Крылья нетопыря. Часть I. Сон разума

Фаул кивнул.

Они круто забежали за поворот и сразу же началась драка. Разумеется, их ждали. Десяток храмовников в бассинетах и кирасах, некоторые даже нацепили на голову топхельмы – ни дать ни взять рыцари. В руках были топоры и короткие одноручные мечи. Выучкой монахи тоже не могли похвастаться, зато, кажется, все владели боевым исихазмом.

Нетопырь вновь беспрепятственно задул всё освещение коридора, правда на этот раз такая нехитрая уловка пропала втуне. Едва ли храмовники видели, что происходит. Но, полагаясь на некое сверхъестественное чутьё, они с завидным постоянством отбивали выпады Азаря и Фаула и даже потихоньку начинали теснить их в другой коридор.

Ересиарх готов был поклясться, что двоих или троих он проткнул насквозь, но звука падения так и не раздалось. Храмовники так и лезли всем скопом. Азарь сам не видел, от кого отбивается, и большую часть времени просто пятился и отмахивался клинком, иногда попадая по железу или мягкому человеческому телу.

Основной удар принял на себя нетопырь. Но и он явно не блистал воинским умением. В темноте, когда никто не видел, Фаул и впрямь был куда как хорош, но вот когда ему смогли ответить, крылан неловко пятился на волоске от смерти.

– Держись, нетопырь! – проорал Азарь и отбежал в сторону.

Там он снова при помощи искр засветил каганец, а от него факел и рванул вперёд.

– Пригнись! – выпалил ересиарх, и Фаул повиновался.

Широким размахом Азарь плеснул масло на храмовников и поджёг от факела. Первые пятеро вспыхнули, как сено. Раздался истошный визг, как будто резали свинью.

Однако храмовники не растерялись. Те, что были за горящими, просто прирезали своих товарищей и снова ринулись в бой. Только теперь Азарь, по крайней мере, мог видеть, что происходит, и хоть как-то реагировать.

Нетопырь дрался не только железным штырём, который дал Азарь, в ход шли когти и крылья. От одного удара перепончатого крыла человека отбрасывало на десять локтей. Другой бы после такого уже не встал, но исихазм делал своё дело, и монахи поднимались как ни в чём не бывало и бросались в бой.

Рухнул, как подкошенный, монах, весь изрешечённый колющими ударами. Как минимум семь из них были смертельны. Вот нетопырь размозжил голову второго, грянув крылом о стену. Третий полетел к двери темницы от исполинского удара другим крылом. Вот нетопырь сошёлся в тесном бою с храмовником, у которого был пробит череп, и кое-где просматривались мозги.

С каждым мгновением движения Азаря становились всё более медлительными. В какой-то миг он едва не выронил саблю и тут же получил в лицо эфесом. Ересиарха отбросило на несколько шагов назад. Перед глазами всё поплыло. Инстинктивно он выбросил клинок вперёд и насквозь пронзил врага. Однако, прежде чем упасть и замереть навеки, храмовник успел пройтись мечом по груди Азаря.

Что-то тёплое и липкое растеклось под балахоном.

Кто-то упал рядом, Азарь прикончил его отмашным ударом сабли по горлу.

– Человече, ты цел? – подоспел нетопырь и помог ересиарху сесть.

– Что остальные храмовники?

– Все готовы. Встать можешь?

– Пожалуй… А вот с дверью теперь, видимо, придётся повозиться.

Настала очередь нетопыря перевязывать спутника. Разорвав балахон Азаря, Фаул перевязал грудь ересиарха и помог тому встать. С дверью и впрямь пришлось повозиться, но беглецы взяли упорством – дверь поддалась и рухнула к их ногам. В проёме стоял угловатый перепуганный мальчуган. Он огромными глазами посмотрел на тех, кто только что выломал его дверь, а потом бросился на шею ересиарху.

– Папа! Ты пришёл за мной?

– Конечно, Алишер, я ведь обещал. Разве могло быть иначе? – Азарь схватил мальчишку за руку и поволок к выходу из коридора, бросив по пути: – Подбери челюсть, нетопырь, уходим!

Фаул удивлённо тряхнул головой и ринулся следом.

Когда все трое добрались до тихого омута, оставленного ими в безопасном коридоре, они окончательно выбились из сил и остановились на пару мгновений – перевести дыхание. Отрок сидел в углу и ни на кого не обращал внимания. Он держал голову обеими руками и раскачивался взад-вперёд.

– Знаешь что, человече? – упёршись руками в колени, произнёс нетопырь. Его грудь сильно взымалась, а крылья за спиной раскачивались в такт. – Я вот тут подумал… Если в Синоде знают о каждом твоём шаге…

– Знали, – поправил его Азарь, – до той поры, пока мы не поймали прознатчика.

– Это не меняет сути. Если в Синоде знали о каждом твоём шаге, стало быть, знают и то, что ты расправился со всеми засадами на своём пути. И знают, что ты схватил даже соглядатая…

– Следовательно, теперь они отправят за мной настоящих воинов!

Азарь и Фаул выразительно посмотрели друг на друга.

– Я чувствую рытников, – внезапно подал голос тихий омут.

Глава 6

Посреди просторной залы с исписанными фресками сводчатыми потолками стоял ореховый стол, обитый серым сукном. За ним, сложив руки в замок, сидел приземистый широкоплечий мужчина лет сорока в простецком монашеском балахоне. Хмурый взгляд глубоко посаженных глаз переходил с одного на другого из троих пожилых, но всё ещё крепких мужчин в островерхих капюшонах.

Отцы-настоятели рытников держались прямо и, соблюдая достоинство, взгляд не отводили.

В очередной раз залу тряхануло, по потолку пробежала сеть трещин, а потом у самого камина упал кусок штукатурки.

– Как это понимать, милостивые государи? – прошипел человек за столом. – Какого дедера, – он поспешно осенил себя священным знамением, отцы-настоятели последовали его примеру, – там происходит? Почему всё это отрепье до сих пор не кормит червей? Где ваши хвалёные рытники?

– Отец Илия, – заговорил тот, что стоял в середине, – позволю себе заметить, что время для атаки выбрано преотличное. В том, конечно, смысле, что основные наши корабельные силы находятся в плаваниях, а большинство рытников разошлись по миру в праведной борьбе с тьмой. У нас нет достаточных ресурсов, чтобы отразить атаку такого войска.

Преподобный отец Илия, нынешний голос Синода, медленно встал и, заложив руки за спину, медленно прошёл к окну. Некоторое время он с прищуром всматривался вниз. Туда, где крошечные люди расставались с жизнью от лап, жал, хвостов, зубов, плавников и один только Бог знает, каких ещё орудий порождений тьмы. Он казался спокойным. Холодный взгляд ничуть не изменился, даже когда в сажени от него пролетело каменное ядро.

А потом Илия разразился криком.

– Не морочьте мне голову, у нас был и есть ресурс, способный в считаные минуты разгромить любую армию! Или вы забыли, что лютичей уничтожило всего сорок рытников? Сорок, милостивые государи, сорок человек обратили во прах величайшую армию Горнего! А сколько их находится в Храмовых скалах на данный момент?

– Семьдесят два, учитывая низшие ступени посвящения.

– Неужели из этих семидесяти двух нельзя найти нескольких, способных?

– Вы серьёзно предлагаете… – отцы-настоятели побледнели все как один.

– Да! Я абсолютно серьёзно предлагаю вам провести обряд Ронаха, господа мои дорогие.

– Но вы представляете, сколько для этого потребуется жертв?

Илия в сердцах хлопнул по столу.

– Думай, с кем говоришь Евтифрон! Я не хуже тебя знаю все тонкости обряда. Но вместо того, чтобы заниматься тут словоблудием, лучше подойди к окну и посмотри! Посмотри, посмотри, что происходит. Оглянись вокруг. Мы ежесекундно теряем лучших наших людей, а Безумный рив того и гляди сровняет с океаном все Храмовые скалы целиком. Поэтому дальнейшее обсуждение этого вопроса я буду считать изменой. И караться будет соответственно…

Евтифрон сжал кулаки в бессильной ярости.

– Скольким рытникам, по вашему мнению, будет достаточно пройти обряд, чтобы решить дело с армией рива? – продолжал Илия.

Отцы-настоятели некоторое время совещались меж собой. Потом вперёд вышел скуластый Саддок. За ним стоял Евтифрон, взгляд которого не сулил Илие ничего хорошего.

– Мы думаем, семерых будет вполне достаточно. Но только лишь для этих семерых нам потребуется примерно восемьдесят добровольцев.

– Не думаю, что в них возникнет нужда. Ваше дело подготовить обряд, добровольцы – уже моя головная боль. Ступайте, святые отцы, у вас не больше часа.

– Но позвольте, преподобный, – возмутился Евтифрон, – свитки предписывают готовиться к обряду семижды на дню все сорок сороков.

Илия удручённо покивал. Голос Синода вытянул руку в направлении окна и жёстко произнёс.

– Тогда я предлагаю вам, милостивые государи, выйти за окно и продержаться все эти сорок сороков там. А Святейший Синод в это время сам займётся подготовкой, всё чин-чинарём, не отступая от буквы свитков, как и положено.

– Мы всё поняли, преподобный отец, – Саддок положил ладонь на плечо своему товарищу и слегка сжал. – Через час мы будем готовы.

– Вот и славно, – жёстко произнёс Илия. – Ступайте, святые отцы.

Отцы-настоятели кротко поклонились и вышли.

Илия тяжело сел за стол и взялся за голову. Некоторое время он так сидел понурившись, мрачнее тучи. Но мгновения слабости прошли, голос Синода взял себя в руки и созвал подручных. Разговор с ними был краток. Спустя всего несколько мгновений семеро одесников преподобного отца разбежались по разным концам Храмовых скал.

И пока за окном царила дедерова кузница, а улицы пропитались болью и смертью, просторные коридоры главного храма сбросили своё оцепенение. Народ засуетился. Кто-то тащил вёдра с краской в заклинательный покой, кто-то стаскивал дрова и хворост. Спекулаторы выносили из пыточных железные столы с креплениями для рук и ног, клещи, пинцеты, зажимы. Туда же шли и с пустыми руками, в основном женщины. Их взгляды горели фанатичным огнём.

Ровно через час Илия оказался в заклинательном покое. Стены, пол и сводчатые потолки были исписаны символами настолько древними, что являлись ровесниками мира. Кроме них всюду красовались пента- и гексаграммы, различные геометрические построения с идеально вычерченными хордами и биссектрисами. В центре вокруг маленькой пентаграммы были начерчены семь гексаграмм. В каждую из семи стало по рытнику. Все семеро были обнажены. Кругом стояли железные столы, решётки для медленного поджаривания людей, кресла с механизмами для дробления костей. У пылающего жаром очага топились спекулаторы. Присутствовал здесь и Священный Синод в полном составе, за исключением, конечно, Элестара, который теперь находился где-то в многочисленных темницах Храмовых скал.

Вошли отцы-настоятели рытников. Евтифрон держал в руках ритуальный кинжал, похожий на серп, только с заточкой на внешней стороне. Саддок держал под мышкой объёмный свиток пожелтевшего от времени пергамента, а Йегахонон – широкую золотую чашу.

– Начинаем, – обронил Илия.

Спекулаторы взялись за меха и принялись раздувать горн. Подпалачики разожгли под решётками каменный уголь. Саддок развернул свиток, а Евтифрон вышел из покоя, а спустя пару коротких мгновений вернулся. Он вёл за собой двенадцать монашек. Их глаза горели так, будто они достигли вершины своего существования.

Женщин раздели донага. Четырёх растянули на жаровнях, четырёх усадили в кресла, четырёх привязали к столам, а оставшихся просто связали и уложили на пол.

Саддок начал монотонно нараспев читать молитву на древнем умершем языке.

Стоявшие в пентаграммах рытники как по команде сели на одно колено. Подпалачики поддали жару. Глаза женщин расширились от ужаса, а рты разорвал леденящий душу крик. Монахини забились в тщетных попытках выбраться.

Одни спекулаторы осторожно поворачивали барашки костедробилен, а другие в это время по очереди принялись вырывать раскалёнными клещами ногти девушкам, что просто связанными лежали на полу. Потом тупыми, иззубренными скальпелями они принялись срезать с них кожу.

Саддок исступлённо читал.

Весь заклинательный покой насквозь пропитался болью. От стенаний пытуемых закладывало уши. А это были первые. Как только с этими девушками покончат, следом, так же по двенадцать приговорённых, сюда войдут ещё шестьдесят восемь служителей Храма. Каждый из них согласился прийти сюда сам. Добровольность – главное условие для успеха обряда Ронаха. Ритуальное мучительство позволяет высвободить много энергии, но стократно больше оно даёт, если истязают того, кто пошёл на это по собственной воле. И теперь ровно восемьдесят героев, что пожелали принести свою жизнь во имя спасения жизней их братьев и сестёр, ожидало своей участи.

Крики прекратились. Женщины были ещё живы, но сил даже на хрип ни у кого уже не оставалось. Тогда Евтифрон и Йегахонон пошли от одной к другой по кругу. Первый отец-настоятель резко проводил кинжалом по горлу женщины, а второй собирал в чашу их последнюю кровь.

За отсутствием времени трупы девушек свалили один на другой в угол у горна.

Евтифрон завёл новую партию, чтобы подвергнуть всем тем же манипуляциям. У этих вера была куда крепче предыдущих. Поджариваясь на решётках, они славили Господа. С них заживо снимали кожу, а они молились. Их руки и ноги обращали в жидкое месиво, а они благодарили судьбу.

Священный Синод молился в голос. Илия сам поймал себя на том, что его продирает холодный пот и кровь стынет в жилах.

Саддок читал всё громче. Его глаза закатились, но язык сам продолжал выкрикивать слова заговора. Его голос витал под сводами, проникая всюду.

Илия уже сбился со счёта, какую партию привёл отец-настоятель. По вискам градом катился пот. Руки вцепились в кумачовый пояс.

Кому-то из Синода стало плохо, и он спиной сполз по стене и остался в таком положении. Но не ушёл. Устав совершенно чётко предписывал всем членам присутствовать при обряде.

Когда чаша наполнилась, и последняя капля крови последней жертвы упала в жертвенный сосуд, Йегахонон поднял чашу над головой и выкрикнул нечто нечленораздельное.

Евтифрон полоснул себя кинжалом по запястью и вылил несколько капель своей крови в жертвенную. То же проделали остальные отцы-настоятели.

Рытники, закрыв глаза, приняли чашу и пустили её по кругу. Каждый делал глоток и передавал другому до тех пор, пока вся жертвенная кровь не иссякла. Отцы-настоятели принялись окуривать их дурно пахнущими травами, при этом бубня нечто себе под нос.

В это время спекулаторы забрасывали тела жертв прямо в горн. Подпалачики из последних сил налегали на меха, раздувая пламя, способное расплавить сталь так же легко, как плавится воск свечи. Потом рытников натёрли прахом их братьев и сестёр и нарядили в их обычные балахоны с островерхими капюшонами, но подпоясали теми верёвками, коими связывали четвёртую категорию мучимых, с которых сдирали кожу. Потом воинов поставили на колени, и их обступил сам Священный Синод.

Илия вышел и произнёс речь, которая должна была вдохновить мужчин на подвиг и хоть как-то ободрить их – вынужденных идти в бой, черпая силы в муках своих братьев и сестёр.

Произнёс и тут же забыл.

– Вы знаете, что делать, братья мои, – глухо сказал кто-то из отцов-настоятелей.

Илия не видел кто. Он наблюдал за причудливым танцем пламени.

Рытники бегом сорвались с места. Они не утруждали себя открыванием двери, просто разнесли её в щепки и покинули заклинательный покой.

К Илие сзади подошёл Евтифрон и похлопал по плечу.

– Все эти смерти будут на твоей совести, преподобный отец.

– Все эти смерти на совести того, кто привёл сюда этих чудовищ.

– Всё равно это ты, Илия, ты и твой Синод, – произнёс наставник рытников, глядя себе под ноги. – Вы привели сюда первое чудовище, остальные лишь пришли за ним.

И не дожидаясь ответа голоса Синода, отец-настоятель вышел. За ним один за другим стали уходить и остальные, принимавшие участие в обряде. Последними ушли спекулаторы. В покое предстояла нешуточная уборка, но из-за творимого здесь никто не войдёт под эти своды в ближайшие несколько дней, пока сам дух вынужденного зла не обратится прахом.

Илия остался один. Он подошёл к дробящему конечности креслу и сел в него. Положив голову на правый кулак, голос Синода крепко задумался.

Глава 7

– Как хорошо ты летаешь? – быстро спросил Азарь.

– Вполне неплохо, – пожал плечами Фаул.

– Сможешь при этом унести подальше мальчишку и мешок примерно того же веса?

– Да. Но не шибко далеко, до суши явно не дотяну.

– Жить захочешь, долетишь докуда надо! – прошипел Азарь и обернулся к отроку. – Ты сказал, что тебе ведома причина моего пребывания в Храмовых скалах.

Тот кивнул.

– Значит, должен знать и про схрон с книгами.

– Я не знал, что там книги, но что вы с рытником организовали какой-то тайник, это я понял.

– Сможешь найти дорогу?

Парень кивнул.

– Бежим! И по возможности так, чтобы нас не достали цепные пёсики.

Рванули со всех ног. Фаул нёс на себе Алишера, чтобы не терять времени, поскольку замученный мальчишка едва ли смог бы бежать так быстро, как требовалось. Перед ним с факелом бежал Азарь. Тихий омут показывал дорогу.

Выбежав на перекрёсток, они остановились. Омут прислушался. Казалось, он погрузился глубоко в себя и о чём-то мучительно размышляет. Потом парень коротко бросил: «Туда!» и резко свернул вправо. Бежали долго, пока отрок не выматерился и круто повернул обратно.

– Какого дедера? – возмутился нетопырь.

– Рытники, – коротко бросил тот. – Они тоже чувствуют нас и пытаются загнать в угол.

Они петляли, несколько раз меняли направления на противоположное. Мальчишка, тихий омут, как заправский беглец запутывал следы, по нескольку раз ныряя в один и тот же коридор, чтобы та нить, которая могла привести цепных псов Храма к ним, была как можно туже закручена.

На ходу беглецы то и дело падали, цеплялись и бились о стены с углами. Пол под ногами ходил ходуном, пуще обычного затрудняя бег. Иногда останавливались и подолгу стояли, не двигаясь с места. Тихий омут прислушивался к своим ощущениям, а остальные, затаив дыхание, ждали его команды.

Наконец, он привёл их в узкий каменный мешок с дверным проёмом, но отсутствующей дверью. В целом, это напоминало очередную темницу, только давно заброшенную за ненадобностью.

– Пришли, – заключил отрок.

– Ждите здесь, – приказал Азарь и, сгибаясь под низким потолком, нырнул в темницу.

Он осторожно положил горящий факел на пол и принялся руками ощупывать стены. Они представлялись шершавым, грубо вырубленным монолитом скальной породы. Ладони крепко упирались в твёрдую скалу, как вдруг будто бы прошли насквозь.

Резко утратив опору, ересиарх подался вперёд и чуть не упал. В неглубокой нише, которая защищалась иллюзией, он нащупал кожаный мешок и вытянул на поверхность. Разложив его пошире, Азарь положил факел ближе и принялся перебирать книги. Наконец, отыскав нужную, – небольшую, в затёртом деревянном переплёте, написанную явно на бересте, – Азарь заткнул её за пояс под балахоном и туже затянулся.

Когда он вышел к спутникам, то казался крайне задумчивым и даже печальным.

– Скажи мне, рытники идут по мою душу?

Парень кивнул.

– Они справедливо полагают тебя виновником нападения на Храм. Поэтому у них повеление поймать тебя живым или мёртвым. Конечно, лучше живым. И ничем иным отвлечь их от тебя, увы, не получится.

– Хорошо, – обронил Азарь. – Значит, быть по сему. Ты, – он ткнул указательным пальцем в отрока, – выведешь нетопыря с мальчишкой на поверхность. Выполнимо?

Тот кивнул.

– А ты, Фаул, как только окажетесь снаружи, расправишь свои крылья, возьмёшь этот мешок и Алишера и что есть мочи припустишь вон из Храмовых скал.

– Но как же…

Азарь жестом остановил его и продолжил.

– Полетишь на закат. Не спрашивай меня, сколько вам придётся пролететь, но ты должен выдержать. Ты обязан, слышишь? Невдалеке от берега за кольцом из кораблей армии рива будет стоять ладья с алыми парусами. Ты полетишь на неё и скажешь там, скажешь слово в слово: «Дядюшка Глум просил кланяться, но он на отдыхе». Скажешь слово в слово, – повторил ересиарх, – иначе вас отправят на рею. И ещё.

Он приблизился к нетопырю почти вплотную и жёстко произнёс, глядя в глаза.

– Книги и мальчишку ты должен доставить туда в сохранности. И тогда я сделаю тебя тем, кем пообещал.

– Я понял тебя, человече. Всё сделаю. Конечно, если сам крылья не сложу.

– Папа, но как же ты? – всхлипнул Алишер.

Азарь подошёл к нему и взъерошил мальчишке волосы.

– Рытникам нужен я, Шер, поэтому я уведу их подальше, чтобы дать вам время уйти. Но ты не пугайся, всё обойдётся. Поверь, одному мне сбежать отсюда будет проще, чем с вами со всеми на плечах. Мы встретимся с тобой дома, там, – Азарь тепло усмехнулся, – где будет тепло, вкусная еда и никакой большой печи. Тем более здесь остался ещё один человек, который сейчас нуждается в моей защите.

– Наш договор всё ещё в силе? – вмешался отрок.

Азарь перевёл на него взгляд.

– Я держу своё слово. Выведешь их и гуляй на все четыре стороны. Ну, пошли!

Азарь покрепче перехватил факел левой рукой, правой – саблю и бросился бежать. Нетопырь, мальчик и отрок кинулись в другую сторону.

Азарь петлял по душным коридорам, не чувствуя за собой никакой погони. Дыхание окончательно сбилось, и ересиарх едва не задыхался. Он шипел и кривился от каждого шага, словно малейшее движение причиняет ему невыразимую боль. То и дело правой рукой он поддерживал правый бок. Он спотыкался и падал.

Но упорно продолжал бежать вперёд. Потом идти. Потом волочиться, едва переставляя ногами. В какой-то миг сабля из оружия вдруг стала служить тростью, на которую опирался при ходьбе Азарь.

Он шёл и шёл тупо, без цели, потеряв чувство времени и направления. Азарю казалось, что вся его жизнь была сплошным миражом, а на самом деле он вот так бредёт вперёд целую вечность без начала и конца.

– Я лишь тот, кто я есть… Я альфа и омега… я… я подсудный невольник, чья незавидная доля судить всех и каждого… – сквозь зубы он повторял слова, когда-то сказанные им Священному Синоду. Казалось, это было так давно, словно в другой жизни.

Трое рытников ждали его за очередным поворотом, словно точно знали, что непременно он пройдёт именно здесь.

«Почему-то их всегда трое», – мелькнуло в голове.

У каждого на лицо был надвинут островерхий капюшон. Все трое прятали руки в рукавах противоположной руки. Стояли клином.

Средний вытянул руку раскрытой ладонью вперёд. Лёгкое, почти незаметное движение кистью, и незримая сила смела Азаря с ног и грянула спиной об пол. Где-то снаружи раздался глухой взрыв, стены задрожали, и вниз посыпалась штукатурка. Ересиарх не нашёл в себе сил, чтобы встать.

Его схватили за руки и поволокли. Эти были настоящие рытники, Азарь бы это понял, даже не пусти они в ход магию. Шли молча, действовали слаженно, отточенными движениями, цепные псы храмовой веры не нуждались в словесном общении, казалось, они действовали сейчас под действием некоего коллективного сознания, которое руководило всеми их действиями.

Его вернули обратно в келью, из которой некоторое время назад узник небезуспешно бежал. Просто ногами втолкнули внутрь и заперли дверь. Азарь не слышал никакого движения и готов был прозакласть свою руку, что на этот раз рытники остались стеречь его, чтобы не допустить второго побега.

Ересиарх лежал, закусив губу, и тяжело дышал. Глаза заливал пот. Несколько раз вздохнув, он встал на колени и немного отполз от двери. Пошарив руками по полу, он поддел пальцами вырезанную для него Гааталией каменную плиту, вытащил, а потом убрал вторую. Достал из-под балахона книгу и быстро уложил в тайник, тут же прикрыв сверху плитой.

Вторую, на которую не хватило уже места, Азарь поднял и потащил к окну. А когда выглянул наружу, то обомлел.

* * *

В это же время нетопырь с мальчишками выбрались на поверхность. На горизонте из-за туч алыми всполохами пробивался рассвет.

Рёв чудовищ и взрывы на миг оглушили всех троих.

Они находились на отлогом выступе скалы почти на самом пике. Люди внизу отсюда казались меньше ногтя. Ветер дул с запада.

– Ты, значит, не с нами? – прорычал Фаул, глядя на отрока.

– Нет. Путь чист, я чувствую. Но вам надо поторапливаться.

Нетопырь кивнул. Он забросил Алишера на спину, а тот вцепился ему в шею мёртвой хваткой.

– Потише, малец, задушишь, – ухмыльнулся нетопырь. Взяв обеими руками мешок с книгами, он расправил крылья. – Ну, бывай что ли, парень. Спасибо, что вывел!

Нетопырь прыгнул вперёд и сразу же поймал поток ветра. Несколько раз взмахнул крыльями и полетел, подхваченный холодными струями.

Внизу медленно проплывали напруженные людьми и нежитью площади, развалины детинца и заваленные трупами предместья. Берег тоже был усеян телами, а также мелкими плотами и лодками, неясными издали механическими сооружениями и бог весть чем ещё.

Нетопырь вновь несколько раз взмахнул крыльями и прибавил ходу. Потом ещё. Кто-то бросил им вдогонку шаровую молнию, но она разорвалась, лишь немногим не долетев. Больше на крылана с мешком в руках и ребёнком на шее никто не обратил внимания – хватало других забот. Фаул никого не убивал, а значит, не создавал угрозы, и про него можно было забыть на время. Для храмовников сейчас главным являлось сохранение как можно большего количества своих братьев и сестёр.

Но Фаул, на всякий случай, поднялся выше и скрылся за тучами. Примерно решив, что миновали опасную черту, в коей ещё могли бы орудовать рытники, нетопырь спустился ниже и вперил взгляд в чёрную океанскую гладь.

Флотилия рива оказалась позади. Кое-где ещё виднелись отставшие плоты и лодчонки, брошенные ботики и даже каноэ, которые дрейфовали сейчас на открытом просторе. Там и сям брюхом кверху плавали разномастные чудовища, чуды и дивии люди.

Нетопырь поднял голову и огляделся. Примерно в половине морской версты стоял корабль, как будто с алыми парусами, но от усталости и расстояния Фаул мог и ошибиться.

Алишер, вися на шее, отчаянно цеплялся и барахтался, всё сильнее осложняя полёт. Фаул то и дело проваливался в воздушные ямы, и ему стоило больших трудов снова подняться выше и поймать воздушный поток. Проклятый кожаный мешок так и норовил выскользнуть из потных ладоней.

Им повезло. Ладья, действительно, была об алых парусах. Команда заметила Фаула и Алишера и высыпала на палубу. Десять бородачей самого разбойничьего вида, в рванине, но с булатными клинками, алебардами и шестопёрами приготовились к встрече.

Когда когти нетопыря ступили на тесовую палубу, мужики вскинули оружие, но пока не нападали.

Из толпы вышел долговязый белобрысый чуд и неприветливо произнёс:

– Мы ждали не вас.

Нетопырь слово в слово повторил слова, сказанные ему Азарем. Чуд обвёл присутствующих хмурым взглядом, а потом заговорил. Приказы сыпались из его уст, как жемчуг из мошны.

– Что ж, коли дядюшка Глум почивать изволил, стал быть, делать нам тут больше неча. Отчаливаем! Образину с мальцом накормить и выделить подвесной лежак! – Забрав у нетопыря мешок с книгами, атаман этих головорезов отдал его рыжему детине с заплетённой в косы бородой. – Это в трюм и приставить охрану. Ты! К рулю! Ты, сматываем снасти! Вы на вёсла быстро! Поднять паруса! Пошевеливайтесь, засранцы! И так довольно штаны просиживали.

Ладья с алыми парусами во всю прыть убиралась подальше от Храмовых скал.

* * *

Тихий омут долго стоял и смотрел туда, где ещё долгое время маячила тёмная фигура нетопыря. Потом он закрыл глаза и глубоко вдохнул. Отрок не мог надышаться – запах свободы. Впервые за долгие годы он был свободен от всего. Его никоим образом не волновали крики и стоны, доносившиеся со всех сторон. Ни одна смерть не заставила бы его содрогнуться. Он широко распахнул руки, словно в надежде обнять весь мир. На лице сияла счастливая улыбка сумасшедшего, а в глазах блестели слёзы.

Отрок стоял на краю обрыва, ветер нещадно трепал его волосы и засаленные оборванные одежды. Парень улыбался.

А потом он сделал уверенный шаг и сорвался вниз. Всего за несколько мгновений он преодолел то громадное расстояние, что отделяло его от земли Храмовых скал. А ещё через миг сотни различных ног смешали то, что от него осталось, с внутренностями других существ.