьма страдает, поскольку все то, что они при заключении сделок предлагают, обещают и исполняют, весьма зыбко и переменчиво»^[20].

Главным источником доходов Гаскони, как и в древние времена, оставалась торговля вином, причем основная часть экспорта шла через богатейшие порты побережья – Бордо и Байонну. Их удачное расположение не оставляло шансов возможным конкурентам. В частности, Бордо находился в Жиронде – эстуарии рек Гаронна и Дордонь, по которым можно было доставлять товары глубоко во внутренние континентальные районы. Гордые богатством, эти города рьяно отстаивали свои привилегии и свою независимость.

Эдуард приступил к умиротворению сеньоров, прибегая попеременно к методам кнута и пряника, но отдавая предпочтение прянику. В конце концов ему удалось утихомирить герцогство. Для достижения своей цели он использовал все средства, которые оказывались в его распоряжении – в том числе приватные переговоры и судебные процессы. Порой приходилось применять и военную силу – в июле 1255 года принц вынужден был осадить замок Грамон, где затворился Арно Гийом сеньор де Грамон, не скрывавший своей антианглийской ориентации. Карая открытых врагов, Эдуард одновременно старался укрепить лояльность тех, кто не спешил ввязываться с ним в споры и ссоры. Таких сеньоров он привлекал к себе на службу, и многие из них играли в последующие годы важную роль в его аквитанской администрации.

Опыт самостоятельного правления, приобретенный Эдуардом в Гаскони, невозможно переоценить. Юноша проявил себя умелым политиком и человеком, неплохо разбирающимся в людях. Брошенный в аквитанский омут, он не утонул, но выплыл.

* * *

В Англию Эдуард с женой вернулись в ноябре 1255 года и поселились в недавно построенном Савойском дворце в Лондоне. Там они жили постоянно, но с охотой выезжали для участия в развлечениях, на которые был щедр королевский двор. Из многочисленных рыцарских забав особенно запомнился англичанам турнир, проведенный в Блайте на неделе после Троицына дня, 4 июня 1256 года. Эдуард, гордый своим умением владеть оружием, выходил на бой в легкой броне, и ему посчастливилось избежать серьезных ранений. Однако не все участники турнира оказались столь удачливыми. Многие знатные рыцари, стремившиеся заслужить воинскую славу, были сброшены с коней и получили тяжелые травмы. Роджер де Куинси граф Уинчестерский и Роджер Бигод граф Норфолкский растянули себе связки и мускулы так, что они окончательно не зажили до конца их дней. А Уильям Лонгспе, сын знаменитого крестоносца и наследник титула графов Солсберийских, не смог оправиться от полученных ран и скончался спустя полгода после турнира.