Таким образом и выходит, что хотя искусство и есть отражение жизни, но далеко не всегда отражает оно всю полноту её, далеко навсегда дает оно полное понятие об интеллектуальной и моральной силе того или другого исторического момента. Чтобы точно я правильно судить об этой силе, нужно посмотреть, нет ли таких побочных путей, в которые устремился народный гений помимо искусства. Оттого и неправ Трейчке, не принявший во внимание, что в Наполеоновский период национальный гений Франции ушел на выработку лучших воинов новой истории и на кодификацию не только законодательную, – но и житейскую новых прнципов, провозглашенных революцией 1789 года.

У древних римлян существовал афоризм: inter arma silent leges. Буквально это значит: во время войны безмолвствуют законы. Но тут кроется более глубокий смысл. Leges значит не только законы, но вообще нормы. И можно, значить, так понимать приведенный афоризм: во время войны, т. е. в экстраординарное время, обычные нормы жизни теряют свое значение. Наступает какое-то особое положение вещей, имеющее свои специальные особенности, которые нужно тщательно проанализировать, чтоб отделить в них временное, преходящее от органического, коренящегося в природе того или другого явления. Трейчке не хотел допустить мысли, что по обстоятельствам времени народная мысль могла кристаллизоваться в необычные формы, и потому пришел к совершенно ложным выводам. Он должен был понять, что inter arma silent не только leges, но и musae.

Тут я подхожу к самой сказке, ради которой говорилась вся эта присказка, т. е. к рассмотрению вопроса о том, почему русская литература в последние годы, а в частности в 1881 году, так мало соответствует высоте переживаемого Россией исторического момента. Нужно пап теперь повести разговор с нашими домашними Трейчке, которых вы в изобилии найдете во всяком журнале и во всякой газете. Кто в самом деле, коснувшись современных русских писателей и сравнивши их «с стаей славной орлов» сороковых годов иди даже с деятелями нашего «возрождения» – людьми шестидесятых годов, не предается самым мрачным мыслям по поводу ничтожества современное эпохи? Наши Трейчке с большим удовольствием любят говорить о мошках и букашках, вылезших из озелей на смену богатырям. Послушать их, так выходит, что таланты вырождаются, ремесленность сменяет огонь Прометея, так ярко пылавший в груди прежних, «настоящих», писателей, и литература теряет уважение общества, которому только и остается, что отвернуться от современной литературы и начать перечитывать старое. И замечательно, что подобный пессимизм вы встретите далеко не у одних только «консерваторов», которые ex officio должны охуждать все современное. Нет, поговорите с любым либералом шестидесятых годов – и вы встретите в нем такое же высокомерное отношение к современности, такое же старческое брюзжание и благоговейное отношение к «доброму старому времени», только с той разницей, что для «консерватора» это доброе старое время помещается примерно лет сорок тому назад и воплощается в помещичьем быту, а у «либерала» оно находится всего лет двадцать тому назад и рисуется в образе Современника, Русского Слова, воскресных школ и других явлений «общественной инициативы» шестидесятых годов. И опираются наши Трейчке именно на то же самое, на что опирается их германский образец – на «ничтожество» современной литературы. Теперь, видите ли, сонная одурь в литературе, а «тогда» в ней жизнь ключом била, журналы ломились от хороших статей и литература стояла во главе эпохи, а не в хвосте её. Ясно, следовательно, что наше время – ничтожное, что теперь – «упадок», «вырождение» и т. д.

Смешно и жалко слушать все эти речи. Злость берет при виде этого близорукого непонимания, что никакого «вырождения» нет, что «упадок» мнимый, что просто творческие силы отвлечены в другую сторону. Мы переживаем теперь такой своеобразный исторический момент, живем при таких необычных условиях, что прилагать к ним обычные мерки – значит придти в самым нелепым выводам. Мне уже приходилось высказываться в другом месте, что мы, современники последнего фазиса русской жизни, сани еще не в состоянии представить себе всю необычайность его, и когда пройдет много, много лет, иные моменты, иные факты, имевшие место в последние годы, покажутся нам же самим легендарными. Дело в том, что можно положительно утверждать, что ни одна эпоха русской история не видела такого грандиозного проявления идеализма, как именно последние 10 лет. Мы говорим, конечно, об эпохах в жизни русской интеллигенции. Народ уже переживал – такие эпохи фанатического идеализма, – стоит только вспомнить эпоху первых гонений за «старую веру». Но так-называемое «общество» русское еще впервые переживало такой жгучий фазис. Самые отдаленные идеалы казались близко осуществимыми, для самых отдаленных мечтаний приносились самые реальные жертвы и твердая решимость действительно положить душу свою её благо ближнего становится почти массовым свойством.