Аллергия на ложь

«Сорок дней, может быть?»

«Не знаю. Может быть, я не считал. И вот. Приснилась. Красивая такая! Лицо светлое, веселое. И одежда у нее какая-то необычайно красивая. Говорит: «Не хандри, Иван, сам не мучайся, и меня не терзай стенаниями своими. Мне тут счастливо. И тебе так же будет скоро. Через семьдесят примерно годков».

«Семь, наверно? Если “скоро”?»

«Семьдесят. Ты, говорит, и не заметишь, как они пролетят. Только так живи, чтобы нам здесь встретиться. “Это как?” – спрашиваю. Она мне: “Честно и по совести”. Еще сказала о человеке, на которого я могу положиться, но это я уже неясно помню. Вроде бы ниоткуда он появится. Потом она вдруг пропала, и чепуха всякая началась: паровоз, цыгане, убегал от них. Обычный бред, короче. А начало сна помню хорошо. Правда, здоровский сон?»

«Правда. Здоровский».

Влада не решилась сказать, что не каждому сну можно верить. Откуда ей знать? Возможно, именно этому верить можно и нужно.

Когда в его жизни появился Бобров, Ваня не удивился. Мама же предупредила.

Антон Дмитриевич сначала позвонил, сказал, что приедет.

Они уселись в большой комнате друг против друга, в креслах. Надежда Игоревна спросила, принести ли чаю, и, услышав отказ, понимающе кивнула и ушла на кухню, чтобы не мешать.

Бобров сообщил, что хотел бы оформить над Ваней опеку. Иначе придется Ивану перебираться в детский дом, а квартиру оставить под присмотр государства, мамин же бизнес вообще за бесценок уйдет. А если Иван согласится на предложение Антона Дмитриевича, то станет жить в его доме, где у Вани будет своя комната, окончит школу, пойдет учиться, опять же на кого захочет. Антон Дмитриевич выгодно продаст бутик вместе со студией, деньги положит в банк, пусть растут, а квартиру можно отремонтировать и сдавать в аренду. Когда Ивану исполнится восемнадцать, Антон Дмитриевич отчитается перед ним в расходах и доходах, передаст в его полное распоряжение квартиру и счета.

– Как вы вышли на меня? – совсем по-взрослому спросил Иван, сведя брови к переносице. – И кто вы такой?

Накануне к нему приходили две приторные тетки из опеки и велели собираться. Если бы в квартире не оказалось Надежды Игоревны, сразу бы забрали, не дав ни дня на сборы.

Тетки Ване не понравились.

Этот чел не рафинад. Жилистый, сутулый, неулыбчивый. Носастый блондин с серыми глазами, лет под сорок. Ваню именно неулыбчивость Боброва успокоила. Иван все решил уже для себя, но вопрос интересующий задал, потому что спрашивать нужно сейчас, а не позже, когда будет пройдена точка возврата.

– Иван, это твоя мама вышла на меня, а уж потом я на тебя вышел. Она сделала распоряжение своему адвокату, он, кстати, знакомый мой, мир тесен. Я сам юрист, но занимаюсь сделками с недвижимостью, а он – делами наследства. Так вот, мама твоя сделала такое распоряжение… Она завещала найти твоего отца, своего бывшего мужа, с которым рассталась, когда ты был младенцем. Либо для того, чтобы он усыновил тебя, либо для того, чтобы оформил над тобой опеку, – это на его усмотрение. Указала его имя, фамилию и возраст, место рождения, а больше ничего сообщить о нем не могла. Она почему-то была уверена, что тому человеку можно тебя доверить. И имущество твое тоже ему можно поручить, а оно весьма приличное, поверь. Адвокат после кончины твоей мамы принялся искать гражданина и, как ему показалось, нашел. То есть меня. Мы с ним встретились, быстро выяснили, что произошло недоразумение, и это его чрезвычайно огорчило. Органы опеки подступили к тебе вплотную, если ты попадешься к ним, выцапать тебя оттуда будет проблематично. Юрист, не выполнивший распоряжения доверительницы, лишается гонорара, оговоренного в завещании. Других же кандидатур, подходящих по описанию, выявить ему не удалось. В Москве не удалось, если быть точным. Поиски затягивать ему не хотелось по вышеназванной причине. Я тоже огорчился, потому что успел обрадоваться, что у меня, оказывается, есть сын. И тогда у нас с Эдуардом Гавриловичем – адвоката твоей мамы так звать – родился план. Мы решили воспользоваться тем, что в тексте завещания не было конкретно указано, что гражданин Бобров, тот самый мой однофамилец и полный тезка, является твоим отцом. С формальной точки зрения меня можно счесть за искомое лицо, что мы с Эдуардом Гавриловичем и сделали. Сейчас я здесь, чтобы предложить себя в качестве твоего опекуна. На вышеперечисленных условиях. Я обязуюсь соблюдать твои финансовые интересы, тратить твои деньги только на тебя и только на твои крупные нужды, а все остальные расходы возьму на себя, поскольку не бедствую. Вот здесь небольшое досье о том, кто я такой. Мне нравится, что ты дотошный мальчик. Ознакомься.

Ваня, не перебивая, дослушал посетителя до конца и произнес: «Мой папа нас не бросал. Он погиб. Он был подводник. На лодке случился пожар. Мама не смогла даже его похоронить. Зачем вы обманываете меня, Антон Дмитриевич?»

Кажется, тот был озадачен. «Даже не знаю, что тебе сказать, Ваня, – потер переносицу Бобров и осторожно продолжил: – Понимаешь, у тяжелых больных случаются такие сумеречные состояния перед… смертью. Она, мама твоя, могла вообразить, что ее муж жив. Ни врач, ни адвокат – никто не понял этого, и распоряжение было составлено. Давай исходить из этой данности. Читай документы и решайся».

Иван решился, и на момент появления Влады в Тимофеевке жил с опекуном почти месяц.

С тутошним пацанским сообществом он контакты налаживать не торопился и не стремился, зато ему понравилось бывать в библиотеке. Первый раз он завернул туда от нечего делать, а потом уже приходил ради бесед с неразговорчивой библиотекаршей. По крайней мере она так расценила его почти ежедневные посещения – библиотечных книг Иван не брал.

Он тоже не был многословным, но время от времени человеку необходимо что-то выложить вслух, а не держать внутри. Впечатление, наблюдение, новость, переживание, мысль. Он и выкладывал, а Влада хранила. Иван это чувствовал и ценил.

«Ты знаешь, – делился он, – а Евгения Петровна нормальная тетка. Я сначала думал, что угрюмая, а она нелюдимая. И не ругается на меня совсем. Антон тоже нелюдимый, но меня обещал свозить на рыбалку, просто у него времени нет. Я понимаю: юрфирма, бизнес. Зато мы с ним в «Макдоналдс» недавно ходили. Тайком от Евгении. Она мозг ему ест из-за фастфуда, а нам понравилось. Весело было. А Евгения эта Петровна очень об Антоне печется, просто как нянька какая. Как ты думаешь, сколько ей лет? Я в женских возрастах плохо разбираюсь. Лет шестьдесят, наверно?»

Насчет бобровской домработницы Владу успела просветить тетка Таня. Сообщила, что той шестьдесят четыре, держит дом она справно, за хозяином присматривает, как иная мамаша не будет. И вроде бы, бабы судачат, чуть не с детства она при Антоне, еще с тех пор, когда его родители были живы. Хотя, может, и привирают, откуда им знать… Бобров ведь недавно коттедж в Тимофеевке выстроил. Купил участок с хибарой, ее снес, новое жилье построил. Неброское, даже скромное на вид, если внутрь не заходить. Мог бы в другом месте обосноваться? Мог бы, легко. А он тут решил. Видно, от завистливых глаз прячется, чтобы меньше разговоров было. Человек-то не бедный.

«Ей больше шестидесяти, Иван. Но не намного».

«Выходит, я угадал почти что. А еще, ты прикинь, Влад, она кролей разводить задумала. Уши у них прикольные. И носы все время шевелятся. А сами – туповатые, им пофиг, гладишь ты их или просто зыришь, полный игнор. Антону долго нельзя рядом с ними находиться, у него приступ астмы начаться может».

«У хозяина аллергия, а домработница меховых животных завела?» – удивилась Влада.

«Ну да. Их клетки в полуподвале, в котельной. Антону туда ходить и незачем. А в котельной много места свободного осталось. Думали раньше, что углем топить будут, чтобы не зависеть от перебоев электричества. Там даже чулан угольный отгородили, но он пустой. Потому что незачем углем запасаться, если газ провели. А кроликов она для Антона решила разводить. Из-за его пищевой непереносимости какой-то. Вроде другого мяса ему нельзя, а мужику без мяса никак, вот Евгения Петровна и придумала звероферму в подвале».

И вот сейчас эта преданная и надежная женщина стоит напротив Влады, мнется, переминается, и лица на ней нет.

– Как такое случилось, что вы не знаете, где Иван? – разволновалась Влада, досадуя на медлительность бобровской домработницы и отчетливо понимая, что та вовсе не обязана выкладывать, какая беда произошла в доме хозяина.

Хотя почему непременно беда? Пустяк какой-нибудь, недоразумение, а Евгения Петровна элементарно боится взбучки, как и любая прислуга на ее месте.

– Я… Кажется… глупость сморозила… насчет стульев… Извините… Я с утра растрепанная немножко.

Она прерывисто вздохнула.

– Видите ли, я вчера душ перед сном принимала, голову помыла… Сижу с чалмой из полотенца, в халате… Тут Ванечка входит на кухню и говорит, что позвонил ему какой-то мужчина и велел срочно ехать на Курский вокзал, потому что он, мужчина этот, уезжает через полтора часа, а у него важный документ, который может нашего Антона из беды выручить. Я ему говорю: «Ваня, милый, ну из какой беды? Все у Антона Дмитриевича в порядке, успокойся, спать ложись лучше». А он не послушал. Сказал, что ему все равно нужно завтра в Москву, поэтому он лучше сегодня поедет, чтобы не мотаться. И ушел. Я переоделась, в гараж кинулась, чтобы догнать, а у моей «Шкоды», оказалось, колесо спустило… Побежала пехом, да какой там… Звонила ему на мобильный, звонила, трубку не берет. Вернулась домой, под утро только заснула, все его ждала. И проспала, вон, до десяти аж. А тут Антон приехал, хоть и говорил, что через неделю только вернется. Я так обрадовалась, но и страшно стало, все же беда-то какая… Не досмотрела… Он же мальчика нашего как любит, хоть и не родной тот ему… Сейчас он меня отправил в Москву, чтобы я в Ванину квартиру наведалась. Надеется, что он там переночевал. А сам Антон Дмитриевич не может сейчас со мной поехать, у него слушание в суде на одиннадцать тридцать назначено. Сказал, что после суда сводку происшествий запросит. У него в железнодорожной полиции знакомые есть, так они предоставят.

На Ваню охоту объявили? То электронные письма неизвестно от кого, то звонки мужским голосом. И все на одну тему – встретиться, причем срочно и неотложно. Подростка явно выманивали из дома.

Сердце царапнула тревожная мысль, точнее – воспоминание.

Дня три назад Иван, жестикулируя и выпучив от негодования глаза, живописал, как в кабинете опекуна застукал дядю Гену Шабельникова.

Геннадий Михайлович – правая рука Антона по бизнесу. Не компаньон, поскольку не совладелец, а глава центрального офиса. А есть еще и филиалы в соседних губерниях, те поменьше.

И этот самый глава шарил по ящикам секретера владельца фирмы. А Ване сказал, что не шарил. А Ваня видел, хоть и не подглядывал. Он зашел, чтобы маршрутизатор перезагрузить, потому что на его ноутбуке вайфай слетел, а роутер в кабинете у Антона.

Дядя Гена держал в руках глянцевый лист формата А4, а ящик был выдвинут. Он сказал Ване: «Смотри, Иван, я кладу документ обратно, мне нужно было ознакомиться с деталями, Антон Дмитриевич в курсе».

А рука с документом мелкой дрожью трясется.

Ага, в курсе, как же.

«Поэтому ты, Иван, не говори про это Антону, чтобы мелким стукачом не выглядеть. Но можешь и сказать. Кстати, хочу тебе айфон подарить. Получу гонорар за одно дело, и купим с тобой наикрутейший. Подождешь недельку?»

Влада спросила:

– И что ты думаешь обо всем об этом?

– Мухлеж какой-то, – ответил он сердито. – Или воровство, или подстава. Думаю забацать прикольчик один, чтобы шакалу неповадно было по чужим столам копаться. Свой план Антону рассказывать не стану, у него с юмором не очень, а про дядьку Генку шакалистого, может, и расскажу. Мы теперь с Антоном все равно что одна семья, я его интересы защищать должен.

– Правильно. Расскажи. Это никому не повредит, даже если ты дядю Гену этого подозреваешь понапрасну. И не вздумай капканы по ящикам распихивать. Антон Дмитриевич руку прищемит, а с его чувством юмора твой прикол он не поймет.

Капканы Ваня обещал не распихивать, посмеявшись от души над ее приколом. На следующий день, в субботу, кажется, явился с сиреневой пластиковой папкой на кнопке. Спросил, можно ли ее в библиотеке оставить, в письменном столе. Да никакой ценности, сказал, запирать необязательно. Цена бумажки – билет на электричку до соседней Семеновки, где дом быта, и обратно, а Ваня все равно зайцем катался, да тридцать рублей за распечатку и ламинирование одного скана. Можешь посмотреть, сказал.

Влада посмотрела.

Хорошего качества цветная копия какой-то дарственной, закатанная в пластик. «С того самого документа копия? – спросила она и, дождавшись самодовольного кивка, поинтересовалась: – И зачем тебе она понадобилась?»

«Ну ты не догоняешь, Влад! Я на нее подменю настоящую. Пусть схавает, жучара. Сто пудов, он снова полезет. Антон сегодня и завтра дома пробудет, так что документ в безопасности, а в понедельник я эту липу положу, а оригинал перепрячу, только надо придумать, куда. Антона я потом перед фактом поставлю, а иначе он мне может и не поверить. Дядьку этого Генку очень уж Евгения Петровна уважает, хвалит – просто заливается. У Антона он тоже на доверии. Могут решить, что хорошего человека оговариваю».

Если Иван все-таки рассказал о скандальном событии опекуну, то что из этого может следовать?

Что Бобров турнул с теплого местечка шефа головного офиса, а тот захотел отомстить Ивану и вызвал его ночью на вокзал? Чтобы – что?

Чтобы каким-то способом расплатиться с подростком за его неподкупность и принципиальность?

В таком случае найдет ли Евгения Петровна мальчика в его квартире? Может, лучше поискать вороватого Шабельникова, чтобы потрясти его?

Она спросила у экономки:

– Хотите, я поеду с вами?

Та, вздернув подбородок, неприязненно спросила в ответа:

– А зачем вам ехать со мной?

В общем, незачем. Хотелось действовать, а придется ждать.

Возвращайся в таком разе в библиотеку, Влада. Там тебя ждут картотека и каталог, а может, и читатели у входа.

Дойдя до здания бывшего клуба, она чуть было не прошла мимо библиотечной двери. Отчего-то захотелось наведаться в промтоварный, размещенный с противоположного торца дома. Купить себе новую кофточку, или сумочку, или кружевной гарнитур из трусиков и лифчика. Сообразив, что в пристанционном магазине она ничего из перечисленного не приобретет, идти раздумала.

Кстати, Влада, а что за порыв? И не первый же раз за последние несколько дней. Хорошо еще, что до супермаркета на электричке ехать. А то бы ты оттянулась.

Мелькнула искоркой неясная мысль о возможной причине, но тут же исчезла, не позволив хозяйке ни рассмотреть ее, ни осмыслить.

Глупая, видно, мысль. Не стоящая внимания.

Когда перфоратор умолк, стали слышны глухие удары в дверь.

– Слав, взглянь, кто там, – с дрелью в руках, скособочившись на стремянке, прокричал Толик.

– Соседи, кто ж еще, – буркнул из ванной Слава, где сбивал кафель со стен.

Похлопал ладонью о ладонь, стряхивая цементное крошево, прошел в коридор и отворил тяжелую створку, за которой его ждала возмущенная соседка.

– Ивана позовите, – проговорила крупная дама за шестьдесят, в джинсах и клетчатой рубахе навыпуск, похоже – мужской.

– Кутепова? Так ведь нету Ивана. Он на другом объекте нонче.

– Панфилова. Хозяина квартиры этой самой! Несовершеннолетнего! Он тут должен быть. И почему дверной звонок не работает? Вам деньги платят, а вы халтуру лепите, – плевалась восклицаниями визитерша, возмущенно выкатив глаза.

– Толь, это не соседка! – прокричал напарнику Славик, после чего обратился к пришедшей:

– Дамочка, успокойтесь. Звонок не работает, потому что дверь недавно новую поставили. И звонок нам с Толяном ни к чему. Никаких Иванов тут с нами нету. Вы уверены, что по адресу пришли? Тут у нас ремонт конкретный, жить невозможно. Если, конечно, не привыкшие, как мы, например.

Дама сделала глубокий вдох и рявкнула:

– Как это нету?! Как нету, если он тут, под дверью вашей, ночь простоял? Вот это вы видите?

И сунула под нос Славе картонку, раскрашенную цветными фломастерами. Слава не отпрянул, картонку из пальцев нервной гражданки вытащил и, ознакомившись, процитировал:

– Иван Панфилов. Школа номер 1002, класс седьмой, вэ. Адрес…

– И адрес! – гаркнула Евгения Петровна, вырвав самодельную визитку из рук плиточника и штукатура. – Эту визитку Иван сам изготовил. Она за вот эту дверную притолоку засунута была. А вы тут, видно, пьете беспробудно и не слышали, как он к вам ночью колотился. Дайте пройти. Может, прячете его.

Отодвинув Славика в сторону, дама решительно проследовала вглубь квартиры, захрустев кроссовками по клокам жухлых обоев и брезгливо морщась при виде вполне закономерной пыльно-цементной разрухи. Штукатур поспешил следом.

– Вы поаккуратней, гражданочка! Мой напарник сейчас на верхотуре, стену долбит в большой комнате, как бы вы друг другу не навредили…

Послышался грохот и изумленные матюги. Гражданочка, неприязненно поджав губы, уже шла Славику навстречу. Двинув попутно тугим бицепсом его в плечо, процедила:

– Провожать не надо. – И прибавила: – Вас товарищ зовет. Неприятность у него какая-то.

В общей сложности Влада приходила к нему четыре раза. Запомнить нетрудно, потому что четыре – это не десять и даже не семь. Это четыре.

Каждый раз с пирожками или с чем-нибудь еще съестным и вкуснейшим. Приготовленным для необязательных подруг, которые опять подвели, не приехали.

Сегодня пирогов не было, а была одна только Влада.

Артем не возражал. Разнообразие в программе не помешает. Зато он сможет угостить ее пельменями из морозилки, очень, кстати, приличными на вкус и по составу, если не брешут. В смысле, если производители не врут, а не в том смысле, что пельмени, гы-гы, брешут. Чай, не собаки. Артем ухмыльнулся.

Он закрылся в ванной, чтобы, как Владе озвучил, космы расчесать, а на самом деле с утра еще зубы не чистил. Заработался до ночи у компьютера, дело обычное, ну и допоздна проспал. Крендель на голове тоже нужно наладить, чтобы все было на должном уровне. Кажется, Владе его причесон нравится.

Поднялся на второй этаж, где у окошка его поджидала гостья. Вот у нее на голове всегда порядок, и когда успевает? «Колоски» такая прическа называется, он в интернете посмотрел. Плести их каждое утро сущая морока. А Влада из своих светло-русых плетет.

Бабой назвать ее язык не поворачивается: фигурка – как у подростка, движения стремительные, если забывает флегму изображать. Стильная девочка. Ничего особенного, а – стильная. Комбез из тонкой джинсы просторный, без рукавов. Штаны на лямках и с грудкой-спинкой. Под комбез надевает всяко-разно. Может майку, может льняную рубаху в горошек, может вообще из шелка блузочку. Штанины выше щиколоток, ноги без этих глупых гольфов, голенькие, пальчики розовые, ноготочки розовые тоже… Почему он об этом знает? Потому что обувает она по жаре сандалии из трех ремешков.

Влада не сидела у окна, а стояла, барабаня пальцами по подоконнику.

Интересно, что ее привело к нему на этот раз? Без важной причины не придет, не такая. В смысле, не любительница она пустого трепа.

А может… А может, у нас претензия выявилась? Проблема?

На душе стало погано.

– Если хочешь, кури. Пепельницу сейчас принесу, – кинул пробный шар Темка.

Влада посмотрела дико, вскинув взгляд. Пожала плечами, покачала головой: с какой, мол, стати.

– Винца бокальчик? – продолжал наседать Артем, рискуя нарваться на акт агрессии с тяжким для себя итогом. – Сухого? Или лучше крепленого? А может, баночку пива?

Влада не спешила с ответом, и у Артема тревожно забилось сердце.

Неужели девочка подхватила психическую заразу, от которой ему самому удалось избавиться большими трудами?

Какая же он свинья.

Ты виноват в ее ломках, подонок, не юли, именно ты виноват. Гений хренов, идиот бахвалистый. Потому и пришла с утра. За винцом крепленым или сухим.

А если у нее воля слабая?

«Что, конечно, вряд ли», – тут же успокоил себя он.

Не перебивай! Если у нее воля слабая, то пропадет девчонка. Сопьется за считаные месяцы. Вон уже синяки какие под глазами.

Нужно что-то срочно предпринять. Только вот что?

Перво-наперво открыть ей глаза на проблему.

Но Влада его опередила.

– Не отказалась бы, наверно. Надо нервам отдых дать. Но сейчас мне нужна ясная голова и твои уши.

– Что, извини? Голова и уши? И зачем они тебе? Вот, можешь потрогать.

Отлегло. Никаких у нее ломок нету. Что-то еще произошло у Влады, и сейчас она все расскажет. Ей нужны его уши.

Часом позже он выкатывал свой «Опель» из гаража.

И подал экипаж к правой калитке усадьбы Татьяны Гущиной.

Влада попросила его одеться во что-нибудь более консервативное. Во что-нибудь отличное от бриджей с неряшливой бахромой по линии обреза и с оторванным карманом на заду. Обрез, кстати, мог бы быть более линейным. А карман мог бы быть оторван окончательно и не висеть безвольным косячком, удерживаемый двумя оставшимися строчными швами.

– Лады, – сказал покладисто Артем и, когда она отправилась готовиться к поездке, извлек из платяного шкафа стильный костюм темно-синего шелка, а ноги обул в черной кожи узконосые мокасины.

«Блин», – подумала Влада, увидев его в этом прикиде.

«Блин», – подумал Артем и обозвал себя дуралеем. На Владе был ее верный комбез.

– Нам на Лавочкина. Подруга теперь там живет. Переехала, когда вышла замуж.

– Одна из тех, что постоянно тебя динамят?

– В смысле – как?

– В смысле, в гости на пирожки не приезжают.

– А… Нет. Те – подруги, а эта… Не совсем подруга. Одноклассница бывшая. Хорошая девчонка. Маргарита мне контакты обещала другой одноклассницы. У которой связи в полиции.

– Та тоже хорошая девчонка?

– С чем сравнивать, – ответила уклончиво Влада.

С Линой Трофимовой по прозвищу Росомаха в школьные годы Влада не дружила. Если точнее, Росомаха ее раздражала. В подростковом возрасте сложные психологические определения Владе были недоступны, сейчас же стало очевидно: не могла она терпеть Трофимову из-за властных ее манер, безапелляционных суждений и, главное, абсолютной уверенности в собственной правоте. Ритку Радову, которую классная «прикрепила» к Трофимовой, чтобы та ее подтягивала, напротив, жалела.

Ритка была славной девчонкой, но несколько тугодумной и очень ленивой. За что и огребала от отличницы Трофимовой по полной – хоть один на один, хоть при всем классе.

За одну только единственную подобную выходку Влада разругалась бы с шефиней вдрызг, наплевав на полезность так называемой дружбы. А Ритка терпела.

Сейчас Влада смотрела на их странное партнерство иначе.

Возможно, Радова ничего такого и не замечала. Она просто-напросто не видела, что над ней измываются.

Или замечала, но реагировала спокойно и без обид. Или оценивала Алину как-то по-своему.

К сожалению, в нынешних обстоятельствах Владе нужна не ведомая, а ведущая, и по причине абсолютно меркантильной.

Несколько лет назад Рита вышла замуж за Женьку Анисимова, тоже их бывшего одноклассника. На свадьбе гулял весь выпуск, все те, кого смогли найти. Разговоров в перерывах между застольем было много, а одной из основных тем явилась история о том, как Алина Трофимова, свидетельница со стороны невесты, выручила из беды бывшую подшефную, то бишь Ритку, раскрыв преступление, в котором Радову обвиняли. И немалую роль в успехе дела сыграл тот факт, что имелась у Росомахи подруга на Петровке, то ли капитан, то ли майор, а фамилию полицейской подруги никто не знал, да и не важна она была в кулуарных разговорах.

В настоящий момент Владе очень, ну просто позарез, нужна была эта трофимовская подруга, хоть бы не уволили ее из органов за какую-нибудь провинность. За превышение полномочий или за взятку, мало ли за что еще.

Придется, стиснув зубы, поклониться Алинке в ножки. Кстати, та давно не Трофимова. По слухам, вышла замуж за несчастного с фамилией Росомахин. Такое вот совпадение. А мужика жалко.

Владиславе необходимо было набраться решимости для очень простого поступка – позвонить Маргарите. Затем – Алине. Просто позвонить им обеим в таком вот порядке. Этого так не хотелось, что не моглось.

Звонить надо.

Чтобы себя подстегнуть и отрезать путь к отступлению, она решила свое намерение озвучить. Например, Артему. Например, под видом обсуждения некой проблемы, а также необходимости получить от него совет, хотя ничего такого ей не было нужно, тем более от студента.

«Я скажу Артему, что мне непременно нужно передать важную информацию следственным органам, а в какое именно отделение полиции, не знаю. Поэтому собираюсь обратиться к давнишним знакомым, хотя делать это как-то неловко. Потому что я не уверена, что они меня помнят».

Темка скажет: «Все будет нормуль, Константиновна, действуй. Оно того стоит».

А завтра спросит, как все прошло.

И что она ответит, если спасует сегодня?

Влада произнесла заготовленный текст, но Артем отреагировал иначе.

– Отлично, – произнес он бодрым тоном, потирая ладонь о ладонь. – Через час выезжаем. А ты звони пока подруге своей. При мне звони. Вдруг ее в Москве нету. По России придется рыскать.

И прыснул. Весело ему стало, оболтусу.

Владе ничего не оставалось делать, она позвонила. Выслушала Риткины восторженные: «Вау! Ладочка! Я так рада!» – и, улыбнувшись в трубку, попросила переслать ей Алинин номер телефона.

Ритка неожиданно воспротивилась. Она пожелала увидеться с Владой лично и вволю поболтать. Она обожала сплетничать, называя это «быть в теме».

Трындец. Еще и с ней. Будто мало Владе одной Росомахиной, с которой тоже придется «поболтать».

Куда деваться. Влада согласилась.

Встречаться с кем-либо из школьной беззаботной жизни было тяжко. Невыносимо демонстрировать постаревшее лицо, отвечать на дуболомные вопросы и глотать пилюли чужого неискреннего участия. Да и не нужно ей ничье участие, и сострадание не нужно. За прошлое стыдно, и проехали.

Но не было у нее иного выхода, если только не вымести из головы все мысли про Ваню. Повздыхав для порядка: «Какая жалость, какая жалость», его забыть. И жить дальше. Найдут же мальчика. Наверное.

Только разве она вот так сможет?

Вчера после блиц-разговора с бобровской домоправительницей Влада не находила места, беспокоясь за мальчишку. Ругала себя, что не попросила Евгению Петровну непременно позвонить по возвращении из Москвы, а лучше передать эту просьбу Ване.

Вернувшись в библиотеку, уселась на стуле возле окна в надежде увидеть пацана среди пассажиров очередной прибывшей электрички. Ни картотекой, ни составлением каталога заниматься не могла. Просидев без толку около часу, отправилась домой и сделала по поселку большой крюк, чтобы пройти мимо особняка Боброва. Там было тихо и безлюдно.

Дома сжевала половину бутерброда с сыром, недоеденный кусок замотала пленкой и отправила в холодильник. Выпила чашку чая. Кажется, без сахара.

За стеной завела рулады тетка Таня. Видимо, к обеду у нее было что-то покрепче чая. Обреченно вздохнув, Влада решила, что среди книг ей будет комфортнее.

На двери библиотеки обнаружилось объявление. На двери продуктового такой же листок. Надо полагать, что с торца здания, где вход в промтоварный, имеется аналогичный.

Объявление гласило, что утеряна КПП на имя Смирновой Екатерины Павловны, просьба к нашедшему вернуть. Заодно уточнялось, что карточка заблокирована, так что не пытайтесь.

КПП – это не что иное, как «Карточка постоянного покупателя», и таковой прогресс внедрил в поселке нынешний владелец бывшего клубного здания, которого мало кто видел, но многие хвалили. Были и такие, кто говорил, что, мол, нефиг умиляться, подумаешь, КПП. Наворовал, гад, себе миллиарды зелени, отчего же теперь не бросить объедки нищебродам Тимофеевки.

Однако карточки эти были хорошим подспорьем для местных пенсионеров и малообеспеченных семей. При предъявлении удостоверения полагалась солидная скидка на товары в обоих пристанционных магазинах. Дачники в акции не участвовали, как и те из поселян, кто трудоустроился в Москве, добираясь к месту работы на собственном авто.

Судя по тому, с каким треском был уволен из продавцов пронырливый Макс Чернявский, отпускавший дачникам провизию с половинной скидкой, а вторую половину складывавший в свой кошель, у владельца бывшего клуба имелись в поселке глаза и уши. С тех пор воровать никто не пытался, а продавщицы сестры Семины, Тоня и Клава, правила местной торговли блюли неукоснительно.

Влада как-то даже подумывала, не обратиться ли к филантропу, чтобы тот помог с мебелью для библиотеки, тогда люди могли бы приходить и читать, и о книжках разговаривать, но решила, что не следует наглеть, тем более что она сама в Тимофеевке постоянно обитать не собирается, а без нее, организатора и вдохновителя, проект загнется и умрет, как это ни печально. Человек всегда нужен. Для любого дела – прежде всего человек.

Следом за ней в библиотечное помещение протиснулись две пухлые тетеньки. Ждали, что ли, снаружи? Тетеньки принесли книги для пополнения фонда – брошюрку стихов советских поэтов, второй том Лермонтова из четырехтомника, почти новые «Мертвые души» Гоголя и «Историю России» Ключевского.

В принципе, нормально. Кому-нибудь придется по вкусу. Молодые больше интересуются современной беллетристикой, а кто с возрастом поумнел, тот возвращается к школьной программе. Возвращается и удивляется.

Заполняя формуляры новых дарительниц и читательниц, Влада узнала, что одну из них зовут Наталья Сергеевна, а вторую – Людмила Михайловна, они обе работают в районной поликлинике в регистратуре, а возраст их, который был слегка за сорок, уточнять не стала.

Тетеньки между тем продолжали разговор, начатый, видимо, еще на улице, обсуждая тимофеевскую сенсацию и делясь мнениями и предположениями по поводу того, где сейчас может быть мальчик, опекун которого неулыбчивый юрист Бобров.

Тетеньки согласились друг с другом, что мальчик странный, имеет, вероятно, психические отклонения, иначе не сторонился бы сверстников. Поэтому неудивительно, что на ночь глядя дернул из дому, придумав небылицу про телефонный звонок.

Экономка вообще не обязана была кидаться его искать. Она этому мальчику не нянька и не гувернантка, и не виновата, что неадекватный подросток уехал по месту прежнего жительства.

Дальше их точки зрения расходились. Людмила Михайловна считала, что мальчишка провел ночь на Курском вокзале, где ему якобы была назначена кем-то встреча. Хотя первым делом заехал в свою квартиру, надеясь переночевать там, но не сумел войти, поскольку дверь поменяли, а новых ключей у него не было.