ОНА. puzzles. Реквием

Голос

 
Я услышал твой голос между гудками
застрявший в мембране
в угольной пыли
перламутром пронзающий провода телефона
в уличной будке
стоящей под ветром
штормом ворвавшимся на улицы наши
срывая щиты в неоновом свете
рекламной глазурью залившей разбитые окна
звоном стекла ответившим небу
серою ватой нависшим над нами
друг друга услышавшим между гудками
 
 
Кто ты такая?
спросил я
не веря
что так в непогоду
разделённые детством
мы встретимся где-то
голосами цепляясь
за душу другого
царапая в кровь разбитые пальцы
о лепестки опавших ромашек
не находя номера телефонов
губною помадой записанных утром
 
 
Ты меня ищешь
Откуда ты знаешь?
Я умываюсь слезами ветра
я чувствую это в дыхании света
ночью накрывшим город уснувший
я знаки читаю на стенах домов
разрушенных завтра
я слышу кленовые листья
шепотом жёлтым сказавшие имя
я вижу твой хрип
простуженный криком
стай журавлей не вернувшихся с юга
 
 
Кто ты?
Подруга
идущая следом
по полосе разделивший туманы
в карманы убравшая чёрные листья
свинцовых деревьев на наших дорогах
от края до рая прошитых тревогой
пунктиром скользящей по берегу моря
 
 
Как же тебя я узнаю?
Не знаю
таймер стоит мой ровно на восемь
в небо поднявший знак бесконечность
мы за беспечность уже заплатили
цифрами комнат дарившими счастье
выйди в ненастье
на перекресток перечеркнутых будней
в лицах знакомых увидишь иную
снами пришедшую в прошлую осень
 
 
Где ты была?
Я знала, что спросишь
но все очень просто
 
 
всегда рядом с тобой
 
 
Я не вернусь больше в прошлую осень
 
 
Не уходи
останься со мной…
 

след

Последний Лес

Волки вели их день, вечер, ночь и вот уже второй день начал терять свою силу среди высоких деревьев Последнего Леса, но всадник не останавливался и упрямо продолжал свой путь. Еле держась в седле, он иногда склонялся к вороной гриве своего коня и тогда сон, с которым он боролся на протяжении последних нескольких дней, не на долго побеждал его.

Конь от усталости то замедлял свой ход и шел неверным шагом и тогда казалось, что он вот-вот рухнет под тяжестью седока, то, встряхнувшись, ускорялся, следуя по еле различимой тропе, пересекающей Последний Лес. Словно одна большая усталость объединила всадника и его коня.

Усталость и упрямство, ведущее от времени до времени по еле различимым тропам.

Иногда волки спрашивали своего вожака: не пора ли им напасть на всадника, который на всем протяжении пути являлся легкой добычей, но вожак почему-то – также как и эти бредущие по Последней Тропе – упрямо не хотел нападать на человека, хотя Закон Последнего Леса позволял им это сделать. Но, не смотря на собственную усталость, усталость и нарастающее недовольство своей стаи, вожак ждал когда конь сам падет под всадником. Волк чувствовал приближение смерти. Возможно, она уже вела под уздцы к своему Последнему Приюту, от чего конь уже не чувствовал опасности, сопровождавшей их второй день, с тех пор как они ступили на Последнюю Тропу Последнего Леса.

Усталость и упрямство сошлись и вели вместе и охотников и добычу.

Но когда сосновые верхушки Последнего Леса окрасились в алые цвета наступающего заката, а сами дебри начали, наконец, редеть, возвещая о том, что Последняя Тропа подходит к концу и Последний Лес скоро выпустит из своих сосновых объятий; когда уже теряющие свое терпение волки были готовы использовать свой последний шанс, позволяющий им напасть на кого бы то ни было в пределах Последнего Леса, и тогда смерть смогла бы забрать в свой Последний Приют и коня и всадника, склонившегося к самой гриве своего верного друга; когда уже воронье начало слетаться к окраине Последнего Леса, чтобы перехватить свои крохи, остающиеся после каждой охоты – конь неожиданно встрепенулся, заржал, встал на дыбы, чуть не вытряхнув из седла седока, и из последних сил, тех самых последних предсмертных сил, когда последние звуки раскрывают свои последние секреты к которым готовили всю жизнь, конь рванул вперед, стараясь успеть вырваться за пределы Последнего Леса и из цепких рук уже ведущей под уздцы смерти, чтобы, по крайней мере, спасти из ее рук своего друга, с которым они прошли от времени до времени по еле различимым тропам, каждая из которых могла стать последней.

Уже было видно перемешавшую все теплые вечерние краски опушку, за которой их никто не тронет и тогда можно будет передохнуть. Тогда, возможно, и смерть потеряет к ним свой интерес в этой жизни.

Но один из молодых волков, не дожидаясь приказа вожака, не ожидавшего от еле стоящего на ногах коня такой прыти, выскочил из укрытия и, рискуя быть убитым мощными копытами, в великолепном прыжке успел прокусить ему заднюю ногу. Конь, споткнувшись на полном ходу и выбросив из седла всадника, кувыркнулся и упал на самой границе Последнего Леса, подняв облако пыли в конце Последней Тропы.

Всадник подбежал к своему другу и еще успел увидеть у него в глазах последнее «прости», угасающее вместе с уходящей к Последнему Приюту жизнью. Последний хрип смешался с оседающей пылью и звуками хлопающих крыльев рассаживающегося по веткам воронья.

– Прости, – прошептал всадник, опустившись на колени перед конем. Он видел, что не в силах ему помочь, – и прощай, мой друг…

Волки, уже не прячась за дебрями Последнего Леса, обступили их в ожидании сигнала вожака. Охота была окончена. Добыча по праву принадлежала им. Осталось дождаться когда всадник попрощается со своим конем и продолжит путь. Его они не тронут. Если только вожак не передумает.

Вожак вышел вперед.

– Ты можешь идти, – обратился он ко всаднику. – За границей Последнего Леса тебя не тронут. Дальше сам.

– Мне надо его похоронить, – не оглядываясь, произнес всадник.

Некоторые волки усмехнулись, но человек не обратил на это никакого внимания, продолжая смотреть на своего друга. По лицу всадника текли слезы.

– Тебе не надо его хоронить. Это наша добыча.

– Мне надо его похоронить, – всадник развернулся к стае лицом и посмотрел вожаку прямо в глаза, – и я его похороню.

– Это наша добыча, – оскалившись, повторил вожак, стая сделала шаг вперед, – и ты его не похоронишь – иначе мы похороним тебя. Выходи из леса. Я уважаю твой путь и поэтому даю тебе уйти.

Всадник, превозмогая боль и усталость, поднялся с колен. Он расстегнул свой плащ, битый всеми ветрами и снегами, дождями и градом, укрывавший его от зноя и прятавший в самых темных углах, не раз служивший постелью в чистом поле под звездным небом. Достав из-за ремня блеснувший в закатных лучах утомленного солнца кинжал, человек обвел хищным взглядом стаю готовых броситься на него волков.

– Это мой друг и даже мертвый он не станет ничьей добычей. Скорей я похороню всех вас или лягу рядом с ним, но никто – слышите, волки?! – никто ни куска не оторвет от моего друга!

Волки посмотрели на вожака в ожидании сигнала. Один человек не противник для семерых взрослых волков, сколь силен и ловок он ни был. К тому же он измотан долгими странствиями. Волки видели это и готовы были принять бой. Хотя, какой это бой – семеро на одного? Даже если всадник и сможет убить одного или двоих из них – они всегда были готовы к этому – он все равно, в итоге, ляжет рядом со своим конем. Сам виноват. Они отпускали его. Он не захотел этим воспользоваться. Им больше добычи – на радость волчицам и волчатам. Осталось дождаться сигнала вожака, чье слово для них выше Закона Последнего Леса.

Но вожак медлил.

Вожак смотрел в усталые глаза человека, прошедшего долгую дорогу от времени до времени, прошедшего Последней Тропой Последнего Леса и вставшего на последнюю защиту своего последнего друга. Своего мертвого друга…

Вожак понимал, что человек не отступит. Это мало что меняло как бы ловок и силен тот ни был. Для волков драться не впервой… Лишняя добыча… На радость… Волчатам и волчицам…

Напряжение росло.

Наконец, вожак принял решение.

– Уходим! – коротко бросил он стае.

Оскалившиеся было волки удивленно посмотрели на вожака, не веря своим ушам.

– Уходим! – повторил вожак и повернулся обратно к лесу.

Волки не могли его ослушаться и, склонив лохматые морды, с неохотой побрели за ним следом.

– Мы вернемся позже и неожиданно нападем, когда человек уснет? – вопрошал молодой волк, нанесший коню смертельный укус. Он никак не мог поверить в то, что охота – его первая охота, в которой он так отличился – могла кончиться ничем и они вернутся без добычи, оставшейся на самом краю Последнего Леса, забрать которую мешает лишь изнуренный дорогой человек. Но волки угрюмо шли за вожаком, не обращая внимания на вопрос своего молодого товарища: вожак принял решение, а решение вожака – закон.

Тогда молодой волк обратился напрямую к вожаку.

– Нет, – коротко ответил тот.

– Мы не будем никем рисковать и вернемся за добычей когда человек уйдет? – предположил молодой волк.

– Нет.

– Но почему?!

Вожак остановился и посмотрел молодому волку в глаза.

– У тебя есть друг?

– Н-ну… да… наверное… да… вы – мои друзья…

– Ты сожрешь кого-нибудь из нас?

– Конечно, нет! – возмутился молодой волк.

– А позволишь это сделать кому-нибудь еще?

– Но то мы, а то… Ведь ни конь, ни человек нам не друзья, – попробовал молодой волк последний аргумент, – а коня все равно выкопают другие и сожрут!

– Отстань! – рявкнул вожак и побрел дальше, размышляя над тем, что для вожака он становится слишком мягким.

Неожиданно он остановился, пару секунд подумал и развернулся обратно в сторону окраины Последнего Леса – туда, где они оставили всадника со своим мертвым другом.

– Я знал, что он передумает! – радостно воскликнул молодой волк и помчал вслед за вожаком. Остальные волки отправились за ними.

Человек буквально вгрызался с помощью своего кинжала в никем нетронутую до этого почву Последнего Леса, чтобы рядом с Последней Тропой сделать Последний Приют своему Последнему Другу.

В каждый удар кинжалом он вкладывал всю боль Последних Лет Последнего Пути.

Слезы смешивались с пылью, грязью размываясь по лицу.

Гримасы вековой печали сменялись улыбками воспоминаний, гневом и отчаянием.

Земля, словно, отказывалась принять чье-то мертвое тело.

Воронье равнодушно взирало на тщетные усилия человека.

– Даже если тебе удастся вырыть могилу своему другу, хватит ли тебе сил, чтобы уложить его туда? – услышал он за спиной.

Человек оглянулся.

Погруженный в свои скорбные мысли он не заметил как вернулись волки. Сил подняться уже не было.

Стоя на коленях, человек выставил перед собой кинжал, приготовившись к бою.

– И даже если тебе удастся похоронить его, то охотники до падали все равно разроют твою неглубокую могилу и разорвут останки, – вожак не обращал внимания на решимость человека. Человек не обращал внимания на его доводы.

– Вы его не получите!

– Не нервничай, человек, побереги силы. Мы его не просим. Мы просили тебя оставить нашу добычу и уйти. Ты не ушел. Мы уважаем твое решение, хотя по Закону Последнего Леса могли забрать силой то, что принадлежит нам по праву, но мы этого не сделали.

– Тогда зачем вы вернулись?

– Мы вернулись помочь тебе.

– Чем? Сожрать его?

– Ты дурак, человек, – усмехнулся волк. – Злой дурак. Мы могли сожрать вас обоих еще вчера, когда вы только вошли в Последний Лес, даже если бы это нам стоило пары жизней наших братьев. Мы всегда к этому готовы – ты должен это знать.

– Знаю, – согласился человек и опустил кинжал.

– Сожги труп своего друга и отдай пепел ветру – он позаботится о нем. Мы поможем тебе, а то ты, чего доброго, спалишь Последний Лес и тогда не останется Последней Надежды.

Волки вышли на опушку и сначала вырыли небольшое углубление, а затем забросали его сухими еловыми ветками. Сложнее было перетащить тушу коня, но, аккуратно взявшись зубами за гриву и ноги, они справились и с этой задачей.

Человек с болью подумал, что такой мягкой постели у его друга никогда не было. Да и сам он давно ли спал хотя бы под крышей, не говоря уже о простынях… А теперь стая самых хищных на свете волков стелет последнюю постель его Последнему Другу.

Последнюю и мягкую…

Мягкую и теплую…

Когда волки закончили вожак обратился к человеку:

– Теперь ты.

Человек подошел и поправил ветки под головой коня, как это делают родители, когда укладывают спать своего ребенка, после выпрямился и посмотрел в звездное небо, где луна ждала, когда огонь отпустит душу скакуна, а ветер развеет прах его по окрестным полям. Тихая звездная ночь. Полная луна. Хорошая погода, чтобы умереть – вспомнил всадник.

Нет, никакая погода не хороша для смерти, подумал он, сколько бы ты ни жил, а умирать всегда плохо – уж он-то это знал как никто другой.

Постояв какое-то время, человек достал из кармана фляжку, отпил из нее и, обрызгав костровище, произнес: «Спи спокойно, мой друг, да упокоит Господь твою душу…», а затем поджег сухие ветки. Пламя взметнулось вверх мириадами искр к небесам – туда, где они найдут свое место в хвосте Неутомимой кометы, уносящей по Млечному Пути еще одну душу к Последнему Приюту, туда, где Бог наконец-то подарит ей покой…

Человек отошел от костра и сел на землю. Отпивая из фляжки маленькими глотками, он смотрел на огонь ничего не выражающим взглядом, словно скорбное пламя выжгло внутри все чувства. Рядом, положив морду на лапы, лег вожак. Так они молча смотрели на горящую последнюю постель верного скакуна, так и не успевшего вырваться из дремучих объятий Последнего Леса. Каждый думал о своем, о своих превратностях судьбы, ведущей непростыми дорогами выпавшей жизни.

О том же, наверное, думали и остальные волки, расположившиеся вокруг костра, сделавшие все, чтобы ненасытный огонь сожрал их законную добычу.

К человеку подошел молодой волк, нанесший смертельную рану скакуну, и положил у его ног тушку зайца. Занятые похоронами волки не заметили как молодой волк куда-то исчез.

– Я хотел выразить свое сочувствие, – обратился он к всаднику.

Человек, не глядя на него, приподнял руку с фляжкой в знак признательности.

Немного помявшись, молодой волк продолжил:

– Это я нанес последний укус твоему другу. Прости…

Человек посмотрел на него, отпил из фляжки и вновь перевел взгляд на огонь.

– За что ты просишь прощения, волк? – спокойно произнес он. – За то, что Бог создал тебя хищником?

– Но… – удивленный было волк хотел что-то сказать, но человек перебил его:

– Нет здесь никаких «но» – у каждого своя судьба, свой путь.

Молодой волк опустил голову и отошел в сторону.

– Ты благородный, – сказал человеку вожак.

– Может быть, – пожал плечами всадник, – а, может быть, у меня просто не осталось сил на месть.

– Да, выглядишь ты неважно – тебе надо отдохнуть, а иначе ты не сможешь закончить свой путь, и тогда все будет напрасно. Подкрепись, – вожак кивнул на тушку лежащего перед человеком зайца.

– Успею. А вы?

– За нас не переживай – стая голодных волков всегда найдет себе добычу. Отдохнем пока горит огонь и отправимся в дорогу.

Немного помедлив, вожак вновь заговорил:

– Пока мы не ушли, ответь мне на один вопрос.

– Спрашивай.

– Почему я тебя понимаю?

Тень воспоминаний пробежала по освещенному пламенем лицу всадника.

– Потому что когда-то я тоже был волком.

Вожак посмотрел на человека, но больше ничего у него не спросил.

Они долго еще сидели и молча наблюдали за тем, как огонь превращает в пепел коня – Последнего Друга Человека…

танец

Начало

Карандаш

Детский альбом

Цветной карандаш

Эскиз

Еще эскиз

В сторону

Потом…

Когда потом?

Потом…

Все потом

Когда-нибудь

Тогда, когда уйдет боль

Но она не уйдет

Никогда не уйдет

В пустыне некуда идти – только за горизонт

Эскизы появляются с болью

В больном воображении

Фантазия на руинах памяти…

Наш первый танец

Моя рука скользит тебе под блузку, касаясь бархата кожи

Первое прикосновение, спаявшее навсегда

Forever

Мир стал другим

Давай не поедем со всеми

Давай

Мы идем по улице одни

Следы пунктиром ложатся на мокрый снег и через какое-то время исчезают, словно нас никогда там не было

Начало

Остановка

Два бельгийских хот-дога и бутылка пива

Мимо грязные машины

Сигареты

А поехали на метро?

Поехали

Оказывается довольно рано – много народу

Кто куда

Осторожно, двери закрываются

Все – двери закрылись

Ни ты, ни я уже никогда не выйдем из этого вагона

Мы до сих пор в нем

Кругом невольные свидетели нашего начала

Книга открыта

Судьбописец промокнул в чернильнице перо и закрыл глаза

Судьбы переплелись узорами на ладонях

Зацепились друг за друга, превратив прошлое в пар

Состав ныряет в тоннель, выныривает, останавливается, впускает, выпускает, объявляет станции и мчится дальше в темноте разноцветной паутины, поймавшей в свои сети Москву

Мы неловко ловим взгляды друг друга

Еще ничего неясно – лишь трепет наших отражений в стеклах дрожащего вагона

Состав постепенно пустеет

Почему-то хочется, чтобы кто-то обратил на нас внимание, все понял, улыбнулся и мысленно пожелал счастья

Если бы мы знали куда едем и что будет дальше – спустились бы в это подземелье?

Кто знает…

Бог знал, но промолчал, выйдя на одной из станций

Дальше сами

Вокруг никого и ничего

Только кем-то забытая книга дрожит на скамье

Страницы забрызганы чернилами

Неловко пойманный взгляд

Наши отражения…

На Новослободской спустились ты и я

На Чертановской вышли Мы…

желание

BMW 3 серии масштаб 1/43

– Ну, не крутись, пожалуйста! Я кому говорю?! – молодая женщина резко. одернула мальчика лет пяти, находящегося в игривом настроении. – Это все-таки метро. А это опасно! Вот выскочит поезд неожиданно и… – она покосилась на сына, пытаясь смягчить начатую фразу. – А ты от неожиданности машинку уронишь и она того… тю-тю!

– Что значит «тю-тю»?! – вскинул брови малыш, но на всякий случай, прижал машинку обеими руками к груди.

– Да то – не будет тогда у тебя больше машинки!

Мальчик недоверчиво посмотрел на мать, потом на машинку, и сел на скамейку рядом с мамой. Женщина поправила на нем рубашку и обняла за плечи. Ребенок с пол-минуты посидел смирно, поглядывая в темную арку, откуда должен был показаться поезд, затем беспечно заболтал ногами так, словно стараясь, чтобы с него слетели сандалии. Куда-нибудь на рельсы.

– Ну, что ты за егоза такая?! Минуту спокойно посидеть не можешь! – вздохнула мама и тоже посмотрела в сторону темной арки. – Потерпи до дома – там делай, что хочешь.

– А у меня дома еще машинки есть! – вспомнил сын.

– И что?

– Если эту поезд раздавит – я буду теми играть! – амплитуда раскачиваемых сандаликов увеличилась.

– Если поезд эту раздавит у тебя и тех не будет.

– Почему?! – движение готовых уже слететь сандаликов тут же остановилось и малыш испуганно посмотрел на мать.

– Потому что я их выкину.

– Почему?!

– Потому что беречь не умеешь.

– Как так?! – заморгал малыш, удивленно глядя на мать.

– А вот так!

– Интерееесно, – мальчик поднял машинку на уровень глаз, – она их выкинет, а я беречь не умею… Как так?!

– Вот так, вот так! – улыбнулась мать, которой удалось наконец-то переключить внимание непоседливого ребенка.

Во мгле арки появились два желтых круга и тут же обдало ветром выдавленного из тоннеля воздуха. В жаркий день очень кстати.

– Вот и метро. Давай руку.

Мальчик послушно взял мамину руку и спрыгнул со скамейки. Сделал зажатой в руке машинкой замысловатый пируэт, при этом издав звук заходящего на атаку истребителя, пытающегося перекрыть свист выкатившегося на перрон сине-серого состава. Заходя в вагон, он убрал игрушку в карман джинсовых шорт.

– А ты говоришь – не берегу. Берегу!

В вагоне было относительно свободно. Тут же нашлось место, где женщина присела со своим пятилетним сыном, который, немного поизучав окружающую действительность, к следующей станции спокойно заснул под мерный гул скользящего по подземной паутине поезда. Одной рукой он обнимал мамину руку, другую с зажатой в ней машинкой держал в кармане шорт, видимо, даже во сне переживая за ее сохранность.

Мать, увидев, что сын заснул, улыбнулась и нежно поцеловала его в белобрысую голову. Он – это все, что у нее есть. Это ее маленькая семья, которую она бережет и которой отдает все свои силы. Конечно, есть еще родители и они, Слава Богу, живы и здоровы и в ее помощи пока не нуждаются. Порой, она нуждается, но старается не обращаться, по крайней мере, по пустякам. Знает, что помогут, обязательно помогут, но – в свое время – появление этого замечательного малыша произвело сильный переполох в доме и привело к крупному скандалу.

Со временем отношения потеплели и родители все чаще и чаще стали проявлять интерес к внуку, но тогда было сказано много ненужных слов, оставивших в душе глубокие порезы.

Но она ни разу не пожалела о решении оставить ребенка, хотя до сих пор не смогла ответить на вопрос – от кого он? Да и зачем? Так ли это важно? Стоит ли это тех унижений по принуждению кого-то к отцовству, если ни одного своего ухажера она не любила на столько, чтобы хранить ему верность? Она решила – нет, не стоит.

Ухажеры успокоились и исчезли.

Из роддома встречали только подруга и бабушка.

Рождение ребенка перевернуло всю жизнь.

Девушке пришлось уйти из дома и с четвертого курса института, взяв академический отпуск, который так пока и не закончился. С квартирой помогла бабушка, оставив ей свою «однушку» в Чертаново, а сама переехала к сестре в Суздаль, объявив, что там и собирается доживать свой век, вдали от столичной суеты и некрасивого отношения ближайшей родни к ее нагулявшей ребенка внучке. С тех пор каждый месяц – аккурат после пенсии – стали приходить переводы из Суздали. Как будто алименты, словно бабушка была напрямую причастна к появлению на свет своего правнука.

Было, конечно, трудно, но проблемы как-то худо-бедно решались. Выручало хорошее знание английского – всегда где-нибудь кому-нибудь что-нибудь надо перевести. А там пошли ясли, садик, появилась возможность устроиться на пол-ставки машинисткой в том же институте, где она училась раньше. Все как-то само собой наладилось.

Отдавая все свободное время сыну, она не ощущала одиночество. Лишь в последнее время обратила внимание как ее малыш смотрит на мужчин, приходивших в детсад за его маленькими приятелями, которых те называли «папами». Хотя ситуация для мальчика еще не понятна, вопросов он, как ни странно, пока не задавал. Зачем? Им ведь так хорошо вдвоем – зачем нужен еще кто-то? Но женщина знала, что скоро к его вечным «почему?» добавится еще одно.

Тем не менее, она не спешила на поиски «лишь бы всех устраивающего мужа». Не смотря на то, что ей хватало как пристойных, так и не пристойных предложений. С ней пытались знакомиться, ее пытались знакомить, и, возможно, были достойные претенденты, но с рождением сына она по-другому стала относиться к самой себе: сердце молчит – значит, оно того не стоит. Отшучивалась тем, что с материнским молоком сын высосал все желания и чувства.

В чем-то была права, в чем-то – не пришло время…

Женщина продолжала перебирать своими длинными не окольцованными пальцами завитушки сына, как внезапно ее охватило волнение. Сердце вдруг учащенно забилось и стало как-то не по себе. Мысли в голове сумбурно засуетились, словно чей-то голос зашептал что-то на незнакомом языке где-то в подсознании.

Она недоуменно заморгала, почувствовав как озноб пробежал по всему телу, а следом тепло разлилось от груди вниз живота, щеки загорелись румянцем, пальцы мелко задрожали. Стало не хватать воздуха.

Женщина испугалась, а от того, что она не знала чего бояться, страх вперемешку с возбуждением только усиливался. Среди мечущихся в голове мыслей самой отчетливой была «что со мной?»

От того, что она, стараясь унять дрожь в руках, перестала поглаживать своего сына, мальчик проснулся и посмотрел на мать.

– Ма, ты чего? – тихо спросил он, увидев что что-то не так.

– Ничего, сынок, ничего, – ответила мама, – все в порядке.

– Не в порядке, – не поверил ребенок, – я же вижу.

– Не волнуйся, пожалуйста, все хорошо.

Сын решил убедиться и выпрямился, при этом вынув из кармана руку, с зажатой в ней моделью кабриолета BMW 3 серии масштабом 1/43, который мама однажды купила ему на свой выбор, видимо, вспомнив какое-то свое легкомысленное приключение. Машинка выскочила из руки малыша и, сделав невероятный трюк в воздухе, ударилась мордой об пол, подпрыгнула, еще раз перевернулась и стала на все четыре колеса в ногах у сидящего напротив мужчины. Ребенок тут же отвлекся от волнения матери, но само волнение у женщины вдруг улетучилось, уступив место неожиданной пустоте, словно внутри прошла генеральная уборка.

Мальчик спрыгнул со своего места, чтобы поднять свою игрушку, остановившуюся между двух запыленных, когда-то дорогих, но потрепанных дорогами мужских туфель. Но не успел малыш нагнуться за машинкой как ее уже поднял мужчина, крутанул в руке, быстро осмотрев, придавил пальцем отошедшую от удара фальшрадиаторную решетку и протянул автомобильчик маленькому хозяину, при этом грустно улыбнувшись:

– Славный аппарат.

Ребенок взял свою игрушку, затем, видимо, поняв, что никто у него ее отбирать не собирается, посмотрел своими большими как у мамы глазами на незнакомца, шевельнул губами «пасибо» и вернулся на свое место, забравшись на которое, смирно сел и принялся украдкой рассматривать диссонирующего и с метро и с послеобеденным временем мужчину, на небритом лице которого так и застыла грустная улыбка – только смотрел он не на мальчика, а куда-то вглубь пустеющего по мере удаления от центра вагона, вальяжно развалившись на диване, словно это был диван лимузина, а сам он с потрепанным шиком утомленного ночью плейбоя рассматривает прогуливающихся по московским тротуарам красоток, грустно улыбаясь лишь ему известным воспоминаниям, отражающихся в его покрасневших от недосыпания глазах.

Но лимузина у него не было. Вещи остались от хороших времен, даром, что классика умело скрывает переменчивую моду. Ночь и половину наступившего дня он провел в казино, где и оставил те немногие деньги, которые более переменчивая, чем мода фортуна подбросила ему накануне. Но денег было недостаточно, чтобы решить все свои проблемы, но достаточно, чтобы, проиграв, усугубить.

Потратив последние деньги на сигареты, в метро он вошел бесплатно. Хотя ключ от квартиры у него был – в самой квартире его никто не ждал. А из всех бреющих в полусонном полете воспоминаний самым беспокойным было – остался ли дома кофе?

Свалившаяся в ноги модель кабриолета BMW 3 серии масштабом 1/43 вскользь напомнила ему о том, что когда-то и у него была такая же с серым кожаным салоном и магнитолой Blaupunkt. Скользнув, воспоминание оставило на лице грустную улыбку, с дрифтом промчалось по улицам памяти, нарушая законы гравитации въехало на кухню – прямо к шкафчику, где хранился молотый кофе. У банки взвизгнули тормоза и кабриолет исчез в руках белокурого малыша. Поднять крышку банки моральных сил не было, иначе начались бы ненужные угрызения совести по поводу собственной непредусмотрительности.

Тратить деньги он не умел, а тому кто не умеет тратить деньги тяжело без них обходиться.

Мужчина вздохнул и, почувствовав, что на него смотрят, перевел взгляд на мальчика, подмигнул ему и посмотрел на сидящую рядом молодую женщину, видимо, его маму.

Та смотрела на него.

В ее глазах было не любопытство, не интерес, а что-то совсем другое – непонятное ей самой.

Их взгляды встретились и она почувствовала как образовавшаяся внутри пустота стала заполняться каким-то новым нежным теплом, ласкающим каждый уголок стосковавшегося по любви тела, словно это тепло напрямую поступало из этих уставших, много чего повидавших карих глаз, обладатель которых тут же растерял все свои сумбурные воспоминания, сорвавшись в серо-голубую бездну напротив.

Глядя друг другу в глаза, они не испытывали никакой неловкости, а просто застыли в никому неведомом мгновении случайной встречи, способном перевернуть всю оставшуюся жизнь. Они этого не понимали, не знали и в этот момент об этом не думали. Сцепленные взглядом мужчина и женщина будто провалились в сон, в котором не надо думать и анализировать, выбирать и флиртовать, надо лишь подчиниться воле несущего сквозь нереальные фантазии видения по сцепленному взглядом воздушному мосту.

– Мама, мама! Мы сейчас выходим?

– Ребенок тряс мамину руку, срывая с нее оковы сладкого гипноза. От неожиданного возвращения в реальный мир женщина встряхнула головой. Мост рухнул. Мужчина заморгал и закусил губу.

– Что? – обратилась женщина к сыну. – Что ты говоришь?

– Мы сейчас выходим? – вновь спросил мальчик, покосившись на незнакомца.

Мать завертела головой, словно ожидая подсказки.

– Сказали, что следующая станция «Чертановская», – подсказал ребенок.

– А?! – мать внимательно посмотрела на сына, пытаясь понять: не врет ли он? – А-а… да-да, милый… да-да, конечно… сейчас…

Она суетливо засобиралась к выходу, проверяя зачем-то все ли пуговицы застегнуты на рубашке сына, забрала из рук машинку и убрала ее в сумочку, на всем протяжении бросая косые взгляды на мужчину. Тот, не меняя позы о чем-то напряженно думал. Женщина решила, что ему ехать дальше.

И вдруг она испугалась, что больше никогда не увидит эти глаза, не сможет узнать, что скрывается за его грустной улыбкой, не сможет ощутить тепло его рук, прикосновение его губ к своему телу, не сможет отдать ему свою нежность, обнять, приласкать, успокоить после трудной дороги, целуя прямо в душу, просто накормить ужином и напоить утром водой… Они деликатно вернутся каждый на свою планету и никогда не проснутся рядом…

Когда уже состав выкатывался на равнодушную к ее терзаниям станцию, женщина решила отбросить все условности, быстро достав из сумочки, в которую она только что убрала модель кабриолета BMW 3 серии масштабом 1/43, записную книжку с ручкой и на первом же попавшемся чистом листке написала свой номер телефона, решив перед выходом отдать мужчине. Лишь пара секунд неловкости.

Но как только двери вагона открылись мужчина тоже поднялся со своего места и вместе с ними направился к выходу. Женщина, готовая уже отдать вырванную из блокнота записку, отдернула руку, подумав, что мужчина сам решился познакомиться с ней. В голове быстро промелькнули все кокетливые уловки, уместные в данной ситуации. Она даже глубоко вздохнула пару раз, чтобы унять охватившее волнение.

Но, выйдя из вагона, мужчина пошел в другую сторону.

Он шел и ругал себя за то, что совсем не кстати проигрался и не смог заговорить с женщиной в чьих глазах чуть не утонул пару минут назад. Неуверенность неудачно проведшего ночь игрока. Он не знал тогда, что не сможет забыть ее и будет искать в своих снах…

А молодая женщина с ребенком вышли на охваченную предвечерним зноем поверхность и медленно побрели в сторону своего малогабаритного убежища.

Мальчик держал маму за руку и послушно шел рядом, понуро опустив белобрысую головку.