Моя жизнь в горах. О дружбе с Анатолием Букреевым и трагедии на Аннапурне. От спортивного скалолазания до профессионального альпинизма

До сих пор, когда попадаются на глаза фотографии, на которых я запечатлен в этих нелепых леггинсах, не могу не улыбнуться. Но тогда я их просто обожал.

В эти годы стали активно развиваться соревнования по скалолазанию. Считается, что первые такие состязания в мире прошли в Италии, в Бардонеккье, в 1985 году. Я смог попасть туда, и это было незабываемо. Десять тысяч человек рассредоточились по осыпи, а под стеной Милити вырос палаточный городок. Это походило на Вудсток для скалолазов, все участники провели ночь в своего рода деревне вертикального мира. Мне тогда еще не исполнилось семнадцати, для участия требовалось разрешение отца. Это разрешение стало одним из лучших подарков в жизни.

Чтобы побеждать на соревнованиях, нужно как следует тренироваться. Когда я буквально выдрал из стен дверные косяки, на которых подтягивался (они не были рассчитаны на вес человека), пришлось сделать первый настоящий фингерборд: прикрепленную к стене прочную деревянную планку высотой 20 см и шириной около метра, на которой были прикреплены другие планки с маленькими выступами – в 1,5 см, в 8 мм, в 5 мм и в 2,5 мм. Невозможно подсчитать, сколько раз я ранил себе пальцы из-за торчавших в ней гвоздей.

Я стал одержим тренировками и был готов на все, чтобы улучшить физическую форму. У нас в семье большое внимание уделялось совместным завтракам, обедам и ужинам, и я стал белой вороной – следил за весом и отдавал предпочтение низкокалорийной пище. Чтобы хорошо лазать, нужно быть худым, а у меня же довольно крепкое телосложение, что могло сказаться на результатах. Так что я неделями сидел на диете, ограничив рацион до 1000–1500 калорий в день, но идти на такие жертвы было несложно, иначе не получилось бы стать хорошим скалолазом.

Диета и тренировки, точно так же как белые штаны и леггинсы, были отличительными чертами самых сильных скалолазов. Вскоре я обладал почти полным набором атрибутов, чтобы быть как они (или казаться таковым). Недоставало только одной маленькой детали: серьги. Почти все великие скалолазы – люди экстравагантные, поэтому без сережки тут было не обойтись. Я хотел проколоть ухо, но не хватало смелости. В католической, то есть довольно консервативной семье, серьга наравне с татуировкой и курением расценивалась как кощунство. На какое-то время нашелся компромисс – клипса в форме полумесяца, символ компании, которая первой (стоит отметить, насколько она оказалась прозорливой) решила меня спонсировать: La Sportiva.

За несколько месяцев до соревнований в Бардонеккье я заключил с этой фирмой свой первый контракт (сотрудничество с Серджо Лонгони и компанией Longoni Sport началось позже). До сих пор помню, что соглашением предусматривалось предоставление двух пар скальных туфель, лайкровых лосин и футболки. Может, не так много, но для меня это было все равно, что достучаться до небес, потому что La Sportiva спонсировала почти всех сильнейших скалолазов мира. Компания по сей день выступает одним из моих спонсоров, и спустя тридцать пять лет я прекрасно помню, что они первыми в меня поверили.

С 1985-го по 1990 год в моей спортивной карьере начался новый этап. Когда я стал заниматься исключительно спортивным скалолазанием, Альберто Консонни понял, что научил меня всему, что знал сам. Поэтому он передал меня Бруно Тасси по прозвищу Маскировщик.

Бруно родом из Сан-Пеллегрино, старше меня на одиннадцать лет, поэтому довольно скоро он стал мне как старший брат. Его методы не отличались легкостью, и он совсем не был склонен к лести, зато он дал то, что помогло мне совершить качественный скачок.

Именно благодаря Маскировщику я стал ездить на тренировки в Корнальба. Это место по сей день остается одним из любимых. Бруно убедил меня работать на этой стене, она требовала серьезных усилий, хорошей техники и не очень соответствовала моему стилю, более ориентированному на физическую силу. Бруно знал, что выход из зоны комфорта – это возможность развиваться.

Старый мопед к тому времени приказал долго жить, поэтому, чтобы добираться до Корнальба, мне ничего не оставалось, как «заимствовать» мопед моего дедушки, перешедший по наследству отцу. Это была модель «Гуцци Карделлино-65» с ручной коробкой передач, как у автомобилей, расположенной рядом с бензобаком. Чтобы водить его, требовались права, поэтому каждый раз, когда я тайком брал мопед, это был двой ной риск. Я ехал по самым тихим улочкам, даже удлиняя путь, в надежде, что не попадусь патрулю. Судьба хранила от встречи с полицией, а потом у меня появился свой автомобиль. Его подарил Маскировщик, это был «Фиат Кориаско-127», который дышал на ладан, но мне тогда он казался лучшей машиной в мире, потому что в ней можно было ночевать. В то время у скалолазов было принято иметь фургон, в котором можно провести ночь во время переездов. И эта развалюха стала своего рода домом на колесах, давшим полную свободу передвижения.

Это была непростая машина, Бруно купил ее при необычных обстоятельствах. В отличие от меня он любил отмечать успехи бокалом-другим, поэтому потерял счет разбитым автомобилям. Когда его мать отказалась участвовать в ремонте очередной испорченной колымаги, друг Маскировщика сказал, что готов уступить ему свою вторую машину, которая использовалась для перевозки стройматериалов. Она была далеко не первой молодости, но зато дешево обошлась. Друг сказал ему: «Отблагодаришь как считаешь нужным». Маскировщик задумался, пошел к своему отцу-фермеру и попросил отдать лучшую курицу-несушку. Бруно вручил другу птицу со словами: «Вот. Это лучшая, что у нас есть». Можно представить лицо друга. Впрочем, в конце концов то ли по дружбе, то ли от отчаяния он согласился и отнес курицу домой. Какое-то время Бруно был страшно озабочен, потому что яиц она не несла. Друг решил проследить и увидел, как курица уходила из сарая, едва приходила пора нестись. В лесу обнаружилась целая кладка яиц. Курица оказалась настоящей анархисткой, как и все в семье Маскировщика.

Благодаря новому учителю, дисциплине и методикам тренировок, а также выносливости и полной самоотдаче, я попал в состав национальной сборной по спортивному скалолазанию. Вместе с Маскировщиком мы начали ездить по Италии, посещая наиболее известные места для скалолазания. Все, кроме городка Финале-Лигуре.

Бруно, для которого я стал скорее последователем, чем просто учеником, испытывал странные чувства к этому городу и к Андреа Галло (с которым я позднее подружился), прекрасному скалолазу и его коллеге. Бруно утверждал, что в Финале я многому не научусь. Но, кажется, он просто не хотел доставлять радость Галло нашими частными визитами.

Получив свободу перемещения благодаря машине, я решил съездить в этот город со своим другом Эмилио. У меня были ученические права, а Эмилио только что лишился своих, поэтому стоило избегать шоссе и ехать второстепенными дорогами. По официальной версии мы просто никуда не спешили и хотели насладиться пейзажами.

Поездка оказалась бесконечной. Вместо обычных двух с половиной часов мы провели в пути почти весь день. До Финале добрались смертельно уставшие глубокой ночью и решили заночевать на пляже. Припарковавшись на набережной, мы расстелили спальники и стали засыпать. Я уже начал видеть сны, как вдруг услышал голос Эмилио: «Симоне, вставай! Полиция!»

Патруль прогонял с пляжа всех нелегальных туристов, но я страшно хотел спать и ответил, что мне плевать. Эмилио не оставлял попыток растолкать меня, пока я не воскликнул: «Да я пошлю куда подальше этих полицейских. Буду делать что хочу». И тут Эмилио сказал: «Они уже тут!» Я открыл глаза и увидел полицейского, который глядел на меня с выражением, далеким от того, что можно было назвать симпатией. Вся храбрость тут же куда-то испарилась, и я вскочил проворней любого туриста. Мы подхватили свои пожитки и, вежливо извинившись, бегом бросились к машине, где и провели остаток ночи.

В Финале-Лигуре я больше почти не ездил. Хотя мне там понравилось, я не хотел причинять боль своему учителю.

В то же время я продолжал ездить на каникулы и на выходные за город с семьей. Эти поездки приобрели совершенно иной размах, с тех пор как отец решил купить дом на колесах. Когда мне удалось уговорить его одолжить машину, мы с Эмилио тут же отправились к Вердонскому ущелью во Францию над одноименной рекой, где скалы, вода и растительность образуют неповторимый пейзаж.

В автодоме мы походили на двух детей. Он был огромным, больше шести метров в длину и весом не менее трех тонн. И, как два ребенка, мы жутко расстроились, когда, вернувшись после целого дня занятий скалолазанием, обнаружили, что машину вскрыли. Украли все: деньги, часы, маленький телевизор. Стараясь ехать медленно, избегая автострад и максимально экономя, мы тут же отправились обратно, чтобы побыстрее добраться до границы. Но в городе Динь-ле-Бен в машине сломался бензонасос, и автодом, заглохнув, встал прямо перед светофором. Помню, как мы скакали вокруг и как нелепо себя чувствовали, когда попытались толкать его, чтобы убрать с перекрестка. Развеселая сцена: два подростка, пытающиеся сдвинуть с места эдакого мастодонта.

Стоило позвонить отцу, рассказать о злоключениях и спросить, не сможет ли он прислать денег в местное отделение банка, чтобы мы могли починить машину и вернуться в Италию. Я отправился к ближайшей телефонной будке, благо после ограбления осталась еще мелочь в кармане, и набрал номер. К сожалению, ответила мама, которая, как и любая мама на ее месте, начала причитать: «где вы?», «как вы ухитрились это сделать?» и «я же тебе говорила!»

Но жалких нескольких монет на такой разговор вряд ли бы хватило, поэтому пришлось ее оборвать:

– Попроси отца прислать мне денег в банк города Динь.

– Пинь?

– Нет, Динь! Это во Франции.

Пока я пытался объяснить, как правильно пишется название, связь прервалась. И началось ежедневное паломничество в банк, где я каждое утро на ужасном французском интересовался, не пришли ли деньги. Три дня слышался один и тот же ответ: «На ваше имя ничего нет».

Так что мы с Эмилио оказались на мели (потом деньги наконец пришли), но помог владелец автомастерской, куда получилось дотолкать автодом. Он сразу понял, что мы два умирающих с голоду молокососа, поэтому не только разрешил ночевать в мастерской, но и кормил нас виноградом из своего виноградника. А порывшись в шкафчиках автодома, мы нашли там перец и баночку меда. Так мы и питались: виноградом и перцем, который макали в мед.

Такой была юность. Все, что нас интересовало – скалолазание. А различные неприятности мы не драматизировали. Это была цена свободы, которую мы охотно платили.

В начале 1990-х пришло время идти в армию. Я отправил запрос на прохождение службы в Альпийской военной школе в Аосте, чтобы стать офицером. Впереди ждали пятнадцать месяцев добровольной службы вместо обычных двенадцати, зато с жалованьем, а кроме того, в привычной среде. Когда пришла повестка, я был в Вердоне на тренировке. Поскольку тогда еще не было возможности позвонить по сотовому телефону, моему отцу пришлось ехать за мной на машине. Он подъехал к краю ущелья и принялся кричать в надежде, что я отзовусь. Так он звал несколько часов, пока его не услышал мой друг-скалолаз, работавший на другом маршруте, и не рассказал, где я. Так наконец отец смог найти меня и отвез домой, чтобы я не опоздал в казармы.

В армии времени для скалолазания почти не оставалось. Но на курсе офицеров запаса я прославился, и, наверное, многие товарищи по службе меня невзлюбили, потому что, несмотря на сумасшедшие марш-броски и физические нагрузки, которым нас подвергали, я по возвращении в казармы шел в спортзал, вместо того чтобы лечь спать. Когда кто-то жаловался на непосильную нагрузку, полковник и другие командиры приводили меня в пример. Это, конечно, не способствовало дружбе. Но были исключения: товарищи по казарме, которые ценили и уважали меня как сумасшедшего спортсмена, коим я и являлся. За год казарменной жизни я старался не растерять наработанный опыт и физическую силу.

С другой стороны, в это время я больше занимался альпинизмом в ущерб скалолазанию. По правде говоря, я никогда не отказывался от альпинизма, продолжая ходить в походы с Маскировщиком и другими друзьями. Чувства к горам оставались теми же, что я испытал впервые в Доломитах; и когда эта первая любовь разгорелась вновь, я оказался перед серьезным выбором.

Спортивное скалолазание к тому времени стало утрачивать контакт с природой, превращаясь все больше в спортивную дисциплину. Соревнования в основном проводились на искусственных площадках в помещениях. Так что я уже почти не ходил на скалы. Но стихия, природа, которые я вновь ощутил во время службы в армии, стали необходимостью, поэтому я немедленно набрал нужную форму и вернулся к тренировкам на самой величественной скале в районе Бергамо – на северной стене Пресоланы.

В 1991–1992 годах мне удалось пройти два маршрута, которые даже сегодня, тридцать лет спустя, считаются самыми сложными на этой стене, их мало кто ходит. Тогда я любил девушку по имени Анна. С ней мы прошли маршрут, названный «Пако» в честь собаки, жившей в приюте для туристов Альбани у подножия стены, владельцы которого меня часто принимали, не требуя платы. Их доброта позволила мне ощутить совсем иную свободу в возрасте, когда больше не нужно слушаться родителей и когда можно заниматься альпинизмом с утра до ночи, не заботясь ни о чем на свете. Недели в постоянном ежедневном контакте со скалой стали подарком, который я сделал себе после службы в армии.

В 1992-м я открыл еще один маршрут и назвал его «Волшебник Симоне», потому что пришлось с нуля изобретать способ прохождения одной из самых неприступных и нависающих частей Пресоланы (почти что десятой категории трудности). Я прошел эти маршруты почти классическим способом. Вместо того чтобы спускаться сверху и устанавливать крюки, как это делается в спортивном скалолазании, я начал снизу. Когда не получалось двигаться дальше, я повисал на скайхуке – крюке, который временно закреплял на скальном выступе, и, терпеливо работая молотком и пробойником, устанавливал разжимной болт. Затем продвигался еще на восемь-десять метров и делал следующую точку страховки.

Позже этот вид скалолазания переживет настоящий бум, и для него характерны мультипитчевые маршруты – длиной в несколько веревок, оборудованные снизу и с использованием аккумуляторной дрели.

Я не пользовался дрелью, ее просто не имелось. Так что это была медленная работа с молотком и пробойником, трудоемкая и сложная. Но пять лет подготовки и интенсивные тренировки позволили успешно пройти эти маршруты, которые до сих пор популярны и от которых у тех, кто решается их повторить, волосы встают дыбом.

В 1992 году период моей жизни, посвященный исключительно спортивному скалолазанию, завершился. Это были десять фантастических лет, которые я никогда бы ни на что не променял. В октябре того же года я впервые принял участие в альпинистской экспедиции на Эверест.

Подводя итоги – за это десятилетие я прошел более пятидесяти маршрутов сложностью выше 8а. Это достижение было результатом многолетней работы. Я приобрел опыт и навыки, позволявшие чувствовать себя уверенно на любом рельефе.

С 1992-го начался новый этап, который продолжается и по сей день, – этап альпиниста-универсала. Такой переход был новаторством даже на международной арене, потому что тогда мало кто мог легко переключиться со скалолазания на альпинизм. После бурного развития спортивного скалолазания, свободного лазания и боулдеринга в 1970-х и 1980-х 1990-е годы стали эпохой мультидисциплинарного подхода, когда люди осваивали вертикальный мир, не ограничиваясь одним, но комбинируя различные стили. Такой подход прежде многим казался кощунственным.

1994
Тысяча способов любить горы

Итак, предыдущие годы были отмечены разнообразием в скалолазании. Но если раньше меня непреодолимо влекло спортивное скалолазание, то в начале 90-х единственным желанием стало отойти от искусственных стен и вернуться на свежий воздух, в Горы с большой буквы.

Разумеется, я не намеревался бросать первое увлечение, но созрело желание расширить горизонты и освоить другие виды взаимодействия с горами. Я стал хорошим скалолазом, но теперь этого было мало и хотелось стать альпинистом, ледолазом и, конечно, высотником.

Маршруты на северном склоне массива Презоланы показали, что на стене «аэробный двигатель» работает в полную силу и что я могу лазать гораздо быстрее коллег. Поначалу я продолжал искать новые маршруты как спортивный скалолаз и, спустя годы забивания шлямбуров вручную, наконец-то приобрел аккумуляторную дрель, а потом и бензодрель, ресурс которой был фактически неисчерпаем. Мы с Маскировщиком пролезли скальный маршрут в коммуне Сан-Пеллегрино-Терме, а самостоятельно я прокладывал еще и другие маршруты в Корнальба, в Доссене и даже на одной из моих первых тренировочных площадок, – пещере Нембро.

Желая не ограничиваться одним только спортивным скалолазанием, к стандартным мышечным тренировкам я добавил кардиотренировки. В отличие от некоторых коллег, которые сосредоточились исключительно на тренировке мышц торса и пальцев, я бегал, лазал, катался на велосипеде и плавал.

В то время скалолазы, занимавшиеся бегом, были белыми воронами, а все из-за поверья, будто от бега мышцы ног становятся больше, следовательно, увеличивается общий вес и скалолаз не может хорошо лазать. Чушь!

За годы тренировок я на собственном опыте понял, что бег – лишь дополнительная нагрузка, которая улучшает работу мышц, в том числе сердечной, не более того. Не встречал ни одного профессионала, который бы срывался или показывал плохие результаты из-за «толстых» ног или здоровой дыхательной системы.

Таким образом, начитавшись о восхождениях кумиров в Гималаях и Каракоруме, я наконец-то получил возможность побывать в больших горах. Эверестская экспедиция стала началом моей гималайской карьеры и была особенно важна, потому что благодаря ей стало понятно, что стоит заниматься совсем другим альпинизмом.

Дело в том, что «Эверест-92» была большим и щедро спонсированным национальным мероприятием. О нем с большим пафосом говорили в СМИ, ему придавали большое значение, участвовать пригласили альпинистов из разных регионов страны. Кроме того, использовались общественные ресурсы: это было совсем не похоже на альпинизм, о котором я мечтал и которому учился. Никогда не прощу себе, что подписался на это дерьмо. Помимо прочего, экспедиция едва не стоила мне жизни из-за ошибки с акклиматизацией, ситуация усугубилась циничным равнодушием людей, называвшихся напарниками. Они руководствовались лишь собственными амбициями и бросили меня в палатке на высоте 7400 метров с отеком мозга. Я уже писал об этом не раз и повторюсь: если бы не альпийские гиды из Валь-д’Аоста Петижак, Жежеаз и Бармасс, меня бы уже не было в живых. Это был трагический опыт, но благодаря ему стало понятно, что люди, которых я чту, например Месснер и Бонатти, практиковали совсем другой, более «одиночный» подход к альпинизму, то есть отправлялись на восхождение с гораздо меньшим количеством людей, не привлекая общественных средств и избегая национальных мотивов.

Поэтому в следующем году я решил взойти на Аконкагуа вместе с Лоренцо Маццолени: это был сознательный выбор «другого» альпинизма – альпинизма Бонатти и Месснера. Экспедиция 93-го года на самый высокий пик Кордильер в аргентинских Андах стала еще одним важным шагом в карьере. В частности, потому, что, отправившись туда зимой, я положил начало двадцатилетнему периоду восхождений в холодное время года при низких температурах. С этого момента начала формироваться моя самая запоминающаяся альпинистская особенность. На высоте почти в 7000 метров на Аконкагуа родился «Симоне, покоритель холодов»: юноша, вдохновленный героями-альпинистами – итальянцами и поляками, превратился в мужчину, решив заниматься высотным альпинизмом, пока остальные топят печь и ждут весны.

Я не имел достаточного высотного опыта, поэтому не знал, будет ли первое восхождение в Андах успешным. Но когда мы с Маццолени добрались до вершины всего за двенадцать часов при минус сорока шести градусах, стало понятно, что выбранный путь был неслучайным.

Я был готов к переменам, да и время оказалось подходящим: в итальянском альпинизме стали появляться восходители нового поколения, которые использовали инновационные подходы, уже давно практиковавшиеся в других горах, в других странах.

По завершении экспедиции в Анды возник вопрос, какой будет следующая цель. Хотелось убедиться, что я успешно эволюционирую в альпиниста-универсала.

Так родилась идея «8b и 8000», заключавшаяся в том, чтобы в течение года пройти два маршрута: один, классифицируемый как 8b (тогда это считалось максимальной категорией трудности), а другой – на восемь километров, в так называемую зону смерти, то есть на высоту, где летают самолеты.

Найти идеальное сочетание и понять, какие маршруты выбрать, чтобы пройти их за несколько месяцев, оказалось непросто. В конце концов, изучив множество вариантов, для 8b я выбрал маршрут под названием «Sincro Crash» в Корнальба и положил глаз на непальский восьмитысячник Лхоцзе.

Маршрут на Корнальба я прошел впервые свободным лазанием в 1989 году, поэтому повторил его уверенно, поскольку лез по знакомому рельефу. Что касается Лхоцзе, тут дело обстояло иначе. Это четвертая по высоте гора мира, 8516 метров. Восходителям поначалу Лхоцзе кажется огромным лабиринтом из трещин, стен и ледопадов, где царит гробовая тишина, нарушаемая лишь воем ветра, грохотом падающих сераков и сходящих лавин. Это белый гигант невероятной красоты находится чуть южнее Эвереста.

Я поднялся на вершину Лхоцзе 11 октября 1994 года вместе с Сильвио Мондинелли, а следом взошли Рышард Павловский и спустя несколько часов Бенуа Шаму. На восхождение ушло тринадцать часов, не считая четырехчасового отдыха на высоте 7400 метров. В остальном подъем проходил безостановочно с высоты второго лагеря (6300 метров). Вместо того чтобы подниматься в течение трех дней, как это было принято, мы решили попробовать пройти всю дистанцию за раз.

Трудно сказать наверняка, но, возможно, сочетание 8b и 8000, то есть Sincro Crash – Лхоцзе, стало первым своего рода комбо, когда восходителю удалось выполнить обе поставленные задачи за несколько месяцев.

Достигнутый результат придал сил и решимости поверить, что время пришло и можно повторить подвиги легендарных учителей, таких как Месснер, который и скалолаз, и высотник, и ходит по снежно-ледовому рельефу. Многие по-прежнему предпочитают специализироваться на чем-то одном, однако нет никаких ограничений и препятствий, которые мешали бы любящему горы человеку стать профессионалом во всех сферах. Это лишь вопрос усердия, тренировки и, пожалуй, гибкости ума. Все возможно. В том числе занятие различными дисциплинами с одинаковой степенью профессионализма, что неоднократно доказывали Буавен, Профит и Эскофье^[5].

Самым приятным в желании не ограничиваться одной специализацией была постоянная поддержка спонсоров, которые однажды сделали ставку на меня, – La Sportiva, Longoni Sport, а также Camp – компания, производящая альпинистское снаряжение. Они продолжают работать со мной, не задавая вопросов и не требуя никаких обоснований моей деятельности. Они сразу поняли, что имеют дело с хорошим личностным ростом и что такую эволюцию следует поддерживать. Я сразу это оценил и по прошествии многих лет понимаю, насколько осознанным был их выбор.

Стремление больше узнавать горы и не упускать возможности, чтобы стать универсалом, осталось на всю жизнь. Не существовало рамок или дисциплин, которые можно было бы посчитать неинтересными или неподходящими для выбранного пути.

Начиная с зимы 1995–1996 годов, я начал осваивать ски-альпинизм благодаря дружбе с Микеланджело Опранди – сильным лыжником-альпинистом из Бергамо и бегуном высочайшего уровня. Вскоре возникло взаимоуважение и искренняя привязанность, основанные на общих ценностях, на особом взгляде на жизнь, мы легко брались за любую связанную с горами деятельность. Ски-альпинизм означал новые тренировки: чтобы добиться выносливости в этом виде спорта, нужно заниматься велоспортом, плаванием и бегом.

Ски-альпинизм мне нравится до сих пор, это уникальная дисциплина, позволяющая тренироваться на выносливость в горах и дающая возможность изучить один из самых важных и непредсказуемых элементов высокогорья – снег. Благодаря этому виду спорта я начал понимать, например, когда слой снега слежавшийся, а когда нет, какие склоны наиболее опасны. Это был не просто новый способ держать себя в форме, но и уникальная возможность постигать то, чему могли научить горы, особенно в холодное время года, которое я стал предпочитать для восхождений.