Очевидец

В углу, рядом с ножкой стола примостилась недопитая бутылка водки. Наклейка отодрана, но и так понятно, что это за прозрачная жидкость в простой стеклянной бутылке.

Кричала Оксана. Она сидела на диване, вжавшись в угол, как перепуганный котенок, дрожала и всхлипывала.

Олег сполз с лежанки вниз, встал на четвереньки. Его мутило, пол ходил ходуном, стены всё время норовили куда-то разъехаться. Он зажмурился, слегка, чтобы не вызвать новое светопреставление, помотал головой и, превозмогая страшную ломоту в костях, пополз к дивану. Сухой, тяжелый и непослушный язык с огромным трудом ворочался во рту. И всё же, протолкнув воздух сквозь саднящее горло, ему удалось… нет, не сказать, скорее – выдавить слова по капле, будто пасту из опустевшего тюбика:

– Не кричи… Оксанка, не надо. Сейчас… я приду… и всё будет… хорошо…

Поднять голову, чтобы посмотреть, услышала она или нет, он не мог – мир бы опять перевернулся. Но всхлипы затихли. И вдруг рядом оказался кто-то близкий и родной, обнял и прошептал:

– Олежка… мне страшно. Я так больше не могу.

На следующий день, ближе к полудню, отдохнувший и посвежевший Игорь, поставив набитые сумки у стены, звенел ключами и предвкушал, как сейчас, едва он откроет дверь, к нему бросится Ксанка, прочие девчонки из нормальных, парни подойдут, чтобы пожать руку и взять сумки. Может, кто-то из «тяжелых» пришел в себя, почувствовал радость жизни и тоже встретит Учителя на пороге.

Дверь открылась. Странно, но за ней никто не стоял, коридор вообще был пуст, лишь в дальнем конце, у кухни кто-то спал прямо на полу, шумно дыша и ворочаясь.

– Ксанка! – позвал Игорь.

Молчание. Из угловой комнаты доносился богатырский храп и невнятные стенания. Учитель улыбнулся: Леона и Стаса, похоже, опять положили на одной кровати.

Он свалил сумки в прихожей, скинул ботинки. Как был, в плаще, прошел на кухню. Может, Ксана готовит, как обычно в это время, и потому не слышит?

Но и там ее не оказалось. На стуле развалилась Ириска, сопя и причмокивая открытым ртом. Грязная рубаха немного задралась, обнажив живот и краешек нестираного лифчика. В углу всё так же спала Катёнка. Игорь удовлетворенно кивнул: пол под ней сверкал чистотой. Молодец, Ксана! Только где она? Уйти из Приюта девушка не могла – ключи есть только у него. Что за глупые прятки?!

Он нашел их в ванной. Пустой и Ксана сидели на полу, навалившись спинами на выщербленный край чугунной лохани. Олег обнимал поникшую девушку свободной рукой, другая – с распоротыми венами – лежала на колене, сжимая в кулаке ладошку подруги. Ее запястье пересекала такая же неровная буро-коричневая полоса с лоскутьями кожи. Стекая вниз, их кровь смешивалась, пока не запеклась на полу багровым ковром.

Осколки разбитой бутылки веером разлетелись по кафелю. Самый большой, наполовину окрашенный карминовым Пустой держал в правой руке, чуть касаясь острой гранью Оксанкиной шеи. Остекленевшие глаза обоих смотрели в неведомую бесконечную даль.

Игорь считал, что он давным-давно убрал из квартиры всё сколько-нибудь пригодное для суицида. Вилки и ножи заменил на пластиковые, замуровал розетки на кухне и в ванной, даже посуду купил небьющуюся.

Но если человеку что-то очень надо, он всегда это найдет.

* * *

Савва постучался в кабинет Чернышова ровно в десять. Секунда в секунду, как вызывали. Пригладил бороду и – в ответ на приглушенное «войдите» – открыл дверь. Командир сосредоточенно щелкал клавишами компьютера, рядом сидел Даниил, как всегда молчаливый и бледный.

Артем поднял голову, кивком поздоровался:

– С праздником, Сав. Проходи, садись.

Корняков стянул офицерскую полевую куртку («Привет, Даня, как спалось?» – «Милостью Господа, хорошо»), уселся на неудобный вертящийся стул.

– Что случилось, командир? Неужели кто-то из наших клиентов работку подкинул! И когда только успел! Нет, чтобы отдыхать до девятого, как все люди.

– Хорошо бы они всё время отдыхали, – сказал Даниил.

– Кто ж спорит, Даня, славные времена б настали. Только так не бывает. Чувствую, командир приготовил для нас очередную пакость.

– Не балагурь! – Чернышов отодвинул клавиатуру, развернулся в кресле. – Веселого мало. Вчера рано утром в съемной квартире на Грайворонском проезде, вскрыв друг другу вены, покончили с собой двое молодых людей. Олег Пустин, двадцать один год, и Оксана Линчуковская, девятнадцать лет.

– Господи, прости несчастным заблудшим душам этот грех! – пробормотал Даниил, перекрестился.

– Хреново, конечно, – Корняков помрачнел. – Но разве это по нашей части?

– Прибывший на вызов наряд обнаружил в квартире еще двадцать четыре человека в разной степени алкогольного и наркотического опьянения. В основном – молодые ребята от шестнадцати до двадцати двух лет, одиннадцать парней и тринадцать девушек. Но на притон не похоже, хотя на кухне и нашли небольшой запас наркоты и восемь бутылок водки. Препараты в основном легкие, антидепрессанты – эйфорин и производные экстази, водка нормальная, не самопал. Да и обстановка в квартире несколько иная, чем обычно бывает в притонах. Я только что прочитал докладную: решетки на окнах, форточки и рамы заварены, комнаты забиты лежанками, диванами и спальными мешками. На гостиницу гастарбайтеров не тянет, у всех были паспорта. С московской или областной пропиской.

– Похоже на секту…

– В том-то всё и дело, что только похоже. Информации по этой квартире и по съемщику навалом. И у местных, отделенческих ментов, и у ОБНОНа. Только прижать особо не за что. Да и не так просто.

– Почему это?

– Съемщик вообще колоритная фигура. Вот посмотри.

Артем перебросил через стол несколько снимков. Моложавый мужчина на фото больше всего походил на… православного священника: благообразный вид, окладистая, чуть подернутая сединой борода, длинное черное пальто. Общее впечатление портил лукавый, с хитринкой взгляд.

– А! – Корняков хлопнул себя по колену. – Религиозный мошенник!

– Тоже не совсем. Очень интересный персонаж – всего понемногу и ничего совсем. Знакомьтесь: Игорь Анисимович Елагин, тридцать три года, холост, безработный, числится на бирже труда.

– Не тяни, командир. Рассказывай про этого гаврика.

– Почему он так выглядит? – спросил Даниил. – Он что, иерей?

– Почти в точку, Даня. Но, как и всё с этим деятелем, – почти, но не совсем. Восемь лет назад он поступил в семинарию, даже отучился там какое-то время, но потом его отчислили. Характеристика чрезвычайно лестная, вот, смотри… – Чернышов открыл на компьютере какой-то документ, зачитал прямо с экрана, – … авторитарный склад характера, товарищей старался подавить волей или знаниями. Для жизни в общине не приспособлен, для пастырского служения чрезвычайно опасен. Дальнейшее обучение не рекомендуется, получение сана не рекомендуется категорически.

– Забавный парень.

– Это только цветочки, Сав. Дальше – больше. Потерпев неудачу с духовной стезей, Елагин подался в психотерапевты, прошел трехмесячное обучение, даже диплом какой-то фиктивный получил. И – судя по всему – возомнил себя великим духовником и психологом. Квартира, где нашли самоубийц, числится за вполне официальной организацией. Зарегистрированной, со счетом в банке, реквизитами и всеми разрешительными документами. Внешне всё очень даже невинно. Называется «Реабилитационный кружок помощи потенциальному суициду».

– О как! А что ж эти двое тогда…

– Этот вопрос Елагину задавали уже не раз. Пустин и Линчуковская – не первые самоубийцы в его квартире. За время существования «кружка» погибли семь человек. Теперь девять. И ничего нельзя сделать. Не подкопаешься, даже по статье «доведение до самоубийства» не привлечешь. Во первых, Елагин клянется, что всё обстоит совсем иначе. Он, мол, выискивает в Сети и на улицах молодых глупцов, готовых к суициду, селит их на этой квартире – кстати, оказывается, она тоже свое наименование имеет, громкое и пафосное: Приют. Елагин их кормит-одевает, развлекает даже, стремясь отвлечь от деструктивных мыслей. Мнит себя великим психологом и считает, что вот-вот всех вылечит. А во вторых, он, оказывается, популярная личность. Любимое детище либеральной прессы и правозащитных организаций.

– Ну как же, – процедил Савва, – герой, небось. Бессердечное государство плюет на проблемы молодежи, по улицам бродят два миллиона беспризорников, и вот нашелся, наконец, благородный спаситель глупых девчонок и пацанов. Вроде наших старых знакомых из «Зеленого луча»…

Даниил вздрогнул, чуть приподнялся, собираясь что-то сказать. Корняков почти сразу понял свою ошибку.

– Прости, Дань, вырвалось. Не хотел тебе напоминать. Но те гады тоже в спасатели рядились, работу, мол, детишкам даем, благоустроенное будущее. Может, и этот с ними в одной куче?

– Да нет, всё чисто, никакого сексуального давления. По крайней мере, никто не заявлял. Пациенты уж точно. Судя по всему, они вообще на него молятся, Учителем величают. Он же в семинарии всякой церковной риторики нахватался, скрестил с дедушкой Фрейдом и кое-какими бредовыми теориями собственного производства, а в итоге получилась почти секта с псевдоправославной базой.

– Опять почти?

– Опять. Потому что Елагина и здесь нечем прищучить. Подопечные на него не пашут, скорее наоборот – он сам вертится, как белка в колесе, чтобы их содержать, квартиры никто не переписывает, на счет в банке если чего и падает, то исключительно пожертвования. От фондов благотворительных да от частных лиц. Судя по тому, что удалось накопать, – от родителей некоторых пациентов.

– Нет, точно герой! Только вот ребятишки почему-то вены режут, – мрачно заметил Корняков.

– Сав, не говори так! Я даже представить не могу, что должно случиться, чтобы человек сам, по собственной воле лишил себя самого ценного из всего, что даровано Господом.

– Но это же правда, Дань! «Всё хорошо, прекрасная маркиза», а люди гибнут.

– Он даже слово специальное изобрел: суицидеры. – Артем собрал со стола фотографии, положил в папку. – О тех, кто погиб, скорбит, но, говорит: остальных-то по своей методике я вытянул. А их поболее будет.

– Судя по тому, что случилось вчера, методика слегка прогнила.

– Да какая там методика, Савва! Он в семинарии пробыл меньше года, да и психотерапию за три месяца не изучишь. Думаешь, он с ними душеспасительные беседы вел и сеансы психоанализа? Ну, с кем-нибудь, может, и вел, но в основном, судя по многочисленным рапортам участкового, Елагин своих пациентов просто спаивал.

– Как?

– Элементарно. После первых случаев понял, что добрым словом ничего не добьешься, и решил проблему кардинально. Только средства выбрал не самые подходящие: потенциальных суицидеров на краю жизни удерживали водка и легкие наркотики. Грубо говоря, Приют превратился именно в притон. И на какие средства всё это делается – неизвестно. Вот так.

– Раз наркота есть, почему ОБНОН его не повяжет? – спросил Савва после недолгого молчания.

– Объемы не те. Две-три дозы эйфорина, таблетка-другая экстази. За мелочь арестовывать себе дороже – крик на всю страну поднимется. Есть версия, что наркотой он все-таки немного приторговывает, отсюда и деньги на всё, и постоянный доступ к антидепрессантам. Но проследить ни разу не удалось. В общем, поскольку в кружке Елагина есть и признаки секты, и религиозное мошенничество, и колеса – всего понемногу, дело решили передать в Анафему. Отец Адриан распорядился: в самую лучшую группу.

– То есть нам? И с перспективой облажаться на всю страну, если что будет сделано не так?

– В точку, Сав. Пресса нас живьем съест. Она Елагина любит, как теленок соску: что ни месяц, он им новую сенсацию подкидывает. Наш парень, хоть ни на духовника, ни на психотерапевта толком не выучился, общественным мнением управлять умеет. Да и реклама вроде не навязчивая, а цепляет. Слоганы – высший класс. На сайте так и написано: «Здесь тебе помогут. Ты больше не одинок».

– У него и сайт есть? – удивился Корняков.

– Сайты сейчас у всех есть, но этот, я тебе скажу, вполне профессионально сделан. Суицид. нет. А на первой странице висит специальный тест. Называется «Какой из вас самоубийца?». Вопросы вроде шуточные, но знаешь, – Артем пододвинул к себе клавиатуру, – в каждой шутке есть доля правды. Я вчера его прошел из интереса…

– И что? – с живым интересом спросил Корняков.

– Читайте.

Артем развернул монитор. Савва и Даниил придвинулись ближе. На экране мерцали серебристые строчки: «Вы – страшный самоубийца. Вы настоящая гроза общества! Вы ангел смерти. Нет, вы не уйдете из жизни просто так, вы потащите за собой всех врагов, вы сделаете из вашей смерти историческое событие. 11 сентября померкнет, когда в эфир выйдут новости, сообщающие подробности вашего самоубийства! Лишь бы не оказаться рядом с вами, когда вы захотите убить себя».

Даниил отшатнулся от экрана, перекрестился. Савва молчал с минуту, поднял бровь и удивленно покачал головой.

– Нет слов. Сижу и дрожу.

– Ладно, не подкалывай. Я специально самые жесткие варианты ответов выбирал, чтобы на результат посмотреть.

– Ну… серьезно получилось.

– Очень. А теперь представь, что такой результат огреб прыщавый паренек лет семнадцати, обиженный на весь мир, который уже второй месяц засыпает с идеей «вот умру, и вы все пожалеете!». Понимаешь? Он верит, что нашел единомышленников, читает «ты не одинок» и прет на сайт, а потом и в Приют. Я почитал, что они пишут, – волосы дыбом встали. Темы для разговоров – красота суицида, самоубийство в день рождения, какой способ наилучший, содержание предсмертной записки и так далее. Даже думать боюсь, о чем они в «кружке» друг с другом беседуют. Елагин, похоже, сам не понимает, какую страшную машину разрушения подложил под свои прогрессивные методы.

Савва с Даниилом переглянулись.

– В смысле?

– Ну, как я понимаю, Елагин не может над ними вечно нянькой сидеть, так? Когда-то приходится выйти на улицу, за едой, за деньгами, за наркотой наконец. Пациенты остаются одни, все вместе в малогабаритной трехкомнатной квартире. Предоставленные сами себе, запертые в глухой коробке о четырех стенах – помните, заваренные форточки? – да еще после алкогольного или наркотического депресняка. И вместо правильных дум о смысле жизни, они подпитывают друг друга негативными эмоциями, с каждой фразой уверяясь в правильности своего выбора. В такой атмосфере суицид не просто вероятен, он – обязателен. Или скажете, что я не прав?

Контроллеры молчали. Чернышов протянул папку Савве, кивнул Даниилу.

– Здесь всё по Елагину. Почитайте, посмотрите, что и как. Будут какие соображения – сразу ко мне. На Грайворонском потолкаться тоже не вредно. Только, Сав, без тотальной войны, штурма и перманентного насилия, пожалуйста. Спокойно наблюдать, отслеживать контакты. Ясно?

Корняков хотел вытянуться во фрунт, щелкнуть несуществующими каблуками, но вовремя вспомнил о тех двоих, что лежат сейчас рядышком на холодном прозекторском столе. В последний раз вместе на этой Земле.

Зима. Благодатная почва

Чернышов с утра опять уехал на Петровку. Вернулся поздно, когда Савва с Даниилом уже дописывали ежедневный отчет и собирались домой.

– Что нового?

Промерзший за день малопродуктивной слежки Корняков мрачно сплюнул:

– Ничего. Мотаемся за Елагиным, как дворняжки на привязи, смотрим, записываем. Новички в Приют идут, валом не валят, но пятерых я сам видел. Две девчонки были, потом еще одна, правда, все трое вечером поехали домой, но последняя через день вернулась, да и потом не раз появлялась. Паренек у подъезда долго стоял, Елагина поджидал. Другой сам добрался, правда, по бумажке, даже у нас спрашивал, как пройти. Оба назад не вернулись, разве только ночью, пока мы не видели. Еще одного привез на такси сам гуру – тот еле ноги переставлял, бедняга. Скорая приезжала несколько раз. Я с водилой немного потрепался: говорит, часто, приезжаем из запоя выводить. Жизнь кипит, в общем. Соседи ментов вызывают через два дня на третий, считают, что за стенкой притон угнездился. Только участковый да отделенческие не слишком в Приют рвутся, знают, что стоит им появиться, как через час-другой вокруг подъезда будет стоять целая батарея телекамер. Мы этот спектакль уже видели. Сегодня утром тоже приезжали, покрутились немного и довольно быстро слиняли. Потом опять скорая побывала. Что еще? Наркоту Елагин берет всё у того же дилера – Стапеля, ну, ты помнишь, я писал в докладной: мелочь уличная, ничего серьезного. Объемы стандартные, пять-десять таблеток. За жратвой психолог наш сам ходит, за водкой тоже. Вчера ездил в Подольск – там у него друзья по семинарии, такие же недоучившиеся, обиженные на весь свет. Несколько раз в малоприметных кафе встречался с людьми. Судя по разговору – просил денег.

– Это, наверное, родители…

– Да, похоже. Даня проследил до дома одну парочку, потом пробили по базе – Анна Леонтьевна и Виктор Григорьевич Ракитины. Их сын, Антон Ракитин постоянно живет в Приюте.

– Уже не живет, – сказал Артем, положив на стол несколько бумажных листков. – Сегодня ночью он покончил с собой. Скорая, которую вы видели утром, за ним приезжала. Вот выписка из заключения патологоанатома: «…содержание спирта в крови…» Так, так, где же это? А! Вот! «…наличие большого количества воды в легких при отсутствии видимых признаков отравления и сердечной недостаточности позволяет предположить, что смерть наступила в результате утопления…»

Савва недоверчиво покачал головой, пробежал глазами выписку, чертыхнулся, протянул документ Даниилу.

– Твою мать! Как это мы проворонили?!

– Елагин договорился с врачами, чтобы вынесли, не привлекая лишнего внимания. Даже его защитники из СМИ пока еще ничего не знают. Слишком уж страшная смерть парню досталась. Елагин-то, не будь дураком, окна замуровал, розетки выкрутил, всё, чем можно вены резать, попрятал, но Антону Ракитину, видно, наш мир осточертел до печенок. Он четко сработал: наполнил ванну, а потом сел на бортик и принялся лить в себя водку, пока не свалился головой в воду и не захлебнулся.

– Что?!!

Даниил поник, опустил голову. Взгляд инока потух, а сам он как будто похудел и съежился.

– Господи, упокой его душу грешную! Зачем он?..

– Не знаю, Дань. По муровской статистике он не проходил, попыток суицида раньше не было, похоже, Елагин успел его раньше перехватить. Но остановить у себя в Приюте так и не смог. А самое главное, что Антон столь жуткий способ не сам придумал – у них на сайте раздел есть, называется «способы смерти», там отрывок из какой-то психологической книжки цитируется. В общем, один в один.

– А Елагин – что, за сайтом не следит?

– У него там специально нанятый человек резвится. Посещаемость повышает, слоганы сочиняет, чтоб народ привлекать, пишет от имени приютников позитивные сообщения: приходите, мол, к нам, Учитель вам поможет. В итоге число зарегистрированных подписчиков за две тысячи перевалило.

Зазвонил телефон. Чернышов снял трубку, коротко переговорил с кем-то, явно из муровских. Савва мрачнел всё больше, теребил бороду.

– Ты нам опять что-то не договариваешь, Артем.

Старший контроллер спокойно выдержал взгляд Корнякова.

– Есть одна теория. ОБЭП немножко покопал финансовые дела Елагина. Как оказалось, «Реабилитационный кружок» не слишком богатая, но вполне солидная контора. И что самое главное – популярная. Доблестная пресса сделала нашему психологу имя, он теперь борец за жизнь и права детей номер один, и ему изредка капают грантики от всяких благотворительных фондов. И как мне кажется, либо сам Елагин, либо кто-то за его спиной решил на этом деле заработать. Так что новые смерти в Приюте ему не выгодны…

– Командир! Нельзя же так спокойно об этом говорить! – воскликнул Даниил. – Они не просто умирают. Они грешат против Бога, одно намерение наложить на себя руки страшно, а деяние – вдвое страшнее.

Чернышов нахмурился.

– Не нам их судить, Даня. Мы не знаем, что пережили Ракитин, Линчуковская и Пустин, а если и узнаем, то лишь по документам, и никогда не сможем понять их по-настоящему, пока сами не испытаем того же. А спокойно я говорю, потому что не пришло еще время горевать. Придет срок – всех оплачем. И чем быстрее мы накопаем материал на этот поганый Приют, тем больше вероятность, что список погибших не увеличится.

– Прости, Артем.

– Ничего, я всё понимаю. Вернемся лучше к Елагину. Готовый имидж у него есть, и портить светлый образ ему совсем не интересно. Потому врачи несчастного Антона втихую и вынесли, не за спасибо, само собой. Но если так пойдет и дальше, то пациентов у Елагина будет становиться всё меньше, да и не нужны они теперь. Думаю, в ближайшее время он вынужденно или наоборот, следуя давным-давно продуманному плану, перенесет свою основную деятельность в Сеть, раздавая советы и консультируя несчастных на сайте. Количество посетителей растет, и чем больше их будет, тем больше денег можно стрясти с благотворителей. Вот, мол, вчера я две тыщи человек спасал, а сегодня уже две с половиной. Скоро и десять спасу, дайте срок. Ни один телефон Доверия со мной не сравнится.

– Как-то мудрено звучит, – заметил Савва. – Чересчур сложная схема. Да он на той же наркоте в десять раз больше сделает. И намного быстрее.

– Я же сказал – теория. Может, Елагин не денег хочет, а славы. Отыграться, так сказать, за отчисление из семинарии. Или надеется на всеобщее признание своих психологических талантов. Из ОБЭПа обещали раз в неделю присылать сводку по его денежным делам, посмотрим, может, чего и изменится. А вы смотрите за всеми, кто в Приют приходит, проследите, где живут, данные пробейте. Ясно? Тогда давайте работать.

* * *

Сначала Иринке на сайте не понравилось. Мрачновато, с уклоном в готику, да и материалы какие-то невеселые – отрывки из книг с описанием суицида, предсмертные записки известных самоубийц, дневники. Но зато на форумах оказалось интересно. Там верховодили парень с ником Вечер и три девчонки – все из какого-то Приюта. Народ говорил обо всем, и если не в каждом сообщении сквозил позитив, то, по крайней мере, его было много. Куда больше, чем в ее теперешней жизни, когда отключенный телефон валяется в пыли за диваном – чтобы никогда больше не звонил, – а общение с мамой происходит через дверь и на повышенных тонах.

Утро для нее теперь начиналось с многоцветных огоньков на передней панели, шуршания вентилятора и мельтешения строчек первичной загрузки. А дальше – короткий бег по ссылкам в папке «Избранное» и заветный клик на Суицида. нет.

Если на форуме не обнаруживалось ничего нового, Иринка шла в чат. Там всегда можно переброситься с кем-нибудь парой слов. Да, некоторые участники могли говорить только о своих несчастьях. Иринка и сама была не прочь вывалить первому встречному всё, что висит тяжелым камнем на душе, лишь бы выслушали, потому чужие откровения воспринимала с пониманием. Тем более что многие из ее собеседников пережили такое, о чем и подумать страшно.

Часть сообщений заканчивалась благодарностями Учителю. Авторы в один голос утверждали, что именно он вернул их к жизни, что теперь жуткие и тяжелые дни остались лишь в воспоминаниях и можно идти дальше. Судя по многочисленным намекам, именно Учитель создал Суицида. нет.

Однажды Иринка полночи проболтала с Нюшей, тоже девушкой из таинственного Приюта, которая, узнав невеселую историю с Ярославом и мамой, пообещала, что расскажет всё Учителю, а уж он-то всегда знает, как быть.

Два дня спустя, когда Иринка зашла в чат, за чередой стандартных приветственных сообщений вдруг пришло приглашение в приват.

Там ее ждал Учитель. Он представился Игорем, сказал, что слышал ее историю от Нюши, но все-таки просит пересказать еще раз, в подробностях, если ей, конечно, не тяжело и она может об этом говорить.

Иринка согласилась. Как оказалось, стоит только напрячься, и всё снова вернется – в самых отвратительных подробностях: скрипучий диван перед телевизором, сверкающие линзы Славика, яркое пятно на полоске экспресс-теста… и даже письмо. То самое, которое Иринка стерла с компьютера, надеясь никогда больше его не увидеть. Но память – странная штука, и письмо всплыло перед глазами дословно, до последней точки.

Она с трудом допечатала до конца и разрыдалась. Учитель что-то недоуменно переспрашивал – в окошке чата то и дело всплывали сообщения, потом, видимо, понял, что случилось, и начал ее успокаивать. Изумрудная змейка – его фразы выделялись зеленым – всё росла и росла, перескакивая со строчки на строчку, а Иринка никак не могла разглядеть, что же там написано. Слезы всё еще текли, заливая мир туманным маревом.

Платка под рукой не оказалось, и она вытерла глаза рукавом халата.

Учитель писал:

«…это не повод, чтобы запереться в доме. Ира, ты даже не представляешь, как это всё нелепо. Человек, который не стоит твоего мизинца, оказался подлецом, и теперь ты переживаешь? Брось! Забудь! Выкинь! У тебя всё еще будет, в сто тысяч раз лучше, поверь мне! Всё впереди! Жизнь продолжается!»

Иринка хотела написать, что дело не только в Славике, что есть еще мама, которая не хочет и слышать о внуках, только ругается. И что она, Иринка не знает, как дальше жить, потому что привыкла с мамой советоваться, а теперь приходится идти ей наперекор…

Но Игорь не давал ей вставить ни слова. Он успокаивал, сочувствовал, объяснял. Рассказал, как всё у нее может быть хорошо. Нарисовал картинку «Ира приходит домой с работы, ее встречает маленький сын». Как будто пытался уговорить ее поверить в собственное счастье.

Поначалу на глаза опять навернулись слезы: ну вот, опять никто не хочет ее слышать, только лезут со своими советами! Потом захотелось поверить его словам. А под конец ей стало всё равно. Так же, как раньше. Но когда Учитель предложил ей приехать в Приют, сказав, что «там все свои, тебя поймут» и «вместе легче», она неожиданно согласилась. Записала адрес, поблагодарила и, не дожидаясь ответа, вышла из привата.

Несколько дней она не могла выбраться – замотали институтские дела, сессия все-таки! Которой глубоко наплевать, беременна ты или нет. И лишь к вечеру воскресенья, когда нашлось немного свободного времени, Иринка решила поехать на Грайворонский проезд. Где такой находится, она не знала, пришлось заглянуть в Интернет, изучить карту. Оказалось – далековато, между Рязанским и Волгоградским проспектами. И добираться неудобно – на метро с пересадкой, а потом еще на автобусе.

Иринка торопливо оделась, пока мама, увлеченная очередным сериалом, не успела сообразить, что дочь уходит. Открыла дверь и, не дожидаясь лифта, сбежала вниз по лестнице.

И уже на первом этаже ее догнал мамин крик:

– Куда на ночь глядя?! А ну вернись!

Вопреки всем страхам доехала она меньше чем за час. И дом нашла быстро – серая двухподъездная башня выступала вперед из вереницы близнецов, как часовой на посту. Где-то недалеко ритмично громыхала железная дорога.

Домофонная коробка выломана, и Иринка просто потянула дверь на себя.

И едва не отшатнулась.

Навстречу шагнул бледный парень, высокий, статный, не по сезону одетый в простую кожаную куртку. Иринке даже показалось, что он замерз на улице и зашел в подъезд погреться. Хотя на бомжа никак не тянул.

Заметив ее испуг, он улыбнулся и сделал приглашающий жест:

– Простите, я не хотел вас напугать. Проходите, пожалуйста.

Захотелось гордо повести плечом: мол, тоже мне, нашел пуганых, и пройти мимо самой сексуальной походкой, но неожиданно для себя Иринка спросила:

– Это второй подъезд?

Он кивнул.

– Вы не знаете, Реабилитационный кружок – здесь находится?

Спросила и тут же подумала: да откуда он может знать? Просто гуляка припозднившийся. Или девушку ждет.

Она не заметила, как сразу закаменело его лицо.

– Да, здесь. Двенадцатый этаж.

Иринка двинулась вперед, он посторонился, протянул руку, чтобы галантно открыть перед ней вторую дверь, и случайно коснулся ее пальцев ребром ладони – она как раз стянула перчатки.

Контакт ошеломил обоих.

Едва Иринка ощутила мимолетное тепло его руки, как ее захлестнул странный озноб, словно кто-то уверенный и решительный поворотом рубильника подключил ее к неведомой сети. А незнакомец наоборот вздрогнул, сгорбился под неведомой тяжестью, но не отшатнулся. Сильно толкнул дверь и внезапно осипшим голосом сказал:

– Прошу.

Иринка вошла в дом и сразу же обернулась, чтобы посмотреть на него. Но внешняя дверь уже закрылась, клацнув металлом о металл, оставила за порогом зимнюю ночь и звуки улицы.

И потому девушка не видела, как, выскочив из подъезда, он помчался вдоль дома, на бегу нажимая кнопки мобильного телефона.

Пока лифт полз вверх, Иринка пыталась снова и снова представить, как выглядел странный незнакомец. Больше всего запомнились его глаза – одновременно цепкие и добрые. Пришлось даже себя одернуть:

«Хватит, подруга! Ты на зенки уже один раз купилась. Нечего на те же грабли второй раз наступать».

А человек, занимавший сейчас ее мысли, как раз дозвонился:

– Артем, это я.

– Слушаю тебя, Даня, что случилось?

– Только что к Елагину пришла еще одна девушка … – начал Даниил и замолчал.

– Ты ее знаешь? Что с ней? Что-то серьезное?

Инок смутился.

– Да нет, просто какое-то странное чувство. Неладно с ней. Мне кажется, недавно ей было очень и очень плохо.

В трубке зашуршало. Даниил ясно представил, как командир пожимает плечами.

– У Елагина все такие, Дань. Почему именно она?

– Не знаю. Не могу объяснить. Но понимаешь… ощущение очень четкое. Как-будто я на ее месте оказался.

В дверь Иринка позвонила не сразу. Две-три минуты она топталась на лестничной клетке двенадцатого этажа, собираясь с духом.

– Проходи. Здесь тебе рады. Тебя выслушают и поймут.

На пороге стоял мужчина и приветливо улыбался. Иринка никогда не видала его раньше, но сразу же поняла: это и есть Учитель. Именно таким он и должен быть: высокий, немного щуплый, мудрое лицо, всепонимающий, чуть насмешливый взгляд. Пастырь заблудших душ.

За его спиной теснились несколько парней и девчонок, все они смотрели на новенькую с любопытством.

– Вы Игорь, да? – на всякий случай спросила Иринка.

Он улыбнулся еще шире.

– Игорь. А ты, наверное, Ирина? Впрочем, можешь не говорить, у нас каждый представляется так, как ему больше нравится. Ведь человек не всегда согласен с именем, полученным при рождении.

Сам по себе Приют выглядел не слишком привлекательно: замусоленная трехкомнатная квартира, набитая старой, сильно пошарпанной мебелью – диванами, кроватями, лежанками. Правда, пол чисто вымыт, но по углам гнездятся сумки с мусором, обои на стенах отсырели, свисая неряшливыми клоками. Иринке приходилось не раз себя одергивать, чтобы не показывать просыпающуюся брезгливость.

«Думаешь, у тебя самой лучше бы получилось? Попробуй тут поддерживать порядок, когда в каждой комнате спят, едят и живут по восемь-десять человек».