Проблемы развития духа. Критика структурализма

28. Для Дарвина очень характерно такое подчеркивание разницы в умственном развитии между различными видами животных или различными типами людей с одной стороны и разницы в умственном развитии между лучшими животными и худшими людьми с другой стороны. Он уверяет, что первое много больше второго, и на этом строит свое доказательство отсутствия качественных различий между человеком и животным. Если «кошенили и муравьи» больше отличаются друг от друга, чем обезьяна и человек, или если Ньютон и абориген больше отличаются друг от друга, чем обезьяна и человек, то, считает Дарвин, различия только количественные.

29. Дарвин «Происхождение человека»: «Но можно показать, что основной разницы в общем характере умственного склада между человеком и животным не существует. С другой стороны, мы должны согласиться, что различия между одной из низших рыб и одной из высших обезьян гораздо значительнее, чем между человеком и обезьяной. … Точно также нельзя назвать ничтожной разницу в умственных способностях между дикарем, не употребляющим никаких отвлеченных выражений, и Ньютоном и Шекспиром. Различие подобного рода между величайшими людьми наиболее развитых рас и последними из варваров тоже связаны между собой тончайшими переходами. Поэтому можно думать, что они переходят одно в другое и развиваются постепенно».

30. Насколько его позиция неприемлема для рационалистов, которые отделяют дух от тела, как две самостоятельные независимые субстанции, можно видеть из этого отрывка из «Рассуждений о методе» Декарта, который Ноам Хомский приводит в своей книге: «Разница между человеком и животным выясняется, как мы видим, теми же двумя способами. Примечательно, что не существует человека настолько пустоголового и тупого, включая и сумасшедших, чтобы связав различные слова, не передать речью мысль, доступную понимания собеседника; и наоборот, нет никакого другого животного, включая лучших в своем виде и рожденных в самых счастливых условиях, способных сделать хоть что-то похожее. И виновато здесь не строение органов, потому что сороки и попугаи могут, как известно, произносить слова нашего языка, но не могут говорить как мы, то есть обнаруживать в словах свои мысли. Тогда как люди глухонемые от рождения, хотя органами речи способны пользоваться не лучше животных, изобретают обыкновенно знаки, посредством которых могут объясниться с теми, кто найдет время, оставаясь в их обществе, изучить их язык. Это доказывает не просто, что у животных разума меньше, чем у людей, но что животные вовсе лишены разума. Ведь известно, как мало ума требуется, чтобы научиться говорить».

31. Дарвин вслед за Декартом вынужден признать, что к членораздельной речи способны только люди и что такая способность есть свойство разума, дарованному человеку. Но продолжает настаивать, что разница между человеком и животным только количественная.

32. Чарльз Дарвин «Происхождение человека»: «Членораздельная речь, однако, свойственна одному человеку. Тот факт, что высшие обезьяны не пользуются своими голосовыми органами для речи, зависит, несомненно, от недостатка развития их ума. На вопрос, почему у обезьян умственные способности не развились до той же высоты, как у человека, можно ответить только указанием на общие причины, и было бы бесполезно ожидать более определенного ответа ввиду недостаточности наших знаний о последовательных ступенях развития, через которое прошло каждое существо».

33. Всеми путями Чарльз Дарвин старается доказать качественное единство человека, утверждая, что животные также обладают разумом, как и люди, и также используют разум для адаптации к среде, несмотря на очевидную нелепость и противоречие фактам подобных заявлений. Достаточно уже того, что животные не способны к речи, чтобы доказать, что у них нет и не может быть мышления.

34. Однако то упорство, с которым философия антиинтеллектуализма и материализма стирала понятие интеллекта как постижения законов природы, в конечном итоге сделало подобные утверждения правдоподобными. Смешно говорить о том, что разум человека – это научное исследование, а потом сравнивать его с возможностями животных, не умеющих даже говорить. Смешно говорить, что разум человека – это абстракции формальной логики, наклонность к шизоидности, а потом искать параллели с «разумом» животных. Смешно, наконец, сравнивать первобытных людей, аборигенов, пропитанных мистикой и сверхъестественным страхом с животными, которые не подвержены подобным глупостям и всегда следуют своим инстинктам. Но не для Дарвина. Он находит в себе наглость и невежество говорить об ученых животных и о мистифицированных собаках, обожествляющих своих хозяев, по тому, как аборигены обожествляют природу в тотемизме.

35. И все же он признает, что не может дать биологического объяснения нелепому поведению первобытных людей, которые действуют вопреки своему выживанию, хотя много умнее даже самых умных обезьян. Конечно, не может, потому что биологического объяснения нет! Есть только психологическое объяснение, о котором мы будем говорить в другой главе. А вот на том, что человек и медведь или слон одинаково умеют философствовать, потому что он видел, как они двигали хоботом или палкой к себе корку хлеба, он настаивает.

36. Дарвин «Происхождение человека»: «Известный этнолог Уэстроп извещает меня, что он видел в Вене, как медведь умышленно приводил лапой в движение воду в бассейне близ самой клетки, чтобы образовавшееся течение привлекло к нему кусок хлеба, плававший в воде. Эти движения медведя и слона вряд ли можно приписать инстинкту или унаследованной привычке, ибо они едва ли могли бы пригодиться животному, живущему на воле. Какая же разница между подобными действиями, когда их совершает дикарь или какое-либо из высших животных? Дикарь, конечно же не стал бы рассуждать, на каких законах основано желательное для него движение, и тем не менее поступок свой он совершал бы с помощью грубого процесса рассуждения столь же верно, как и философ после длинного ряда логических рассуждений».

37. В своей биографии Дарвин писал об отвращении к математике и поэзии, вообще к абстрактной мысли. Это, конечно, объясняет, почему он так низко ценит способности к рассуждению философов и готов сравнивать Ньютона и Шекспира с разумными обезьянами. Из рассуждений Дарвина о разуме как инструменте борьбы за выживание прямо следует «эволюционная эпистемология» Поппера, столь актуальная сегодня.

38.Так, Дарвин пишет там же: «Мы можем видеть, что в самом грубом состоянии общества личности, наиболее смышленые, изобретавшие и употреблявшие наилучшим образом оружие и западни и наиболее способные защищать самих себя, должны были производить наибольшее потомство. Племена, заключавшие наибольшее число таких даровитых людей, должны были увеличиваться в числе и вытеснять другие племена. … И в настоящее время образованные народы повсюду вытесняют дикарей, за исключением тех местностей, где климат представляет непреодолимые препятствия; и успех зависит здесь главным образом, хотя и не исключительно, от технических изделий, которые в свою очередь суть продукты разума. Следовательно, очень вероятно, что у людей умственные способности постепенно совершенствовались путем естественного отбора».

39. Также и Поппер пишет в своей теории эволюционной эпистемологии, что «выживают» только лучшие теории, которые постоянно конкурируют между собой. Для Поппера, как для всякого эмпирика и позитивиста, законов природы и мышления человека, способного постигать истину, реальность, открывая законы природы, не существует. Есть только субъективные интерпретации различных людей, которые выдумывают конкурирующие теории. На каждом этапе побеждают одни, но на другом теории придут новые победители, потому что истины не существует. Так, подобно тому, как Дарвин понимает интеллект как способность «выживать», так Поппер понимает прогресс науки как «выживание» конкурирующих теорий. Сходные теории развили другие материалисты – Томас Кун, Мишель Фуко, Клод Леви-Стросс.

40. Карл Поппер «Объективное знание»: «Наши усилия отличаются от усилий животного или амебы лишь тем, что наша веревка может найти зацепку в мире критических дискуссий – мира языка, объективного знания. Это позволяет нам отбросить некоторые из наших конкурирующих гипотез. Так что, если нам повезет, мы сможем пережить некоторые из наших ошибочных теорий (а большинство из них являются ошибочными), в то время как амеба погибает вместе со своими теориями, со своими убеждениями и своими привычками».

41. Такое стирание границ между человеком и животным, равносильное отказу человеку в мыслительных способностях, не могло не сказаться на тяжелых для человечества последствиях. Утверждения Огюста Конта и Герберта Спенсера о том, что человечество движется в своем нравственном развитии от эгоизма к альтруизму, утонули в громогласном провозглашении теории научного эгоизма более последовательными эмпириками и материалистами. Ведь именно теория научного эгоизма логично следует из позиции материализма.

42. Так, Фрейд писал в «Неудобствах культуры»: «Поскольку культура требует весьма значительных жертв не только от сексуальности, но и от агрессивной склонности человека, мы лучше понимаем, почему человеку трудно чувствовать себя счастливым в ней. В самом деле, первобытному человеку ощутить счастье было легче, ибо он не знал никаких ограничений влечений».

43. Уже маркиз де Сад, первый знаменитый «сатанист», провозгласивший культ зла и преступления, строит свои шизоидные силлогизмы на посылках материализма, животной природы и эгоизма, которые эта животная природа предполагает. Он знал и почитал Вольтера и показал, к чему может привести подобный цинизм, если довести его до логического конца. Это противопоставление христианской морали и культа эго, которое отчетливо видно у Ницше, Сада, у современных социальных дарвинистов вырождается в открытый культ против разума и добродетели.

44. Так, американский сатанист Ла-Вей, насчитывающий несколько миллионов последователей, глава официальной Церкви Сатаны, пишет, что его «Книга Сатаны» основана на теории происхождения человека Дарвина, что это бунт против немощного распятого Христа и гимн материализму и гедонизму.

Википедия «Современные сторонники социального дарвинизма»: «Сторонники современного сатанизма описывают себя как сторонников социального дарвинизма и евгеники. Сатанинская Библия создана Антоном Ла-Вей, основателем Церкви сатанизма в XX веке. Социал-дарвинистские идеи представлены всюду в этой Библии, Антон Шандор Ла-Вей описывает сатанизм как «религию, основанную на универсальных чертах человека», и люди описаны в его Библии как всецело плотские и как животные. Каждый из семи смертельных грехов описан им как естественный инстинкт человека и таким образом оправдан. Идеи социального дарвинизма имеют особое значение в «Книге Сатаны», где Ла-Вей использует идею Рагнара Редберда: «Сила есть право», хотя эту идею можно найти повсюду в ссылках на врожденную силу человека и инстинкт самосохранения. Сатанизм Ла-Вея есть «обобщение Маккиавелевского личного интереса».

45. Хотя ряд авторов отрицает очевидный факт приверженности Гитлера теории социального дарвинизма, на этот счет написана не одна монография. Гитлер прямо заявил, что теория военного прогресса Дарвина уничтожает все предшествующие теории гуманизма и объявляет право сильного – единственным законом человеческого общества. Он говорит в своей книге, что не может быть сомнения в том, что существование человечества требует тяжелой борьбы, так как война делает человека человеком; что в последнем счете людьми движет только инстинкт самосохранения, то есть выживание сильнейшего в борьбе за место под солнцем; что под давлением этого инстинкта вся так называемая человечность, (дурачки-гуманисты), которую он сводит к глупости, трусости и самомнению, тает как снег, что, наконец, человечество стало великим в вечной борьбе и деградирует при существовании вечного мира.

46. Совершенно в рамках терминологии Дарвина Гитлер пишет о том, что только борьба за выживание делает человечество сильным, здоровым и прогрессивным. Тем самым борьба является фактором более высокого развития. Как можно видеть, Гитлер (и на этом настаивают многие авторы, изучавшие его идеологию) строил свою теорию в полном соответствии с основными положениями теории происхождения человека Дарвина.

47. Вот только некоторые авторы, которые писали о том, что дарвинизм лежал в основе мировоззрения Гитлера: Hannah Arendt «The Origins of Totalitarianism» 1951, «Darwin and Hitler: In Their Own Words», Benjamin Wiker, «Human Events», May 5, 2008, «Was It Immoral for «Expelled’ to Connect Darwinism and Nazi Racism?» Richard Weikart, Discovery Institute, May 2, 2008, «Connecting Hitler and Darwin», David Berlinski, Human Events, April 19, 2008, «Think about the Connection between Hitler and Darwin», David Klinghoffer, Jewcy.com, April 18, 2008, «Don’t Doubt It», David Klinghoffer, National Review Online, April 18, 2008, «Darwin and the Nazis», Richard Weikart, «The American Spectator», April 16, 2008.

48. А вот слова самого Дарвина о праве сильного и о необходимости уничтожения слабых для целей евгеники. Чарльз Дарвин «Происхождение человека»: «Естественный отбор проистекает из борьбы за существование, а последняя есть следствие быстрого размножения. … Но так как человек страдает от тех же внешних условий, что и животное, то он не имеет права ожидать пощады от пагубных последствий борьбы за существование. Не будь он подвержен естественному отбору, он наверное не достиг бы никогда высокого звания человека. Встречая в различных частях света огромные протяжения плодороднейшей земли, которые населены лишь несколькими бродячими дикарями, тогда как они могли кормить бы множество счастливых семейств, можно было бы подумать, что борьба за существование не была еще достаточно жестокой, чтобы поднять человека на высшую степень развития. … Из примера некоторых южноамериканских стран мы можем, по-видимому, заключить, что нация более или менее цивилизованная, как, например, тамошние испанские поселенцы, способна впадать в бездеятельность и отступать в развитии своем назад, если условия существования становятся слишком легкими. … У дикарей слабые телом или умом скоро уничтожаются и переживающие обыкновенно одарены крепким здоровьем. Мы, цивилизованные народы, стараемся по возможности задержать этот процесс уничтожения; мы строим приюты для слабоумных, калек и больных; мы издаем законы о бедных, и наши врачи употребляют все усилия, чтобы продлить жизнь каждого до последней возможности. Есть основание думать, что оспопрививание сохранило тысячи людей, которые при своем слабом сложении в прежнее время погибли бы от оспы. Таким образом, слабые члены цивилизованного общества распространяют свой род. Ни один человек, знакомый с законами разведения домашних животных, не будет иметь ни малейшего сомнения в том, что это обстоятельство – крайне неблагоприятно для человеческой расы. … Хирург может заглушать в себе сострадание во время операции, сознавая, что действует для пользы больного; но если бы мы намеренно оставляли без внимания слабых и беспомощных, то делали бы это лишь ввиду могущего произойти отсюда добра в будущем, купленного ценой большого и верного зла в настоящем. Стало быть, мы должны переносить безропотно несомненно вредные последствия переживания и размножения слабых. Существует, по-видимому, только одно средство задерживать их размножение, именно чтобы браки между слабыми и мало одаренными членами общества были реже, чем между здоровыми и способными. Эта задержка могла бы быть усилена до бесконечности, если бы слабые умом или телом совсем воздерживались от брака».

49. Теория естественного отбора в человеческом обществе, как мы могли видеть на примере эволюционной эпистемологии Карла Поппера, не только не перестала быть актуальной, но напротив, антропологи вновь развернулись к Дарвину, инициировав третью волну эволюционизма, «дарвиновскую археологию». Лев Клейн пишет, что новые социальные дарвинисты противопоставили себя социальному дарвинизму Герьерта Спенсера, который не придавал должного на их взгляд значения естественному отбору.

50. Лев Клейн «История антропологических учений»: «Дарвин придерживался эмпирических выводов из открытых им механизмов изменения видов в процессе естественного отбора. И даже избегал терминов „эволюция“ и „прогресс“. А вот Спенсер исходил из общего философского принципа прогресса. Пропагандируя эволюцию, главной ее движущей силой он считал не естественный отбор, а лишь механизм адаптации, которую можно рассматривать и в духе Ламарка. Так вот, все эволюционисты в культурной антропологии, начиная с Тейлора и Моргана и кончая Лесли Уайтом, в сущности, применяли идеи Спенсера, а не Дарвина. Они считали, что в человеческом обществе естественный отбор остановился, уступив место социальным критериям выживания, адаптация же действует и в человеческом обществе, определяя направление изменений. Культуру они рассматривали как средство адаптации, их уклон можно назвать адапционизмом. Эти оценки сформулировал в 1980 г. американский археолог Роберт Даннел. Он и его соратники предложили вернуться к принципам Дарвина и восстановить значение естественного отбора. Противопоставили адаптационизму Спенсера селекционизм Дарвина. Они, полагая, что естественный отбор не остановился в человеческом обществе, а только приобрел другие формы, ратуют за селекционизм».

51. Результатами дарвиновской археологии стало развитие направления селекционизма в антропологии. Появились труды по этологии (изучение поведения животных), а вслед за ними труды по сравнительной этологии и человеческой психологии. «На основе этих работ дарвиновский селекционизм превратился в социобиологию, цель которой, – пишет Лев Клейн, – показать общность эволюционных механизмов групповой этологии животных и коллективной психологии людей». Клейну близко это направление, он считает людей кроманьонцами, как Леви-Стросс считал себя человеком неолита.

52. Ричард Докинс (дарвиновский ротвейлер) пишет книгу «Эгоистичный ген», где развивает мысль о том, что выживают не организмы, а гены. Организмы приходят и уходят. А гены знают, как о себе позаботиться, направляя все поведение людей в русле естественного отбора. Это очень эгоистичный ген. Даже человеческий альтруизм диктуется эгоистичными интересами генов. Теория эгоистичного мема Ричарда Докинса сродни эволюционной эпистемологии Поппера, у которого теории выживают в жесткой конкуренции. Так и мемы, будучи единицами культурной информации, способствуют выживанию в процессе естественного отбора. «Мемы так же эгоистичны, как и гены», – пишет Клейн. Другой автор, Роберт Даннел, пишет, что естественный отбор действует так же в культуре, как и в природе, только он направлен не на генетическую природу человека, а на его культуру. Это именно естественный отбор, независимый от намерений и целей человека (как утверждал и Поппер в отношении своего «третьего мира» конкурирующих теорий). В отличие от Докинса, у Даннела отбор действует не на гены, а на сами артефакты и лежащие в их основе идеи. «Социобиологи заговорили о коэволюции, что было констатацией, – пишет Клейн, – двух направлений наследственности: генетической и негенетической (культурной)».

53. Таким образом, дарвиновская археология противопоставила адаптационизму Ламарка и Спенсера селекционизм естественного отбора Дарвина, который уже и культуру обосновал с позиций биологизма и селекционизма. Эгоистичные гены и мемы, конкурирующие теории, этология и социобиология – за всеми этими наукообразными терминами стоит стандартная для биологизма и материализма редукция интеллекта и сознания человека к животному миру. Мы уже не раз имели возможность наблюдать последствия такой редукции на практике. Но другой науки на сегодня у нас нет.

Глава 6. Проблема Структурализма. Леви-Брюль и Леви-Стросс

Немалое различие существует между идолами человеческого ума и идеями божественного разума.

Френсис Бэкон «Новый Органон»

1. Лев Клейн в книге «История антропологических учений» завершает обзор классического эволюционизма статьей о шотландском протестанте и библеисте, Уильяме Робертсоне-Смите, чья книга «Религии семитов» наделала много шума в свое время. Томас Бейдельман и Роберт Сигал в «Энциклопедии религии» называют книгу Робертсона Смита революционной, оказавшей большое влияние на развитие всей дальнейшей антропологии.

2. Действительно, с «Религии семитов» Робертсона Смита начинается качественное разделение примитивных и зрелых религий. Смит доказывал, что семитические религии, как все прочие первобытные религии, был стандартным тотемизмом.

3. «В книге Уильяма Робертсона-Смита, – пишет Лев Клейн, – религия древних евреев переставала быть особой и становилась обычной первобытной религией, а Библия, чтобы не думал об этом сам автор, переставала быть откровением и становилась историческим источником о типичной первобытной религии». Понятно, почему он отнес работы Смита к классическому эволюционизму, наравне с работами Тейлора и Моргана, ведь Смит тоже трактовал филогенез как переход от первобытного сознания «примитивов» к разумному сознанию цивилизованных людей. Учеником Смита стал прославившийся своими многочисленными работами в области антропологии впоследствии Фрейзер, а Эмиль Дюркгейм и Люсьен Леви-Брюль основали свои теории на его работах. Лев Клейн пишет, что Робертсон-Смит оказал влияние в том числе на Фрейда и Малиновского.

4. Томас Бейдельман, Роберт Сигал, «Энциклопедия религии (1987 и 2005)»: «Уильям Робертсон-Смит в «Лекциях о религии семитов» обращается к «аравийскому язычеству», наиболее раннему и также простому примеру семитской религии. Основой теории Смита является предположение о том, что семиты изначально находились на «первобытной» стадии культуры, поэтому для того, чтобы понять их, необходимо сравнить их мировоззрение с мировоззрением примитивных народов мира. Смит четко разделяет религии на первобытные и современные. Если основным признаком современной религии является вера, то сердце первобытной религии – ритуалы. Новаторство теории Смита как раз и заключается в выделении ведущей роли ритуала (а не верований) в первобытной и древней религии. Древнюю и современную религии Смит разделил непроходимой бездной. Смит подчеркивал различия между ранней семитской религией и современным христианством. Для Смита основополагающим различием современной и первобытный религий заключается также в том, что первые спиритуалистичны, а вторые – материалистичны. В древних религиях Бог воспринимается непосредственно как биологический отец своих почитателей. И только с возникновением христианства оказывается возможным освободить духовное от материального. Доказывая, что ритуал в древней религии предшествует верованию, Смит сравнивает религию и общественную жизнь или точнее – определяет религию как часть общественной жизни. Религиозные обязанности некогда считались гражданскими обязанностями. «Но до тех пор, пока предписанные формы соблюдались должным образом, человек считался истинно верующим, и никто не спрашивал его, как глубоко религия проникла в его сердце или как повлияла она на его разум» (Смит, 1894, с. 21). Во внимание принималась практика и только практика. Религия, основанная на страхе, согласно собственным критериям Смита, неизбежно превращается в магию. Значимость, напрасно придаваемая мифологии, отражает, с точки зрения Смита, значимость, которую столь же напрасно придают вере при изучении древней религии. Если Дюркгейм постоянно подчеркивал, что любая религия по определению коллективна, то Смит ограничивает свой «социологический подход» рамками первобытных и древних религий. Смит заслуженно считается первопроходцем, в том числе первопроходцем в социологии религии. Ему удалось перенаправить изучение первобытных и древних религий с области верований на область институтов, с исследования индивида на исследование группы. С точки зрения Смита, главной функцией первобытных религий являлось сохранение целостности группы, даже если при этом группа сама не является объектом религиозного поклонения, как считал более последовательный социолог Дюркгейм».

5. Авторы приведенной выше статьи о Робертсоне-Смите, библеисте, протестантском священнике, ученом и авторе ряда работ о религии семитов, много раз подчеркивают революционное значение работ Робертсона-Смита, которое оказало самое широкое воздействие на всю последующую антропологию и заложило фундамент сравнительному религиоведению. Так, учеником и другом Робертсона-Смит был Фрейзер, автор знаменитой «Золотой ветви» и ряда других работ. Социологическая школа не менее известного антрополога Эмиля Дюркгейма также обязана своим существованием работам Робертсона-Смита, из которых он извлек осевую для своих теорий доктрину «коллективных представлений». Люсьен Леви-Брюль, которого, по его собственным словам, сманила в антропологию «Золотая ветвь» Фрейзера, развил в своих нашумевших работах о первобытном сознании идеи Робертсона-Смита. В отличие от своего друга Эмиля Дюркгейма, он унаследовал у Смита не только концепцию коллективных представлений, но и идею о качественном различии сознания первобытного и цивилизованного человека.

6. Робертсон-Смит утверждал, как можно видеть из приведенной выше цитаты, что между первобытным сознанием и сознанием цивилизованного человека стоит непроходимая пропасть, то есть качественные различия. В чем состоят эти различия? Первобытные люди живут чувством страха, которое превращается в ежедневную ритуальную магию в поисках единения с божеством. Их сознание материалистично, они не способны к мышлению и духовной жизни, страх и ритуалы в виде жертвоприношений тотемам составляют их жизнь. В основе их религии – ритуалы, у них нет веры, мифы они придумывают, чтобы объяснять свои ритуалы. Жертвоприношения – только физический акт единения друг с другом и с божествами через совместное поедание мяса. Другое дело – сознание цивилизованных людей. Их мышление логично, а религия – духовна, основана на вере. Их чувство – не страх, но любовь. Все пророки помогали людям через откровения избавиться от магии ритуалов и обрести религию веры. Израильские пророки тоже боролись с ритуалами и магией, но только христианство смогло окончательно победить религию ритуалов и обратиться к религии веры. Можно видеть, что его точка зрения согласуется с выводами Карла Ясперса о том, что осевое время зарождения мировых религий – это время перехода человечества к качественно новому, рационалистическому сознанию.

7. Такова в общих чертах позиция Робертсона-Смита, и ее можно понять, поскольку он был протестантским священником. Мы же считаем, что хотя христианство и было следующим шагом на пути к рациональному сознанию, тем не менее и христианство все еще только сплав мистики первобытного мышления и рационализма научного мышления.

8. Эмиль Дюркгейм принял идею Робертсона-Смита о том, что первобытные общества еще не имеют индивидуального логичного мышления, но основаны на дологичных (пралогичных) коллективных представлениях. Эти представления и составляют основу религиозного чувства. Однако Дюркгейм не согласился с Робертсоном-Смитом в том, что только первобытная религия основана на коллективных представлениях, как не согласился с тем, что религия «примитивов» и цивилизованных людей разделена непроходимой пропастью от магии ритуалов до духовности веры. Все религии равны, сказал Дюркгейм, все религии нужны. В итоге революционная находка Смита о качественном различии сознания первобытных и цивилизованных людей, сделанная в ходе исследований язычества семитов, была утеряна в работах Дюркгейма.

9. Другое дело работы Люсьена Леви-Брюля. Последний сохранил и развил то главное, что содержалось в исследованиях шотландского протестанта – мысль о качественном различии первобытного сознания и цивилизованного сознания, что находит отражение в различиях религии ритуалов и религии духа (веры). Леви-Брюль, будучи философом, а не священником, сформулировал эти различия более научным языком. Он говорит о «коллективных представлениях» дикарей, как об «аффективной категории сверхъестественного», которая всецело основана на страхе. «Мы не верим, мы боимся», – приводит он слова аборигенов для иллюстрации своей мысли. Это мистическое и до-логичное (пралогичное) сознание, которое еще неспособно к абстрактному мышлению, к обобщению и логике и непроницаемо для опыта. Все представления дикарей представлены в комплексе противоречивых мифов, мистической фантазии, нагромождавшейся в народном фольклоре без системы и порядка в течении многих веков. Так обстоит дело с аборигенами. Сознание цивилизованного человека логично и индивидуально, чувствительно для опыта, способно к критическому мышлению и научному исследованию. Леви-Брюль не согласен с Дюркгеймом в смешении первобытного и цивилизованного миров как качественно однородных и остается на позиции Робертсона-Смита о «непроходимой пропасти» между ними. Но при этом он делает большой шаг вперед в развитии его концепции на материале исследований первобытных обществ, выводит закон партиципации пралогичного (мистического) мышления дикарей и показывает тот вред, который оно им наносит.

10. И главное, он констатирует, что эти два вида качественно различных сознаний – не стадии эволюции филогенеза, как считали эволюционисты. Это два типа сознания, которые присутствуют в голове одного человека, если можно так выразиться, одновременно: и на стадии первобытного общества, и на стадии цивилизованного общества. Различие состоит лишь в том, что в первобытном обществе сильнее представлено мистическое сознание (но есть рядом с ним и логическое), а в цивилизованном обществе более развито логичное сознание (но рядом с ним сосуществует и мистическое). Таким образом, процесс эволюции все же на лицо, хоть и не такой, как его видел Тейлор. Поэтому Лев Клейн относит теорию Леви-Брюля к эволюционистскому направлению. Клейн пишет, что теория Жана Пиаже о стадиях развития сознания ребенка полностью подтвердила выводы Леви-Брюля, так как и дети постепенно поднимаются от дологического сознания к абстрактному и полноценному мышлению.

11. Клод Леви-Стросс принял позицию Эмиля Дюркгейма об однородности сознания первобытных и цивилизованных людей, об отсутствии какого-либо качественного различия между ними. Лев Клейн называет книгу Леви-Стросса, где тот доказывает, что мышление аборигенов так же логично, как мышление цивилизованных людей, – мифом о мифах. Действительно, вся его система «доказательств» строится на полной трансформации понятия «логика», принятого в научных кругах. Леви-Брюль говорит о логике, как о способности к абстрактному мышлению, как о системе обобщенных понятий, которые позволяют пользоваться индукцией и дедукцией. Это, собственно, и называется логикой. Леви-Стросс придумывает свою новую логику, подобно тому, как Гегель придумал «диалектическую логику», объявив ее научным мышлением. Логика Леви-Стросса не более научна, чем логика Гегеля.