Берия. Лучший менеджер XX века

Глава 2
Передвижки на трибуне Мавзолея

10 марта 1953 года они стояли на трибуне Мавзолея…

Лаврентий Берия, Николай Булганин, Климентий Ворошилов, Лазарь Каганович, Георгий Маленков, Анастас Микоян, Вячеслав Молотов, Вячеслав Малышев, Михаил Первухин, Максим Сабуров, Никита Хрущев…

Страна хоронила Сталина. Плакали люди, в пути останавливались поезда, гудели заводские гудки, гремели прощальные артиллерийские салюты.

И теперь Державу олицетворяли они, стоящие сейчас на трибуне Мавзолея Ленина, отныне становящегося Мавзолеем Ленина – Сталина.

И они же теперь Державу возглавляли.

Коллективно.

Но и среди равных кто-то становится первым.

Председателем комиссии по организации похорон был Хрущев.

Членами – член Президиума ЦК Л.М. Каганович, Председатель Верховного Совета СССР Н.М. Шверник, военный министр маршал А.М. Василевский, секретарь ЦК Н.М. Пегов, командующий Московским военным округом генерал-полковник П.А. Артемьев, председатель Мосгорисполкома М.А. Яснов.

На лидерство никто из членов комиссии не претендовал и близко, даром что формально первым лицом государства был Шверник. Но он и при Сталине был формально первым.

Другое дело – Георгий Маленков. Он не входил в комиссию, но, тем не менее, не только претендовал на первую роль, но и во многом ее обрел, став вместо Сталина Председателем Совета Министров СССР.

Однако заседания Президиума ЦК КПСС вел Хрущев. И это тоже что-то да значило.

Заместитель Председателя Совета Министров СССР Л.П. Берия, до смерти Сталина возглавлявший также Специальный Комитет при Совмине по атомным и ракетным делам, после смерти Сталина стал уже первым заместителем Председателя Совета

Министров и был назначен министром внутренних дел – с объединением вновь МГБ и МВД в единое МВД.

Но этим его круг обязанностей и интересов не ограничивался. Он был активен всесторонне. И это ему, надо сказать, было не внове – он работал «многостаночником» всю свою жизнь.

И везде – результативно!

Да, самым всесторонне компетентным, энергичным и подходящим на роль не только формального, но и неформального лидера страны был он – Лаврентий Берия.

Пока не утруждая себя пространными доказательствами сказанного, я приведу данные со страницы 407 сборника документов Международного фонда «Демократия» (Фонд ныне покойного Александра Н. Яковлева) «Лаврентий Берия. 1953».

Ни в этом Фонде, ни в выступивших соиздателями сборника Гуверовском институте войны, революции и мира и Стэнфордском университете коммуниста Берию на щит никто поднимать не собирался. Но справочные данные, приведенные о Берии в упомянутом выше сборнике и касающиеся его деятельности в период лишь с 1941 по 1945 год, когда Лаврентий Павлович был членом Государственного Комитета Обороны, впечатляют.

ГКО – высший чрезвычайный орган, который во время войны руководил страной, был образован 30 июня 1941 года в составе: И.В. Сталин (председатель), В.М. Молотов (заместитель председателя), Л.П. Берия, К.Е. Ворошилов, Г.М. Маленков.

С февраля 1942 года в ГКО вошли также Л.М. Каганович, А.И. Микоян, позднее – Н.А. Вознесенский.

И вот что сообщает сборник А.Н. Яковлева:

«Постановлением ГКО от 4 февраля 1942 года о распределении обязанностей между его членами Берии был поручен контроль за выполнением решений по производству самолетов и моторов, вопросами формирования ВВС, кроме того, в дальнейшем на Берию был возложен контроль за выполнением решений о производстве вооружения, минометов, боеприпасов, танков, а также наблюдение за работой трех наркоматов: нефтяной, угольной промышленностей и путей сообщения».

Кроме этого, по решению ГКО от 13 марта 1942 года «ввиду трудного положения на железных дорогах и необходимости выхода из такого положения» была создана оперативная группа под руководством Кагановича, Берии и Маленкова, «на которую возлагалась вся ответственность за все перевозки по железным дорогам».

А еще Берия в июле 1941 года и позже много сил вложил в создание Резервного фронта, «в состав которого входило значительное количество войсковых соединений НКВД СССР».

В 1942 году Сталин посылал Берию представителем Ставки Верховного Главнокомандования на Северный Кавказ.

А с 21 августа 1943 года он входил в высшую руководящую группу Комитета при Совете Народных Комиссаров СССР по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации.

И ни одна из этих обязанностей не была формальной, парадной. В СССР Сталина синекур не раздавали.

В 1944 году Сталин назначил Берию заместителем Председателя ГКО вместо Молотова и председателем Оперативного бюро ГКО, «рассматривавшего все текущие вопросы».

Плюс все это время Берия был народным комиссаром внутренних дел СССР. Во время Тегеранской 1943 года, Крымской (Ялтинской) и Потсдамской 1945 года конференций «на него возлагалось обеспечение охраны советской делегации, а на Крымской конференции – и других делегаций».

Зная все это, можно с уверенностью сказать, что во время войны более Берии в стране был загружен и перегружен высшей ответственностью лишь один человек – сам Сталин.

Да и после войны – тоже! Ведь Берии поручали самые сложные и новые задачи – Урановую проблему, контроль над разработкой систем противовоздушной обороны (с расчетом на будущую уже противоракетную оборону).

А кроме этого, с заместителя Председателя Совнаркома (Совмина) СССР, члена Политбюро ЦК ВКП(б) Берии не снимались обязанности по курированию ряда мирных отраслей экономики.

Такой «воз» мог тянуть лишь высокопрофессиональный, разносторонний управленец с большим опытом и хорошей общей и специальной эрудицией и мгновенной деловой реакцией.

И обязательно – умеющий подобрать кадры и умело же их потом использовать.

Берия всеми этими качествами обладал и объективно был на голову выше всех остальных, стоявших мартовским днем на трибуне Мавзолея. И, безусловно, он это понимал.

Понимали это и его соседи по трибуне.

Но готовы ли были они принять лидерство Берии? Они стояли под мартовским небом и не знали – как там все сейчас повернется…

Или знали?

Пожалуй – кто-то знал.

И этим кем-то уж точно был Хрущев.

ГОД назад в центре трибуны стоял Сталин.

Он приветливо махал рукой малышке, машущей ему снизу, с плеч отца, проходящего мимо Мавзолея в первомайской колонне.

Теперь Сталина не было. И поэтому на трибуне Мавзолея были неизбежны те или иные передвижки. Да они уже и происходили. Но все же будущее стоявших на трибуне в марте 1953 года было еще смутным. И они не могли не задумываться – каким же оно будет?

Сегодня мы знаем ответ на этот вопрос. Еще 1 мая 1953 года состав высшего руководства, занимавшего праздничную трибуну, от мартовского не отличался.

Но уже 7 ноября того же года на трибуне не было Берии.

26 июня он был арестован.

На июльском (2–7 июля 1953 г.) Пленуме ЦК КПСС его исключили из партии «за предательские действия, направленные на подрыв Советского государства», и постановили предать суду «как врага партии и советского народа».

8 августа 1953 года пятая сессия Верховного Совета СССР утвердила Указ Президиума Верховного Совета СССР о «лишении Л.П. Берия полномочий депутата Верховного Совета СССР, снятии его с поста первого заместителя Председателя Совета Министров СССР и с поста министра внутренних дел СССР с лишением всех присвоенных ему званий и наград и о передаче дела о преступных действиях Л.П. Берия на рассмотрение Верховного Суда СССР».

Прошло четыре года, наступил 1957 год, и с трибуны ушли руководители «антипартийной группы» Молотов, Каганович, Маленков, ушли и поддержавшие их Первухин и Сабуров.

Открестившись от неисправимых «сталинистов», не удержались, тем не менее, на трибуне Булганин и Ворошилов. А через семь лет с нее бесславно ушел и сам Никита Хрущев.

Дольше всех на ней оставался Микоян – до марта 1966 года.

Одни уходили с трибуны Мавзолея, другие на нее приходили. Менялась номенклатурная конъюнктура, менялись политические симпатии тех, кто занимал центр трибуны. Рабочему Луганску, названному в 1935 году Ворошиловградом, в 1958 году вернули старое имя, чтобы в 1970 году вновь переименовать его в Ворошиловград, с течением лет ставший опять Луганском. Нечто подобное происходило с древним Рыбинском, переименовывавшимся четырежды: Рыбинск – в Щербаков, Щербаков – в Рыбинск, Рыбинск – в Андропов и, наконец, опять в Рыбинск.

Но имя ушедшего с трибуны образца марта 1953 года Лаврентия Берии никто никогда в жизнь страны не возвращал.

Только с началом «перестройки» оно обрело громкую известность, однако лишь для того, чтобы стать в глазах «прогрессивных» и «политически продвинутых» слоев общества «омерзительным олицетворением кровавой тирании и тотального тоталитаризма».

А ЧТО, если бы Лаврентий Берия не только не ушел с главной трибуны Державы, но и прочно занял бы ее центр? И занял бы ее на долгие годы. Он ведь был неплохим спортсменом-любителем, не курил, не увлекался ни спиртным, ни, вопреки сплетням, женщинами… Так что мог бы жить долго.

Скажем, лет до семидесяти семи.

То есть мог бы скончаться в том самом 1976 году, когда будущему четырежды Герою Советского Союза Леониду Брежневу по случаю его семидесятилетия подарили вторую Геройскую звезду в комплекте со звездой Маршала Советского Союза.

Но Берия был арестован, изолирован и расстрелян. Относительно того, как и когда это произошло, есть несколько версий, но я не буду сейчас на них останавливаться, а познакомлю читателя с одним из тех писем, которые Берия написал уже после ареста.

Вообще-то писем к своим бывшим товарищам по руководству он написал три. И авторство их оспаривается, например, – Ю. Мухиным, Е. Прудниковой, а также – косвенно, Серго Берией, утверждавшим, что его отца расстреляли-де при аресте в особняке, где жил с семьей и Серго. Но я не сомневаюсь в том, что «письма из бункера» подлинны! Почему я в этом уверен, скажу в свое время, а сейчас просто возьму в руки яковлевско-гуверовско-стэнфордский сборник документов 1953 года по Берии и открою его на странице 74, где начинается второе письмо Лаврентия Павловича в ЦК КПСС, Маленкову.

Глава 3
Письмо из камеры

Датированное 1 июля 1953 года, это письмо занимает в книге пять с половиной листов типографского формата 70xl00Vi8- Поэтому приводить его полностью я не буду, однако нашего серьезного внимания оно заслуживает. С одной стороны, письмо стало своего рода подведением итогов всей политической и государственной работы Берии, а с другой стороны, оказалось чем-то вроде его политического завещания.

В тексте хватает ошибок, порой «хромает» стиль, но одним лишь публикаторам известно, где ошибки принадлежат Берии, а где – тем, кто рукопись переводил в типографский текст. Одну ведь и ту же букву можно прочесть по-разному. К тому же автор письма, несомненно, волновался, что на стиле письма не могло не сказаться – Берия был все же не литератором.

Те или иные части письма я буду сразу же комментировать, причем с таким расчетом, чтобы эти комментарии постепенно знакомили читателя с некоторыми обстоятельствами той давней и не очень-то по сей день известной нам эпохи.

Начинается письмо так:

«Товарищу МАЛЕНКОВУ

Дорогой Георгий!

В течение этих четырех тяжелых суток для меня, я основательно продумал все, что имело место с моей стороны за последние месяцы после пленума ЦК КПСС, к[а]к на работе, так и в отношении лично тебя и – некоторых товарищей президиума ЦК и подверг свои действия самой суровой критике, крепко осуждая себя. Особенно тяжело и непростительно мое поведение в отношении тебя, где я виноват на все сто процентов. В числе других товарищей я тоже крепко и энергично взялся за работу с единственной мыслью сделать все, что возможно и не провалиться всем нам без товарища Сталина и поддерж[ать] делами новое руководство Ц.К и Правительства…»

Здесь не видно стремления разжалобить и оправдаться. Условия написания письма для его автора были не то что некомфортными, а попросту дикими. Однако не заметно, чтобы он был психологически смят. Но и до спокойствия здесь далеко, и Берия анализирует – в чем же он провинился перед товарищами так, что его вдруг арестовывают.

А вот дальше идет нечто интересное:

«В соответствии с имеющимися указаниями Ц.К. и Правительства, укрепляя руководство МВД и его местных органов, МВД внесло в ЦК и Правительство по твоему совету и по некоторым вопросам по совету т. Хрущева Н.С. ряд заслуживающих политических предложений, к[а]к то:…»

Ну-ну, что же это такое заслуживающее советовали новому министру внутренних дел новый предсовмина Маленков и секретарь ЦК Хрущев?

А вот что:

«…как то: по реабилитации врачей, реабилитации арестованных по т. называемому менгрельско[му] национальному центру в Грузии и возвращение неправильно сосланных из Грузии, Об амнистии, о ликвидации паспортного режима, по исправлении искривлении линии партии, допущенной в национальной политике и в карательных мероприятиях в Литовской ССР, Западной Украине и западной Белоруссии, но совершенно справедлива твоя критика, критика т-ща Хрущева Н.С. и критика других товарищей на Президиуме ЦК; с последним моим участием…»

Из этих строк следует, что инициатива, например, «реабилитаций» по «делу врачей» исходила, вопреки устоявшемуся мнению, не от Берии, а от Хрущева и Маленкова. Ведь не стал бы

Берия выдумывать несуществующие инициативы коллег в письме к этим самим коллегам!

Правда, часть инициатив принадлежала на самом деле непосредственно новому министру внутренних дел, но это были как раз те инициативы, которые после расстрела Берии были полностью или частично свернуты как «ошибочные». И, скажем, о национальной политике в видении самого Берии у нас еще будет повод поговорить.

А вот на «деле врачей» я остановлюсь сразу, напомнив, что началось оно в 1952 году с письма Лидии Федосеевны Тимашук в ЦК, написанного и переданного в МГБ еще в 1948 году.

В 1952 ГОДУ Лидии Тимашук было пятьдесят четыре года, и она с 1926 года, после окончания медицинского института, работала в Лечебно-санитарном управлении Кремля, а с 1948 года заведовала кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы. Уйдя на пенсию в 1964 году с должности заведующей отделением, Тимашук скончалась в 1983 году, восьмидесяти пяти лет от роду. «Демократы» презрительно пишут о ней нередко как о «медсестре Тимашук», но это, как видим, ложь.

В 1948 же году, снимая кардиограмму Андрею Андреевичу Жданову, она, опытный практический врач, поставила диагноз «инфаркт миокарда в области левого желудочка и межжелудочковой перегородки». Но кремлевские профессора В.Н. Виноградов, В.Х. Василенко и П.И. Егоров, лечащий врач Г.И. Майоров и врач-диагност С.Е. Карпай заявили, что ничего серьезного не произошло.

Жданова, впрочем, и до этого «лечили» так, что «лечение» само по себе было преступлением. Если не государственным, то уж врачебным – точно! Так, Майоров передоверил уход за больным медсестре, а сам часами ловил рыбу – дело происходило на Валдае в санатории «Долгие броды».

Не привлекательнее выглядел и главный терапевт Кремлевки профессор Виноградов. Слово «терапия» вообще-то происходит от греческого «therapeia» – «забота, уход». Но этот ренегат гиппократовой клятвы вместо организации повседневной заботы о здоровье руководства страны сосредоточился на другом. Он «одновременно заведовал кафедрой в 1-м Московском медицинском институте, был главным редактором журнала «Терапевтический архив», заведующим электрографическим отделением Института терапии АМН СССР и занимал ряд других должностей». Я пользуюсь здесь сведениями из книги Г.Костырченко «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм», изданной в 2001 году на средства Еврейского Конгресса.

Такие вот любители зашибать доходы где только можно и определяли облик Лечебно-санитарного управления Кремля! Сам Костырченко пишет:

«В знаменитой «Кремлевке», как и повсюду (н-да. – С.К.), наличествовала созданная «органами» атмосфера всеобщей слежки и доносительства, витал мертвый дух чиновной иерархичности, корпоративности, круговой поруки».

«Созданная «органами» атмосфера всеобщей слежки и доносительства» – это на совести (если она у него есть) Костырченко… На таком, скажем, сверхрежимном «объекте», как атомное КБ-11 в Сарове, ничего подобного не было – там царила атмосфера деловой сосредоточенности, хотя разгильдяйство, конечно, не поощрялось.

А вот насчет «круговой поруки» – это уже интересно! В словаре Морица Ильича Михельсона «Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии. Сборник образных слов и иносказаний» в статье 702 «Круговая порука» приведена уместная здесь цитата из «Дневника провинциала в Петербурге» Салтыкова-Щедрина:

«Какимъ образомъ создалась эта круговая порука снисходительности – я объяснить не берусь, но что порука эта была некогда очень крепка – это подтвердить каждый провинциаль».

Г. Костырченко – не провинциал, но вот же – тоже подтверждает, что порука профессорствующих прохиндеев в Кремлевке была крепка, и в итоге Тимашук заставили переписать заключение в соответствии с профессорским диагнозом: «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни».

Начальник Лечсанупра Кремля профессор Егоров 28 августа 1948 года записал в истории болезни: «Рекомендовано… увеличить движение, с 1 сентября разрешить поездки на машине, 9 сентября решить вопрос о поездке в Москву».

Но Жданова увезли в Москву раньше, потому что 31 августа он умер.

Врачебная ошибка – вещь страшная, но возможная для любого врача… Однако в данном-то случае все было вполне прозрачным – инфаркт кардиограмма показывала уверенно! Да и как можно было барски пренебречь заключением опытного профессионала Тимашук, которая не занимала, как Виноградов и иже с ним, вереницы прибыльных должностей, зато всю жизнь занималась своим прямым делом – лечила людей?!

Тимашук обратилась с письмом к начальнику Главного управления охраны МТБ Власику. И 6 сентября 1948 года профессор Егоров собрал в своем кабинете совещание, где заклеймил Лидию Федосеевну как невежественного врача и «чуждого, опасного» человека.

Для всей этой «теплой» компании Тимашук действительно была опасна, как опасен для негодяев любой честный человек. И Егорова поддержали Виноградов, Майоров, патологоанатом Кремлевской больницы Федоров, профессор Василенко.

Виноградов тогда еще пользовался полным доверием Сталина (он «лечил» и его, и других членов Политбюро, сопровождал Сталина в 1943 году в Тегеран), и письмо Тимашук тогда удалось замять. Виноградов заявил министру здравоохранения СССР Е.И. Смирнову: «Или я буду работать в Кремлевской больнице, или она».

Оставили, к сожалению, профессора, а Тимашук перевели в один из филиалов Кремлевки.

Но в Лечсанупре Кремля творились такие «художества» и «лечебные ошибки» приобретали (с учетом якобы высокой квалификации высшего персонала) такой странно массовый характер, что в 1952 году письмо Тимашук извлекли из архива, опубликовали в печати, а сама она 21 января 1953 года была награждена орденом Ленина.

К тому времени на Лубянке сидели профессора Виноградов, Егоров, Василенко, Вовси, Коган, Гринштейн, Фельдман, Темкин…

Когда 4 ноября 1952 года оперативники пришли за Виноградовым, «их поразило богатое убранство его квартиры, которую можно было спутать со средней руки музеем. Профессор происходил из провинциальной семьи (а, вот откуда навык круговой поруки! – С.К.) мелкого… служащего, но еще до революции… успел стать довольно состоятельным человеком, держал собственных призовых лошадей на ипподроме, коллекционировал живопись, антиквариат. Стены жилища лейб-медика украшали картины И.Е. Репина, И.И. Шишкина, К.П. Брюллова и других первоклассных русских мастеров. При обыске были обнаружены, кроме того, золотые монеты, бриллианты, другие драгоценности, даже солидная сумма в американской валюте».

Это я все, уважаемый читатель, книгу Костырченко цитировал (стр. 645), так что сведения точные, оплаченные Еврейским Конгрессом, и антисемитизмом здесь пахнуть не может. Но от себя замечу: жаль, что этого профессорствующего буржуя (по оценке Костырченко – «интеллигента старого закала») недорезали в 17-м…

Смотришь, и Жданов был бы жив!

Да и не один он!

Костырченко, к слову, утверждает, что «дело врачей» началось раньше того времени, когда был дан ход письму Тимашук. Но это всего лишь попытка подмены причин и следствия. Подлинной причиной «дела врачей» была их преступная, как минимум, халатность.

А может – и более чем халатность! Черт их знает, этих кремлевских «эскулапов»… Забегая вперед, напомню, что их всех потом «реабилитировали», под шумок забыв о том, что уж Виноградов-то был виновен в ряде вполне вульгарных, уголовно наказуемых деяний, тайно храня золото, драгоценности, валюту.

Да и задуматься бы не мешало – зачем профессору Виноградову все эти «камешки» и доллары? Не прятал ли он их до лучших времен, надеясь на такие перемены в СССР, которые стали возможными лишь после 1991 года? И не пытался ли он и впрямь такие перемены приблизить?

Но до таких ли «мелочей» было тогда в Кремле – после триумфа победителей «изверга» Берии, сидящего в подземном бункере штаба Московского военного округа!

ВЕРНЕМСЯ, однако, в этот бункер и на правах исследователей вчитаемся через спину Лаврентия Павловича в продолжение его письма в ЦК…

«…совершенно справедлива… критика… на Президиуме ЦК; с последним моим участием на мое неправильное желание вместе с решениями ЦК разослать и докладные записки МВД. Конечно, тем самым в известной мере принизили [значение] самых решений Ц.К… Хочу прямо сказать, что с моей стороны настаивая на рассылку докладных записок было глупостью и политическим недомыслием, тем более ты мне советовал этого неследует делать. Поведение мое на заседании Президиум[а]ЦК, и Президиума Совмина, очень часто было неправильное и недопустимое вносившее нервозность и излишную резкость я бы сказал, к[а]к это сейчас хорошо продумал и понят, иногда доходило до недопустимой грубости и наглости с моей стороны в отношении товарищей Хрущев [а] Н.С. и Булганина Н.А. при обсуждении По Германскому вопросу, конечно я здес[ь] безусловно виноват и заслуживаю всякого осуждения…»

Здесь, пожалуй, надо кое-что пояснить… Сегодня нам крайне трудно представить себе, что это такое – партийная чистка. В воображении встает нечто карательное, но ведь когда мы говорим, что надо отдать костюм в химчистку, то не имеем в виду ничего плохого, а просто сообщаем о том, что хотелось бы иметь чистый, а точнее – вычищенный, костюм.

Так вот, партийные чистки имели своей целью не некое избиение и унижение членов партии, а, с одной стороны, очищение партии от «примазавшихся», а с другой – очищение и самоочищение вполне надежных членов партии.

Когда христианин идет на исповедь, он ведь идет не только за отпущением грехов. Он идет и для того, чтобы очистить себя, признавшись кому-то вне себя – священнику, в тех или иных прегрешениях. Верующий признается в них тайно, и то становится чище. А большевики в ходе чисток занимались самокритикой публично, перед товарищами по партии, и это было – надо ясно отдавать себе в том отчет – действительно мощным средством самовоспитания и самосовершенствования.

Ведь еще Чехов рекомендовал выдавливать из себя раба каждый день – по капле. А в крепком партийном коллективе в ходе чисток люди не то что по капле дрянь из себя выжимали, а целыми ручьями!

Со временем этот образ поведения становился для старых партийцев автоматическим – если они попадали в ситуацию острой критики со стороны. Они не обижались – как это принято сейчас, на критикующих не озлоблялись, а начинали думать – в чем же я дал промашку? Если, конечно, они были большевиками, партийцами, а не «членами партии».

Но Берия-то и был партийцем! То есть человеком, который живет порученным ему делом, а не прикидывает – как бы из этого дела выжать побольше личной выгоды. И его письмо имело в какой-то мере смысл персональной чистки – благо ситуация тому способствовала. Он и дальше в письме время от времени не самобичеванием занимается и не унижается перед руководством ЦК, а искренне, как тогда говорилось, признает ошибки.

Искренне… Хотя современному человеку это может показаться малодушием и показным раскаянием.

Но это было не малодушие!

Что же до «германского» вопроса, а также упоминаемых далее вопросов «корейского», «турецкого», «иранского», «ответов Эйзенхауэру и Черчиллю», «поступка при приеме венгерских товарищей», то о некоторых из этих «вопросов» мы поговорим значительно позднее, а сейчас я лишь замечу, что внешнеполитические концепции Берии были интересны и реалистичны.

Продолжим чтение…

«Предложения о Надь Имре, должен был не я или, кто иной вносить, а тебе надо было сделать, а тут я выскочил идиотски, кроме того, наряду с правильными замечаниями я допустил вольность и развязность, за что конечно меня следует крепко взгреть».

Сказано энергично, и за этими словами вполне чувствуется характер – не всегда сдержанный, но весьма искренний.

Искренний, уважаемый читатель!

И такими же искренними видятся мне следующие строки…

«…Но должен сказать со всей честностью сам тщательно готовился и заставлял своих помощников готовиться к заседаниям Ц.К. и правительства, чтобы в меру своих сил и способностей помочь в правильном решении обсуждаемых вопросов. Если же вносились мной инициативные вопросы, то несколько раз пересматривал вместе с товарищами работающими со мной, чтобы не ошибиться и не подвести Ц.К. и Правительство. У меня остался в Совмине, я не успел представить тебе докладную записку и проэкт решения об упорядочении наградных дел, над этим я провозился около двух месяцев (речь об идее учреждения новых орденов СССР. – С.К.)… В отношениях с товарищами с которым[и] я работаю, всегда старался быть принципиальным, партийным, требовательным, чтобы порученное им дело выполнялось, к[а]к это требуется в интересах нашей партии и нашего Правительства. Никаких других отношений с указанными товарищами у меня никогда не было. Взять хотя бы руководящих работников в МВД. Т-щей Круглова, Кобулова, Серова, Масленникова, Федотова, Стаханова, Питовранова, Короткова, Сазыкина, Горлинского, Гоглидзе, Рясного, Судоплатова, Савченко, Райхмана, Обручникова, Мешика, Зырянова и многих других, кроме помощи им в работе, требований, чтобы лучше организовать борьбу с врагами Советского Государства, как внутри Страны так и вне ее у меня не было. Да и указанные товарищи работали к[а]к положено настоящим партийцам. Т-ща Серова с бригадой по оказании помощи Московской и ленинградской милиции просто загонял, чтобы сделать все возможное навести порядок в работе милиции указанных городов и сделать необходимые выводы и предложения для других Республик…»

Повторяю: иногда авторство этого письма оспаривается – мол, не мог его Берия писать, он уже к тому времени был убит, а следовательно, письмо – фальсификат.

Я уверен в обратном! Внимательный анализ содержания и стиля письма убеждает в том, что его, как и другие «письма из бункера», писал именно Лаврентий Павлович. Очень уж плотно «набито» это письмо такими деталями и фактами, которые никакой, даже – номенклатурный, «писарь» знать не мог. Да и уровень мышления и чувствования, свойственный письмам, «писарь» иметь не способен.

Но даже без глубокого анализа одно положительное упоминание имен Серова и Стаханова показывает, что письмо писал Берия.

Николай Павлович Стаханов, генерал-чекист, возглавлял тогда Главное управление милиции МВД, потом был замминистра внутренних дел СССР, с 1955 по 1961 год – министром внутренних дел РСФСР. С чего бы это – в случае фальсификации письма – «примазывать» его к Берии?

Ну, а генерал армии (с 1955 года) Иван Серов, которому в 1953 году не исполнилось и пятидесяти, был вообще твердым «хрущевцем». И никакой «писарь»-фальсификатор не стал бы включать его и Стаханова в число тех, о ком «должен был» одобрительно отзываться Берия.

Да и то, что упомянутый в «обойме» Круглов сразу после ареста Берии был назначен министром внутренних дел, тоже косвенно свидетельствует о подлинности письма.

Нет, в начале июля 1953 года Лаврентий Павлович был жив. И это он, а не подставной «писарь», вспоминая всю свою прошлую жизнь и борьбу, писал Маленкову:

«…Все ценное в моей жизни связано [с] совместной работой с тобой. С первых же дней в 1938 г. по наведению порядка в МВД, твое участие в приемке и сдаче дел (при назначении Берии в 1938 году в НКВД СССР), укрепление кадрами МВД при твоей помощи, – большая, напряженная работа во время войны в Государственном Комитете Обороны, когда волей партии нам было поручено тебе организовать в необходимых количествах в соответствующих предприятиях министерств – выпуск самолетов и моторов, а мне – вооружения и боеприпасов или вопросы формирования для фронта. Совместная работа в Оперативном бюро Совнаркома СССР по организации народного хозяйства во время войны, когда понадобилось крепко поддержать работу транспорта были направлены оба мы с тобой с тт. Кагановичем Л.М. и Микояном А.И. для налаживания железнодорожного транспорта, которы[й] играл исключительную роль. Первые недели войны, когда нечем было прикрыть Запад[ный] фронт – которы[й] немец сильно теснил наша совместная работа по созданию под руководством Госуд[арственного] К[омитета] Ставки и лично Товарища Сталина резервного фронта для защиты подступов к Москве, одних только для резервного фронта было организовано 15 полнокровных чекистских войсковых дивизий. Одновременно посылка тебя на Сталинградский] фронт, меня на Кавказский. Надо прямо сказать, что мы самым добросовестнейшим образом относились к успешному выполнению поручений партии, Правительства и товарища Сталина, никогда не жалели сил и энергии и не знали страха…»

Нет, «писарь» так не напишет!

ПОХОЖЕ, став вспоминать прошлое, Берия даже забыл, где и в силу чего он это все пишет! И сразу после приведенного выше текста он увлеченно и подробно касается атомных проблем и систем ПВО «Беркут» и «Комета», а потом, вспомнив, что пишет не докладную записку, возвращается к теме, напоминает Маленкову о годах совместной работы:

«Я не говорю о всевозможных поручениях, – пишет он, – которые давались нам ЦК, правительством и лично т-щем Сталиным в с[в]язи с чем приходилось очень часто и кропотливо работать всегда мы старались быть принципиальным объективным, не было у нас других интересов, так сложилось, что мы, чуть ли не каждый день встречались в стечении десяти лет и разговор у нас всегда был только о делах, о людях, к[а]к лучше организовать ту или иную работу и к[а]к лучше выполнить имеющиеся поручения. У меня всегда была потребность с тобой посоветоваться и всегда для дела получалось лучше…. Поэтому, моя трагедия в том, что как я уже выше говорил, на протяжении свыше десяти лет были настоящими большевистскими друзьями, работали с душой на самых различных сложных условиях работы были в сложных переплетах и никто не расстроил нашу дружбу, столь ценную и необходимую для меня а теперь исключительно по моей вине, потерял все что связывало нас…