Повести в Белых Халатах

Глава 3
Незапланированная беременность

Утро понедельника началось с врачебной линейки: обсуждались планы на грядущую неделю и раздавались подзатыльники за прошлую. Получали в основном врачи за недостаточное назначение процедур, исследований и всего того, что увеличивало клинический бюджет. Я обычно пропускала эту часть мимо ушей, потому что моё дело маленькое: обследую, кого направят. Но главврач Кунцева Людмила Борисовна вспомнила сегодня и обо мне:

– Нина Викторовна, а вы почему-то давно не баловали нас своими публикациями в медицинских журналах. Смею напомнить, что это является частью рекламы нашей клиники, а не только утолением ваших авторских амбиций.

Я от неожиданности вытянула шею, чтобы разглядеть Кунцеву и убедиться, что она, действительно, обращается ко мне.

– Да-да, Нина Викторовна, я именно вам говорю, – подтвердила главная, увидев мою макушку, приподнимающуюся из-за голов впереди сидящих.

– Людмила Борисовна, чтобы писать, нужно вдохновение, интересные случаи…

– Вы хотите сказать, что случаев интересных у вас не хватает? – главврач перевела взгляд на Новикова. – Мы дадим задание заведующему отделением ультразвуковой диагностики. Пусть обеспечит доктора Лето случаями для статьи. И не только летом, но и зимой, и круглый год, – не преминула отпустить каламбур по поводу моей фамилии Кунцева. – Я так понимаю, чем сложнее случаи, тем интереснее?

Спорить с начальством я не стала, только посмотрела на Рудика и закатила глаза.

Новиков, главной чертой характера которого было угодить всем, и желательно не за его счёт, поднялся с сидения и с излишним выражением, как школьник, стремящийся отличиться перед учителем, по-пионерски отрапортовал:

– Сделаем, Людмила Борисовна, будет статья!

Я посмотрела на заведующего поверх очков, которых у меня не было, всем своим видом стараясь телепортировать мысль: «Вот ты её и рожай, дорогой».

Рудик, бросив на меня быстрый взгляд, решил прочитать моё послание позже и, отвернувшись, опустил свой угодливый зад обратно на стул.

Новиков имел репутацию очень неплохого врача, но чисто человеческие качества подкачали. Вырос он в семье, далёкой от медицины, и, встав на врачебную стезю, принялся пробиваться по карьерной лестнице как мог. Почему-то ему изначально не хватало уверенности, что знаний и профессиональных качеств достаточно, чтобы зарекомендовать себя отличным специалистом. Поэтому он постоянно искал людей нужных и, найдя, изучал их потребности, привычки и связи, дабы в правильном месте и в правильное время появиться, засветиться, отметиться, выделиться, прогнуться и оказаться пусть на чуть-чуть, но выше, чем стоял вчера. Рудик был давно женат, но упорно ходили слухи, что брак состоялся, чтобы замять историю, не украшающую его репутацию ни как врача, ни как мужчины. Жена Новикова, женщина самая обычная, выполняла свою главную функцию – не мешать благоверному жить полнокровной профессиональной жизнью и строить карьеру.

После линейки все врачи расходились по кабинетам.

На первый приём сегодня была записана пятнадцатилетняя пациентка с болями в животе. Обычно подростки приходят с родителями. Не стала исключением и Антонина. Невысокая, плотного телосложения, она производила впечатление очень беременной женщины. Я спросила мать, когда у Тони были последние месячные и как изменился её вес. Она ответила, что девочка несколько поправилась за последние месяцы, но цикл у неё нерегулярный, и они особо не следят.

– Вы тест на беременность делали?

– Вы что, с ума сошли? – женщина посмотрела на меня, как будто я обвинила её в международном терроризме. – Тоне пятнадцать лет!

С такими мамашами спорить бесполезно, тем более и спорить-то не о чем: мой ультразвуковой датчик даст точный ответ на вопрос, как только я коснусь Тониного живота. Через минуту после начала обследования я знала, что Антонина примерно на седьмом месяце беременности. Однако направление у неё было на исследование органов брюшной полости, которые я и исследовала. Беременность никто не заказывал. Я написала заключение по поводу живота и упомянула, что девушка находится на тридцатой неделе. Заключение отправила с Таней в кабинет терапевта Тёткина. Татьяна, медсестра опытная, отдав документ Марку Давыдовичу, не стала дожидаться разговора с пациенткой. Тёткин, калач тоже тёртый, доложив мамаше, что ни со стороны печени, ни со стороны желчного пузыря или почек патологии нет, отправил её вместе с дочкой к Сирину.

Как только за ними закрылась дверь в кабинет гинеколога, клиника замерла в ожидании. Ждать пришлось недолго. Через пару минут по коридору разнеслись крики, и обе – пациентка и её мать – красные, как из бани, вылетели от Андрея и понеслись в приёмную Кунцевой.

– Вы за это ответите! – бушевала негодующая женщина.

Я как раз закончила осмотр очередного больного и решила сделать перерыв, зная, что гроза заденет всех. В кабинете главного врача было тихо, и в следующие пятнадцать минут никто его не покидал. Затем Кунцева вызвала кардиолога с аппаратом для снятия кардиограммы. Шума больше не было. Через час после разговора с Людмилой Борисовной мать с дочерью покинули клинику, стараясь не просто не шуметь, а остаться незамеченными.

Кунцева собрала всех участников истории в ординаторской.

– Беспрецедентный случай! – начала она. – Что вы, доктора, можете сказать в своё оправдание?

Сирин с обидой в голосе начал оправдываться:

– Людмила Борисовна, она вела себя так, словно ответственность за беременность её дочери лежит на мне! Помилуйте, если мать не видит, что её чадо на седьмом месяце, что, простите, это за мать? Какие претензии к докторам?

Людмила Борисовна хлопнула ладонью по столу.

– А претензии к докторам очень простые! Вам не стыдно пинать пациентку из кабинета в кабинет, перекладывая ответственность за разговор на плечи коллег?

– Людмила Борисовна, но это даже не смешно, – начала я. – Она пришла на ультразвук органов брюшной полости, что я и сделала. На мою попытку сказать матери о беременности началась реакция, заниматься которой у меня не было ни времени, ни, честно говоря, желания.

Я чувствовала, что говорю всё правильно, но в душе понимала: Кунцева тоже права. Конечно, при всей нашей занятости и полной стресса работе мы зачастую стараемся ограничиться рамками своей узкой специальности, чтобы избежать лишних контактов с больным, лишних волнений. Мы стали отсекать работу с человеческим фактором как лишнюю, забыв, что именно работа с пациентом, с человеком, нуждающимся в нашем понимании и помощи, делает нас не просто специалистами в области того-то или сего-то, а Врачами. Да, больные стали другими – более капризными, требовательными, менее уважающими и благодарными. Каждый из них представляет собой комплекс проблем, которые, как головоломку из многих составляющих, нужно сложить вместе для получения чёткой картины диагноза. Но ведь мы знали, какую профессию выбирали и с какими трудностями столкнёмся. А посему ответственность за увеличение дистанции между врачом и пациентом в первую очередь ложится на наши плечи. Мы работаем для них, они приходят к нам, потому что мы согласились помогать, решать проблемы, посвящать им своё время и разделять их беды.

Так говорила нам Кунцева, и мы всё это знали и были согласны с каждым словом, но, как подростки, слушающие родительскую нотацию, оставались при своём мнении.

Сбросив нервное напряжение, Людмила Борисовна посмотрела ещё раз на наши нахмуренные брови и плотно сжатые губы и, вздохнув, сказала:

– Идите, доктора, работайте.

Выйдя от главной, мы посмотрели друг на друга и, убедившись, что мыслим по поводу случившегося одинаково, разошлись по своим кабинетам. Меня уже поджидала пара пациентов, и я начала приём.

Глава 4
Карасёва

Наша клиника с момента создания претерпевала многократные организационные пертурбации. Сначала под руководством учредителей, не имевших отношения к медицине, планировалось создание чего-то среднего между косметическим и диагностическим центром. Затем новые владельцы решили специализироваться на медицине, но планировали развивать только диагностические исследования без предоставления консультативных услуг. Наконец, пять лет назад нас выкупили толковые бизнесмены, которые наняли великолепного юриста и замечательного главного врача, и клиника набрала обороты. Помимо лаборатории, рентгенологического кабинета и УЗИ-диагностики, у нас собрался цвет консультантов различных специальностей. Пару лет назад открылся дневной стационар, что позволило тут же проводить мелкие операции и медицинские манипуляции, не требующие длительной госпитализации. Во главе быстроразвивающегося учреждения стояла Кунцева Людмила Борисовна – прирождённый главный врач. Она относилась к клинике и ко всем сотрудникам, как к своим детям.

Её правой рукой была юрист Полина Карасёва, моя близкая подруга. Когда-то мы с Антоновым и Тёткиным учились вместе с её мужем, но дружилось мне крепче с Полей. Она была младше лет на десять, но мы совершенно одинаково мыслили по всем вопросам, касающимся отношения к жизни, работе, детям, родителям… Если я в чём-то сомневалась, достаточно было набрать номер Карасёвой и договориться о встрече в нашем любимом ирландском пабе «Старый Дублин», где все проблемы решались быстро и легко.

Начинала Полина свою карьеру с работы медсестрой, где и встретила будущего мужа, но позже закончила юридический, и теперь, учитывая её знание внутренней специфики работы лечебных учреждений, равных ей среди медицинских юристов не было.

Сегодня мы встретились в пабе просто потому, что давно не сидели и не болтали по душам: всё какая-то суета, заботы. Полина была в курсе моих отношений с Захаром, но не очень их одобряла, считая, что я теряю время. Годы идут, моложе мы не становимся, и Захар с его пятью девочками казался перспективой не просто сомнительной, а совершенно никудышной.

– Я всё понимаю, но ничего не могу изменить, – неизменно отвечала я на все её доводы, – не хочу ни к кому привыкать, ни с кем мириться. Да и сама подумай, Поля, ведь посмотреть не на кого! Как в анекдоте.

– Что за анекдот? – уточнила Карасёва.

– Сидит обезьяна на берегу Нила, – начала я, уверенная, что подруга эту шутку знает, – проплывает мимо крокодил и спрашивает: «Чего это ты, обезьяна, такая умная и красивая, а сидишь одна, скучаешь?» – «Так вокруг одни крокодилы!» – отвечает обезьяна.

Поля, действительно вспомнившая старую байку, хихикнула и, скорее для проформы, поинтересовалась:

– А как вообще Захар?

Избегая прямого взгляда, я молча кивнула головой. Удивлённая моей реакцией, Карасёва оживилась:

– Ну-ка, ну-ка! Рассказывай!

Я не знала, куда деть руки, и принялась аккуратно раскладывать на столе салфетку.

– Ничего нового, Поля, – призналась я. – За столько лет пора бы привыкнуть, что у него своя жизнь, у меня – своя. Но как-то всё не получается.

Полина взяла свой телефон и отключила звонок, чтобы никто не прервал нашего разговора.

– Вы о чём-то говорили?

– А о чём?

Мне показалось на мгновение, что воздух стал густым и липким и я не могу вдохнуть его полной грудью.

– Он хоть понимает, что втянул тебя в отношения без какого-либо будущего?

– Ой, – я огорчённо махнула рукой, – никуда он меня не втягивал! Ты же знаешь, я сама была готова втянуться с головой.

Поля, грустно улыбнувшись, заметила:

– Втянулась, это точно, и где твоя голова сейчас – одному Богу известно… – Помедлив, она спросила: – А, вообще, скажи мне, у вас уже пятый год эта история продолжается?

– Шестой, – поправила я.

– Ну да, – согласилась Полина. – Вот мне интересно: неужели страсти не поутихли? Не приелось? У нас с Карасёвым каждый день одинаковый, а живём вместе не намного больше вашего.

– Ну, ты не сравнивай, – возразила я. – Мы же не живём, мы встречаемся. Если сложить, сколько чистого времени мы провели вместе, так и года не наберётся.

– Дорогая моя! Ты как будто замужем не была! – всплеснула руками Поля. – О каком чистом времени ты говоришь? Зарегистрированы по одному адресу и живём вместе – это две большие разницы, как говорят одесситы! Мало того что график работы и у него, и у меня бешеный, так даже когда мы дома, сидим каждый в своём углу!

– А чего сидите-то? – усмехнулась я.

– Да в основном с бумагами: он с историями, я с делами… Периодически переползаем к телевизору, но у нас их теперь два, так что у каждого своё кино.

– Да. – я посмотрела на Полю с прищуром. – А отложить бумаги, оторваться от экрана, зажечь свечи в спальне не пробовала?

– Ой, – подруга наморщила нос, – не превращайся только в психолога!

Она достала пачку сигарет из сумочки и положила перед собой.

– Но это ведь нормальная практика – периодически реанимировать отношения. Ни для кого не секрет, что со временем они обесцвечиваются.

– Вот именно, обесцвечиваются, – кивнула Полина. – Ни цветов тебе, ни красок жизни.

– Ну, это уж как ты сама палитру замешаешь, дорогая, – не согласилась я. – Ты ведь знаешь, от мужчин ждать – можно и не дождаться. Надо всё брать в свои руки.

– Цветы самой себе покупать?

– А почему бы нет? – я вошла во вкус обсуждения темы. – Или представь, ты купишь цветы Карасёву!

– Он спросит, здорова ли я, – состроив смешную рожицу, предположила Поля.

– Ну, не скажи! Я представляю себе совсем другую картинку: красная скатерть на столе, белые свечи, белые розы.

– Белый воск растопленной свечи капает на скатерть, и я думаю, как его отстирывать. – в тон мне продолжила подруга.

– Ну, перестань! – воскликнула я. – Когда ты успела превратиться в тётку? Без романтики, без идей, без желаний!

– Не знаю. – Полина грустно взглянула на меня. – Мы вот недавно встречались с одноклассницами. Знаешь, к какому выводу я пришла?

– К какому? – заинтересовалась я.

– У тех, кто после школы занялся работой, связанной с искусством или спортом, ну даже стал учителем музыки или рисования либо тренером по фитнесу, у них глаза светятся, радость какая-то на лицах. А мы с институтскими дипломами – врачи, юристы. в наших глазах тоска!

– Не скажи, – снова не согласилась я, игриво сверкнув глазами, – у меня что, нет огня во взгляде?

– Ну, ты у нас отдельная песня. Ты вот даже остроты отношений не утратила за пять лет с одним мужчиной.

– Полька, так это какой мужчина! – засмеялась я.

– Или ты такая? – грустно улыбнувшись, предположила подруга. – У тебя ведь всегда всё на чувствах построено, всё гореть должно, одно слово – львица!

– Ну, так уж складывается: любить так любить, стрелять так стрелять. Хотя… – я вздохнула, – не всё и не всегда просто.

Полина кивнула, соглашаясь со мной, и, почувствовав по затянувшейся паузе, что тема исчерпана, повела разговор в другом направлении:

– Я, кстати, веду дело твоего Малакова.

Карасёва подозвала официантку и заказала ещё кофе.

– Очередная жалоба? – спросила я.

– Да, ты знаешь, много сейчас любителей сорвать лёгких денег со страховой медицины. К сожалению, далеко не все юристы в состоянии понять суть претензий и достойно защитить докторов. А потому возникает ощущение: стоит пожаловаться на врача и деньги в кармане. И это ужасно, потому что жалобщики отнимают не только время и силы: при неграмотном адвокате даже хорошие доктора попадают в опалу, причём совершенно незаслуженно! И знаешь, что я заметила? На действительно хороших врачей всегда больше жалоб!

– Это почему? – не поняла я.

– А потому, что именно они берутся за самые тяжёлые случаи и работают с самыми сложными, часто безнадёжными больными. Именно они заставляют трудиться бездельников, которым не место в медицине, и указывают непрофессионалам на их ошибки. А кому, сама подумай, это понравится?

– Я, честно говоря, не представляю, как можно разобраться в жалобе, если не разбираешься в медицине. Клинике всё-таки страшно повезло, что ты ушла в юриспруденцию и теперь защищаешь нас, – улыбнулась я.

В ирландском пабе всегда, даже в полдень, царил полумрак, создающий впечатление, что дневная суета закончилась, можно расслабиться и никуда не спешить.

Посетителей за столиками было немного. Слева от нас сидел мужчина средних лет, на мгновение показавшийся мне знакомым. В силу своей профессии я встречаю большое количество людей, лица которых не запоминаю, а потому ощущение, что этого человека я уже видела, для меня не ново. Мужчина казался сосредоточенным на своём обеде, и моё внимание вернулась к разговору с Полиной.

– Так что там с Захаром? – спросила я, продолжая тему.

Посетитель за соседним столиком расплатился с официанткой и, направляясь к выходу, остановился возле нас.

– Здравствуйте, доктор Лето, – обратился он ко мне, предварительно в качестве приветствия кивнув Поле.

– Здравствуйте, – ответила я, подумав, что, по-видимому, на память жаловаться пока грех, по крайней мере, на зрительную. – Простите, не помню вашего имени-отчества.

– Константин Михайлович, как Симонов.

Я удивлённо приподняла бровь, хотя, конечно, знала, кто такой Константин Михайлович Симонов. Просто не люблю, когда в целях привлечения внимания к своей ничем не выделяющейся персоне проводят параллели с великими.

– Ну, помните: «Жди меня, и я вернусь…»? – мужчина продолжал то ли взывать к моей памяти, то ли проверять глубину моих познаний в русской литературе.

Я по-прежнему молча улыбалась, ожидая, что он поразится моей необразованности и, махнув рукой, оставит нас в покое. Но Полина, не желая причислять себя к разряду красивых дурочек, заметила:

– Это не единственное стихотворение Симонова, и вообще, в первую очередь он военный корреспондент, журналист, прозаик и киносценарист, а уже потом поэт. Но это моё личное мнение, – закончила она своё выступление.

Впечатлённый Константин Михайлович переключил внимание на рыжую бестию, раскрасневшуюся то ли от кофе, то ли от недостатка в баре свежего воздуха, то ли от воспоминаний о знаменитых стихах Симонова. Карасёва, с вызовом глядя на мужчину своими зелёными глазищами, продолжала:

– Кстати, при рождении Симонов был назван Кириллом. Вы как, тоже имя меняли на псевдоним?

Теперь мои брови действительно взлетели вверх от удивления: вот это да! Она и в литературе разбирается, не только в медицине и юриспруденции.

Наш собеседник засмущался:

– Нет, этого факта о своём тёзке я не знал. Спасибо за информацию, обязательно почитаю и расширю кругозор.

– Почитайте, – продолжала Карасёва, – пригодится для завязывания знакомств.

– Так вы что-то хотели сказать? – подкинула я соломинку «не Симонову», чтобы вытащить из литературной трясины, в которой он увяз по уши.

– Да, собственно, просто остановился поздороваться, фамилия у вас редкая и запоминающаяся, – улыбнулся он мне очень даже премилой улыбкой.

– К сожалению, известных писателей под моей фамилией не зарегистрировано, – покачала головой я.

– Ну, желаю вам приятного дня и всего хорошего, – попрощался Константин Михайлович и откланялся.

Мы проводили его взглядом до двери и, убедившись, что мужчина покинул ресторан, посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Чего прицепилась к мужику? – сквозь смех спросила я Полину. – Или понравился?

– Понравился? Да ты видела, сколько он за обедом коньяка выпил? За обедом!!!

– И что тебе его коньяк? – усмехнулась я.

– А не нравится мне, – упрямилась Поля, – когда мужик выпьет и начинает вести себя так, как будто все тёлки его!

– Но мы-то с тобой не тёлки! – вновь прыснула я, видя, как подруга распаляется на ходу.

– Вот я ему и дала понять, что «тут» это вам не «здесь». Сидят две интеллигентные женщины, беседуют, попивают кофе… Кто его приглашал?

– Ну, ладно, успокойся, – примирительным тоном сказала я. – Он ко мне вообще-то подошёл, может, хотел нам кофе оплатить в качестве благодарности за оказанные медицинские услуги. Да и вообще, ничего так мужик, хорошо выглядит.

– Но ты-то его не помнишь?

– Я-то? – я пожала плечами. – Конечно нет. Если бы он мне печёнку свою показал или, скажем, татуировку вокруг пупка, это я могу вспомнить. А лица… я же на них не смотрю.

Полина засмеялась.

– И вообще, интеллект мужчины я запоминаю гораздо лучше, чем его внешность, – поставила я точку в обсуждении «не Симонова».

Полина отпила из чашки и потянулась за сигаретой, но передумала.

– Так вот, возвращаясь к Захару. – продолжила она. – Пять лет назад он делал операцию, и теперь кто-то надоумил этого прооперированного идиота подать на Малакова жалобу: якобы после операции у мужика развились осложнения и вся жизнь пошла наперекосяк. Причём, заметь, за эти пять лет он ни разу никуда не обращался, ни с кем не консультировался и если проходил какое-то лечение, то только у бабок. Я направила его к эксперту, тот дал заключение: шов зажил первичным натяжением, послеоперационный рубец незначительный и не может служить причиной каких-либо осложнений.

– И что теперь?

– Я сообщила заявителю, что он не только не получит никакой компенсации, но и оплатит юридические расходы из своего кармана, – Полина рассмеялась. – И теперь, логично, он подаёт жалобу на меня.

– Замечательно, – я внимательно посмотрела на подругу. – А ты что?

– Мне не привыкать. Жалко только времени и нервов.

– Полин, а по-серьёзному хоть кто-то судится? Или всё склоки?

– Судятся, конечно. К сожалению, и вина врачей бывает очевидна. Я выступала экспертом в группе по большому процессу. Там неопытный хирург взялся делать операцию по удалению опухоли почки. Опухоль была просто огромной, сместила все сосуды, и, в конце концов, по ошибке доктор наложил зажим на чревную артерию. Сама понимаешь, кровь перестала поступать в кишечник, и развился некроз.

– Но ведь первые проявления некроза кишечника появляются довольно рано, можно было расшить и снять зажимы!

– Можно было, при условии, что хирург следил за больным и заметил клинику вовремя. Но он пропустил.

– Больной умер?

– Конечно.

– Да, здесь без вариантов – врачебная ошибка.

– Я консультировалась тогда с Захаром, он сказал то же самое. А потом нашёл целый ряд ошибок, допущенных при операции. Малаков у тебя, надо признать, хирург исключительный.

– Видишь! У меня!

Полина снова рассмеялась:

– Не лови на слове.

– Ты слышала, к нам новенькую приняли, проктолога. Опять чья-то дочка?

– Нет, оперирующий хирург, решила уйти в консультанты.

– Видела её?

– Видела, но ничего определённого сказать не могу. Рекомендации отличные, выражение лица стервозное.

– Поживём – увидим, – процитировала я маму одного из моих любимых киногероев.

Уже на выходе из паба я вдруг вспомнила:

– А зачем Симонов имя поменял? С Кирилла на Константина?

– А, – Поля махнула рукой, – он картавил, да и вообще… Не мог произнести ни «р», ни «л»!

И мы, посмотрев друг на друга, снова рассмеялись.

– Мне кажется, – сказала я, – с возрастом мы становимся слишком критичными по отношению к мужчинам.

– Так вокруг же одни крокодилы! – воскликнула Карасёва.