Ягоды. Сборник сказок

– Ты, наверное, можешь достать любую музыку.

– Конечно. И не только музыку. Могу достать практически все, – он снова рассмеялся и подул на Диджея.

– А почему ты все время дуешь?

– Привычка. Не обращай внимания. В общем, есть дело. Ерунда, в принципе. Сам не успеваю просто. Надо набор посуды деревянной в одном месте забрать. Заплатят хорошо, думаю, что так хорошо, что вы не ожидаете. Просто ложки там всякие, тарелки деревянные, ничего особенного.

– Где забрать?

– Вот, это уже разговор. Туда ехать надо. Отсюда далековато, сутки на поезде, дальше автобусом до деревень. Адрес у меня есть, там бабка с дедом живут, у них хранится посуда. Приедете, заплатите им, да они задаром отдадут. Вам же менять все это надо: и внутри, и снаружи, прикрепляться к общей сложности. Иначе съест вас эта жизнь, посмотрите на себя.

Я посмотрел на Диджея. Он сидел в нерешительности, не знал, что ответить.

– Просто ложки и тарелки купить?

– Да, – Урод убедительно посмотрел. – Денег я дам и на дорогу, и на покупку.

Он сказал, что мы можем подумать пару дней, приготовиться, записал адрес в городе, где он остановился, проводил нас до автобуса. Всю обратную дорогу мы обсуждали его слова.

Мы с Диджеем так и не могли понять, в чем же такая ценность деревянной посуды, что за ней нужно так далеко ехать. С другой стороны, открывалось что-то новое и интересное.

– А мне нравится такая работа. Привезешь ложки, следующий раз какой-нибудь шкаф, картину – это как грузчик, но платят наверняка побольше, – сказал я в итоге.

– Да, ничего работа. Хорошая. Надо нам соглашаться. Соберем вещи, предупредим всех и поедем. Денег скопим, аппаратуру купим, клуб откроем свой.

Когда я пришел и сказал маме и отчиму, что планирую попробовать другую работу, отчим оживленно начал расспрашивать:

– Как это, ложки привозить из далекой деревни? Там что, ложки делают?

– Нет, ложки старинные. Там просто у кого-то остались.

– А кому они нужны?

– В Америке кому-то.

Отчим передернулся от этого ответа. Он серьезно сел напротив меня, посмотрел в глаза и внушительно сказал:

– Америка… Наши ложки им нужны уже. Мало того, что из всего мира кровь сосут, теперь они и наши ложки решили забрать. Хрен им, а не ложки. Не поезжай. Сначала ложки, потом вилки, потом ножи и топоры. Расшатывают нас изнутри, чтобы нам есть нечем стало.

– Нет, они сами там дикие, некоторые даже голыми по улице ходят – друг рассказывал. Ложки им нужны как связь с вечностью, как символ.

– У них что, своих символов там нет? Надо наши забирать?

– Видимо, нет. Друг сказал, что некоторые из них совсем того, готовы голыми в обнимку с ложками ходить. Не жалко их разве?

– Вот мы и страдаем из-за жалости. Всех жалеем, перед всеми кланяемся: нужны ложки – забирайте, нужны дома наши – тоже забирайте. А экономика в жопе.

– Мне обещают много денег заплатить.

Мама и отчим замолчали, уставились на меня.

– За ложки? – переспросила мама.

– Да. Там еще тарелки какие-то.

– Давай я тебе с работы принесу. Ты поспрашивай, сколько там надо, – мама оживилась.

– Нет, такие не пойдут. Нужны деревянные.

– Так я и деревянные попробую достать.

– Я спрошу, но вряд ли. Это какие-то особые ложки. В общем, мы послезавтра с Диджеем поедем. Я на работе отпрошусь, у меня много выходных скопилось. Если дело пойдет, то многое изменится. Буду ездить, предметы разные искать, деньги за это получать.

Мама с отчимом покивали, сказали, что уже давно пора думать о чем-нибудь перспективном и цельном. Отчим еще рассказал об экономической ситуации, о международном сотрудничестве, индустриальных проблемах, объяснил, почему закрываются фабрики и заводы.

Собираться долго не пришлось. Ехали-то всего на несколько дней. Закинул в сумку небольшую одежду, взял денег на всякий случай, посмотрел на жизнь в квартире, за окном и внутри себя, сказал, что хочу ехать сильно-сильно. Диджей взял с собой несколько запасных батареек для плеера, кассеты с редкими записями, журналы о музыке, чтобы было что полистать в дороге. Мы встретились на автобусной остановке, еще раз взглянули на наш город и поехали.

Жило понимание нового, интересного. Еще несколько дней назад трудно было предположить, что такое будет, что я снова встречу Урода и поеду невесть куда за деревянными ложками. Старая жизнь оставалась со знакомыми местами, разными природами, важностями.

– Если дела пойдут, то и в Нью-Йорк поедем, – сказал я.

– И в Лондон, – добавил Диджей.

– Хочется посмотреть на всех этих сумасшедших на улицах, которые с символами в обнимку ходят. Наверное, их не так уж много. Представляешь, люди живут и мечтают получить ложку, за которой мы едем. Правильно Урод говорил о правильности и важности этого дела. Есть Деды Морозы разных уровней и пониманий. Обычный Дед Мороз – это просто артист, который детские мечты приносит: игрушки, конфеты. А есть Деды Морозы высокие, которые символы достают. Люди сидят обреченные, невзрачные, в своих внутренних печалях, а тут… Дед Мороз с символом в коробке. На тебе, дорогой, ложку деревянную, редкую, о которой ты мечтал.

Урод открыл нам дверь и улыбнулся:

– Ну и правильно. Заходите.

Это была квартира со множеством книг. Казалось, что книги залезают на все стены. Стена заканчивалась, книги заканчивались, а тут за угол и… снова книги. Чего там только не было. И разные языки, и старые обложки, и толстые энциклопедии. Урод накрыл стол, уложил еду, чай, сказал, чтобы мы не стеснялись.

– Расскажу немного. Мы с тобой расстались еще маленькими совсем. Мы тогда с бабушкой в новый город переехали, еще меньше вашего. Пейте, пейте чаек, хороший, сладенький. В том городке была только одна школа, не так, как у вас. Я пошел в эту школу и сразу же вызвал собой недоумение и негодование всех вокруг. Учителя косились, а ученики стали организовывать самые настоящие побои. Ждали меня около школы, валили на землю и били ногами. Кричали: «Урод, урод», – Урод рассмеялся. – Так и шло.

Диджей внимательно слушал, даже не притрагивался к чаю.

– Там жило мышление стаи. Если встречаешь кого-нибудь одного в городе, он пройдет мимо, даже сделает вид, что тебя не видит. Если же они стайкой идут, тут-то и начинаются проблемы. По одному они чувствуют внутри слабость, не хотят проявлять себя. По одному они желают спрятаться, невидимо укрыться. Вот когда их много, тогда и начинается. Все это длилось где-то полгода. Если не каждый день, то уж точно каждую неделю. Я уже вставал по утрам, готовился. Сначала научился не плакать. Вставал с намерением ни разу не заплакать за этот день, что бы ни происходило. Просто лежал, прикрывал голову руками, терпел их удары и оскорбления. И вот, когда научился не плакать, решил, что больше не упаду на землю. Подошли как обычно, толкнули. А я сам набросился на одного, повалил, стал руками ему в лицо бить. Он испугался, закричал, остальные тоже испугались. Я его еще укусил для прочего страха и крикнул, что теперь он таким же, как я, станет, что мой укус заразный. С того момента многое изменилось. Они меня обходили стороной. А старшая шпана решила знакомство и общение со мной завести. Так я попал в другую жизнь и разговоры. Жестко там было, очень жестко всё. Никакое проявление слабости с рук не сходило. Общение за общением, и я познакомился с большими людьми того города. Они растолковали, что моя внешность – это очень хорошо. Объяснили четко и понятно: «Посмотри на людей, они все как один на лицо, а у тебя все перевернуто, это значит, ты можешь делать то, чего они не могут». Иногда приходится проходить через настоящие внутренние сражения, чтобы зажить и засветиться.

Мы с Диджеем ловили и впитывали его слова. Я вспомнил наши старые разговоры.

– А как же ветер? Ты еще дуешь, чтобы он тебе лицо вернул?

– Да. Все эти жесткие дороги, эти жизненные понимания – просто правила жизни, это не меняет тайн, это просто в воздухе болтается.

– А как ты начал продавать ложки и картины?

– Большие люди общались с людьми еще большими из других городов. Те меня заметили, научили, денег дали, в правильное общество ввели. Затем в Америку отправили учиться. В Америке уродам легче, там их больше. Там много разных разнесенных, чьи тела на стульях не помещаются. И у них там устроено так, что это нельзя в обществе подмечать. Смотрят на меня, видят, что лицо перекошенное, а сказать это вслух им запрещает их жизнь. Общаются, как будто все нормально, улыбаются. Поначалу мне смешно все это было, а затем привык.

Мы попросили рассказать, куда надо ехать, что говорить, что покупать. Урод молча посмотрел на воздух над столом и в тишине допил чай.

– Место то странное, запутанное. Что бы ни случилось, знайте, что я все это делаю из чистых чувств и желаний к вам.

– А что может случиться? – испуганно спросил Диджей.

– Да ничего, собственно. Приедете, скажете, что деревянную старую посуду хотите купить. Люди там бедные, отдадут за дешевок. Я денег дам в запас, чтобы на всякие случайные расходы хватило. Но места там шаткие, там многое меняется.

– Что меняется?

– Настроения, интересы, погода. Рассказывают, что сны у них испорченные у всех. Достаточно пожить там пару месяцев, чтобы сны перекосились. А так народ, как везде, – добрый, теплый.

– Ты немного напугал, – сказал я.

– Чем? – Урод рассмеялся. – Если вас такая ерунда пугает, как же вы вообще живете?

Урод сказал, что мы обязательно должны ехать с таким расчетом, чтобы приехать туда рано утром, что с лишними людьми не надо особо разговаривать, что опишет нам дорогу подробно и в сторону не стоит сворачивать. Он достал лист бумаги и начал чертить карту, подробно объясняя, где мы должны сесть на автобус, на какой станции сойти, к какому дому подойти, а к какому дому не стоит подходить ни в коем случае.

– А что нам сказать, когда в нужный дом зайдем?

– Да просто всю правду и скажите: «Мы скупаем вещи старины, слышали, что у вас хранятся деревянные ложки и тарелки, готовы предложить неплохие деньги». Вам все вынесут. Расплатитесь, на автобус, на станцию, на поезд и ко мне с ложками. Здесь деньги за работу и получите.

– А что будет, если мы в этот дом зайдем? – я ткнул пальцем в зачеркнутый домик на карте.

– Тоже ничего особенного. Там невменяемые живут. Скорее всего, они просто не поймут, что вы говорите, покричат, повизжат и успокоятся. Но зачем время терять? Поймите, в округе живут и люди недалекие, в себе плавающие. Иногда общение с ними проходит с тяжестью. Но это не стоит в голову брать или расстраиваться.

Урод еще рассказал кучу всего: где ждать, если хозяев не будет дома, что говорить, если они скажут, что у них нет ложек, что делать, если спят и не хотят открывать, даже что делать, если на нас собак выпустят или начнут сажать за стол и угощать. Ночью мы вышли из дома и пошли на вокзал. Урод дал много денег. Мы запрятали их поглубже, чтобы не потерялись случаем. Вокзал был закрыт, но Урод сказал, что билеты на поезд можно не покупать: все это решается за считанные секунды с проводником. Действительно, когда подъехал поезд, Урод подскочил к проводнику одного из вагонов, дал ему несколько денежных бумажек с просьбой поселить нас, обнял меня.

– Давай, дорогой, терпи эту жизнь, она хорошая, просто ее потерпеть надо немного. Она по-другому раскроется в один момент, по-любовному, – его глаза по-детски улыбнулись.

Мы зашли в вагон, сели на указанные места и стали смотреть в окно. Урод провожал нас смешными взмахами рук и, чтобы насмешить нас, изобразил, как Диджей пританцовывает. Поезд тронулся, за окном зажили темные пейзажи, без ночных людей и даже птиц.

– Из обычной жизни выезжаем, – шепнул Диджей.

– Дедами Морозами становимся. С бубенчиками и колокольчиками. Кто жить не может без ложки или вилки – привезем. Ну и что, что американец или испанец. Им тоже надо как-то выживать. Тоже наверняка у них свои проблемы, своя страшная музыка.

Мы уснули. В ту ночь приснилось что-то смешанное, вырванное из детства. Словно мы маленькие еще с Уродом, бежим по огороду, смотрим, как пьяный отчим что-то вещает на стуле, поглядываем на это все из-за забора и кустов. Когда проснулись, распознали, что в поезде едет не так уж много людей, на весь вагон человек десять. Проводник пришел, принес утренний чай.

– Люблю эти места, – сказал он с душой. Лицо у него было круглым, красным, одежда узкой, еле налезающей на большое тело. – Места красивые, леса одни чего стоят. Животные здесь водятся потрясающие, а-а-а-ах, жил бы здесь, печенье покусывал бы. Домик здесь завести себе, как же уютно и радостно станет!

Места за окном и правда проходили красивые, запущенные, со сложными темными деревьями и уходящим уютом. Взгляд туда так и улетал, в эти глубины и сложности.

– А вы по каким делам в те края? Родственников навестить?

– Нет, мы работаем, – твердо ответил Диджей. – Вообще-то я музыкант, но здесь дело. Бизнес делаем.

– А, понятно. Сейчас все бизнес делают. Людьми важными становятся, ухоженными. Ну и правильно. Если жизнь позволяет, чего бы бизнес не делать.

Весь день мы смотрели в окно и обсуждали будущие дела. Иногда к нам присоединялся проводник, ему тоже не хотелось ехать в скуке, – общались втроем. К вечеру легли пораньше, чтобы встать ночью, попросили проводника растолкать нас, как только будем подъезжать. И, казалось, что только об этом сказали, как уже услышали, что он говорит:

– Подъезжаем, просыпайтесь, ваша станция скоро.

Мы взяли сумки, попрощались и выскочили из вагона.

Это была маленькая темная станция с кучкой испорченных фонарей. Поезд пошел дальше, в еще более темную глубину. Один фонарь еще не до конца сломался и помигивал, делая видимым кусочки станции и земли. Я вспомнил слова Урода, что нам надо около часа подождать около станции, дальше подъедет нужный автобус, куда мы и сядем. Мы посмотрели по сторонам, чтобы выбрать место почище и посветлее. Повисла полная тишина, даже без звуков ветра и насекомых. Мы обошли вокзал по кругу и засомневались, что в этом месте вообще есть жизнь. Даже трудно было предположить, что в такое место через час может приехать автобус. Наметив несколько светлое место, мы бросили сумки на землю и уселись на них.

– Смотри, – тихо шепнул Диджей и головой указал в сторону. Там увиделся силуэт. – Кто-то стоит.

– Да, точно. Человек. Стоит, не шевелится.

Мы стали смотреть в его сторону. Казалось, что он тоже смотрел на нас. Вдруг он поднял руки и стал нам махать.

– Нам машет?

– Наверное. Не будем подходить. Если ему что-то надо, пусть сам подходит.

Человек стал явно махать нам, призывая подойти к нему. Мы не сдвинулись с места. Тогда он стал медленно приближаться.

– Идет к нам. Страшновато. Не понятно, что ему надо.

Он подошел к нам и недовольно посмотрел. Это был человек возраста, в растрепанной одежде, с седыми волосами.

– Бродяги, добрались-таки, – он протянул руку сначала Диджею, потом мне. – Сколько вас ждать-то? Чего не подходите?

– А вы кто?

– Я? А что, никто не говорил обо мне? Можете жизнь поблагодарить, что я додумался вас на этом поезде встречать.

Я достал бумажку с адресом и картой и протянул ему с вопросом, знает ли он, как туда добраться.

– Да все я знаю, не переживай. Сейчас главное – укрыться до рассвета. Солнце взойдет и начнется. Я отведу, припрячу. Двигаться будем по ночам. По ночам здесь тихо, слышите? Ничего не слышите. Потому что ночью здесь все умирает.

– Что начнется, когда солнце взойдет? – немного испуганно спросил Диджей.

– Как? – человек приблизил свое лицо и удивленно посмотрел на нас. – Вы не знаете?

– Что мы должны знать? Нам по этому адресу надо. Автобус скоро подойдет.

– Какой автобус? Автобусов давно уже здесь не бывает. Все расстреляли. Война ведь.

– Какая война?

Человек подскочил с еще большим удивлением.

– Откуда вы такие вылезли? Война уже давно здесь. Видите эту яму? Снарядом разбило вчера. Думаете, почему все вымершее? Кто смог, тот убежал, кто не смог, в подвалах хранит себя.

Мы с Диджеем испуганно посмотрели друг на друга.

– А когда поезд обратно? В ту сторону?

– Поезд раз в двое суток ходит. Но днем здесь быть нельзя: здесь обстрелы ведутся. Днем лучше по подвалам. Ночью двигаться можно, но очень осторожно. До этого адреса придется идти суток четверо, по ночам. Я знаю местность до косточек, найду, где укрываться днем.

Внутри все протрясло. Диджей вскочил так резко, что у него выпал плеер из кармана.

– Ух ты, музыка, – улыбнулся человек. – Много лет не слышал уже. Дайте послушать.

Диджей протянул ему плеер, помог надеть наушники и включить музыку. Человек закатил от удовольствия глаза и стал пританцовывать.

– Что делать-то? – спросил я дрожащим голосом. На лице Диджея тоже был страх, он не знал, что ответить.

– Давай попросим на день нас укрыть где-нибудь поблизости, а следующей ночью обратно поедем.

Мы так и попросили. Человек кивнул и махнул, чтобы мы шли за ним. Мы взяли сумки и последовали. Он шел впереди с наушниками и музыкой, пританцовывал, а мы тихо крались за ним, пугливо осматривая вещи по сторонам. Действительно, все казалось мертвым, застывшим. Ни деревья, ни птицы не подавали признаков жизни. По углам лежали застывшие бездыханные собаки.

– Вы не обращайте внимания, что все мертвое – оно не мертвое, просто усталое. Тут днем такое творится, что даже природа устает, и как только солнце заходит, тут все засыпает. Собаки, и те спят без снов и чувств. Ты можешь в нее камушком бросить или за ухо подергать – не проснется.

– Куда мы идем?

– Укрыться вам надо, пока не рассвело. Подвал получше найдем, укроемся, а как сумерки новые придут, в путь двинемся.

– Не, мы в путь не хотим, мы обратно на поезд.

– Или на поезд. Какая разница? Поезд – это тоже путь. Важно не о поезде сейчас думать, а о том, как до сумерек дожить.

– А вы Урода знаете?

– Глупый вопрос, – человек ответил и изобразил лицом удовольствие от слушаемой музыки.

– Почему же глупый?

– Конечно, знаю. Не про то думаете. Думайте, как до следующей ночи дожить. Ох, и повезло же вам, что я этот поезд встречал.

Диджей с каждым шагом становился все бледнее. Внутренняя тряска охватила и мысли, и глаза. У Диджея появились еле заметные слезы. Этот вымерший город с каменными собаками и мертвыми деревьями наводил страх. Мы сошли с широкой дороги на тропинки и дальше, к темным глухим домам, от которых не исходило даже дыхания. Человек провел нас закоулками, мимо заборов и огородных построек.

– Скоро уже рассвет будет. Поспеть бы.

Мы прибавили шаг. Человек наслаждался музыкой, повторял, что это самое чудесное, что он слышал за годы, если вообще не за всю жизнь. Вскоре мы подошли к одному дому. Дверь была не заперта. Мы зашли.

– Никого тут нет. Не переживайте. Все умерли.

– Мы совсем не переживаем, – сказал Диджей и со слезами сел на пол. – Все же умерли, кого нам бояться.

– Пошли в подвал, устроитесь там, погреетесь.

Мы зашли в подвал, забросили вещи. Там все было пропитано сыростью, черные неровные стены были облеплены мхом. Человек зажег лампу.

– День здесь просидите. Только не высовывайтесь. Уже светает. Скоро карнавал начнется. Беда. И наверх не поднимайтесь, через окна могут заметить, или снаряд в дом залететь может.

Диджей судорожно схватился за голову. Его трясло. Человек попросил оставить плеер на день, как благодарность за помощь, которую он оказывает. Он сказал, что пойдет в другое место, ему еще кого-то надо укрыть.

– Вернусь к закату. Еду сейчас кину вам. Смотрите не вылезайте.

Он порылся в доме, добыл кусок хлеба и сбросил нам, закрыв доской спуск в подвал. Мы прижались к холодной стене.

– Что же происходит, – сказал я в воздух. – Зачем мы сюда поехали? Как война могла начаться? Что это за война такая?

– Ты видел этих собак? Разве нормальные собаки будут так спать? А этот дом? Тут все в страхе и усталости.

Я закрыл глаза. Поверить во все это было трудно, тело и ум не могли успокоиться. Открывать глаза вообще не хотелось. Я погрузился в дрему. Очнулся от плача Диджея.

– Да брось ты, не плачь, просидим день и обратно на поезд. Уже день?

– Да. Я не уснул. Не знаю, что нам делать.

– Давай поднимемся, посмотрим через окно, что там происходит. Аккуратно вылезем, никто нас не заметит.

– Я не пойду. Правильно этот человек сказал: нам надо до ночи дожить, об остальном думать не стоит.

Я оставил Диджея внизу, поднялся по лестнице и отодвинул доску. В доме было тихо, как и ночью. Там была всего одна небольшая комната, сливавшаяся с кухней. С нерешительностью и волнением я подошел к окну. Там было большое красивое поле, дорога, приятные краски и никаких признаков чего-либо неправильного.

– Поднимайся, все нормально здесь, – я махнул Диджею. Тот поднялся. – Видишь, все красиво, уютно. Птицы летают. Людей, правда, не видно, но ничего особенного.

В этот момент в дали за окном появилась машина. Мы спрятались, чтобы поглядывать одним глазом на дорогу, но чтобы нас не было видно. Машина приблизилась, и мы смогли разобрать тех, кто ехал на ней. Это были солдаты с оружием и сосредоточенными взглядами. Диджей отполз от окна и спустился в подвал. Я последовал за ним, задвинув за собой доску.

– Зачем нас Урод послал сюда? – затрясся Диджей.

– Не знал, наверное, что война здесь идет.

– Знал он все. Он сам не поехал, нас послал. Ты сам подумай, ну какие могут быть ложки? Он специально нас сюда послал, чтобы нас тут убили.

Внутри себя я попытался найти объяснения и оправдания, но не смог. Идея ложек, символов и людей, которые ходят в обнимку с этими символами, показалась совсем нелепой. Так мы день и просидели, скушав свои запасы еды и тот хлеб, что нам бросили. Поздно вечером мы услышали шаги сверху. Диджей прижался к стене со всей силы. Доска сверху отодвинулась, заглянул тот самый человек:

– Ну что, можно поздравить? Живы? Там такое пекло было. Вокзал захватили.

– Как захватили?

– Нельзя туда возвращаться, там дежурят. Расстрелять могут, если приблизимся. Давай, показывай свою карту, подумаю, как нам лучше пробираться.

Я достал бумагу с подробной картой. Человек покрутил, повертел ее.

– А что вам у бабки с дедом у этих нужно? Родственники? Я их знаю хорошо.

– Нет, ложки, – грустно сказал я.

– Ложки? Ну ладно. Будем пробираться через лес. Тут трясина начинается, опасно, увязнуть легко.

Не успел он договорить, как наверху послышался взрыв.

– Ого, – он захохотал. – Сегодня успокоиться не могут. Ничего, через час уже мертвым все будет, пойдем спокойно лесом. Я фонарики притащил. Тут еще в плеере батарейки сели. У тебя есть новые?

Диджей вне чувств закивал.

– Отлично! Давай их сюда. Нам надо за ночь до следующей деревни пробраться. Там тоже подвалов умерших много. За четверо суток должны добраться.

Мы вышли из дома в черное пространство. Человек снова пританцовывал, наслаждаясь музыкой, а мы брели за ним уже с малыми чувствами. Жизнь снова исчезла из мест, ушла в усталость и отдых. Мы подошли к лесу.

– Здесь начинается трудное. Можете зажечь фонарики, но осторожно. Если шорох услышите – это человек, все животные спят уже. А если это человек, то нам лучше с ним не встречаться. Слушай, а что это за музыка? Это же самая чудесная музыка на свете.

– Это… – Диджей замялся и не ответил. Это был первый раз, когда он не ответил на вопрос о музыке.

– Очень хорошая музыка. Слушай, давай так договоримся. Я вас привожу по адресу, но пока я вас веду, эта штука у меня будет, – человек постучал по плееру. Диджей нервно закивал. – У нас три фонарика. Делаем так. Каждый должен в спину светить впереди идущему. Сейчас такое оружие расставлено по местам, что беззвучно отстреливает. Если кто из нас повалится, падаем и не шевелимся. Только без криков. Притворяйтесь мертвыми. Если солдаты подойдут и сапогами по голове постучат – не проявляйте жизни в теле, иначе пристрелят. Можно так фонарики направить, что их не будет видно в тишине. Будем идти спокойно, невидимо, без лишних шорохов.

Мы переходили по лесным трудным местам, иногда падали, царапались. Я упал прямо лицом в ветки, ушибся, поранился. У Диджея тоже лицо было перемазано грязью и кровью. Мы строго светили друг другу в спины, страшась отступить от слов и остаться там навсегда. Спустя несколько часов таких погружений мы вышли к большому полю, на конце которого виднелись домики.

– Я знаю все здесь. У них остановимся. В подвале пересидите еще один день, поедите, к следующей ночи дальше двинемся.

Мы подкрались к одному из домов. Человек постучал в окно. Никто не отозвался. Тогда он постучал увереннее. В доме зажегся свет, и в окне появилось сонное лицо.

– А, ты, что ль? Сейчас открою.

На порог вышел человек с наброшенной курткой на сонное полураздетое тело.

– А это кто с тобой такие? – он недовольно посмотрел на нас.

– Свои. Все свои. Впускай.

Мы зашли, уселись.

– Зовите меня Ефрейтором, – он закурил и уставился на нас.

– Нам бы день пережить у тебя, – человек убедительно подошел к Ефрейтору и взглянул в его голову. Тот похлопал человека по плечу.

– Откуда ты их вырыл таких? – он косо посмотрел на нас.

– Спас я их, спас. Убитыми бы лежали давно. Они к деду с бабой идут, родственники, наверное.

Ефрейтор вздохнул, встал, подошел к нам ближе:

– Откуда?

– Мы приехали за ложками, нас Урод послал.

– Какой еще Урод? – он спросил с определенным раздражением.

– Мы покупаем ложки. Мы не знали, что здесь война.

– А, вот как оно. Случайные. Ладно, хоронитесь. Идите, ложитесь спать.

Он повел нас в комнату.

– Бедняга, – кивнул он в сторону человека, который остался сидеть на кухне. – Контуженый. Всю жизнь воюет. Мы с ним вместе когда-то были на боях. Его там и стукнуло. С тех пор ему война везде чудится.

– А войны здесь нет? – я спросил тихо, чтобы человек не услышал.

– Какая война? Да… Бедняга. Ладно, не надо его расстраивать. Раз он вам про войну рассказывал, вы поддержите его, сделайте вид, что верите.

Диджея схватил нервный хохот. Он даже присел, схватившись за голову.

– Что с ним такое? – спросил Ефрейтор.

– Мы просто очень напуганы были. Все лица оцарапали, через лес пробирались с фонариками. Так здесь нет войны?

– Если и есть, то у него в голове, – Ефрейтор махнул рукой в сторону кухни. – Человек-то он хороший, не расстраивайте его. Завтра подумаем, куда вам и как лучше добраться.

У нас уже слипались глаза и чувства. Понять, что происходит, не хватило сил. Мы просто упали на кровати и в нервном изнеможении провалились в сон. Сны были перемешаны с бредовыми содроганиями и вспышками нечеткостей, все плыло в уходящем осознании.

Мы проснулись от того, что человек нас расталкивал:

– Что, спятили? Солнце встало уже. Быстрее в подвал. Сейчас бои начнутся.

Я ответил сквозь сон, что сегодня наверху останусь.

– Просыпайтесь, кретины, последний день жизни наступает. Быстро в подвал. Я там уже вам еды заготовил, бутербродов нарезал, вкусно, свежо. Подвал здесь хороший, сам часто прятался в нем.

Мы с трудом открыли глаза, набросили одежду и перешли в подвал.

– Может, тут как в Нью-Йорке, всех сумасшедших выпустили по улицам ходить, вот они и делают свои дела, жизнь выстраивают? – шепнул я сонному Диджею.

Мы просидели час в подвале, после чего порешили, что с этими играми пора заканчивать. Мы вылезли и уселись на кухне. Человек внимательно смотрел в окно и, увидев нас, закричал, чтобы мы вернулись обратно до начала бомбежки.

– Простите, мы вам очень благодарны, но нам надо идти, – сказал я с наибольшей вежливостью, которую смог изобразить.

Он агрессивно подскочил ко мне и начал ходить вокруг, осматривая меня с разных сторон.

– Жить не хочется, да? Хотите идти? Вперед! Вперед! Рядовые, вперед! Только до этого не забудьте посмотреть, что за окном творится.

Мы подошли к окну и почти сразу же от него отскочили. Невдалеке от нашего дома ехал танк, а рядом с этим танком бежали вооруженные солдаты.

– Вперед. На этот танк. Пошли вон отсюда, – он стал нас выталкивать из кухни к двери.

Диджей закричал и побежал в подвал. Я еще раз посмотрел в окно и последовал за Диджеем. Наверху раздались выстрелы. Мы снова прижались к стенке, дрожа еще больше предыдущего дня.

– Зачем этот человек нам наговорил все это ночью?

– Наверное, чтобы избавиться от нас.

Рядом с нами обнаружилась военная одежда. На земле валялись какие-то железяки тоже видимой военной природы. По сравнению с прошлым днем этот подвал казался уютным, теплым, с возможностью жить и думать.

– Ничего. Видишь, тут по ночам вымирает все, можно идти куда-нибудь. Доберемся до этих ложек, может, изменится что-нибудь. Может, они нашими символами станут и нас отсюда выведут, а отсюда если в теле выберемся, то жизнь явно изменится. Не бойся, станем покорителями символов, будем еще другим рассказывать, как ложки нас из войны вывели. Мне всегда так казалось, что если что-то происходит большое, сваливающее все видимое, то с ним бороться можно знаками. Большое тоже должно стоять на чем-то скрытом, невидимом, и если это невидимое подковырнуть – все большое и посыплется. И война закончится, и собаки по ночам дышать станут.

– Неужели ты думаешь, что ложки тут помогут?

– Сам посуди, об этих ложках люди других стран мечтают. И уж понятно, что не кушать они ими собираются. Скорее уж ходить с ними в обнимку, как Урод рассказывал. Они этими символами бытие корректировать хотят, ход менять, с вечностью слипаться. Все правильно. Нам надо до ложек доползти.

Спустя несколько часов мы услышали крики наверху. Появилась голова Ефрейтора и крикнула, чтобы мы поднимались.

– Ну, зачем ты их туда загнал? – Ефрейтор жестко говорил с человеком.

– Им надо было схорониться. Сейчас уже пойдем. Нам через лес сегодня проходить еще. Нельзя ночь терять. Послушай, какая музыка, – человек протянул наушники Ефрейтору.

Тот проигнорировал предложение послушать музыку, махнул нам, чтобы вышли с ним в комнату.

– Вы что, тоже контуженые? Зачем просидели все утро в подвале? – сказал он твердо и раздраженно. – Мне одного психа хватает здесь. Он еще друзей приводит.

– Так ведь… – начал я, – а что это за танки за окном?

– Какие танки?

– Танк был здесь рядом. Я сам видел, – у меня чуть не выступили слезы.

– Здесь рядом военная часть. Я военный, он – бывший военный, живет на пенсию по инвалидности, здесь все военные, здесь учения проходят. У нас всего один танк, мы его для учения используем.

– А выстрелы?

– По мишеням стреляем. Так, куда вам надо? Сейчас шофера своего вызову, он отвезет.

Мы с Диджеем переглянулись. В голове радость смешалась с нервной усталостью. У нас не осталось сил и эмоций, чтобы выразиться. Я молча достал карту и протянул Ефрейтору.

– Там дед с бабкой живут. Вы родственники им, что ли?

– Нет, мы за ложками.

– А, да, вы говорили уже. В общем так. Я вас сейчас выведу на улицу, чтобы он не особо расстроился, а то когда он расстраивается, у него давление в голове повышается, совсем тяжело становится, катается по полу. Я скажу ему, что огород иду вам показывать. Сам отведу к машине, и вас за час довезут до места.