Бегущая к себе

– Ну как?

Ответ был понятен без слов. Только что вышедший превращался в счастливца, который бежал паковать чемоданы или, заливаясь слезами, шел в палату, где безудержный поток бессвязных слов помогали сдержать валерьянкой. Тихонько проскользнув в палату, где шло самое важное действие дня, Лора примостилась на краешке стула. Толстый военный, сидевший во главе стола и, вероятно, являвшийся главой комиссии, медленно произнес фамилию Лоры. Она поднялась и подошла к началу красной дорожки. Взгляды всех присутствующих были обращены к ней. Толстяк попросил ее подойти к столу. Лора чувствовала себя достаточно спокойно, ведь внизу ее уже ждали родители. Она легко и проворно двигалась, глядя на лица военных. Она быстро выполняла просьбы попрыгать, присесть, поднять и опустить руки.

– Можешь идти.

Слова толстяка звучали ровно и мягко. Лора закрыла дверь и, не останавливаясь возле ожидающих ее детей, спустилась и побежала в парк. Время было перед самым обедом и парк пустовал. Втроем они носились, визжали и прятались за деревья. Родители привезли фотоаппарат и сделали несколько снимков. Лора не помнила себя от счастья. Особенно приятно было узнать, что Маринка осталась дома и внимание родителей полностью принадлежало ей. На обед Лора, конечно, не пошла. Заметив, как дети строем, держась за руки, шли в столовую, она спряталась и дождалась, когда они пройдут. Спустя два часа она попросила родителей подождать, пока она соберет вещи.

– Не спеши, сначала нужно получить выписку, а получим ее только завтра

Ответ матери был абсолютно резонным. Лора вошла в палату радостная, разгоряченная, держа в руке подаренную родителями куклу. Юлька, та девочка, что встретилась в коридоре, когда Лора спешила к родителям, в приступе радости носилась между кроватями. Она подбежала, обняла Лору и, громко чмокнув в щеку, прокричала:

– Меня выписали! Ура! Я еду домой!

Юлька смотрела безумным взглядом: зрачки расширились и зеленые глаза казались совсем черными. Глядя на подругу, Лора задумалась, но, вспомнив о своем отъезде, повеселела и начала собирать вещи. Лора, как многие дети, очень не хотела оставлять что-нибудь в санатории, боялась вернуться туда. В эту примету верили все, даже старшие дети, забывая, что их судьба в руках взрослых. Она шла по коридору и слышала, как вслед из открытых дверей доносится надрывный плач одновременно с радостными восклицаниями. Проходя мимо ординаторской, она остановилась и прислушалась. Да, она не ошиблась, говорили о ней.

– Когда вы планируете вывесить списки уезжающих?

– Думаю, прямо сейчас.

– Только сначала поговорите с Лорой, она еще не знает, что остается.

Лора сделала несколько шагов. Она не могла поверить тому, что только что услышала. Она узнала голос того самого врача, которому мать приносила коньяк. Все называли его Рыжим. Он был костлявый, с противными холодными пальцами и хитрыми глазками. Дверь открылась и Татьяна Васильевна, воспитательница, торопливо выходя собирать детей на ужин, ласково обняла Лору за плечи. Тихонько подтолкнув ее за собой, Татьяна Васильевна сказала:

– Сегодня в столовую ты пойдешь рядом со мной.

Татьяна Васильевна пользовалась уважением и любовью «своих девочек», как она называла воспитанниц. Единственная из всего персонала, она была посвящена в самые сокровенные тайны. Ради общения с ней дети отказывались смотреть телевизор и, затаив дыхание, слушали, как она читала им вслух. Затем следовал ежевечерний ритуал, когда все девочки желали своей Татьяночке Васильевне спокойной ночи. Они стояли на кроватях, прислонившись к холодным спинкам, нетерпеливо ждали. Она поочередно подходила к каждому ребенку, маленькие руки обнимали ее за шею и дети, словно обезумев от восторга, судорожно сжимая воспитательницу в объятиях, целовали ее в обе щеки. Другие девочки подпрыгивали и, протягивая руки, звали ее к себе. Самым счастливым был тот, кто прощался с Татьяной Васильевной последним когда, поцеловав ее, видел, как она подходит к двери, прощается еще раз со всеми и выходит.

Лора стояла в коридоре и застывшим взглядом смотрела на дверь, куда вошла воспитательница. Из ординаторской высунулась голова Рыжего. Он немного помолчал, подбирая слова, затем сказал:

– Лора, зайди на минуту, я хочу с тобой поговорить.

Рыжий сел за стол, положил руки на папку и выжидающе посмотрел на Лору.

После обеда я разрешаю тебе погулять с родителями. Сегодня они узнали, что комиссия оставила тебя еще на два месяца. Лицо его было серьезным, но Лоре показалось, что сейчас оно спрятано в маске, под которой скрывается огромное удовольствие. Рыжий отодвинул назад стул и облокотился на полукруглую спинку. Лора стояла у двери и не могла вымолвить ни слова. В голове все смешалось. Она смотрела на Рыжего и внутри нее стучала мысль «Кто захотел оставить меня здесь?» Девочка судорожно схватила дверную ручку и зажмурилась. Сердце билось редко и тяжело, проваливаясь куда-то вниз, шея напряглась и стало больно глотать. Лора знала это чувство, оно всегда накатывало, когда хотелось плакать. Ей не хотелось плакать перед Рыжим, показывать свою слабость и, тем более не хотелось дать ему почувствовать свою власть над ней.

– Я уже попросил вывесить списки. Вечером ты сможешь посмотреть и увидишь, что твоей фамилии там нет.

Рыжий почесал залысину и, опуская длинную костлявую руку, зацепил занавеску. Огненная ткань колыхнулась и кокетливо оголила край занавески. В самом уголке стояли бутылки. Лора сразу, это был тот самый коньяк, который родители привезли врачу. «Как же так?, подумала Лора, меня хотели забрать, иначе родители не приехали бы» Вспомнилось счастливое лицо Юльки, которой чудом удалось избежать гипсования, хотя ее правая рука почти не действовала и была все время прижата к телу. В таких случаях, как говорили врачи, гипс накладывали для контрактуры. Не находя ответа, Лора вдохнула побольше воздуха, чтобы сдержать слезы, спросила:

– А почему меня оставляют?

На второй заезд обычно оставались дети, чьи результаты лечения были не удовлетворительными. Лора силилась не разрыдаться, собрала силы и почти шепотом проговорила:

– Разве лечение мне не помогло?

– Наоборот, твое лечение очень помогло, но врачи хотят продолжить курс и закрепить результаты. Тебе назначат новые процедуры и ты не заметишь, как пролетит время.

Ответ еще больше все запутал. «Разве не вы мой лечащий врач? – думала Лора» Стало понятно, что сдержать слезы не удастся.

– Почему вы не хотите отпускать меня домой, меня ждет бабушка…

Слезы начинали капать, медленно стекая по щекам. Рыжий смерил девочку надменным взглядом.

– Здесь тебя ждет лечение, это для тебя важнее, раз ты больна.

Лора крепче сжала дверную ручку и крикнула:

– Я здорова! Если бы не вы, я бы лечилась дома, а вы – просто мучитель!

Вместо крика голос получился дрожащим и сдавленным. Она распахнула дверь и выбежала в коридор. Слезы застилали глаза, колени дрожали. Голова стала тяжелой и наполнилась шумом, словно огромный пчелиный рой летал внутри и, в попытках выбраться, с бешеной силой бился о череп. Лора с трудом шла по коридору и, глотая слезы, повторяла вполголоса:

– Я – здорова, я уже здорова.

– Нет, если ты попала сюда, значит ты – больна! Нормальных детей здесь нет!

У дверей стояла Наталья Андреевна. Она помогала своей тяжелобольной дочери, которая с рождения не ходила. Дети старались избегать ее, она часто грубила и, бывали дни, когда она совсем не приходила к Тане. Сутра все знали об этом, девочку никто не мыл, ухаживать за ней было некому и по всей палате разносился резкий гнилостный запах. Лишь к обеду приходила нянька и, сердито ругаясь, начинала умывать и переодевать Таню.

Татьяна Васильевна ловко стягивала пряди, заплетая волосы в косу. Коса получалась ровная и гладкая. Девочки любили, чтобы их причесывали на балконе и заранее выносили туда стулья. Они распускали косы и игриво развешивали разноцветные ленты, хвастаясь друг дружке длиной, цветом и густотой волос. Татьяна Васильевна поправила только что заплетенную косу и поторопила детей на обед:

– Идем в столовую. Через пять минут жду всех в вестибюле. Воспитательница повернулась и у двери наткнулась на дрожащую, заплаканную Лору. Обессилев, она облокотилась о стену и стояла неподвижно. Татьяна Васильевна наклонилась, но не успела ничего сказать, как Лора схватила ее за руку и заплакала.

Она плакала навзрыд, тело содрогалось при каждом вдохе, слезы заливали лицо. Понемногу Лора начала приходить в себя. Когда они вышли в вестибюль, Лора все еще держала воспитателя за руку. Дети увидели Лору и разом замолчали. Обычно шумное построение и долгий выбор пары сегодня был неуместен. Как только дети вышли на улицу, строй расклеился и все шагали толпой. Девочки молча обступили Лору и Татьяну Васильевну. Обратный путь показался короче и веселей. Лора все так же молчала, но теперь смотрела на детей, оборачивалась, если ее звали и улыбалась. Лора пустым взглядом посмотрела на скамейку, за которой пряталась во время недавней прогулки с родителями и ощущала, что все это было с кем-то другим.

Дети торопились раздеться и лечь в кровать до проверки, они толкались и суетились. Проверкой называлось действие, назначение которого никто объяснить не мог, но все без исключения считали это важным и требовали неукоснительного соблюдения всех правил. Проверка проводилась дважды в день перед тихим часом и вечерним сном. Небольшая группа, состоящая из двух воспитателей и нескольких детей, со стуком входила в палату. Слово «проверка», произнесенное воспитателем за дверью, повергало всех в состояние, близкое к шоку. Дети замолкали, лица становились серьезными и все лежали, как солдаты, вытянувшись по струнке. Проверяющие рыскали по палате в поисках изъянов. Тапочки должны стоять только с правой стороны, носками под кровать и плотно прилегать к колесикам. Одежда по-солдатски скурпулезно сложена, а недостатки вроде оттопыренного кармана или нитки на рукаве, считались достойными замечания. Важно было все: случайно упавшая на пол пушинка, не до конца прикрытая дверца шкафа, неправильно задернутая штора и даже пыль на тумбочках. Самое странное, дети должны были лечь в кровать, не расстилая ее. Утром нянька заставляла всех тщательно уложить одеяло конвертом. Иногда ребенок не мог пойти умыться до тех пор, пока правильно не застелет постель. Проверка строго контролировала правильность и форму конверта. Дети лежали, вытянув ноги, иногда до боли в мышцах, скрестив руки поверх одеяла. Проверяющие всегда находили что-нибудь, за что можно было снизить оценку. Ежедневно оценка за проверку вносилась в толстый журнал, который бережно хранился в кабинете воспитателей. За ежедневную проверку ответственность несли дети и никому не было дела до того, как чувствовал себя ребенок, обвиненный в неряшливости или нечистоплотности, после того, как была обнаружена какая-нибудь мелочь.

Раз в месяц отделение проверяла комиссия. Эта проверка была столь значима, что в подготовку включались все. Няньки бегали туда-сюда, ежеминутно вытирая пыль и переставляя цветочные горшки. Детям выдавали чистую одежду и воспитатели поправляли воротники все, кто попадался им в руки. С утра на тумбочках появлялись белые крахмальные салфетки, а в коридоре няньки суетливо расстилали красную дорожку. В теплое время года балкон и двери подкрашивали краской, зимой обязательно меняли шторы. День проходил шумно и напряженно. Няньки в свежих халатах, как часовые, встречали комиссию в вестибюле. Военные быстро проходили по коридору, иногда удостаивали чести, заглянув в палату, минуты три говорили с главврачом и чинно удалялись. После авиакатастрофы, когда Лора получила травму, она проводила в этом санатории несколько месяцев каждый год. Первые несколько лет были особенно тяжелыми. Каждое воскресенье все дети принудительно шли на музыкальное занятие, целью которого было научить малышей строить из длинной ленты пятиконечную советскую звезду. Так проходило два часа. Лора стала ненавидеть воскресенье. Она отказывалась приходить в зал на занятие и в наказание проводила весь вечер в изоляторе без телевизора и полдника. Единственным событием, которое Лора вспоминала с удовольствием, был праздник с театральными сценками. Лора со своей подругой Жанной встряхнули весь санаторий. Осенью, когда летние праздники позади, а до зимних еще очень далеко, они предложили поставить спектакль в честь дня милиции. Естественно, вся подготовка легла на их плечи. Лора была без ума от этой идеи и чувствовала себя настоящим режиссером. Кинозал, где находилась сцена, был полностью в ее распоряжении. Она могла не спать во время тихого часа, приглашать на репетиции всех, кого считала нужным. Спектакль по сценарию длился около двух часов и включал не только сценки с диалогами, но и песни. Подбор исполнителей на главные роли оказался делом нелегким, однако, девочки были довольны тем, что многие не хотели принимать участие, стеснялись и отказывались. Самые сложные роли Лора и Жанна взяли на себя. В течении нескольких месяцев они репетировали и готовили костюмы. Роли были столь разноплановы и сложны, что приходилось репетировать несколько часов подряд. Часто Лора закрывалась одна и повторяла все снова и снова, что-то меняла, отрабатывала отдельные реплики и без устали репетировала роль с начала. Она чувствовала себя на верху блаженства, лишь только поднималась на сцену. Истинным удовольствием были репетиции, на которых Лора пела. Само пение какого-нибудь отрывка или целой песни, напряжение в горле и ощущение ритма, все это давало незнакомое ранее чувство наслаждения.

Время в санатории тянулось медленно и, казалось, что вместо нескольких часов прошел целый день. Лора ничуть не страдала в изоляторе от одиночества, брала с собой альбом и рисовала. Сначала она рисовала бабушку в голубом переднике, смеющуюся и ласковую с теплыми заботливыми руками. Особенно нравилось рисовать волосы. Она тщательно вырисовывала каждую завитушку, время от времени отстранялась назад, чтобы полюбоваться рисунком. Лора закрыла глаза и задумалась. Ей хотелось нарисовать бабушкину улыбку, но каждый раз на бумаге появлялась непонятная гримаса, совсем не похожая на бабушку. Лора мечтала о том, как она вернется домой и будет внимательно смотреть на бабушку, слушать ее голос, который она никогда не забудет. Больше всего Лора любила рисовать Золушку. Она изображала целые картины из сказки со множеством деталей, которые придумывала сама. Она задумчиво склонилась над альбомом. Голос воспитателя заставил оглянуться.

– Лора, приехала твоя мама, мы переводим тебя в палату.

Неспешно Лора закрыла альбом, сложила карандаши и вышла. Она увидела, что воспитатель ждет ее в коридоре и когда Лора проходила мимо, почувствовала, как Егор Матвеевич одернул воротник на ее куртке и скрылся в ординаторской. Лора встретила мать сдержанно, равнодушно подставив щеку для поцелуя. Оказалось, что Галина приехала забрать дочь. Лора быстро собрала вещи и ждала, когда будут оформлены все документы. Впервые за полгода Лора вышла за территорию санатория. Непривычное, почти нереальное чувство свободы и легкости ощущалось во всем: в одежде, в поведении и особенно в освобождении от строгого режима. В этот час дети готовились к дневному сну, а Лора шла по улице и была свободна от всего того, что так надоело за высоким санаторским забором. Единственным желанием Лоры было увидеть бабушку. Мысленно она уже представляла их встречу: бабушка всплеснет руками, засмеется и обнимет Лору, а она замрет от счастья и долго-долго будет держать бабушку за руку. Она пообещала себе, что не отойдет от бабушки ни на шаг, будет во всем слушаться и покажет все свои рисунки. Лора была счастлива оттого, что сможет, как и прежде проводить вечера с бабушкой, ведь ей так много хотелось рассказать! Время тянулось медленно. Томительные часы в гостинице, монотонный гул вокзала и беспокойная ночь в поезде, все это, словно огромный резиновый ком, сжалось, стиснуло время и пространство, как будто отдаляя долгожданную встречу. И вот Лора уже шла по родному городу, точнее, почти бежала. Мать торопливо, огромными шагами перескакивала через лужи и Лора никак не могла понять, почему именно сейчас, когда они почти дома, нужно так спешить.

Первой, кто встретил их на пороге, была Маринка. Она была бледная, с красными заплаканными глазами. В доме было много каких-то незнакомых чужих людей. Женщины шептались, поглядывая на двери в гостиной и, увидев Лору, странно и как-то торжественно расступались. Соседка тихонько подтолкнула Лору к двери и сказала:

– Зайди в гостиную

Маринка шла на несколько шагов позади. Еще в прихожей, Лора почувствовала какой-то непривычный запах, похожий на запах елки и лекарств. Ковер в гостиной был убран и некрашеный дощатый пол поскрипывал при каждом шаге. Большое зеркало накрыли старым пледом. Вдоль стены, на трех табуретках стоял гроб. Лицо бабушки было спокойным и серьезным. Лора подошла и тронула холодную бабушкину щеку. Постепенно комната заполнялась людьми. Старики и старухи входили и голосов становилось все больше. Многие всхлипывали, прижимая к лицу платки, где-то в стороне слышалось прерывистое причитание. Вдоль стены выстроилась живая очередь: все целовали покойницу, останавливались, чтобы посмотреть в последний раз и медленно отходили. Мать сидела у изголовья и молча смотрела на происходящее. Она трогала кончиками пальцев косынку на голове покойницы и переводила безучастный взгляд с только что отошедшего к следующему, кто шел прощаться. Двое мужчин подошли и уже наклонились, чтобы взять гроб, когда Лора подошла и поцеловала холодную мраморную щеку. Она оглянулась, посмотрела на застывшее лицо и ей стало нестерпимо больно и тяжело при мысли, что больше никогда она не увидит теплых карих глаз с паутинными морщинками, не услышит родной мягкий голос. Быстро, словно пуля в голове промелькнуло все то, что было связано с бабушкой и, одновременно Лору преследовала мысль, что это больше никогда не повторится. Внезапно она разрыдалась. Впервые слезы не душили ее, а лились сплошным потоком и крик, похожий на стон, выходил из груди. Воздуха не хватало, Лора делала короткие частые вдохи, но плач не прекращался и не давал дышать. В висках появился сильный раздражающий стук. В голове, словно камень, засела мысль «Детство кончилось».

На следующее утро, когда Маринка разбудила ее, Лора сказала:

– Теперь я никому не нужна и не для кого больше вставать

В первый месяц после похорон Лора с трудом заставляла себя одеваться, есть и двигаться. Прошло время и Лора вспомнила, что в Германии ее ждет Томас. Эта мысль укрепляла ее, придавала сил и терпения. Лора помогала по дому, кормила кота, выносила мусор, выполняла все поручения. В душе поселилась уверенность, что в Германии все изменится, мать будет относиться к ней лучше. Лора согласна помогать во все, а главное, она увидит Томаса. Она ходила задумчиво, молчаливо глядя на сестру. Вечером она услышала разговор родителей, голос отца звучал как приговор:

– Мы не вернемся в Германию, иначе потеряем этот дом

Ночью Лора не спала. Плакать уже не было сил, ей казалось, что позади осталось все то хорошее, что она любила, а впереди ее ждала страшная черная пустота. Лора чувствовала чудовищную головную боль, обручем сковавшей голову. Временами, она ощущала жар, сменявшийся ознобом. Она устала. Сознание словно отключилось, ей не хотелось ни о чем думать. Осталась только одна мысль «Детство кончилось».

2 ЧАСТЬ

Уже больше полугода Лора не была дома. Новый город, университет, много людей вокруг. Ненавистная математика осталась далеко позади, лишь изредка напоминая о школьных временах при первых признаках нерешительности. Это было так, словно Лора снова была школьницей, что стояла у доски, не зная решения задачи. Первый год учебы преподнес много возможностей, но та самая нерешительность мешала учиться, идти вперед. Порой это чувство переходило в робость, заставляющую просто застыть на месте. Лора проводила в библиотеке по несколько часов после лекций. Учиться было интересно и легко, ей было в радость даже работать по субботам. Университетские преподаватели не были похожи на школьных учителей. Они не раздражались, не кричали и не оскорбляли студентов. Им нравилось отвечать на вопросы, взращивая в молодых людях как они говорили «профессиональное любопытство». Каждое утро Лора спокойно и без спешки приходила в университет, не было страха опоздать и быть наказанной. Учеба шла своим чередом, преподаватели, говорившие свободно на двух-трех языках, вызывали всеобщее восхищение и уважение. Учеба приносила удовлетворение, была в радость. Лора оказалась на удивление способной студенткой. Выбрав направление по изучению языков германской группы, с удовольствием окунулась в изучение скучной для многих грамматики. Перед ней открылся новый мир. Изучение языков было тесно связано с историей, традициями и культурой страны. Лора быстро поняла различие диалектов, увлеклась историей Туманного Альбиона. Особенно ее привлекала Шотландия, Лору интересовало все, что было связано с ней. Первый год пролетел незаметно. Перед самой сессией студентам предложили записаться на курс лекций одного из британских профессоров. В этот момент нерешительность снова проявила себя. Лора была одной из лучших в своей группе. Она умела учиться, умела правильно писать конспекты. Но сидя в аудитории, среди своих сокурсников, снова ощутила ту самую робость и не записалась на лекцию. Не понимая в чем дело, Лора сидела за своим столом и чувствовала, будто ее тело налито невероятной тяжестью. Руки приклеены к столу, голос исчез. Она не обернулась и не сделала ничего в ответ на ободряющие окрики соседей по команде, не смогла. Лора была открыта людям. В детстве она, порой, чувствовала себя безжизненной куклой, когда не знала ответ на вопрос или даже просто сомневалась в себе.

Начало практики. Переводы. Лора быстро и легко выполняла все задания. После долгих часов самостоятельной работы в библиотеке не было ни единой запинки. Ошибки были редкостью и подвергались тщательному анализу, но, стоило появиться работе, в которой нужно было с кем-то соперничать, Лора менялась. Тело становилось грузным и тяжелым, словно девушка не была его хозяйкой. Вместо мыслей возникала пустота. Было невыносимо, Лора понимала, что должна что-то сделать, но была бессильна. Молодые люди, зная эту особенность, даже не пытались проявлять знаки внимания. При новом знакомстве Лора совершенно не владела собой, заикалась и краснела, вызывая искреннее недоумение. После третьего курса она отправилась на стажировку в Германию. Как ей нравились путешествия. То ли воспоминания детства всплывали из глубин памяти, то ли желание попытать счастья, тянули ее уехать. Воспоминания из детства все меньше напоминали о себе, Лора старалась все забыть. С сестрой они почти не общались. Маринка выросла похожей на мать и это заставило Лору отдалиться. Та самая неуверенность порой доводила до отчаяния, не давала покоя. Лора увидела другой мир. Вокруг нее были немцы, бельгийцы, французы. Спокойные, улыбчивые лица, Лоре нравилась их способность все планировать. Ощущение какого-то эмоционального комфорта – разница в людях дома и здесь была огромна. Находясь среди этих людей и общаясь на другом языке, Лора с удовольствием заметила, что ощущает так необходимое ей тепло. С удивлением она поняла, что лицо ее стало менее напряженным, открытым, в голосе появились мягкие бархатные нотки. Она уже не воспринимала комплименты враждебно или безучастно, ей нравилось внимание. К концу стажировки она не без удовольствия отметила эти изменения. Не сразу, но все же, Лора сумела наладить со многими хорошие отношения. Преподаватели уважали ее за трудолюбие, коллеги за способность преодолевать трудности. Всех искренне восхищала работоспособность, Лора не только выполняла много своей работы, но и с радостью помогала другим. Лора старалась быть открытой и никто не мог подумать, что это было время становления личности, ее новой, ее настоящей. Девушки делились своими переживаниями и мечтами, словно в детстве дети, чувствуя себя одинокими, раскрывали друг перед другом свои детские души. Лора не привыкла быть центром внимания и не стремилась его завоевать, всецело посвящая себя работе и общению с новыми людьми. Сверстники тянулись к ней, проявляя доверие и, как признавались многие, чувствовали какую-то легкость. С детства Лора знала ценность дружбы и научилась отличать искренность от фальши. Она тщательно выбирала друзей и долгое время не могла сблизиться с новым человеком. В детстве старалась не вступать ни в какие заговоры и никогда не заводила дружбу ради выгоды. Часто, оставаясь вечерами одна, она задавала себе вопрос, что мешает ей идти вперед. Да, у нее не было излишней самоуверенности, которая позволяет другим идти напролом, добиваясь своей цели. Она сомневалась во всем: в своем голосе, что казался ей слишком звучным и сильным, особенно если речь шла о публичных выступлениях. Уже находясь на трибуне, чувствовала, как все больше и больше людей обращают к ней свои взгляды. Руки становились влажными, лицо немело, краснело, голос дрожал и срывался. В такие минуты она не чувствовала себя самой собой. Она уговаривала себя, мысленно пыталась доказать важность происходящего, но вместо этого, еще больше терялась. Руки не слушались, шумно перелистывая страницы, взгляд блуждал по залу, она никак не могла взять себя в руки. Это удавалось лишь к середине выступления, чем она была очень расстроена и после долго корила себя за эту неспособность владеть собой. Лора не ходила в караоке, не танцевала. Она видела вокруг других, у кого петь и танцевать получалось гораздо лучше, отчего она казалась еще более зажатой. К окончанию учебы комплексов накопилось столько, что она не знала, как жить дальше. Лора терпеть не могла свою внешность. В школе ее часто обижали, ей казалось, что ее уши слишком большие. По коридору она шла, настороженно прислушиваясь к окрику, зная, что за этот недостаток не только старшеклассники, но и товарищи по классу оскорбляли ее, придумывая обидные прозвища. Они подставляли подножку и Лоре не оставалось ничего, как оправдываться за свою неловкость, обманывать мать и говорить, что она упала сама, вынуждена была наскоро застирывать единственное школьное платье. Она придумала носить каре и волосы, окутывая голову и игриво завиваясь в колечки, скрывали ее страшный секрет. Ей не нравились ее глаза, они казались слишком большими и круглыми. Те, кому не нравилась ее бледность, обзывали ее «костлявой смертью» и она привыкла к этому прозвищу. Комплексов было столько, что она чувствовала, как они давлеют над ней, подчиняют и мешают ей жить. С молодыми людьми приходилось вести себя крайне осмотрительно. Никто не должен был догадаться и раскрыть ее недостатки. Легкая хромота, доставшаяся ей, как напоминание о далекой катастрофе, была еще одной непреодолимой преградой. Она не могла носить высокие каблуки. Тонкие лодыжки выглядели нелепо, казались еще тоньше. Худые руки, тонкие бледные пальцы – все мешало и каждый день снова и снова напоминало о себе. Собственное тело стало ей ненавистно. Лора с трудом заставляла себя утром причесать волосы, часто ограничиваясь простым взъерошиванием, добивалась так необходимого ей объема. Толстые свитера и широкие брюки стали ее повседневной одеждой. Отсутствие косметики и украшений – как способ не привлекать к себе излишнее внимание. После получения диплома Лора решила повременить с возвращением домой. Она жила на съемной квартире, ожидая день оплаты со страхом и трепетом. Деньги заканчивались, подработка не приносила большого дохода, но Лора твердо решила не возвращаться в родной город, не желая видеться с матерью. Эти летние месяцы показались ей долгими и больше всего на свете она хотела бы что-то изменить. Сразу после вручения диплома Лоа слегла с тяжелой ангиной и это напомнило ей время, проведенное в ненавистном санатории. Весь остаток лета ее преследовали неприятности, которые сыпались одна за другой. Целый месяц она лечила герпес, что не давал ей покоя. Препараты, выписанные врачом, результата не давали. В августе Лора стала замечать тянущие боли внизу живота. Что-то внутри ныло и словно просило о помощи, но девушка, приняв обезболивающее, дни напролет проводила в поисках работы. Для решения этих проблем денег не было, нужно было повременить. Проблемы тянулись одна за другой, порой не оставляя времени даже на малую передышку. Лора в отчаянии спрашивала себя почему так происходит, за что ей такие испытания. Она не могла задать эти вопросы кому-то другому, знала, что виновата сама, уделяя учебе и работе все внимание. Она любила учиться, но работа по вечерам не оставляла сил. Все, что удавалось заработать, уходило на квартиру и еду. Лора не просила в долг, не могла, не представляла себя просящей. Когда в начале осени ее увезли в больницу с резкими болями в желудке то, очнувшись в палате, поняла, что это рубеж. Последний рубеж, дальше которого нельзя. Она пообещала начать поиск решения, хотела разобраться в себе.

Теплый октябрь играл листвой, солнечные лучи пробивались тонкими струйками сквозь поредевшие ветви деревьев. Лора, похудевшая и уставшая от многочисленных процедур, шла по больничной аллее. Это был один из тех редких дней, когда ей разрешали выйти на прогулку. На скамейках сидели люди, ожидая своих родных, кто-то разговаривал вполголоса, уединившись на тенистой скамье и наслаждаясь недолгим свиданием, рассказывал о домашнем. Лора заметила, что к женщинам не приходили мужья, только мамы и взрослые дети. Она не пыталась найти им ни объяснений, ни оправданий, пообещала себе заботиться о своей семье, лелея искру надежды обзавестись ею. Как же приятно заниматься приготовлениями, зная, что родной человек ждет тебя и что ты своим приходом скрашиваешь его больничные будни. Знать, что ты можешь поддержать его одним лишь своим присутствием. Сознавая себя еще больше одинокой, Лора плакала ночью, накрывшись одеялом. Ей много раз приходила в голову мысль позвонить домой и признаться, сказать где она, почувствовать заботу. Она не могла, не позволяла себе это сделать. Она лучше потратит на лечение все свои сбережения, чем позволит матери приехать. Галина приезжала раз в полгода, фыркая наскоро прибиралась и уезжая, упрекала дочь в бездействии и несостоятельности. Справа, на солнечной стороне аллеи, Лора увидела свою соседку по палате. Алиса светилась, к ней приехал сын. Приехал издалека, его, как выражалась мать «выпустили в отпуск». Лора была рада за соседку, которая за последний год чаще проводила время в больнице, чем дома. Схоронив мужа, скучала по сыну, жившему далеко на Севере, молчала вечерами, боясь показаться назойливой. Лора призналась себе, что рада их знакомству, ведь Алиса была интересным и очень эрудированным человеком, на редкость легким и приятным, хоть и излишне скромным. Лора тихо прошла мимо матери и сына, стараясь не шелестеть сухой хрустящей листвой и присела на соседнюю скамью. Глаза Алисы светились счастьем. В этом взгляде было все, что может выразить женщина: ослепляющее безмерное обожание, жгучая ревность, все, на что способно женское сердце, открывая в себе любовь. Лора смотрела и ей захотелось хоть немного побыть на месте Алисы. Секунду, одно мгновение ощутить себя в семье, быть ее частью, находиться рядом с кем-то, к кому чувствуешь глубокое доверие. Лора увидела сумку с гостинцами и невольно улыбнулась. Алиса, остановив взгляд на соседке, улыбнулась в ответ. Лора отвернулась. Ей казалось, она отнимает у Алисы частицу ее семьи, частицу ее счастья. Больше всего ей хотелось почувствовать себя в своей семье. В детстве, еще школьницей Лора часто думала, какой будет ее семья. Дети всегда знают, что это придет, у них не возникает сомнений. Лора размышляла над тем, какой будет ее новая фамилия. Бывало, мать подтрунивала над ней и шутя добавляла к ее имени фамилию кого-то из знакомых, чем только злила Лору. Неужели мать и вправду хочет, чтобы дочь связала жизнь с кем-то похожим. Казалось, мать особенно рада досадить ей, добавляя простонародные, смешные или глупо звучащие фамилии к имени и, глаза ее поблескивали, выражая тайное удовольствие. Сначала эта привычка матери раздражала, Лора злилась, ненавидела мать за эти провокационные выходки, а отца за бездействие. Уже студенткой, вспомнив детские мечты, Лора поняла, что изменилась. Думая о семье, она не чувствовала ту твердую уверенность, что, словно стержень, поддерживала ее. Уверенность, которая давала чувство сладостного предвкушения, давала толчок фантазии, ощущения себя сильным взрослым, кто не допустит чужих ошибок и создаст свою семью. Семью, в которой будут любовь, понимание и гармония. Чаще стали приходить мысли о том, как жить одной. Позже Лора заметила, что мечта о семье исчезает, истончаясь, словно порванная нить, готовая вот-вот оторвать от давней и такой привычной мечты, навсегда развести с миром грез. В ее жизни были тайные сны и желания. Они были столь сокровенны, что Лора никогда не делилась ими, словно боялась, что другие, касаясь лишь слухом, запачкают, испортят. Бывают мысли, которые, лишь только появляясь в голове, повергают в такой трепет, что хочется бежать. Спрятаться ото всех, отдаться им полностью, всецело, забыв обо всем. Лора мечтала о дочери. Дочь – тот человек, кто никогда не повторит ее ошибок, ведь она расскажет ей все. Между ними не может быть тайн. Дочь не повторит ее судьбу. Пройдя через все испытания, она оградит ее и сделает все, чтобы ее девочка не чувствовала того, от чего страдала она сама. Лора была твердо уверена, что не повторит ошибок своей матери, ведь она знает все, за что не может ее простить. О, счастье, принести своей малышке чай, бережно поддерживая чашку. Видеть бездонные глаза, слышать голосок, зовущий на помощь. Ощущать себя важным и незаменимым, самым главным в ее жизни. С тайной страстью Лора думала об имени своей малышки. В ее голове мысль об этом стала постоянной и на какое-то время затмевала все, переводя жизнь на второй план. Лора тщательно подбирала имена. Ей хотелось, чтобы имя было нежным и полным. Она не принимала имена, к которым при добавлении суффикса, прикреплялся оттенок пренебрежения. Перебирала в памяти имена разных стран. Как же неприятно вспомнить кого-то из знакомых, чье имя она подбирала для своего ребенка. Сразу всплывали все недостатки, неприятные, отталкивающие черты, голос. Нет, она не хотела ничего схожего между этим человеком и ее девочкой. Дочь представлялась ей почти богиней. Той, что будет лишена всех недостатков, той, что поймет и примет свою красоту. Мысли об этом взлетали так высоко, что, казалось, успевали коснуться небес и Лора почти ощущала маленькую слабую ладошку в своих руках. Лора вглядывалась в даль и мысли ее были далеко. Она любила мечтать, ей становилось легко и свободно. Она думала о жизни, о быстротечности времени. Бытие жизни меняет картины, словно природа чередует времена, сменяя радостное теплое лето на грустную серую осень. Но ведь осень тоже бывает теплой. Так и она, Лора, должна искать хорошее даже там, где еще недавно не могла заметить. Как хороша, как удивительна осень! Чародейка, собирающая урожай мудрости после радостной весны и веселого лета. Мудрости, что сокрыта в золоте листьев, таинственном шелесте ветра, что стал свободен среди поредевшей листвы в небесной синеве. Лора посмотрела в небо. Полупрозрачные облака едва заметно проплывали, растворяясь вдали. Взглянув на часы, Лора решила не опаздывать к ужину. Улучшения были налицо и голод уже давал о себе знать. Она поднялась, стараясь стряхнуть с одежды несколько листьев, подаренных ветром. На краю скамьи книга. Лора оглянулась, в надежде увидеть того, кто мог забыть ее здесь. Аллея была пуста, лишь легкая фигура Алисы порхала вдалеке, почти у самых дверей. Еще в начале прогулки Лора была уверена, что люди с упоением говорят со своими близкими, узнавая детали домашнего быта и наслаждаясь общением. Кто же мог читать книгу? Тот, к кому не приходили, кто одинок? Почему? Кто же может помочь, как не близкий, родной человек? Книга в пожелтевшем склеенном переплете с потертым желтым корешком. Мягкая обложка стала толстой и тяжелой с ощущением неприятной маслянистости.