Гнев ангелов

– Материалы, который докажут нашу версию самообороны.

– Протестую, ваша честь.

– Против чего именно? – осведомилась Дженнифер. – Вы еще ничего не видели.

– Суд воздерживается от решения, пока не увидит доказательства, – объявил судья. – На карте стоит жизнь человека, и защитник имеет право представлять все возможные свидетельства.

– Спасибо, ваша честь. – Дженнифер повернулась к Паттерсону: – Вы привезли это с собой?

Он кивнул, поджав губы:

– Да. Но сделал это против воли.

– По-моему, вы очень ясно дали это понять, мистер Паттерсон. Можем мы увидеть доказательства?

Говард Паттерсон устремил взгляд в ту сторону, где среди зрителей сидел человек в мундире тюремного охранника. По кивку Паттерсона мужчина встал и вышел вперед с большим деревянным ящиком в руках.

Дженнифер взяла у него ношу.

– Защита представляет ящик, обозначенный как вещест-венное доказательство «А».

– Что это? – не выдержал прокурор.

– Это называется «ящик с игрушками», ваша честь.

По рядам свидетелей прошел шепоток.

Судья, вскинув брови, медленно произнес:

– Говорите, ящик с игрушками? И что же в нем, мисс Паркер?

– Оружие. Оружие, сделанное заключенными Синг-Синга с целью…

– Протестую! – снова вскочил окружной прокурор и поспешил к судье.

– Я готов пойти на некоторые уступки, учитывая неопытность моего оппонента, ваша честь, но если она намеревается заниматься уголовным правом, неплохо бы изучить основные правила предъявления доказательств. Нет никаких улик, связывающих так называемый «ящик с игрушками» с делом, которое рассматривается в этом суде.

– Этот ящик доказывает…

– Этот ящик ничего не доказывает, – уничтожающе бросил прокурор и, обращаясь к судье, добавил: – Штат протестует против представления этого доказательства как не относящегося к делу.

– Протест принят.

Дело рассыпалось на глазах Дженнифер. Все было против нее: судья, присяжные, Ди Силва, доказательства. Ее клиент отправится на электрический стул, если только не…

Дженнифер глубоко вздохнула.

– Ваша честь, доказательство жизненно важно для нашей защиты. Я считаю…

– Мисс Паркер, – перебил судья, – суд не имеет ни времени, ни желания учить вас юриспруденции, но окружной прокурор абсолютно прав: прежде чем прийти в зал заседаний, вам следовало ознакомиться с основными правилами предъявления доказательств. И первое правило запрещает предъявлять доказательство, упоминания о котором не было ни в одном протоколе. В материалах дела ничего не имеется относительно того, был ли вооружен покойник. Следовательно, вопрос об оружии считается не относящимся к делу. Я снимаю его.

Кровь прилила к щекам Дженнифер.

– Простите, – упрямо бросила она, – но он относится к делу.

– Довольно! Можете подать жалобу в вышестоящие инстанции.

– Я не хочу подавать жалобу в вышестоящие инстанции, ваша честь. Это нарушение прав моего подзащитного.

– Мисс Паркер, если будете продолжать в том же духе, я обвиню вас в неуважении к суду.

– Мне совершенно безразлично, сделаете вы это или нет. Основания для предъявления доказательства были подготовлены самим окружным прокурором.

– Что?! – взорвался Ди Силва. – Я никогда…

Дженнифер обратилась к секретарю:

– Прошу вас прочитать речь мистера Ди Силвы, начиная со строки: «Возможно, мы никогда не узнаем, что заставило Абрахама Уилсона напасть…»

– Ваша честь, и вы это позволите? – перебил окружной прокурор.

Судья Уолдман поднял руку:

– Мисс Паркер, суд не нуждается в том, чтобы вы объясняли здесь основы законодательства. Когда процесс будет закончен, я обвиню вас в неуважении к суду. Но поскольку речь идет о тяжком преступлении, я намерен вас выслушать. Секретарь, можете продолжить.

Секретарь перевернул несколько страниц и начал читать:

– «Возможно, мы никогда не узнаем, что заставило Абрахама Уилсона напасть на безвредного, беззащитного маленького человечка…»

– Довольно, – оборвала Дженнифер. – Благодарю вас.

Взглянув на Ди Силву, она медленно продолжила:

– Это ваши слова, мистер Ди Силва. «Возможно, мы никогда не узнаем, что заставило Абрахама Уилсона напасть на безвредного, беззащитного маленького человечка…» Ключевое слово, ваша честь, «беззащитный». Заявив, что жертва была беззащитной, окружной прокурор оставил нам лазейку, позволившую беспрепятственно доказывать тот факт, что Торп вовсе не был беззащитен и на самом деле мог иметь оружие. Последнее выяснится при перекрестном допросе.

– Окружной прокурор, вынужден признать, что у мисс Паркер появился веский довод. Вы действительно оставили ей лазейку.

Ди Силва, словно не веря собственным ушам, уставился на судью.

– Но я лишь…

– Суд позволяет приобщить к делу вещественное доказательство «А».

Дженнифер мысленно вознесла благодарственную молитву.

– Спасибо, ваша честь, – поблагодарила она и, взяв закрытый ящик, повернулась к жюри. – Леди и джентльмены, в своей заключительной речи окружной прокурор собирался заявить, что все находящееся в этом ящике не может считаться прямой уликой. И будет прав. Он намерен сказать вам, что ничто не связывает это оружие с покойным. И снова будет прав. Я представляю на ваше обозрение это вещественное доказательство по другим причинам. Вот уже несколько дней вы слушаете, как безжалостный неблагонадежный ответчик ростом шесть футов четыре дюйма подло напал на Реймонда Торпа, рост которого был не более пяти футов четырех дюймов. Обвинение тщательно нарисовало фальшивый портрет садиста-убийцы, негодяя, без видимых причин убившего другого заключенного. Но спросите себя: разве не любой поступок имеет мотив? Жадность, ненависть, похоть – что угодно! Я уверена – и ставлю жизнь своего подзащитного на эту уверенность, – что у этого убийства был мотив. Единст-венный мотив, который, как сказал сам окружной прокурор, оправдывает убийство, – самооборона. Человек боролся, чтобы защитить собственную жизнь. По свидетельству Говарда Паттерсона, убийства и раньше происходили в тюрьме. Заключенные действительно ухитряются изготавливать оружие. Что это означает? То, что Реймонд Торп, возможно, имел такое оружие, а ответчик, пытаясь защищаться, был вынужден убить его. С целью самообороны. Если вы решите, что Абрахам Уилсон безжалостно и без всякой мотивации убил Реймонда Торпа, значит, можете смело выносить обвинительный приговор. Однако если при виде этого доказательства у вас появится тень сомнения, ваша обязанность вынести оправдательный приговор.

Ящик был так тяжел, что оттягивал руки. Дженнифер продолжила:

– Впервые заглянув в этот ящик, я не поверила глазам – вы тоже, скорее всего, не поверите, – но прошу вас помнить: ящик был привезен сюда всячески сопротивлявшимся моим уговорам заместителем начальника тюрьмы Синг-Синг. Здесь, леди и джентльмены, целая коллекция оружия, конфискованного у заключенных.

Сделав шаг к ложе присяжных, Дженнифер неожиданно споткнулась и потеряла равновесие. Ящик выпал, крышка отлетела, и содержимое рассыпалось по полу. Присяжные изумленно ахнули и привстали, чтобы лучше видеть. На полу валялась гора самого разнообразного оружия. Всего предметов было около сотни, всех форм и размеров: самодельные топорики, мясницкие ножи, стилеты, острейшие ножницы с заточенными концами, самопалы, большой, зловещего вида тесак, тонкая проволока с деревянными ручками – инструмент удушения, острый ледоруб, мачете…

Теперь уже публика и репортеры вскочили с мест, пытаясь рассмотреть рассыпавшийся арсенал. Судья Уолдман рассерженно колотил молотком по столу, призывая к порядку.

Наконец он с непроницаемым видом уставился на Дженнифер. Пристав поспешил собрать все с пола, но Дженнифер отстранила его:

– Спасибо, я сама.

Под взглядами присяжных и публики Дженнифер встала на колени и принялась укладывать оружие в ящик. Она делала это медленно, брала оружие осторожно, бесстрастно осматривала каждый предмет, прежде чем разжать пальцы. Присяжные снова заняли места, но наблюдали за каждым ее движением. На все у Дженнифер ушло не менее пяти минут, в продолжение которых окружной прокурор кипел от злости.

Закрыв крышку ящика, она встала, повернулась к Паттерсону и сказала Ди Силве:

– Ваши вопросы к свидетелю.

Было слишком поздно исправлять положение.

– Вопросов нет, – буркнул Ди Силва.

– В таком случае я хотела бы вызвать Абрахама Уилсона в качестве свидетеля защиты.

Глава 8

– Ваше имя?

– Абрахам Уилсон.

– Нельзя ли погромче?

– Абрахам Уилсон.

– Мистер Уилсон, вы убили Реймонда Торпа?

– Да, мэм.

– Не расскажете суду, по какой причине?

– Он хотел прикончить меня.

– Но мистер Торп был значительно ниже ростом. Вы действительно считаете, что он мог убить вас?

– Он напал на меня с ножом, что давало ему перевес.

Дженнифер вынула из ящика два предмета: остро заточенный мясницкий нож и металлические щипцы. Она подняла нож.

– Именно этим предметом угрожал вам Реймонд Торп?

– Протестую! Ответчик не может знать…

– Перефразирую вопрос: похож этот нож на тот, которым вам угрожал Реймонд Торп?

– Да, мэм.

– А эти щипцы?

– Да, мэм.

– И когда он напал на вас, вооруженный этими двумя предметами, вы были вынуждены убить его, чтобы спасти свою жизнь?

– Да, мэм.

– Спасибо. Окружной прокурор, свидетель ваш.

Ди Силва поднялся и медленно двинулся к месту для дачи свидетельских показаний.

– Мистер Уилсон, вы ведь убивали и раньше, не так ли? Я имею в виду, что это не первое ваше убийство.

– Я сделал ошибку и расплачиваюсь за это. Я…

– Избавьте нас от ваших проповедей. Отвечайте «да» или «нет».

– Да.

– Значит, жизнь человека не имеет для вас большой цены.

– Неправда. Я…

– Вы совершили два убийства и считаете, что цените человеческую жизнь? Скольких же вы убили бы, если бы не ценили ее? Пять человек? Десять? Двадцать?

Он явно дразнил, подначивал Абрахама, и тот слепо шел в ловушку. Челюсти его были сжаты, а лицо исказилось гневом.

«Будь осторожен!» – думала Дженнифер.

– Я убил всего двух человек.

– Всего?! Всего двух? – Окружной прокурор в притворной досаде покачал головой и подступил к ответчику еще ближе. – Бьюсь об заклад, ваш рост и вес позволяют вам прекрасно сознавать собственную силу. Чувствовать себя в чем-то подобным Богу. Каждый раз, стоит только захотеть, вы отнимаете жизнь, то здесь, то там…

Абрахам поднялся во весь рост:

– Ты сукин сын…

«Нет, – взмолилась Дженнифер, – не надо!»

– Сядьте! – прогремел Ди Силва. – Именно так вы потеряли самообладание, когда убивали Реймонда Торпа?

– Торп пытался убить меня.

– Этими орудиями?

Ди Силва поднял нож, щипцы и, повернувшись к присяжным, с презрительным видом ими повертел.

– Они не выглядят такими уж опасными. Если покойный сумел бы ударить вас этим по голове, вы заработали бы небольшую шишку, и то сомнительно. Кстати, для чего эти щипцы, мистер Уилсон?

– Это яйцедробилки, – тихо ответил подсудимый.

Присяжные отсутствовали восемь часов.

Ди Силва и его помощники воспользовались этим, чтобы уйти на перерыв, но Дженнифер словно прилипла к месту, не в силах встать.

Как только присяжные вышли, Кен шагнул к Джен-нифер:

– Как насчет чашечки кофе?

– Мне в горло ничего не полезет.

Она боялась пошевелиться, смутно сознавая, что кругом толпятся люди. Все кончено. Она сделала что могла.

Дженнифер закрыла глаза и попыталась молиться, но страх затмевал все. Ощущение было такое, что и ее вместе с Абрахамом Уилсоном приговорили к смерти.

Лица вернувшихся присяжных были мрачными и угрюмыми, и сердце Дженнифер забилось сильнее. Судя по всему, обвинительный приговор неизбежен. Она боялась упасть в обморок. Ее подзащитного казнят из-за нее. Ей вообще не следовало браться за это дело! Она, должно быть, безумна, если посчитала, что сможет победить такого опытного юриста, как Роберт Ди Силва!

Ей хотелось подбежать к присяжным, пока они еще не произнесли приговор вслух, и сказать: «Погодите! Абрахама Уилсона судили несправедливо! Пожалуйста, назначьте ему другого защитника! Лучшего, чем я».

Но разумеется, было уже слишком поздно. Дженнифер украдкой бросила взгляд на Уилсона. Он был неподвижен как статуя. Теперь она не замечала исходившей от него ненависти. Его переполняло глубочайшее отчаяние. Чем утешить Уилсона?

Слов у нее не нашлось.

– Присяжные вынесли приговор? – спросил судья Уолдман.

– Да, ваша честь.

Судья кивнул. Пристав подошел к председателю жюри, взял у него листок бумаги и вручил судье. Сердце Дженнифер так и рвалось из груди. Она не могла дышать. Ей хотелось остановить это мгновение. Заморозить в вечности.

Судья изучил листочек, после чего медленно обвел глазами зал заседаний. Его взгляд по очереди останавливался на членах жюри, на Роберте Ди Силве, на Дженнифер и, наконец, на Абрахаме Уилсоне.

– Ответчик, встаньте, пожалуйста.

Абрахам поднялся, медленно и устало, словно вся энергия вытекла из него.

Судья снова поднес к глазам бумагу с приговором:

– Жюри присяжных считает Абрахама Уилсона невиновным в совершенном преступлении.

На секунду в зале воцарилось молчание, но дальнейшие слова судьи утонули в поднявшемся реве. Дженнифер, по-трясенная, уставилась на судью, не веря собственным ушам, потом повернулась к Абрахаму. Какое-то мгновение он смотрел на нее злобными маленькими глазками… и вдруг на уродливом лице появилась широкая улыбка. Он сжал Дженнифер своими лапищами, а она попыталась сдержать слезы.

Представители прессы окружили Дженнифер, прося сделать заявление, осыпая ее вопросами.

– Что вы чувствуете сейчас? Каково это – выиграть дело у окружного прокурора?

– Вы с самого начала знали, что все повернется в вашу пользу?

– Что вы сделали бы, если бы Уилсона послали на электрический стул?

Но Дженнифер только молча качала головой. Она не могла заставить себя заговорить с ними. Они явились сюда как на спектакль – посмотреть на человека, обреченного на смерть. Если бы приговор оказался другим… но нет, она не могла думать об этом.

Дженнифер стала собирать бумаги и складывать в портфель.

К ней подошел пристав:

– Судья Уолдман хочет видеть вас в своем кабинете, мисс Паркер.

Она совершенно забыла, что ее ждало наказание за неуважение к суду, но теперь это казалось неважным. Единст-венное, что имело значение, – оправдательный приговор Абрахаму Уилсону. Это она спасла ему жизнь!

Дженнифер посмотрела в сторону прокурорского стола. Ди Силва яростно заталкивал бумаги в портфель, отчитывая кого-то из помощников. Он поймал взгляд Дженнифер, и то, что она прочла в его глазах, не требовало расшифровки.

Когда Дженнифер вошла, судья Лоуренс Уолдман сидел за письменным столом.

– Садитесь, мисс Паркер, – коротко велел он.

Дженнифер послушно села.

– Я не позволю ни вам, ни кому-то другому превращать мой зал заседаний в арену для цирковых представлений.

Дженнифер вспыхнула:

– Я нечаянно оступилась. Я не хотела…

– Прошу вас, избавьте меня… – поднял руку судья.

Дженнифер плотно сжала губы.

Судья подался вперед.

– Еще одно, чего я не потерплю в суде, – это наг-лость.

Дженнифер молча, настороженно наблюдала за ним.

– Сегодня днем вы перешли все границы. Понимаю, избыточное рвение было вызвано стремлением спасти жизнь человеку. Только поэтому я решил не наказывать вас за неуважение к суду.

– Спасибо, ваша честь, – выдавила Дженнифер.

Лицо судьи было бесстрастно.

– Когда очередной процесс заканчивается, – добавил он, – у меня появляется ощущение, действительно ли восторжествовало правосудие или нет. В этом случае, откровенно говоря, я ни в чем не уверен.

Дженнифер смотрела на него, ожидая продолжения.

– Это все, мисс Паркер.

Дженнифер Паркер вновь стала героиней вечерних изданий газет и новостных телеканалов. Только на этот раз ее превозносили. Она превратилась в Давида юрис-пруденции, свалившего с ног Голиафа. Снимки Дженнифер, Уилсона и Ди Силвы украшали первые страницы газет и журналов. Дженнифер жадно поглощала каждое слово репортажей, словно пробовала на вкус. Как сладка победа после пережитого позора!

Кен повел ее на ужин в «Улучо», чтобы отпраздновать великое событие, и там ее узнали не только метрдотель, но и посетители. Незнакомые люди называли ее по имени и по-здравляли. Головокружительный успех!

– Ну и каково это – быть знаменитостью? – ухмыльнулся Кен.

– Я… потрясена.

Кто-то прислал бутылку вина на их стол.

– Мне не нужно спиртного, – проронила Дженнифер. – Кажется, я уже пьяна.

Но она так хотела пить, что залпом осушила три бокала вина, пока обсуждала с Кеном детали процесса.

– Я жутко боялась. Знаешь ли ты, что это такое – держать чью-то жизнь в своих руках? Все равно что играть роль Бога. Разве можно придумать что-то страшнее? Я приехала из Келсо… нельзя ли заказать еще бутылку?

– Все, что угодно.

Кен устроил целое пиршество, но Дженнифер была слишком взволнована, чтобы есть.

– Знаешь, что Уилсон сказал мне при первой встрече? Посоветовал попробовать влезть в его шкуру, а сам он готов влезть в мою, и тогда мы потрындим о ненависти. Кен, сегодня я была в его шкуре. И мне казалось, что присяжные намерены приговорить меня. Чувствовала себя как перед казнью. И сейчас я люблю Абрахама Уилсона. Можно мне еще вина?

– Ты ничего не ешь.

– Я пить хочу.

Кен с тревогой наблюдал, как Дженнифер наполняет и осушает бокал за бокалом.

– Полегче, детка.

Она жизнерадостно отмахнулась.

– Это калифорнийское вино. Чуть крепче воды. – Дженнифер сделала большой глоток. – Ты мой лучший друг. А тебе известно, кто мой первый враг? Великий Роберт Ди Слива. Ди Сивла.

– Ди Силва.

– Он ненавидит меня. Видел его лицо сегодня? О-о, он просто взбесился. Пообещал выгнать меня из суда. Но у него ничего не вышло, верно?

– Верно, он…

– Знаешь, что я думаю? Знаешь, о чем я действительно думаю?

– Я…

– Ди Силва считает, что я Ахав, а он – белый кит.

– Думаю, все наоборот.

– Спасибо, Кен. Я всегда могу на тебя рассчитывать. Разопьем еще бутылочку?

– Не считаешь, что с тебя достаточно?

– Киты всегда хотят пить, – хихикнула Дженнифер. – А я большой старый белый кит. Я говорила тебе, что люблю Абрахама Уилсона? Я смотрела в его глаза, Кен, друг мой: он прекрасен. Прекраснее мужчины я не знаю. А ты когда-нибудь смотрел в глаза Ди Силвы? О-о! Такие холодные! Он настоящий айсберг! Но человек неплохой. Я говорила тебе об Ахаве и большом белом ките?

– Говорила.

– Я люблю старика Ахава. Люблю всех. И ты знаешь п'чему, Кен? Птму чт' Абрахам Уилсон сегодня жив. Он жив, а мы закажем еще бутылочку…

Было уже два часа ночи, когда Кен отвез Дженнифер домой, помог подняться на четвертый этаж, в ее крохотную квартирку, после чего едва отдышался.

– Знаешь, – пробормотал он, – это вино сильно на меня подействовало.

Дженнифер с жалостью посмотрела на него:

– Людям, которые в два счета пьянеют, не следует пить.

С этими словами она отрубилась напрочь.

Очнулась Дженнифер от пронзительного телефонного звонка и осторожно потянулась к трубке. Но даже самое легкое движение посылало взрывы боли по каждому нервному окончанию в ее теле.

– 'лло…

– Дженнифер, это Кен.

– Пр'вет, Кен.

– У тебя ужасный голос. Ты нормально себя чувст-вуешь?

Она немного подумала.

– Не совсем. Который час?

– Почти полдень. Тебе лучше приехать. Тут черт-те что творится.

– Кен… кажется, я умираю.

– Послушай меня. Встань с постели… медленно… прими две таблетки аспирина, прими холодный душ, выпей чашку горячего черного кофе и, возможно, останешься жива.

Дженнифер действительно стало немного легче. Не со-всем хорошо, но лучше. Час спустя она появилась в офисе. Оба телефона разрывались от звонков.

– Это тебя, – ухмыльнулся Кен. – Ни на секунду не замолкают. Тебе нужен коммутатор!

Звонили из газет и журналов, теле- и радиостанций по всей стране. Каждый репортер добивался интервью, все издания хотели дать подробную статью о ней. За одну ночь она стала главной новостью Америки. Были и другие звонки, те, о которых она мечтала. Адвокатские фирмы, которые прежде не хотели о ней знать, спрашивали, когда ей удобнее прийти на собеседование.

А в это время Ди Силва бесновался в своем офисе, вопя на первого помощника:

– Я требую немедленно завести конфиденциальное досье на Дженнифер Паркер! Сообщайте о каждом клиенте, которому потребуются ее услуги. Ясно?

– Да, сэр.

– Шевелитесь!

Глава 9

– Он такой же солдат, как я – гребаная девственница. Простой работяга, знаю я его!

– Эта драная задница мел передо мной языком. Просил замолвить словечко перед Майком. Я сказал: «Эй, земляк, я всего лишь солдат; не знаешь, что ли? Если Майку нужен новый бомбардир, ему не стоит искать его в канаве с дерьмом».

– Он пытался обвести тебя вокруг пальца, Сол.

– Ну я здорово врезал ему по морде! Он не связан с Семь-ей, а в этом бизнесе если у тебя нет связей, то ты ноль без палочки.

Собеседники находились на кухне трехсотлетнего голландского фермерского дома, в северной части штата Нью-Джерси. Всего их было трое: Ник Вито, Джозеф Колелла и Сальваторе Фьоре, то есть Цветочек.

Ник Вито, скелетоподобный человек с тонкими, почти невидимыми, губами и глубоко посаженными зелеными, абсолютно мертвыми глазами, имел привычку носить двухсотдолларовые туфли с белыми носками.

Джозеф – Большой Джо – Колелла, огромный гранитный монолит, имел самый устрашающий вид, и, когда он шел, казалось, что высотное здание тронулось с места. Кто-то однажды сравнил его с огородом: «Нос картошкой, кочаны цветной капусты вместо ушей и мозг величиной с горошину».

У Колеллы был тихий тонкий голос и обманчиво мягкие манеры. Он владел скаковой лошадью и имел необыкновенный талант ставить на потенциальных победителей. Колелла – человек женатый – имел шестерых детей и специализировался на пистолетах, цепях и кислоте.

Жена Джо – Кармелина – была истовой католичкой, и по воскресеньям если Колелла не работал, то неизменно сопровождал семейство в церковь.

Третий, Сальваторе Фьоре, был почти карликом. Ростом всего пять футов три дюйма, он весил сто пятнадцать фунтов. Природа наделила его невинным лицом мальчика из церковного хора, но он одинаково ловко управлялся с пистолетом и ножом. Женщины буквально вешались ему на шею, и он гордился тем, что помимо жены у него было с полдюжины близких приятельниц и красивая любовница. Фьоре когда-то был жокеем и работал на ипподромах от Пимлико до Тихуаны. Когда распорядитель скачек вышиб Фьоре за то, что опоил лошадь перед скачками, тело распорядителя неделю спустя нашли в озере Тахо.

Все трое были солдатами Семьи Антонио Гранелли, но именно Майкл Моретти завербовал их, и они принадлежали ему, душой и телом.

В столовой шло совещание Семьи. Во главе стола сидел Антонио Гранелли, глава самого могущественного мафиозного семейства на Восточном побережье.

В свои семьдесят два этот человек с широкими плечами, грудью работяги и гривой белых волос все еще был крепок. Уроженец Палермо, Антонио приехал в Америку в пятнадцать лет и стал работать в порту, в западной части Нижнего Манхэттена. К тому времени когда ему исполнилось двадцать три, он уже был лейтенантом портового босса. Как-то раз они поспорили, и когда босс таинственно исчез, Антонио занял его место. Всякий, кто хотел работать в порту, должен был ему платить. Деньги Гранелли использовал, чтобы все выше подниматься по лестнице власти. Произошло это довольно быстро. Он не гнушался ростовщичеством, рэкетом, заказными убийствами, контролировал проституток, игорный бизнес, продажу наркотиков. За все эти годы ему тридцать два раза предъявляли обвинение, а осужден он был всего однажды, по делу о словесном оскорблении и угрозе дейст-вием. Гранелли был человеком безжалостным, обладавшим примитивной хитростью сицилийского крестьянина и абсолютно аморальным.

Слева от Гранелли сидел Томас Колфакс, советник Семьи. Двадцать пять лет назад перед ним открывалось блестящее будущее адвоката корпорации, но он имел несчастье взяться защищать маленькую компанию по производству оливкового масла, которую, как оказалось, контролировала мафия. И так, шаг за шагом, его втянули и в другие мафиозные дела, пока Семья Гранелли не стала его единственным работодателем. И, нужно сказать, весьма щедрым. Томас теперь был богатым человеком, имевшим недвижимость и банковские счета по всему миру.

Справа от Антонио Гранелли сидел Майкл Моретти, его зять. Майкл был амбициозен, и это заставляло нервничать Гранелли. Он не вполне вписывался в Семью. Его отец Джованни, дальний родственник Антонио, родился не на Сицилии, а во Флоренции. Одно это вызывало подозрения: всем известно, что флорентийцам доверять нельзя.

Джованни Моретти, приехав в Америку, открыл сапожную мастерскую. Работал он честно, не имел даже задней комнаты, в которой бы велись азартные игры, занимались ростовщичеством или торговали женщинами, поэтому его считали круглым дураком.

Майкл, сын Джованни, пошел не в отца. Учился в Йеле и в Уортонской бизнес-школе. Окончив школу, он пришел к отцу с единственной просьбой: познакомить его с дальним родственником Антонио Гранелли. Старый сапожник отправился к кузену, и они договорились о встрече. Гранелли был уверен, что Майк попросит взаймы, чтобы открыть свое дело – возможно, сапожную мастерскую, как его болван-отец, – но встреча обернулась сюрпризом.

– Я знаю, как сделать вас богатым, – начал Майкл.

Гранелли оглядел дерзкого юнца и снисходительно улыбнулся:

– Я уже богат.

– Нет. Вы только считаете, что богаты.

Улыбка Гранелли померкла.

– О чем, черт возьми, ты толкуешь?

И Майкл Моретти объяснил.

Сначала Антонио действовал осторожно, трижды проверяя каждый совет Майкла, но его ждал блестящий успех: если раньше Семья Гранелли занималась прибыльными, но незаконными делами, то под руководством Майкла у Семьи появились новые филиалы и за пять лет она приобрела десятки вполне законных предприятий, включая производство фасованного и мороженого мяса, белья, лекарств, рестораны, компании по перевозке грузов. Майкл находил дышавшие на ладан компании, требующие финансовых вливаний, и Семья становилась младшим партнером, но постепенно вытесняла старших, забирая всю прибыль. Компании с безупречной репутацией неожиданно оказывались банкротами. Предприятия, которые показывали достаточно стабильный доход, под руководством Майкла значительно его увеличивали. Они страховались в одной из страховых компаний, которыми владела Семья, покупали машины исключительно в салонах, контролируемых Семьей. Майкл создал символического колосса, ряд предприятий, посредством которых непрерывно доил потребителя. В Семью текли реки денег.

Несмотря на все успехи, проблемы у Моретти оставались, и он хорошо это сознавал. Как только он показал Гранелли необъятные горизонты законного бизнеса, тот перестал в нем нуждаться. Майкл дорого обходился Семье, поскольку с самого начала убедил Антонио давать ему процент от дохода каждого предприятия. Но когда идеи Майкла стали приносить плоды, Гранелли стал задумываться. Мало того, Майкл случайно узнал, что Гранелли собрал совещание, на котором обсуждалось, что с ним делать дальше.

– Мне не нравится, что такие деньги достаются мальчишке, – заявил Гранелли. – Нужно от него избавиться.

Но Майкл сумел обойти Гранелли, женившись на Розе, его единственной дочери. Розе было девятнадцать лет. Мать ее умерла при родах, и Розу воспитывали в монастыре, разрешая приезжать домой только по праздникам. Отец обожал ее и делал все, чтобы защитить от жизненных трудностей. Приехав домой на Пасху, Роза познакомилась с Майклом, а к тому времени, когда пришла пора возвращаться в монастырскую школу, уже была безумно влюблена в него. Воспоминания о смуглом красавце толкали ее проделывать в одиночестве своей комнатки то, что, по словам монахинь, уж точно было страшным грехом против Бога.

Антонио заблуждался, считая, что для дочери он всего лишь успешный бизнесмен. Одноклассницы Розы часто показывали ей газетные и журнальные статьи об Антонио и его настоящем бизнесе, и каждый раз, когда правительство пыталось обвинить и осудить одного из членов Семьи Гранелли, Роза всегда об этом узнавала. Они с отцом никогда не говорили на эту тему, но Роза находила дела отца неимоверно волнующими, поскольку считала его кем-то вроде Робина Гуда, смело противостоящего властям. Она ненавидела дисциплину, монахинь, и это, в свою очередь, привело к ненависти к любой власти. А тот факт, что Моретти был не последним человеком в отцовской организации, делал его еще более привлекательным.

Майкл с самого начала был очень осторожен в обращении с Розой. Наедине они обменивались пылкими поцелуями и обнимались, но Майкл никогда не заходил слишком далеко. Роза, хоть и девственница, была готова на все, спеша отдаться любимому, но Майкл не мог допустить этого.

– Я слишком уважаю тебя, чтобы лечь с тобой в постель до свадьбы, – твердил он.

На самом же деле он слишком уважал и боялся Антонио Гранелли. Если бы тот что-то узнал, то попросту отрезал бы Майклу яйца!

Так получилось, что, пока Гранелли искал способа избавиться от Майкла, они с Розой решили объявить о помолвке. Старик рвал и метал, привел сотню причин, почему это произойдет только через его труп, но в конце концов победила истинная любовь – молодым устроили пышную свадьбу. Правда, старик отвел Майкла в сторону и сказал:

– Роза – все, что есть у меня, Майкл. Ты будешь хорошо о ней заботиться, верно?

– Разумеется, Тони.

– Я не спущу с тебя глаз, так что постарайся сделать ее счастливой. Ты знаешь, о чем я, Майк, верно?

– Я знаю, о чем вы.

– Никаких шлюх, никаких дешевок. Усек? Роза любит готовить. Постарайся каждый вечер ужинать дома и стать зятем, которым я буду гордиться.

– Я очень постараюсь, Тони.

– Кстати, – небрежно заметил Гранелли, – теперь, когда ты стал членом Семьи, может, стоит пересмотреть сумму отчислений, которые мы тебе переводим?

Майкл хлопнул тестя по плечу:

– Спасибо, Тони. Но нам с Розой хватает на жизнь. Я смогу купить все, что она пожелает.

С этими словами он удалился, оставив старика смотреть ему вслед.

Это произошло семь лет назад, и все последующие годы Майкл был абсолютно счастлив. Роза была милой, преданной, легкой в общении, обожала мужа, но Майкл знал, что, если она умрет или уйдет, он прекрасно проживет и без нее. Просто найдет другую, которая будет делать для него то же самое. Он не любил Розу и вообще не думал, что способен любить кого бы то ни было, словно обладал врожденным пороком и из его души напрочь удалили всякие чувства подобного рода по отношению к людям. Во всяком случае, какие-то чувства он питал только к животным. На десятый день рождения ему подарили щенка колли. Они стали неразлучны. Через шесть недель собака попала под машину, но когда отец Майкла предложил купить другую, он отказался и больше никогда не заводил собак.

Все свое детство он наблюдал рабский труд отца, бедность в доме и был преисполнен решимости не позволить, чтобы его собственная жизнь стала такой же. Он знал, чего хочет, с той минуты, когда услышал о могущественном родственнике отца – Антонио Гранелли. В Соединенных Штатах было двадцать шесть мафиозных Семей. Пять находились в Нью-Йорке, и Антонио Гранелли был самым влиятельным. С самого детства Майкл восхищался мафией. Отец рассказал ему о ночи десятого сентября, ночи Сицилийской вечерни, когда сицилийцы восстали против власти анжуйской ветви дома Капетингов. За одну ночь «младотурки» мафии нанесли удар, который разом смел с лица земли старую гвардию, пришедшую на Сицилию из Италии.