Император Валгаллы

9

Интересно, что бы случилось, если б Виктор попытался там, в комнате, разоружить этого человека, учитывая, что его похититель устроил простенький спектакль? И кровь – не кровь вовсе, а имитация, краска, обман. Этот человек провел его как идиота. Интересно, похититель со старостой заодно, или этот парень сам по себе? Теперь уже не выяснить. Да и зачем? Дурацкая привычка портальщика – пытаться понять все до самого конца, докапываться до сути любого явления.

Виктор шагал назад к вездеходу. Его шатало. Правая рука почти не слушалась. А что если нырнуть в полосу тумана и рвануть через мортал? Боль в руке. Ее можно использовать, чтобы переместиться мгновенно – как говорила герцогиня. В кармане «Дольфин» и упаковка пищевых таблеток. Граница не так далеко. Самое сложное, – обойти ловушки. Но этот человек сказал: мембрана. Она не пропустит назад. Медальон у похитителя. Без серебра через мортал не пройти. Да и зачем?.. Валгалла. Она ждала Ланьера! Так зачем же бежать? Удирать зайцем, не имея шансов спастись? Удирать от того, к чему стремился. Куда ведет Судьба – по твоей просьбе ведет. Ты не знал – она за тебя все устроила. Приходилось признать fait accomply ^[1]. Но являться пленником на поводке – это унизительно. Герцогу не подобает так приходить.

– Я сяду на место водителя, – сказал «раненый». – А ты теперь отдыхай.

Виктор обогнул вездеход, залез в кабину, уселся на место пассажира.

– Генрих Вольф, – представился похититель. – Не думал, что тебя будет так легко захватить, герцог.

В голосе посланца Валгаллы мелькнуло самодовольство.

– Зачем я тебе нужен? – спросил Виктор.

Глупый вопрос. Герцог – долгожитель, первым миновавший врата. Сколько тайн он знает? Наверняка – не счесть. Но Виктору Ланьеру не известна ни одна из них. Для Валгаллы Поль представляет огромный интерес, а Виктор – не стоит патрона, который на него придется истратить. Хорошо это или плохо? Кто знает! «Сенсашки не бывают хорошие или плохие. Они бывают острые и пустые», – любил повторять Гремучка.

– Император хочет тебя видеть, – говорил тем временем Генрих, приковывая наручники пленника к сиденью вездехода цепью. Где он все это раздобыл? Приготовил? Или нашел в машине? Мелькнула нехорошая догадка.

– Император повелел привезти герцога.

Виктор не стал спрашивать, кто такой Император и какой империей он правит. Что-то подсказало ему, что эти вопросы неуместны. Герцог знает (наверняка должен), кто такой Император.

Генрих был заботлив, вложил пленнику в скованные руки бутылку с «Дольфином».

– Пить не забывай. Мы в мортале. Впрочем, не мне тебя учить. Как рука?

– Онемела.

– Скоро пройдет. Я думал, ты – сильнее. И ловчее, круче. Хотя рванул ты здорово. Если честно, я не верил, что такие мгновенные прыжки возможны, пока сам не увидел.

Они ехали неспешно. Вездеход шел в контактном режиме, но очень мягко, как будто плыл. Виктор смотрел прямо перед собой. Серая полоса покорно стлалась под колеса. Что слева и справа от дороги – почти не разглядеть.

– Ты давно в этом мире, Генрих? – спросил Виктор, отхлебывая воду из «Дольфина».

Герцог не стал бы говорить с похитителем. А портальщик – болтун. Готов с кем угодно обсуждать что угодно. Пусть парень говорит, пусть даже врет. Вранье – оно тоже показательно. Кто и как врет. Умей извлекать смысл из словесного мусора, – и ты победишь. Сначала – простые вопросы. Потом – чуть сложнее. И так незаметно, как бы само собой, мы заговорим о важном.

– Два года, – просто отвечал Генрих на простой вопрос.

– Тебе нравится Дикий мир?

– Конечно. Он – настоящий.

– Император тебя ценит?

– Император мудр.

– Как ты узнал, что я появлюсь в деревне?

– Император все знает, – заявил Генрих. – Он сказал, что ты приедешь к картофельникам.

– Нам далеко ехать? Мортал все-таки. С ним лучше не шутить.

– Не бойся. Я выведу тебя пописать.

10

Все тело горело. Опасность. Интрига. Игра. Все это называлось – порталить. Рисковать, чтобы достигнуть. Обманывать, чтобы добраться до истины. Во что бы то ни стало узнать, что происходит, с кем происходит и где. Что это – любопытство, жажда истины? Нет, нет и нет, все это не те слова. Знаешь, что не можешь выиграть, но ведешь игру. И в глубине души веришь (не смотря ни на что, просто никому в этом не признаешься), что сможешь одолеть целый мир. Дикий или ручной – неважно. Для Генриха ты – герцог? Отлично! Играй порученную тебе роль. Не бойся, что тебя раскусят. Генрих никогда не усомнится в своих выводах, в своем Императоре и в Валгалле. Надо только уметь говорить с такими как Генрих. Помнить, что их нельзя переубедить. Но можно их слепую веру, как нож, обратить против них самих.

Итак, – Валгалла. Имя уже само по себе создавало образ: рай, мертвецы, война. Эти три слова сплетались неразрывно. Император Валгаллы. Воображение тут же пририсовывало усики на обманчиво мягком лице. Остановившийся взгляд некрофила.

Все это – магия штампа. На борьбу со штампом уходит девяносто процентов сил. Ты уже обескровлен до того, как поднял свой меч. Непредвзятость – хорошее слово, но трудно быть таковым. Чем-то мы восхищаемся, потому что нам это внушили. Но что-то любим по зову души, и эту любовь можно уничтожить только вместе с душой. Почему-то наделенные властью забывают об этом.

Виктор не мог полюбить Валгаллу, потому что не любил замкнутые пространства, императоров и приказы, ненавидел любое давление, ненавидел знаки «доступ закрыт». Сам по своей воле он мог от многого отказаться – почти без труда. Но приходил в ярость, когда от него кто-то что-то требовал.

Мысли начали путаться. Виктор задремал. Сквозь сон мелькали образы. Алена, серебряный медальон, Валгалла.

Виктор очнулся. Будто кто-то толкнул под ребра. Генрих сидел прямо. Взгляд – точно перед собой. Сверкала серебряная сеть на лобовом стекле, сияли белым полосы серебра в кабине. Мортальный лес был уже позади. Перед ними лежала белая равнина, а посреди нее возвышалась монолитная серо-зеленая скала.

– Милое местечко! – Виктор почувствовал неприятный озноб. Будто холодные пальцы коснулись позвоночника.

Нет, не снег. Это белый песок. Пустыня, ледяная и безвременная. Виктор невольно глубоко вдохнул, будто пытался уловить ее запах – запах смерти.

– Впечатляет? – Генрих насмешливо прищурился. – Император первым попал сюда. Император, а не ты с генералом, хотя вы пришли в Дикий мир раньше.

– Я знал, что вы меня пригласите в гости. Во всяком случае, надеялся. – Виктор продолжал играть герцога. Получалось не слишком удачно. Но для Генриха сойдет. Он не усомнится в своем успехе. А, значит, и в том, что перед ним – именно герцог.

– Ладно, хватит дурачиться. Валгалла не любит клоунов, – одернул Генрих.

– Может быть, тогда мне не следует идти с тобой?

Виктор невольно сжал и разжал пальцы правой руки. Кажется, они вновь действовали. Только ноющая боль вяло текла от запястья к локтю.

– Обратно тебе не вернуться. Валгалла окружена кольцом неправильного времени.

– Правильное время – это счастливое время? – уточнил Виктор. – А неправильное – время войны и несчастий? Так?

– Это – главная мембрана. Просто так внутрь не пройти никому. Даже тебе. – Похоже, Генрих был чужд юмору абсолютно.

– Ты знаешь туда дорогу? – спросил Виктор почему-то шепотом.

– Конечно.

Вездеход шел вперед толчками. Будто конь мчался галопом, время от времени беря препятствия. Дорога виднелась едва заметным светящимся пунктиром от кромки мортального леса с серой скале. От одного взгляда на это белое пространство, слепящее, неподвижное, пустое, у Виктора бежал меж лопаток озноб. Он думал о Димаше, сидящем сейчас в теплом доме в картофельной деревне, об Алене, оставшейся в другом мире.

Скала медленно надвигалась. Потом Виктор увидел в скале какое-то подобие норы, она становилась все больше, наползала, превращалась в арку. Вон он, вход – сверкающие металлические ворота. Загробный мир, рай погибших воинов, которые продолжают вести сражения, приют бессмертных. Валгалла. Ворота открылись, и они въехали внутрь.

Мир
Глава 4

1

Взятый напрокат мобиль барахлил. Поль Ланьер даже опасался, что последние сто метров придется идти пешком, но старая железная кляча все же дотащилась до ворот виллы. На колченогом плетеном стуле у входа сидел привратник – толстяк в белых штанах и рубахе, в драных сандалиях. Толстяк дремал, сцепив руки на объемистом животе.

– Команданте Тутмос дома? – крикнул Поль, высунувшись из видавшего виды мобиля. По-испански он говорил почти без акцента.

Толстяк-охранник от неожиданности даже подпрыгнул на сиденье и тут же вскочил, схватил висящий на спинке пояс с кобурой, принялся пристраивать на условную талию. Застегнуть почему-то не удавалось. Так, держа пояс с кобурой в руке, толстяк подбежал к машине. По дороге потерял сандалию с правой ноги, спешно поднял и вприпрыжку добрался до машины. Теперь в одной руке у него была кобура, в другой – сандалия.

– Как звать тебя, камрад? – спросил Поль, оглядывая привратника.

– Мигелем, синьор. Команданте просил передать, что не будет варить грибной суп.

– Грибы? Признаться, они мне поднадоели еще в Диком мире. Так что я не особенно расстроен подобным заявлением.

– Не понял. – Мигель захлопал глазами. – Грибов не будет синьор. Команданте не будет варить грибы… – попытался втолковать он непонятливому гостю.

– Я – старый друг команданте. Герцог Поль. Открывай ворота, или команданте оторвет тебя яйца и сварит с грибами, а я помогу.

Мигелю, разумеется, была дана команда чужаков не пропускать. Но Поль так глянул на него, что привратник тут же кинулся исполнять приказ.

«Надо будет сказать Тутмосу, чтобы поискал более стойкого камрада для ворот, а этого отправил на кухню – пусть дальше жиреет», – думал Поль, заезжая в просторный, мощенный белой плиткой двор. Здесь мобиль заглох окончательно. Как загнанные лошади д’Артаньяна, которые обычно сдыхали в самый ответственный момент.

– Команданте купается, – сообщил Мигель и потрусил вперед – сообщить, что прибыл странный гость.

Информация оказалась неточной. Команданте не купался, а сидел в шезлонге подле бассейна в белом халате и в купальных туфлях. Привычные символы команданте сегодня отсутствовали – ни перьев, ни кителя. Имелись черные очки, они лежали на столике поверх затрепанной бумажной книги. Команданте был немолод, плохо выбрит, а его длинные черные волосы оказались крашеными – у корней они отливали серебром. В бассейне с ярко-синей водой плескались двое детей: мальчишка лет двенадцати и девчонка лет шести. Мальчишка сделал вид, что не обращает внимания на гостя, а девочка подплыла к бортику, взяла из вазы, стоящей на самом краю, грушу и принялась есть, не вылезая из воды.

– Ба! Герцог! Наконец-то! – Команданте кинулся навстречу Полю с распростертыми объятиями.

Титул сейчас как нельзя шел Полю: светлый новенький костюм, белоснежная рубашка, широкополая шляпа – он походил на аристократа из старого фильма, решившего развеять тоску в экзотической обстановке.

– Смотрю, ты не плохо устроился, – заметил Поль, высвобождаясь из объятий Тутмоса и оглядывая бассейн и просторную площадку вокруг.

– Детям здесь хорошо, – сказал команданте.

– А ты привез мне коробку конфет? – спросила юная сеньорита. – Ты обещал.

– Я обещал ей конфеты? – удивился Поль. – Не помню, чтобы такой разговор состоялся.

– Конечно, обещал. Вот такую, большую-пребольшую коробку, – девочка попыталась двумя руками обозначить размеры коробки и соскользнула в бассейн вместе с недоеденной грушей.

– Не знал, что у тебя ребятишки, – засмеялся герцог.

– Что, не похож на отца семейства? – Тутмос самодовольно ухмыльнулся.

– Конечно, не похож!

– А ты на себя глянь, бродяга! Ты ведь даже не знал, что у тебя на этой стороне сынок подрастает, пока я тебя не просветил. Впрочем, дело нехитрое: настрогал ребятишек – и гуляй. – Тутмос хмыкнул. – Вот только, когда я особняк этот купил, жена тут же пронюхала. Подкинула мне спиногрызов, деньги забрала и умотала. Заявила: «Я столько лет с ними нянчилась – теперь твоя очередь». Хорошо, Мария, кухарка их приняла как своих. Кормит в три горла и на подзатыльники не скупится.

– Может, с кухаркой у тебя и порядок. Как она, ничего? – Поль изобразил руками округлости груди.

– Раза в три больше. И годков ей за шестьдесят.

– Тогда с кухаркой, в самом деле, полный порядок, чего нельзя сказать об охране. Твоему Мигелю самое место на кухне.

– С охраной тоже нормально. Ты слышал про наш марш Открытых врат? В новостях о нас каждый день говорят! Открыть врата! Объединить миры! – выкрикнул команданте, как будто уже возглавил колонну марширующих. – Народ прибывает, мы все ближайшие гостиницы уже заселили, поле арендовали у папаши Мигеля (все равно на нем ничего не растет), палатки поставили. Но люди все идут и идут, к тому же экологи к нам привязались: мол, туалетов не хватает, канализация не проведена. Отправил я ребят своих разбираться. Мигеля с кухни пришлось снять и к воротам пристроить.

– Так он с кухни? – расхохотался Поль. – Как же я угадал!

– Да чего тут гадать, это ж сразу видно. Кстати, он говорил тебе, что грибы не нужны?

– Говорил, но я ему не поверил.

– Так ты догадался! Я же говорил, что грибы – это очень просто.

– Конечно, любой коп решит, что речь идет о нариках.

– Да ладно! Я же не торгую… Ну, так, балуюсь для себя. А тут один сосед меня достал. Увидел: я только что купил богатый особняк, народу много пришлого крутится, и каждый раз все новые. Ну и решил, что у нас тут наркосиндикат. Каждый день приходит и говорит: давайте, я тоже будут нариками торговать. Вместо «нарики» говорит «грибы». Достал!

– Провокатор?

– Возможно. Но, скорее всего, дурак. Тут кухарка является, говорит: «На обед грибной соус хочу сделать», а я как заору: «Не смей детей к грибам приучать!» Смех, да и только.

– Кстати, а ты купил то, о чем я просил?

– А как же! Конечно! Все готово! – Тутмос подмигнул. – Веселье будет почище, чем на карнавале. Эй, Мигель! – позвал команданте. На крик его явился вовсе не толстяк-охранник, а невысокий подвижный юноша, тоже одетый во все белое. Но его полотняные белая рубаха и штаны выглядели почти элегантно. Не говоря о белых шелковых носках и белых туфлях. – Мигель, скажи на кухне, что у нас гости к обеду. Будет двадцать человек.

– По-моему, я – один, – заметил Поль.

– А я сказал – двадцать. – Тутмос хмыкнул. – Один гость – это скучно. Двадцать – весело.

– Весело! – кивнул юный Мигель и кинулся выполнять приказ команданте.

– Отличный парень, – объявил Тутмос. – Сирота. Он может оправиться со мной, куда хочет и куда я его позову. На марш протеста – так на марш протеста. А можно сразу за врата. Его никто не держит. Это замечательно, когда человека ничто не держит. Кстати, ты вовремя приехал. Мы двинемся вместе в поход. Гоу энд край! Весело! А? Пойдешь со мной в первом ряду. Если подстрелят, это будет героическая смерть. Мы идем в Чичен-Ицу. То есть в прошлое. Сверить себя с прошлым! Мне всегда этого хотелось! «Марш открытых врат» – красивое название, правда?

– Когда выступаете? – спросил Поль. Похоже, предстоящий поход его заинтересовал.

– Через неделю. Так ты пойдешь с нами?

– Игрушки здесь?

– Ну да! Что я, дурак, держать в доме игрушки? У меня тайный лагерь в джунглях, вырыта пещера и там – подарочек для тебя.

– Хорошая вилла! – Поль покачал головой, оглядывая роскошный особняк в колониальном стиле.

– Брось, герцог! Не надо завидовать! Разумеется, твой замок в Диком мире менее удобен, зато выглядит куда величественнее. Кстати, не хочешь искупнуться? Плавки есть в беседке. Вода чудесная. Я не могу Лору выгнать из воды. Она и ест в бассейне. Лора, вылезай! – крикнул Команданте.

Но в ответ в воздухе только мелькнули белые пятки: Лора в очередной раз нырнула на дно.

– Ну вот! – вздохнул команданте. – Видишь?! У нее скоро жабры вырастут. Пойдем в дом, пропустим по стаканчику перед обедом.

В гостиной почти весь пол покрывала огромная шкура медведя. Голова, прекрасно выделанная, походила на живую. Стеклянные глаза налиты фальшивой кровью, желтые клыки (настоящие) оскалены, пасть разинута.

– Тот самый? – спросил Поль.

– Угу. Впечатляет? Да? Дыры я заделал. Не видать, где ты шкуру продырявил.

– Неужели я слышу в твоих словах упрек?

– Ну что ты! Моя шкура мне все же дороже медвежьей.

Тутмос открыл бар, достал бутылку виски, налил себе и гостю.

– За тебя, Поль! И за твой чудесный Дикий мир.

2

Гостей за столом набралось не двадцать, а человек пятьдесят. Уже стали прибывать участники марша. Пока рядовые последователи команданте спали в палатках на поле папаши Мигеля, командиры десяток и сотен заполонили роскошный дом и сад виллы. Повсюду бродили, сидели на столах, курили, сбрасывая пепел в китайские вазы незнакомые люди. Но вели они себя так, будто как минимум десять лет проучились друг с другом в одной школе. Повсюду слышалось «Хелло!», и следом смачные шлепки по плечам и ягодицам и громкое чмоканье. Похоже, Тутмоса это нисколько не раздражало. Как и то, что за обедом всем не хватило не только жаркого, но и хлеба. Принесли из кладовки банки с консервами (почему-то все без этикеток) и принялись вскрывать наугад. Кому-то досталась лососина в томате, кому-то – мясной паштет. Из буфета выгребли все запасы хрустящих хлебцев. Потом какая-то развеселая девица под хмельком отправился на кухню печь лепешки. Двое парней поехали в город за пивом и мясом, но так и не вернулись.

Многим гостям пришлось расположиться прямо на полу или на подоконнике: в столовой оказалось слишком мало стульев. Как выяснилось, половину забрала супруга команданте, которая накануне наведалась в гости с фургоном, до отказа забила его мебелью и посудой и укатила.

– Скоро народу будет еще больше, – пообещал Тутмос.

– Это хорошо, – кивнул Поль. – Мы выступим вместе. А потом я уйду.

– Черт! Давай, я с тобой! Мы добежим до Чичен-Ицы, сделаем пару заявлений, напугаем до обморока ребят с Уолл-стрит, а потом нырнем. А?

– Нет. Это все должно происходить одновременно. Ты идешь в Чичен-Ицу, а я следую своей дорогой.

– На кой мне черт эта Чичен-Ица? Что я там забыл? Портальщиков? Они мне и так надоели. Берут постоянно интервью и ни хрена не платят. У меня уже мозоль на языке образовалась – столько я интервью надавал.

– Команданте, подавать больше нечего, – сообщил Мигель, тот, что был юн и кудряв и сохранил за собой место на кухне.

– А вино есть?

– Вино в подвале.

– Тащи сюда! – велел Тутмос.

– Честно говоря, выпивки, по-моему, и так хватает, – заметил Поль, оглядывая публику за столом. Большинство гостей было уже пьяно вдрызг. Из-под стола доносился громкий храп.

– Если еще кто-то стоит на ногах, значит мало.

– Пойдем, поглядим игрушки, – сказал Поль, поднимаясь. – А они пусть пьют. Пьют и блюют. Я не люблю глядеть, как народ скидывает харч.

– Неужели ты брезглив? В медвежьих кишках копаться не брезговал.

3

Они шли тропой, прорубленной в джунглях. Тутмос шагал впереди, в левой руке он нес вечный фонарь, в правой – мачете. В юности команданте был рубщиком сахарного тростника, и тогда его называли не команданте, а мачеторос.

– Тропинку три дня назад чистил, и вот, пожалуйста, она уже заросла, – пыхтел Тутмос, обрубая ветки, что пытались преградить ему дорогу. – Если бы в Диком мире зону войны прочертили в джунглях, было бы куда интереснее, как ты думаешь?

– Я бывал в южных районах. Там весьма интересно, особенно, когда тебя покусают тамошние мушки боро. Только в отличие от здешних личинки, которые они сотнями откладывают под кожу, в три раза крупнее, – отозвался Поль. – Язвы образуются с кулак. Если не лечить, можно умереть за неделю. Когда меня в первый раз покусали, я ножом вырезал из-под кожи личинки.

– Зато нет снега и морозов. Терпеть не могу холода! Ну, вот мы и пришли! – объявил команданте.

Тропинка оказалась на редкость короткой: метров пятьсот, не больше. Поль надеялся, что Тутмос устроит тайник где-нибудь далеко в джунглях, а не под боком, в нескольких шагах от виллы и ближайшей деревни, где любой крестьянин или обитатель соседней гасьенды мог обнаружить землянку и позвать копов.

Тутмос тем временем раскидал ветви, которыми был замаскирован вход, встал на четвереньки и полез в открывшуюся узкую черную нору. Полю ничего не оставалось, как ползти следом. В темноте он не видел, во что превращаются его светлые брюки. Но очень хорошо это представлял.

Наконец узкий лаз кончился, и они очутились внутри землянки.

– Ну, как тебе? – спросил команданте, отдуваясь.

Он вставил фонарь в небольшое углубление, а сам уселся на узкий топчан, застланный шерстяным одеялом. Ткань была влажной и пахла плесенью.

– Не слишком близко от поместья? – спросил Ланьер, оглядывая низкие своды.

– Я с моими ребятами сначала вырыл пещеру куда дальше, нарисовал схему, отметил, где пещера. А потом схему потерял, теперь пещеру не могу найти. Пришлось вырыть вторую. Сюда можно добраться без всяких схем.

Тутмос вытащил из ящика, стоявшего в изголовье лежака, две банки мясных консервов и бутылку вина.

– Угощайся. Хорошо здесь. И как тихо! Слушай тишину.

Тишина действительно была абсолютной. Жизнь кончилась, время остановилось, а они вдвоем – остались и никогда из этой землянки уже не выберутся.

«Раньше подобные мысли меня не посещали. Тихий ватный мир оплетает меня своей паутиной», – с грустью подумал Ланьер, открыл банку и принялся есть. Из-за стола в гостеприимном доме команданте он поднялся голодным.

– Пещеру было трудно вырыть, – рассказывал Тутмос, выуживая ножом куски мяса из банки. – Тут только сверху земля, а дальше – каменистый грунт. Я часто прихожу сюда. Погашу фонарь и сижу в темноте, в тишине. Похоже на Дикий мир. Мне кажется иногда, что я и не возвращался в наш Вечный мир. Все еще там. Там здорово!

Тутмос вздохнул. С деревянного потолка, просачиваясь меж досок, капала вода.

– Тогда почему ты не остался? – спросил Поль.

– Почему? – Тутмос скривил губы. – А это хороший вопрос! Да потому, что не мог бросить своих ребятишек. Дорогих моих ребятишек, которые тянутся ко мне со всех уголков. Кто их поведет дальше по дороге. Кто, если не я? А?

– Куда поведет?

– А это никуда не годный вопрос. Все мы идем к смерти. Нет другой цели. Ясно? – Команданте тяжело вздохнул.

– Эта землянка похожа на склеп. Значит, она – цель?

– Не передергивай! Я говорил – главное дорога. А на все остальное – плевать. Хочешь, я расскажу тебе притчу? – И прежде чем Ланьер успел ответить, Тутмос принялся рассказывать: – Как-то я решил поехать в город. Взял у соседа старенький джип, но машина на бензине все не заводилась, я долго возился, перемазался весь, наконец, мотор затарахтел. Тут подходит ко мне сосед старик Мигель и спрашивает: «Далеко ты едешь, сынок?» Я отвечаю: «В город». Он мне в ответ: «Ты неправильно сказал, сынок. Нельзя знать, куда ты приедешь в конце, можно лишь готовиться к пути – длинному или короткому. Вот я и спрашиваю – длинный у тебя путь впереди или короткий?» Ты понял, амиго, что я хотел сказать?

– Что ж тут не понять? – улыбнулся Ланьер. – У нас с тобой длинный путь. У большинства – короткий.

– Цели нет ни у кого, потому что ее в принципе не может быть. Вся разница – идешь ты или стоишь на месте, дрыхнешь, ходишь в офис, лижешь задницу начальству. Я постоянно чувствую неудовлетворенность. Я что-то должен делать, куда-то спешить. Мне нужна война!

– Насколько я знаю, за всю жизнь ты никого не убил. Ни человека, ни медведя, – заметил Поль.

– Неправда. Я застрелил трех куропаток. Помню, от первой моей куропатки почему-то осталась только грудка, голова да крылышки, а ножки и все остальное куда-то делось. И еще я стрелял в оленя.

– Но промазал.

– Позволил ему уйти. Но я все равно выстрелил. Когда человек стреляет, он протестует против устоявшейся жизни. Хорош только протест, он чист и лишен всякой корысти. Протест ради протеста. Путь – единственная цель. Достигнуть власти – несчастье. Об руку с властью идет корысть. Я хочу до конца остаться бескорыстным. Думаешь, меня этот особняк развратил? Ничуть. Я отдохну немного, погляжу, как Лора плещется в бассейне, и продам его. Да, продам, а деньги пущу на наше дело.

Вода, капая с потолка, выбила в полу небольшое углубление.

– Твоим детям надо где-то жить, – заметил Поль. – И им нравится на вилле.

– Им незачем привыкать жить во дворце, пусть учатся легко расставаться с богатством. Когда у тебя что-то есть – это всегда можно отнять. Нельзя отнять только мысли и чувства. Это твое – навсегда. Там в долине у ручья пасутся три коровы, – неожиданно сообщил Тутмос. – Давай украдем их, зарежем, навялим мяса на солнце.

– Зачем? – не понял Ланьер.

– Для похода.

– Не проще ли заехать в город на грузовике и купить консервы, галеты и питьевую воду. Или в магазинах уже не продают консервы?

– К черту консервы! Я хочу вяленого мяса. К тому же экологи требуют с меня полмиллиона евродоллов за то, что установили по пути нашего марша до Чичен-Ицы временные кемпинги и сортиры. Разумеется, я им ни шиша не заплачу – достаточно того, что я потерял свои жетоны на сто тысяч евродоллов, пока ездил в Мехико. Наверняка их украл какой-нибудь шустрый журналюга. А дома у меня из кладовой исчезло сто банок тушенки. Я одного не могу понять: кто мог физически упереть сто банок по килограмму весом?

– Может быть, это какой-нибудь здешний медведь? У меня в Диком миром из тайника медведь повадился банки со сгущенкой воровать. Утащит банку сгущенки, лапой ткнет в нее, когтями вспорет, и высосет сгущенку. Все банки со сладким стащил. А с тушенкой ни одной не тронул.

– Вот видишь, даже медведь не хотел жрать мясные консервы. Амиго, давай украдем коров – пасиков грабить не грех.

– На этой стороне нет пасиков.

– На этой стороне все пасики. Все до единого. Даже те, кто побывал за вратами. У меня руки чешутся их расшевелить. Украдем коров, а наутро принесем им отрубленные коровьи головы. Нет, не так, три медвежьи головы! – Команданте воодушевился.

– У тебя есть под рукой три медвежьи головы?

– В том-то и дело, что нет. Как всегда, самого нужного не хватает!

Команданте достал из-за топчана завернутый в пленку герметичный кейс. Открыл. Внутри в отлитом по форме углублении покоился новенький «Гарин». По бокам – две запасные батареи.

– Оттуда? – спросил Поль.

– Конечно.

– У меня из замка стырил?

– Угу. А ты, небось, и не заметил?

– Заметил. Но я тебя простил. Ладно, показывай игрушки.

Тутмос поднялся (хотя и не в полный рост – распрямиться до конца не позволял потолок) и отодвинул слепленную из корявых деревяшек заслонку. За ней висела какая-то тряпка, поросшая кустиками плесени. За тряпкой в маисовой соломе лежал два серо-зеленых, матово поблескивающих цилиндра.

– Вот они, красавицы. Ну, как тебе? – хмыкнул Тутмос.

Поль подался вперед, ожидая, что почувствует знакомый холодок меж лопатками. Но ничего подобного не ощутил.

– Они же не настоящие! – сказал, отступая.

– Конечно! Муляжи. – Тутмос и не думал отпираться. – Стал бы я подлинные игрушки хранить здесь без охраны?

– Но я же просил тебя достать нужные детали.

– Думаешь, это так просто? Подкупить охрану, все переправить в тайник. Легко сказать – переправить! В каждом стабилизаторе – пятьсот килограммов. Мой человек едва заикнулся, как его тут же замели – насилу мне удалось его выцарапать из рук стражей.

– На что тогда ушли мои деньги? То золото, что я тебе дал на той стороне? На этот пластик и картон?

– На особняк. Думаешь, откуда он взялся? Подарил глава Мирового правительства? Или стражи врат? Ну и на организацию марша ушло немало. То есть очень-очень много, – уточнил команданте.

– Тутмос… – В голосе Ланьера послышались очень низкие ноты. Что-то похожее на рык.

– Ты еще не понял? Марш – это то, что нам надо. Это путь к решению нашей проблемы. Мы погрузим на платформу муляжи и повезем.

– И что дальше?

– Увидишь.