Полет саранчи

Часть 2. Авантюристы – детство, отрочество, юность

Кто такой авантюрист? Искатель приключений^[23], беспринципный человек, занимающийся авантюрами^[24]. Авантюра – рискованное, сомнительное предприятие, затеянное в надежде на случайный успех, это по Ожегову Еще вариант – приключение, опасное по своей природе, обычно сопровождаемое риском встретиться с неожиданными событиями, людьми и обстоятельствами. Авантюризм – стиль поведения человека, а также деятельность, в процессе которой совершаются рискованные поступки ради достижения легкого успеха, выгоды.

Кто только не писал на тему детства, отрочества и юности! Мы без конца мысленно возвращаемся к истокам, к началу своего земного пути, потому что все мы родом из детства – там спрятаны разгадки многих загадок, оттуда растут корни многих неразрешенных проблем. Детские комплексы подчас словно тени следуют за нами и нередко становятся мощным двигателем самолюбия, раненного необъяснимой несправедливостью еще во мгле сиреневых туманов детства… В какой момент в ребенке просыпается великий авантюрист – еще до школы, в отрочестве, а может, в юности или уже совсем не в ребенке – только под давлением суровых обстоятельств, когда человек достигает зрелого возраста?

Полистаем страницы жизни политических авантюристов, целый пласт которых сформировался на рубеже XIX–XX столетий. Каждый из них – герой личной драмы; как правило, это люди, не нашедшие своей роли и переросшие уготованную им судьбу в обществе. В XIX веке такой человек мог получить образование, стать живым трупом, уйти в подполье, эмигрировать, в конце концов. Но на пороге XX века он решительно вышел из подполья и начал действовать. Многим казалось тогда: если очень постараться, даже маленькому, но дерзкому человечку по силам изменить историю цивилизации, направить ее в другое русло, обмануть неумолимую судьбу. А ради светлого будущего не грех и пожертвовать многим: отречься от чести, добра, мещанского благополучия (на время, конечно же), от царствия небесного – в него уже мало кто верил! Да и почему не отказаться, кто его видел, это пресловутое «царствие»?

Российский полицейский режим и будущие могильщики режима – всех захватила стихия кровавой игры, превратившей жизнь наших соотечественников в жуткую, захватывающую и никого не оставившую равнодушным фантасмагорию. Азеф, Распутин, а затем Ульянов-Ленин стали крупнейшими трагическими фигурами первых двух десятилетий XX века. Какие они разные и какие, в конце концов, одинаковые! Распутин – дремучий мистический старец, управляющий решениями маловменяемой истерички-императрицы и через нее – слабовольного императора. Азеф – заигравшийся в детектива великий провокатор, от единоличного решения которого в какой-то момент зависело, жить или убиенным быть самодержцу Николаю II, – воображал себя «всесильным евреем», подобным вымышленному «сионскому мудрецу». И Владимир Ульянов – безумец, совершивший попытку создания царства небесного на земле, – мы знаем, насколько мучительными и кровавыми получились эти роды. Все трое воплотили в себе безудержное стремление к власти, желание во что бы то ни стало изменить ход исторических событий, крайний индивидуализм, волюнтаризм, культ доморощенного сверхчеловека, переступившего через устаревшие буржуазные нормы морали и нравственности, через смерть и страдания ненужного им, отработанного человеческого материала.

Прошло девяносто лет, история прокрутила оборот, начала новый виток. В России опять революция, и теперь-то мы уже точно понимаем, что надо делать – строить капитализм! Опять – весь мир насилья мы разрушим, что характерно – до основанья, а затем… Лозунг девяностых. И конечно, кто был ничем, тот станет всем. Правда, это уже не о пролетариате, а о новых русских. Что в восьмидесятых делали Березовские, не нашедшие своей роли и переросшие, как они считали, уготованную им судьбу в обществе? Диссидентами не становились. Могли получить образование, стать живым трупом, делать советскую карьеру, держа фигу за пазухой, или уйти в духовное подполье, уехать за рубеж, наконец. В начале девяностых они решительно вышли из подполья и начали действовать – были уверены: если постараться, можно изменить историю, обмануть жестокую судьбу. Все как девяносто лет назад: ради светлого будущего можно отречься от чести, добра, мещанского благополучия и, конечно же, от царствия небесного, в него уже никто не верил… креститься можно (чай, в православной стране живем!), свечку в церкви поставить можно, а верить?! В кого и зачем?

Здесь мы вспомним о некоторых эпизодах таких ярких политических фигур, как Троцкий, Азеф и Парвус. Почему выбраны именно они? Отчаянные игроки, в каждом можно усмотреть перекличку с характером и жизнью нашего современника – БАБа, великого и ужасного. Все очень похоже начинали, шумели, блистали и как под копирку бесславно закончили свои шумные и блистательные карьеры.

Неистовый Лейба

Одним из крупнейших авантюристов XX века стал Лейба Троцкий; у него фантастический послужной список: Октябрьская революция, организация Красной армии, победа в Гражданской войне! Учитывая, что начинал он с нуля, не имея военного образования, боевые достижения Троцкого кажутся уникальными в военной истории прошлого века.

Итак, его детство. Один из вершителей Октябрьского переворота, создатель Красной армии Лев Троцкий (тогда еще Лейба Бронштейн) родился 25 октября 1879 года (7 ноября по новому стилю) в деревне Яновка Елисаветградского уезда Херсонской губернии.

День рождения Льва Давидовича совпадает с днем Октябрьской революции. Можно, конечно, попытаться извлечь из сего факта какие-то мистические выводы, но сам он увидел в этом лишь курьезное совпадение и заметил его только через три года после большевистского переворота.

Родился Троцкий в семье землевладельца и земельного арендатора Давида Леонтьевича Бронштейна, неграмотного, но весьма предприимчивого еврея. Лишь к концу жизни Давид научился читать по слогам, и то с единственной целью – прочесть заголовки книг и статей своего знаменитого сына. Мать Троцкого Анетта Львовна, еврейская мещанка, получила скромное образование. Из восьмерых ее детей, кроме Льва, выжили лишь его две сестры и брат. Отец и мать Лейбы были крупными землевладельцами: сдавали в аренду земельные наделы, были обычными эксплуататорами крестьянского труда и достигли на этом поприще неплохих финансовых результатов.

Первым учебным заведением будущего председателя Реввоенсовета республики, о которой тогда еще никто даже не задумывался, стал традиционный еврейский хедер.

Будущее, все в будущем. Лейба еще станет идеологом Коминтерна, а пока растет в многодетной семье и чувствует там свое полное одиночество. Вот что он писал о детстве: «Ко времени моего рождения родительская семья знала достаток. Это был суровый достаток людей, поднимающихся из нужды вверх и не желающих останавливаться на полдороге. Все мускулы были напряжены, все помыслы направлены на труд и накопление. В этом обиходе детям доставалось скромное место. Мы не знали нужды, но не знали и щедростей жизни, ее ласк.

Это было сероватое детство в мелкобуржуазной семье, в деревне, в глухом углу, где природа широка, а нравы, взгляды, интересы скудны и узки.

Земля, скот, птица, мельница требовали всего внимания без остатка. Времена года сменяли друг друга, и волны земледельческого труда перекатывались через семейные привязанности. В семье не было нежности. Но была глубокая трудовая связь между матерью и отцом. Оба хорошо знали, что такое предельная усталость тела»^[25].

Большую часть времени мальчик проводил в играх с крестьянскими детьми. Он практически не разговаривал на идиш, зато в совершенстве владел русским и украинским языками. Общение с простыми людьми, тогда – париями общества, повлияло на формирование лидерских качеств в характере Льва Давидовича.

Троцкий вспоминает, что в его семье не было религиозности. Родители поддерживали ее видимость по инерции: в большие праздники ездили в синагогу, по субботам мать не шила, по крайней мере открыто. Их привязанность к обрядам – по мере роста детей и благосостояния семьи – постепенно утрачивалась. Отец и с молодых-то лет не особенно верил в Бога, а в более поздние годы уже спокойно говорил об этом. Мать же предпочитала обходить вопрос веры, но в подходящих случаях не забывала поднимать глаза к небесам, призывая всевышнего в свидетели ее праведных намерений.

Детство и юность Троцкого прошли в стороне от столбовой дороги развития марксизма в России – вне крупных университетских центров, вдалеке от рабочих предместий, – он вырос, не имея представления о повседневных нуждах набирающего силу рабочего люда заводов и фабрик.

Семья Бронштейнов не отличалась ни особым благополучием, ни общественными привилегиями, но не испытывала и материальных трудностей. В начале жизненного пути для Троцкого не было серьезным препятствием и его еврейское происхождение. К тому же отец Льва Давидовича не стремился замыкать детей в узком местечковом мирке, столь блистательно описанном Шолом-Алейхемом. Льва он отдал в Одесское реальное училище святого Павла.

Ученикам-евреям на русском языке преподавалась Библия и история еврейского народа, но «эти занятия никто всерьез не принимал». Троцкий тем не менее запомнил «замаскированные гнусности» учителя истории по отношению к полякам, немцам и всяким «еврейчикам».

Мальчик выделялся среди сверстников умом и красноречием, в нем уже тогда проявились желание и умение обращать на себя внимание. Лева Бронштейн писал стихи, переводил на украинский басни Крылова; рано пристрастился к чтению, к печатному и устному слову. Увлеченно писал сочинения на различные темы, которые учитель неизменно выделял и вслух читал в классе, – в общем, Лева мечтал стать писателем. Всю последующую жизнь Лев Давидович прошел с пером в руке. Оно всегда было его главным оружием наряду с незаурядным талантом оратора. Десятки книг, тысячи статей дают богатый материал для ответа на вопрос: скажи, что ты пишешь, и я скажу, кто ты. Человек разносторонних способностей, он любил математику и мечтал о поступлении на математический факультет Императорского Новороссийского университета, основанного в Одессе на базе Ришельевского лицея.

Со временем музыка поэзии и гармония чисел будут забыты и навсегда уступят место в его сердце боевым маршам мировых революций.

Постигая науки, юноша познакомился с трудами Карла Маркса и примкнул к местному кружку социалистов.

«И в деревне, и в городе я жил в мелкобуржуазной среде, где главные усилия были направлены на приобретение, – вспоминал он впоследствии. – По этой линии я оттолкнулся и от деревни моего раннего детства, и от города моих школьных годов. Инстинкты приобретательства, мелкобуржуазный жизненный уклад и кругозор – от них я отчалил резким толчком, и отчалил на всю жизнь».

Троцкий очень скоро стал, как мы теперь говорим, неформальным лидером группы молодых людей, искавших выхода переполнявшему их стремлению работать «на благо общества». В Николаеве, где отпрыск мелкобуржуазной семьи оканчивал последний класс учебы в реальном училище, он и его друзья смогли создать Южно-Русский рабочий союз, в котором насчитывалось до двухсот членов, главным образом рабочих города, николаевских судостроителей.

Окончив училище в 1895-м, Лева Бронштейн полностью переключился на революционную деятельность.

В 1898 году активность молодого человека была пресечена арестом, за которым последовали два года тюрьмы с дальнейшей ссылкой в Сибирь. В этот период революционер обзавелся новой фамилией – Троцкий, которую сохранил до конца жизни.

В одесской тюрьме он с неутомимой жадностью штудировал множество богословских трудов. Знал все секты и ереси старого и нового времени, все доводы православия против католицизма, протестантства, толстовства, дарвинизма, но апологетическая литература не произвела на него особого впечатления. Идеологический борец прежде всего, Троцкий хотел быть подготовленным к встрече с «клерикализмом», который ненавидел со всем жаром революционера-марксиста. Впоследствии он писал: «Бородатые и седовласые метрополиты, Победоносцев, их вдохновляющий, и другие столпы государства, считающие нас, революционеров, безумными фанатиками, а себя представителями трезвой мысли, требуют от всех веры в бессеменное зачатие и в Святой Дух, передающийся через хлебные облатки».

Да, жизнь на окраинах империи была жестокой и бесперспективной. Да, детям не хватало любви и ласки. В том мире, где начинал свою жизнь еврейский мальчик Лейба, не было ни Бога, ни справедливости. Но нам, живущим в XXI веке, непонятно, почему столь одаренный и довольно образованный юноша предпочел одной красивой сказке о добром, вечно восстающем из пепла Боге, другую религию-химеру – бездушный, жестокий, беспощадный миф о секулярном, пролетарском коммунистическом мессианском будущем (чем не новый жестковыйный^[26] иудаизм?):

 
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим:
Кто был ничем, тот станет всем.
 

В этом куплете соединилось все: иудаизм, христианство и коммунистический интернационал поют в унисон гимн будущей революции. Нельзя не признать, что на рубеже веков старушка Европа решила тряхнуть стариной и увлеклась трудами новых харизматичных пророков того времени – Маркса и Энгельса. Что уж говорить о молодых? Пубертатному возрасту свойственны максимализм и жестокость, а еще вера в будущий прекрасный мир свободы, равенства и братства. Но ведь они уже тогда знали, что придется разрушить все – экономику, страну, границы, семью, веру, культуру, память предков… Что в этом механическом мире не будет места для буржуазных пережитков: любви, радости, нежности, надежды, счастья растить детей, в нем не будет ничего человеческого. Еще Энгельс писал, что семейное хозяйство при социализме должно стать частью общественного труда, а уход за детьми и их воспитание – общественным делом. В связи с этим семья просто отомрет. Посмотрите, что за чудовищный микс канцеляритов! Ни харизматы «Капитала», ни харизматы русской революции не предполагали, что их будущий прекрасный мир станет жестоким миром механически мыслящих кастрированных бюрократов.

Такой же бездушный лозунг: «Революция – все, люди – ничто» – был взят на вооружение и в девяностые. Гайдар со товарищи-младореформаторы считали: Россия населена совками, все, что существует в этой стране, следует не задумываясь смести с лица земли и только потом строить новое. А для этого годятся любые способы и любые средства. Пусть инфляция разрушит все – в этом нет никакой проблемы. Так или иначе, этот старый хлам мертв и не нужен. Гайдар вещал в революционном раже: «Научные учреждения могут подождать! Северные районы не нужны! Старое поколение виновно…» Корыстные и самовлюбленные или искренне заблуждающиеся, они строили капитализм чисто большевистскими методами: важна цель, а средства – безразличны.

Разве нельзя было разглядеть последствия на берегу, до переправы?

Возможно, мы не одобряем выбор Троцким и многими другими музыки и ритмов всемирной пролетарской революции просто потому, что нам довелось до конца просмотреть этот ужасный кинофильм, прочесть титры, узнать имена режиссеров и актеров, заглянуть в будущее грандиозных, вселенского масштаба проектов и увидеть своими глазами конечные и бесконечно печальные результаты как тех, так и других религиозных поисков, как, впрочем, и результаты многих других кровавых и беспощадных религий XX века.

Но вернемся к юному Лейбе. В 1890-м Троцкий навел контакты с представителями антиправительственной газеты Искра и вскоре стал ее сотрудником, печатаясь там под псевдонимом Перо.

Сбежав из-под надзора, в 1902 году Лев Давидович оказался в Лондоне, где начал сотрудничать с Лениным, продвигая в массы идеи будущего вождя пролетариата. Молодость талантливого агитатора и оратора не помешала ему быстро завоевать популярность.

Сексот по призванию

 
Эту ночь глазами не проломаем,
черную, как Азеф.
 

В. Маяковский

Его имя стало нарицательным, ему посвящали книги, пьесы, кинофильмы. О нем писали известные мастера: М. Горький, А. Толстой, М. Алланов, Р. Гуль, Б. Николаевский и другие – все дружно называли Азефа Иудой XX века, величайшим предателем и негодяем. Насколько это правда? По мнению В. Лаврова, «суждения эти однобоки, более того – глубоко ошибочны».

Еврей по национальности и провокатор по духу, он умел быть слугой многих господ, везде преуспел и в конце концов предстал перед нами одной из легендарных личностей, подготовивших Февральский и Октябрьский перевороты.

Иона (Евно^[27]) Азеф родился в захолустном еврейском местечке Лысково Гродненской губернии в семье бедного портного Фишеля Азефа. Семья была большая: три сына и четыре дочери, Евно был вторым.

Как вам кажется, имя Евно ассоциируется на слух с почтенным именем пророка? А с чем ассоциируется, не со словом ли евнух? Тонкий голос при высоком росте и тучности…

А вот еще (Саша Черный постарался):

 
Вам все равно –
Еврей ли, финн, иль грек,
Лишь был бы только не «Евно»,
А человек.
 

Скромно и незаметно начинался ручеек его жизни, который превратился в конце концов в бурную реку и выбросил эту экстравагантную персону в бушующий океан опаснейших приключений и мировой славы.

Папаша Азефа – Фишель, которого в Лысково держали за фуфеля^[28], «был тощим стариком в чесучовом, выгоревшем до седого цвета лапсердаке, который он носил так долго, что казалось – родился в нем вместе с седыми пейсами, угрями на тощей шее и глазами, в которых будто отражались все мировые несчастья со времен Ноя^[29]».

Фишель целыми днями сидел в своей лачуге да что-то без конца шил – причем обычной иглой, – ибо если у него что и было, так это геморрой и язва; Зингера^[30], во всяком случае, никогда не было. Он окидывал взглядом нищенские углы хибарки и тяжко вздыхал:

– Я знаю, Бог жалеет и любит бедных, но почему он помогает только богатым?

Если Фишель уж совсем не отрывался от шитья, как тогда получилось, что дождливым октябрем 1869 года у его Сары родился младенец? (В конце концов их станет семеро – дурное дело нехитрое!) На восьмой день местный моэль обрезал тезке пророка крайнюю плоть, что недвусмысленно свидетельствовало о заключении союза между еврейским младенцем и праотцом Авраамом – а это уже что-то да значило, на такой союз вполне можно было положиться.

Как другая знаменитость, вундеркинд Уильям Сидис, который еще в младенчестве обнаружил яркое дарование и научился писать к концу первого года жизни, а в шесть лет изучил аристотелевскую логику, так и наш герой Евно уже в пять годков блеснул талантом, который вовсю развернулся позже и сделал его имя знаменитым на десятилетия вперед.

Как-то по случаю папа Фишель купил на последние деньги фунт хороших конфет для гостей. Конфеты от вечно голодных детей были припрятаны на кухне, но не по возрасту смышленый Евно их обнаружил и тайком слопал, а фантики загодя спрятал под подушку трехлетнего братца Натана. Что было дальше, ясно – Натан был выдран, тем более что по причине задержки речи не смог произнести в свою защиту положенной в таких случаях оправдательной речи.

«О семье Азефов известно: она была не только бедной, но и недружной. Постоянные ссоры, драки. В какой-то момент мать сбежала из дома. В еврейской мещанской семье мать сбежала из дома, бросив детей! Эту семейную драму скрывали. Любовь Григорьевна Азеф-Менкина, впоследствии супруга нашего героя, узнала о ней из случайно подслушанных разговоров мужа с братьями»^[31].

Жить в Лысково было тяжело: нищета отчаянная, к вожделенному куску пищи тянулось слишком много голодных ртов. Кто мог, пытался вырваться из черты оседлости, чтобы избавиться от статуса луфт-менчн^[32], то есть людей без земли, собственности и заработка. Когда Азефу было пять лет, в поисках лучшей жизни сумел выбраться из черты оседлости и его отец.

Семья поселилась в Ростове-на-Дону, быстро растущем в те годы торгово-промышленном центре Юго-Востока России. В богатый хлебом и углем район стекались предприимчивые люди: съезжались промышленники, купцы, создавали новые предприятия, зарождающейся индустрии требовались тысячи рабочих рук. Капиталы тогда создавались быстро и легко – просто надо быть оборотистым и беззастенчивым в выборе путей и средств, вот и все!

Портняжную иглу отец сменил на лавку с броской вывеской Красный товар, однако и тут ничего, кроме головной боли, так и не нажил. Измученный нищетой, но обогащенный ветхозаветной мудростью предков, старый Фишель наставлял чад:

– Дети, запомните: раз уж вы родились евреями, то гораздо лучше быть богатым и ученым, чем нищим и презираемым! И зарубите на носу: от гоев добра не ждите – никогда! Или вы хотите со мной спорить?

У ребенка внимательные глаза и жадный до знаний ум.

Он умел внимательно слушать учителей. Когда приезжали инспектора, учитель непременно вызывал к доске Евно, и тот поражал комиссию памятью и математическими способностями. Он, например, легко нашел решение задачи «Сколько получится, ежели сложить все числа от одного до ста?», которое первым в свое время показал знаменитый немецкий математик Карл Фридрих Гаусс.

Эта история прокатилась по всему городу – на какое-то время учащийся Евно Азеф сделался популярной личностью. Но потом все стало как прежде: однокашники при всяком удобном случае норовили обидеть любившего уединение мальчишку. Маленький Евно не блистал красотой, да и обаянием не отличался – был полным и неловким, картавил, пришепетывал, «словно кончик его языка обвязали марлей»; дефекты речи сохранились у него и во взрослом возрасте. Сверстники звали его толстой свиньей, травили, обижали, а он, бедняга, тихо плакал по ночам, зарывшись головой в подушку.

Очень замечательно, когда еврей изучает Тору и Талмуд. Прекрасно дитя, читающее по вечерам возле керосиновой лампы своему отцу откровения Темары. Но если вы хотите жить в радости, то думайте, как заработать гелд.

Выбиваясь из последних сил, Азеф-отец давал все-таки детям возможность учиться: протащил троих сыновей через Петровское реальное училище – на дальнейшее средств уже не было.

«Фишеля Азефа, видимо, сделали не из того теста – он занялся торговлей, но капиталов не нажил. „Люди вообще бедные“, – написано в справке местной полиции о семье Азефов почти через двадцать лет после их переселения в Ростов. Тем не менее на одного из сыновей – на Евно Азефа – ростовская атмосфера погони за легкой и скорой наживой наложила, видимо, неизгладимую печать. С ранних лет у него проявились тяга к деньгам и неразборчивость в выборе средств для их получения»^[33].

В училище его не жаловали – кто полюбит эдакого красавца? Никем не любимый, он часто бывал груб, это за ним и потом водилось. Но бывал и сентиментален. Как учился? Азеф старался все и всегда делать на совесть, по первому разряду. Только один дар положила фея в его колыбель. Только одно качество было ему дано – качество, которого никто не мог отрицать, даже после разоблачения, – ум, цепкий практический ум.

Учился он хорошо, но вот училище почему-то вынужден был на время оставить, не получив аттестата. В чем причина? Бедность?

Есть мнение, что свое первое предательство Азеф совершил во время учебы в старших классах Петровского реального училища. «Он якобы выдал несколько тайных кружков, организованных гимназистами с целью повлиять на переустройство России и которые в Ростове-на-Дону как и в других городах России, составлялись из наиболее пылкой, великодушной и развитой части учащейся молодежи. На деньги, получаемые от полиции, ему удалось, по словам некоторых, все-таки завершить свое учение»^[34].

Так или иначе, в 1891-м Азеф с блеском сдал экстерном экзамен за реальное училище. Ему было двадцать два года.

Евно ринулся в погоню за неуловимым капиталом: давал уроки, был репортером местной газетки Донская пчела, служил писцом в конторе, ссужал небольшие деньги под хорошие проценты, был мелким коммивояжером, но это были копейки. Настоящий капитал упорно шел в другие руки, например владельцу большого продовольственного магазина Фишману, с сыном которого он дружил.

Нищенское существование не могло удовлетворить тщеславного юношу – тем более что о существовании лучшей доли молодой Азеф знал не только по долетавшим до него шумам большого города: еще в училище он завел знакомства и посещал кружки революционной еврейской молодежи – может, надо все перевернуть и построить новую жизнь?

В начале 1892 года на него пало подозрение в распространении революционной прокламации – стоял вопрос об аресте. Угроза оказаться в тюрьме подтолкнула к решению уехать за границу, куда Азефа и без того тянуло желание учиться – выбиться в люди без образования невозможно. Но где взять деньги? Математическая голова не подвела его и на сей раз, он все просчитал. Щепетильностью по отношению к чужим деньгам Евно никогда не отличался – по мелочам обманывал соучеников еще в училище. Теперь он сделал следующий шаг, провернув аферу покрупнее: взял у мариупольского купца партию масла на комиссию, выручил от продажи 800 рублей и не вернул. С помощью старого Фишмана выправил заграничный паспорт. Путь на Запад открыт, Евно укатил в Германию, в Карлсруэ, учиться на инженера-электротехника.

В. Шубинский пишет: «По агентурным сведениям, между Азефом и его бывшими товарищами в настоящее время возникла вражда, вследствие того что некоторые из них, выманив у него чужие деньги, поставили в необходимость бежать за границу и не только не оплатили долга, но обманули в обещании помогать в жизни за границей». Скорее всего, так оно и было. Восемьсот рублей, большие деньги по тем временам, позволили бы студенту более полугода безбедно жить за рубежом. Но Евно в Карлсруэ явно перебивался с хлеба на квас.

Прошел год, учеба в Германии не принесла спокойствия двадцатичетырехлетнему студенту из России. Просыпаясь среди ночи от тревожного сердцебиения и душевных терзаний, он не мог избавиться от черных мыслей. В бессильном бешенстве курил папиросу за папиросой не в силах смириться с ничтожностью места, уготованного ему злодейкой-судьбой. Это при его-то способностях и глубоком понимании природы человеческой! В голове крутились несбыточные планы, как одним прыжком преодолеть пропасть между ним, бедным евреем из простой семьи, и получающими университетское образование отпрысками родовитых семейств. Задыхаясь от мысли о неосуществимости своих идей, он задумывал все новые и новые кровожадные прожекты, ключевым словом которых стало «месть». Итак, месть этим тупым и самоуверенным студентам-соотечественникам из богатых семей – почему им все, а ему ничего?!

Евно подходил к зеркалу, с тоской разглядывал полное, бугристое лицо с мясистыми губами, крупными глазами навыкате, короткой шеей и двойным подбородком – ну, чистый Квазимодо! Душевные муки от сознания безвыходности своего положения усиливались. Из-за отталкивающей внешности проститутки брали с него двойную плату – каждое посещение публичного дома на неделю лишало его обеда. О, как же он был охоч до продажных ласк и как часто ему приходилось голодать!

– Это не лицо, а ошибка анатомии, – подумал Евно и, развеселившись, добавил: – Есть верное средство, как показаться красавцем этим капризным шлюхам: надо закрывать им глаза крупными купюрами. Придет день, и меня станут домогаться первые красавицы.

Неодолимая жажда наживы всецело овладела Евно – деньги сулили сытость и наслаждения. Сыграло ли только это решающую роль в его дальнейших поступках, у историков бытуют разные мнения. Возможно, в первую очередь он мечтал отомстить богатеньким мальчикам-революционерам, которые так лихо обвели его вокруг пальца при отъезде в Германию.

В нем и раньше дремали задатки авантюриста и двойного игрока. Честь разбудить их досталась ростовскому марксистскому кружку – знали бы эти пылкие юноши, кого они разбудили!

В марте 1893 года Азеф направил в Департамент полиции Российской империи письмо, в котором сообщил о кружке учащейся молодежи в Карлсруэ и о намечавшейся ими отправке в Россию нелегальной литературы^[35]. Послание заканчивалось заверением в его преданности царю и Отечеству и предложением стать платным осведомителем. После непродолжительной переписки и начального периода сотрудничества директор Департамента генерал-лейтенант Николай Петров рвение нового корреспондента оценил, разглядев в нем потенциального предателя высокого полета, и приказал вызвать в Санкт-Петербург на вербовочную беседу.

На явочной квартире для приема сексотов Азеф дал подписку о сотрудничестве: «…обещаю и клянусь перед Всемогущим Богом и Святым Его Евангелием, что все поручения и повеления, которые я получу от своего начальства, буду исполнять верно и честно, по лучшему разумению моему и совести, что за всеми явными и тайными врагами государства буду тщательно наблюдать, объявлять об оных и доносить, как и где бы я ни нашел их… Да поможет мне Господь Бог в сей, равно и в будущей моей жизни. Присвоенный мне псевдоним „Раскин“ обязуюсь хранить пуще зеницы ока.

Во уверение чего и подписуюсь________(Азеф)».

Генерал Петров дал ему первое задание: сменить политический окрас и из либерала превратиться в убежденного террориста.

– Ибо опасение есть, – пояснил он, – что уцелевшие члены разгромленной Народной воли могут возобновить в России свою террористическую деятельность. Посему вы должны стать своим среди чужих и проникнуть в их планы…

– Я-таки готов, ваше превосходительство! – на радостях новоиспеченный агент оборвал генерала, но тот, не заметив его возгласа, продолжил с пафосом:

– Я распорядился поставить вас, то бишь господина Раскина, на денежное довольствие, теперь вы ежемесячно станете получать 50 рублей…

От бдительного ока генерала не ускользнуло, что Азефа бросило в жар и пот.

«Интересно, – подумал Петров, – его соплеменник Иуда тоже вспотел, получив тридцать сребреников?»

Эта мысль развеселила директора, и он бодро произнес:

– Пятьдесят рублей – это, Евно Фишелевич, лишь начало…

– Ваше превосходительство, хотя вы опять пошли с козырей, но я таки люблю, щоб меня называли Евгений Филиппович… – надув губы, сказал Азеф.

Тоном Понтия Пилата, огласившего смертный приговор Христу, генерал произнес:

– На какое бы имя вы ни претендовали, размер жалованья будет зависеть только от вашего усердия, ибо с каждого предотвращенного покушения на члена царской семьи или на государственного чиновника зарплата ваша будет увеличиваться – слово генерала! – и завершил встречу напутствием: – Последнее на сегодня, Евгений Филиппович… Хотя дело наше правое – чистим мы авгиевы конюшни империи, но приходится нам лавировать между епитимьей и анафемой. А посему запомните наш девиз: «Никогда не думай о себе плохо!»