Отверженный

Но этой ночью Амисалла думала совсем о другом. Она спрашивала себя: будет ли Сомер? Ведь он обещал ей! Надеясь, она не находила себе места от тревоги и нетерпения, она каждую минуту считала, пока с отвращением занималась утренними рутинными делами. Ей даже не хотелось спускаться к завтраку, так как она опасалась, что Биркан угадает её мысли. Но всё же, пересилив себя, она сошла вниз – и оказалось, не зря. Биркан предпочёл есть в своём кабинете: он иногда делал так, если бывал слишком занят, и за столом сидела только Берта, за спинкой стула которой стояла хмурая, невыспавшаяся служанка. Осторожно приблизившись к Берте, Амисалла отодвинула стул напротив и села.

– Доброе утро, Берта, – с усилием промолвила она.

Берта широко ей улыбнулась, демонстрируя уродливые пугающие клыки.

– Доброе утро, – прогнусавила она и с аппетитом вгрызлась в куриную ногу. —Как тебе спалось?

– Замечательно, – соврала Амисалла. – Как ты думаешь, Биркан надолго заперся у себя?

– Сегодня к нему приезжает какой-то Хрео… Те… – запутавшись, Берта пожала плечами и с удвоенным аппетитом принялась есть, – в общем, некий важный господин. Поэтому Биркан сказал не беспокоить его даже тебе. – На мгновение приподняв голову от тарелки, она застенчиво стрельнула взором в сторону Амисаллы и спросила: – Может, ты подсобишь мне в саду?

– В саду? – призадумавшись, Амисалла качнула головой и согласилась: – Хорошо, с удовольствием!

Оказалось, что Берта была большой поклонницей садоводства. Своего цветника у неё дома не было, поэтому она с великой радостью помогала Биркану в выходные дни. Но в Империи даже цветы выглядели иначе. В материнском саду они обязательно встречали Амисаллу яркими чашечками, наполненными солнечным светом и теплом от недавнего его прикосновения, а здесь они, такие же холодные и безучастные, как и всё в их городе, отворачивались от неё, будто не желая даваться в руки. В первые мгновения это настолько поразило и обидело Амисаллу, что ей вдруг захотелось уйти отсюда и запереться у себя в комнате. Но бросать дело, не попытавшись довести его до победного конца, было не в её характере, и она с удвоенной нежностью и заботой взялась ухаживать за цветником вместе с Бертой. Может, это только показалось ей, но цветы неожиданно сделались теплее и приветливее?..

Время шло для неё медленно: даже будучи так занята, она не могла не вспомнить об обещании Сомера. Увы, в особняке Биркана не с кем было пообщаться на интересные ей темы: Берта ничего не понимала в медицине, стражники предпочитали аристократически отмалчиваться, а сам Биркан больше любил говорить о торговых делах и не переводил беседу на другую тему, будто бы опасаясь чего-то. Всё это и не только это повлияло на неё, заставив в нетерпении ожидать Сомера и замирать, понимая, что он мог и солгать ей – из вежливости, как это делали имперские дворяне.

Но, когда солнце встало в зените и в саду сделалось чрезмерно жарко, Берта выпрямилась, откинув прядь волос со лба, и настороженно принюхалась.

– К нашим воротам, кажется, кто-то идёт, – сказала она. – То есть, едет… верхом.

«Сомер!» – радостно подумала Амисалла. И это оказалось так. Берта бросилась бежать, едва услышала его голос вдали, ещё у первого заграждения охранников, и Амисалла кинулась следом за нею: работая в саду, она безнадёжно испачкала руки и подол платья. Поэтому теперь Сомеру Мо пришлось ожидать внизу и волноваться, помнит ли она об его обещании и обрадуется ли встрече. Амисалла тоже его заинтересовала, наверное, потому, что девушек с таким умом, простотой и искренностью обращения он не встречал в имперском обществе, где леди приучали гримасничать и кокетничать с тех самых минут, как они меняли пелёнки на детские панталончики. Когда же Амисалла снова спустилась по той же самой лестнице, обоим сделалось хорошо и радостно на душе, как бывает, если встречаешь друга.

– Вот и Вы здесь! – обрадовалась Амисалла. – Скажу Вам честно, что я боялась, вдруг Вы не приедете?

– Леди Виллиэн, не приехать? Когда мы столько не успели обсудить?

На этот раз они устроились не в гостиной, а на заднем дворе дома Биркана, откуда открывался прекрасный вид на цветники, где Амисалла и Берта потрудились сегодняшним утром. И это место, как ей казалось, более всего подходило для долгого дружеского разговора.

– Я слышала, – Амисалла осторожно глянула в сторону Сомера, – на скорое будущее запланировано какое-то очень пышное мероприятие во дворце, но все говорят, что это секрет.

– Здесь нет никакого секрета, – отозвался Сомер, – во дворце все знают, что в будущем месяце Оруэн Фолди и сестра Его Высочества заключат официальную помолвку. Ральмунд доверил мне обучать уба всех, кто будет на церемонии.

– Танцу уба? – недоверчиво переспросила Амисалла и от души расхохоталась. – Но ведь он считается неприличным!

– Неприличны те, кто так говорят, – мгновенно зажёгшись азартом, засверкал глазами Сомер, – уба – это именно то, что помогает рассеять неловкость… Вряд ли Её Высочество и Оруэн будут так хорошо чувствовать себя после этой скучной официальной части.

– Уба – и на помолвке? – весело недоумевала Амисалла.

– Вы знаете, как танцевать уба? – вдруг прямо спросил её Сомер, и она впервые растерялась.

– Не… не совсем… точнее… я даже не видела, как его танцуют, ни разу.

– Так давайте я Вам покажу!

Около часа Амисалла, неуклюже спотыкаясь, пыталась повторить движения Сомера, но, невзирая на их обоюдные старания, у неё ничего не получалось, отчего она заразительно громко смеялась, даже если падала в траву на очередном лихом развороте. Но Сомер не мог остаться с ними хотя бы на обед: он должен был возвращаться во дворец, невзирая на всю грусть расставания. Когда попытки научиться уба были оставлены позади и они, прощаясь, ненадолго вновь устроились на длинной скамье, Амисалла заметила:

– А ведь мы подружились, правда, господин Мо?

– Подружились, леди Виллиэн, – согласно сверкнув глазами, улыбнулся Сомер, – так что, думаю, Вы не станете возражать, если я буду звать Вас Амисаллой? «Свет нуждающихся» – так Ваше имя переводится со старинного авалорийского, это звучит… весьма подходяще.

– Тогда я буду звать тебя Сомером! – радостно откликнулась Амисалла. – Обещай, что приедешь завтра!

– Обещаю. В полуденную сиесту я буду здесь, – поклялся ей Сомер, снимая шляпу и прижимая её к груди.

Эта встреча и многие другие, последовавшие за ней, не нравились Биркану. Однажды он даже вызвал Амисаллу к себе и, хмуро глядя на неё, внушительно и грозно спросил:

– Объясни, пожалуйста, почему Мо так зачастил к нам?

– Это же просто, Биркан, – не растерялась Амисалла, – мы с ним теперь дружим.

– Дружите? – Биркан подозрительно изогнул бровь, как будто он сомневался, что Амисалла и Сомер способны к этому.

– Да, – подтвердила Амисалла и, предупреждая дальнейшие вопросы, которые ей часто задавали уже и мать, и отец, прибавила: – мы всего лишь друзья.

Сомер уехал, но он обещал навестить её в полуденную сиесту назавтра. И он действительно приехал, причём не один раз. Не видя его, Амисалла начинала тосковать, хотя нарочно загружала свой день разнообразными делами, и он считал минуты, выискивая подходящее время, дабы вывернуться из хитроумно расставленных силков дворцовых связей и направиться к ней, не теряя лишнего мгновения и заставляя лошадь устало трясти хлопьями мыла на утомлённой морде.

Со временем Сомер Мо сделался для неё больше, чем «всего лишь приятелем». Они спорили о том, чего Биркан и Берта, люди прошлого поколения, не понимали; Амисалла помогала ему готовиться к экзамену в мужскую медицинскую академию… Он же научил её многим имперским танцам и познакомил с принятыми в придворном круге правилами приличия; от него она переняла многое в имперском разговорном языке. Хотя Сомер предпочитал общаться с нею на высоком авалорийском, вначале ей удалось уговорить его переводить ей ругательства и беседы кучеров и кухарок; а затем и он принялся неудержимо болтать на разговорном, как он сам объяснял, «чтобы она научилась понимать простую речь быстрее». Временами, когда им надоедало дурачиться, Сомер заводил с ней долгие серьёзные беседы…

– Амисалла, – сказал он однажды, – ты прекрасная, умная и сильная женщина, но живёшь ты… как в клетке.

– О чём ты? – насторожилась Амисалла. – Наоборот, тут все уже смотрят на меня как на помешанную. Ну конечно, я же не натягиваю по двадцать платьев в жару, не падаю в обморок, когда увижу мышку, поступила на медицинский факультет и помогаю Биркану в работе. Если я осмелюсь надеть камзол, меня, наверное, казнят.

– При дворе – нет, – усмехнулся Сомер и лукаво глянул на неё.

– Мы сто раз это обсуждали, – посуровела Амисалла и решительно скрестила руки на груди, – я ко двору не поеду.

– Почему? Потому что Биркан запретил?

– Потому что я сама этого не хочу! Очень мне нужно любоваться на вашего Принца, который…

– …по которому плачет смирительная рубашка, угадал? – звонко рассмеялся Сомер. – Послушай, меня тоже раздражает Ральмунд, но ведь я держусь при дворе, и, как видишь, получаю удовольствие.

– Ты его получаешь потому, что тебе больше некуда деваться. Тебя ни к чему не приучили, ты совершенно беспомощен, вот и крутишься при Ральмунде, – отчитала его Амисалла. – А будь ты независим, ты ни за что в жизни туда не вернулся бы.

– С чего такая озлобленность? – шутливо спросил Сомер. – Ведь ты ни разу не бывала при дворе.

– Я туда не хочу, Сомер.

– Давай… хоть разочек… Ты всегда сможешь повернуть назад.

– Нет! Нет…

– А ты подумай…

Такие разговоры повторялись между ними тем чаще, чем дольше они были знакомы, подтачивая её уверенность следовать наказам Биркана и не иметь никаких дел с королевским двором. Она внутренне сгорала от желания окунуться в эту неизведанную жизнь, о которой Сомер столько всего ей рассказывал. И, кажется, ей, уже освоившейся со Столицей, предоставили большую свободу… Она колебалась, а Сомер продолжал приходить и беседовать с ней. Чаще всего они это делали в саду, где было не так много надменных сторожей в кроваво-красных шляпах, где их разговоры трудно было подслушать.

– Если бы только ты показала свои таланты при дворе, – вслух мечтал Сомер, – ты получила бы возможность иметь собственный госпиталь…

– Сомер… мне это не нужно, – мягко возражала она. – Ведь, Сомер, я многого ещё не знаю.

– Но ты не узнаешь лучшего в Империи, если не посмотришь на королевский двор! Амисалла, сердце Авалории бьётся во дворце! Ты не видела Королевского Парка, ты не видела наших чудесных статуй, не была на балах…

– Мне неплохо танцевать только в одной паре, – улыбалась Амисалла в ответ. – Давай руку, ты же обещал показать новую фигуру вилу!

Но однажды Сомер стал необычно серьёзен. Можно было даже сказать, что он сделался мрачен и угрюм. Присев рядом с ним, Амисалла положила руку ему на плечо и испытующе вгляделась в погрустневшие глаза.

– Что с тобой?

– Ральмунд, всё Ральмунд, – устало вздохнул Сомер, – сегодня случился очередной припадок, он упал без сил и чуть не размозжил себе голову о край стола. Всё это когда-нибудь его доконает, Амисалла.

– Он и вправду настолько болен? – с просыпающимся горьким сочувствием спросила она, и внутри неё зашевелилась змея, упрекающая её в черствости и самовлюблённости, в трусости, что удерживали её в уютном доме Биркана и не допускали к страдальцам.

– Да, – глухо отозвался Сомер, – и ему делается всё хуже…

Эти слова непрекращающимся горьким эхом отзывались у неё в голове, не позволяя спать по ночам и спокойно, усидчиво заниматься делами Биркана. Каждый час промедления для неё был полон стыда и раскаяния, она лихорадочно составляла планы и искала в книгах, чем можно помочь Принцу. И она боялась, что может упустить момент, что в любой момент к ней прискачет Сомер с печатью страдания и горечи на лице и расскажет, как в мучениях умер наследник престола. Она тщательно готовилась, подделывала документы, чтобы незаметно ускользнуть из-под бдительного надзора Биркана, и всё-таки чудилось ей, что она слишком нерасторопна, и что сердце у неё становится твёрже от мгновения к мгновению.

Одним погожим свикильским утром Амисалла, захватив пропуск в Королевский Парк, поскакала на охоту. А Биркан и Берта, возившиеся на четвёртом этаже в это время, наивно верили, что она умчалась улаживать проблемы с вредным клиентом, которого на самом деле не существовало…

Глава V. Лиэс. Амисалла

Ворота, ведущие в Королевский Парк, были распахнуты. Солнце весело скакало по светлым столбикам; белёсые пятнышки то появлялись на них, то исчезали снова, то растягивались, то, наоборот, съёживались. Стучали копыта коней, болтали друг с другом радостные придворные, но из этих звуков Лиэс привычно выделял птичью трель, разливавшуюся под сенью тёмно-зелёных куп старинных деревьев, что, по легенде, были посажены ещё прославленным предком Ральмунда, основателем династии Вампьерде, великим Олуэйном. Лиэс крепче вцепился в поводья, чувствуя, как холодок пробегает по его спине. Придворные надвигались на беззаботно звенящий, свистящий и стучащий лес словно тёмная грозовая туча или непредсказуемый шторм, они ехали сюда убивать. И он, Лиэс, он тоже собрался… убивать…

Стрелять в беззащитных животных, нападать на тех, кто мог защититься, но первым не набрасывался, под свист, улюлюканье и кровожадный лай и сопение гончих… а потом видеть эту кровь, кровь, которая течёт ручьями, собирается в озёрца; чувствовать тяжёлый обволакивающий запах смерти, давящий на плечи, словно объятия рока… Но самым ужасным и омерзительным было то, что он собрался смотреть, как в глазах животного медленно гаснет искра жизни и недоумевающий взгляд, полный боли, в последний раз фокусируется на убийца. Он собрался наблюдать, как вылетает последний вздох из истерзанного тела; но не только быть отвлечённым зрителем при этом кошмаре, а и его деятельным участником – в угоду Ральмунду! Ральмунд в течение всего того времени, что Лиэс и Оруэн ехали рядом с ним, не спускал с Лиэса тяжёлого торжествующего взгляда, но почему-то скрывал это. Каждый раз, замечая, что Лиэс смотрит на него в ответ, он недовольно передёргивал плечами, тянулся дрожащей рукой к ружью, затем встряхивался и отворачивался, надвигая шляпу на лоб.

Пышная кавалькада придворных поднималась по пригорку; с его высоты простиравшийся внизу лес казался детской игрушкой, вырезанной затейливыми мастерами. Лиэс чувствовал даже с расстояния, сколь много жизни и энергии в этих переплетённых друг с другом ветвях, он предвидел будущее кровопролитие, и от встававших перед взором кошмарных картинок ему делалось дурно. Солнце, поднявшееся выше, вызолотило снежно-белую дорогу под конскими копытами; многие из придворных вскинули, заслоняясь, руки и сощурились. Поверх рукава Лиэс увидел, как с другой стороны пригорка появился тёмный конный силуэт.

Придворные, столпившиеся позади Принцев и их приближённых, недоумённо зашептались. Фигура, стоявшая прямо напротив Лиэса, вскоре разделилась на две части: конскую и женскую. Верхом на лошади сидела девушка примерно одних лет с Лиэсом, одетая в непритязательный дорожный костюм и слишком большую для её головы шляпу с пером, что норовила съехать то на глаза девушки, то вовсе свалиться на дорогу под копыта её коня. Лошадь была породистая, тонконогая, гнедая в тёмных яблоках, с умными тёмными глазами, изучавшими королевскую свиту с таким же удивлением и настороженностью, с какими свита изучала коня и его обладательницу. Девушка, судя по нездоровой бледности и растерянному выражению лица, сама не понимала, откуда у неё взялась наглость преградить путь самому наследнику; она пыталась что-то вымолвить, но язык её не слушался.

– Ваше… Высочество… – прошептал Сомер Мо, побледневший едва ли не больше девушки. – Позвольте мне… объяснить…

– Ступай к чёрту со своими объяснениями, – отмахнулся от него Ральмунд. Нездорово блестя глазами, он протянул к всаднице руку и крикнул: – Леди Виллиэн! Большая честь с Вами увидеться, Сомер мне столько о Вас рассказывал…

Девушка выронила поводья и даже приоткрыла рот от изумления, отчего вид у неё сделался совершенно глупый. Лиэс предпочёл с презрением отвернуться от неё: чем дольше он на неё глядел, тем больше антипатии ему внушала она: почти в мужском костюме, сидящая в мужском седле, непонятным образом проникнувшая на королевскую дорогу и теперь испугавшаяся своих смелых начинаний. А между тем Лиэс чувствовал, что девушка смотрит именно на него с надеждой; ведь он был единственным, кто поехал сюда не по своей воле и впервые, и она это поняла. Ему хотелось повернуться к ней и крикнуть: «Я ничем не могу помочь! Я так же растерян, как и ты!»

– Ваше Высочество… – хрипло проговорила девушка. Краснота прилила к её щекам, и она намного чётче и увереннее воскликнула: – Ваше Высочество! (шляпа у неё на голове опасно накренилась, девушка поправила шляпу и выше подняла голову). Раз Вы знаете меня, значит, Вы должны знать цель, с какой я приехала сюда по просьбе Со… господина Мо!

– Да, конечно, я знаю, – отозвался Ральмунд, – мой идиот говорил, Вы никогда не почтите нас своим присутствием, но я чувствовал, что Вы здесь окажетесь. Вот почему эта охота – особенная.

Лиэс злобно прикусил палец и наклонился к холке лошади, лишь бы не видеть, как смущённо краснеет незнакомка. Ральмунд был истинным талантом по части комплиментов, но несчастье его заключалось в том, что комплиментам он всё чаще и чаще предпочитал избиение. Даже сейчас, когда он галантно обхаживал девушку, оказавшуюся иностранкой из Хевилона, глаза у него оставались звериными, а взбешённый медведь в них выглядывал настойчивее.

– Сомер, – лениво сказал Ральмунд, когда девушка боязливо подъехала ближе, – уступи своё место леди, давай.

– Ваше Высочество…

– Давай!

Обозлившись, Ральмунд схватился за кнут и привстал в стременах, нависая над Сомером. Тот покорно склонил голову, и из-под полей его шляпы послышалось приглушённое:

– Как скажете, Ваше Высочество.

Девушка заняла место Сомера, и процессия весело двинулась дальше. Никто, наверное, не видел, что гостья и Сомер нарочно едут настолько близко друг к другу, дабы иметь возможность держаться за руки. Увидев это, Лиэс поразился собственной реакции: внутри него будто пробудился тот самый медведь, которого он столько раз замечал в глазах Ральмунда. Девушка и Сомер едва касались пальцев друг друга, как полагалось близким друзьям, но он, пожирая их соединённые руки бешеным взглядом, готов был квалифицировать это как жесточайшее преступление против нравственности. «И почему? – с удивлением спрашивал он у себя. – Почему мне не всё равно? Почему я стыжусь за тех, кто нарушает приличия, словно я виноват в их падении? Почему я еду позади них, чтобы никто не увидел, как они держатся за руки?»

Камни под копытами коней исчезли: достигнув высшей точки пригорка, кавалькада на мгновение замерла – а потом бешеным потоком рванулась вниз, к заманчиво блестящим распахнутым воротам Королевского Парка. Свистнул, резко похолодев, ветер, затрепетали лошадиные гривы, перья на шляпах придворных и заплетённые в косы волосы девушки, бившие её по спине. Лиэс уловил её приглушённый вопль – и краем глаза заметил, как её шляпа, ускользая от рук владелицы, взвивается высоко в синее небо. Ральмунд рассмеялся жутким гортанным смехом и вытянул свою лошадь кнутом.

– Не волнуйтесь Вы так, леди. Я найду для Вас другие шляпы, сколько пожелаете.

– Я ценю Ваше благородство, – в шуме ветра голос девушки звучал приглушённо, но от этого в нём не убывало гордого достоинства, – однако я вынуждена отказаться. Не волнуйтесь, мой кошелёк не опустеет от того, что я прикуплю себе шляпку. Разве Сомер Вам не рассказывал, что…

– Что Вы работаете вместе с купцом Бирканом Каверно, главой Купеческой гильдии, – оборвал её Ральмунд и снова зашёлся в зловещем смехе, – женщина, не стесняющаяся исполнять мужскую работу… Я в это, честно сказать, не верил.

– В Хевилоне, – гордо сказала девушка, оборачиваясь к Принцу в седле, – женщины давно получили свободу, и я считаю, что это гораздо продуктивнее и гуманнее, чем принято у Вас, в Империи…

Когда девушка осмелилась заявить это столь уверенным тоном, вздрогнуло и зашлось гневом не только неукротимое сердце Ральмунда. Почти вся королевская свита метнула на гостью полные ярости взгляды, в том числе это сделал и Лиэс. Он чувствовал, как неприязнь к девушке в нём перерастает в нечто, весьма похожее на ненависть. Он никогда ещё никого не ненавидел, но неожиданно открыл для себя, что ненависть может быть… сладкой и приятной. Империя не была идеальна, но никому не было позволено говорить о ней с таким пренебрежением, в особенности – ничего не смыслящим наглым девицам из Хевилона!

– Тпру! – первым закричал Ральмунд, когда спуск с пригорка стремительно закончился, и Королевский Парк заманчиво и громко зашелестел древесной листвой.

Раздался звонкий щелчок кнута, а вслед за тем – жалобное тонкое ржание и хрипящий от кровожадного нетерпения голос Принца:

– Едем! Едем, скорее! Я чую её!

Лиэс в недоумении вскинул руку с хлыстом над лошадью, но так и не опустил её. Воздух взорвался криками и торжествующим свистом, под небесным куполом замелькали, смешиваясь с толстыми тёмно-коричневыми вековыми деревьями, белые, красные, чёрные перья на шляпах охотников. Загавкали и зарычали гончие, спускаемые с поводков, и слюна закапала с их обнажившихся клыков. Предчувствие смерти, насилия и кровавой бойни снова больно стиснуло сердце Лиэса. Он остался практически один перед распахнутым зевом леса, понимая, сколь нелепо его положение, но не в силах заставить себя броситься за остальными. Сомер и леди Виллиэн тоже задержались: она придерживала его за рукав, хотя видела, как хищно сверкают его глаза и раздуваются ноздри.

– Кого он почуял, Сомер? – тихо спросила девушка. – Я боюсь…

– Добычу, Амисалла, – сдавленным от волнения голосом проговорил Сомер в ответ, – он чует добычу! Если боишься, можешь остаться с Лиэсом. Ведь Вы никуда не едете, верно, Лиэс? – обернувшись, он хитро глянул на Лиэса.

Заметно побледневшая Амисалла пронзительным взглядом взглянула на него, и поводья сжались в её кулаках. Гордость ударила Лиэсу в голову, и злобный голос внутри прошипел: «Не смей поддаваться! Она, и Сомер, и все вокруг только и ждут, когда ты опозоришь свою семью, поставишь на себе клеймо труса… Не дождутся они этого!»

Упрямо вскинув голову, Лиэс фыркнул сквозь зубы:

– Нет, Сомер, я еду с Вами. Искать зверя.

Брови Сомера изумлённо вскинулись.

– О, – изумлённо протянул он, – признаться, я такого не ожидал… Ну что ж, Лиэс, берите ружьё и глядите в оба. Мы достанем для Его Высочества лучшую добычу!

– А как же я? – потерянно спросила леди Виллиэн позади них.

Вздрогнув, Сомер обернулся, и Лиэсу показалось, что он увидел мгновенную жалость в его погрустневших глазах. Стараясь выглядеть таким же весёлым, как и всегда, Сомер поправил шляпу и одарил встревоженную леди Виллиэн тусклой улыбкой:

– Ну… а ты лучше подожди здесь, Амисалла. Если случайно отрежешь Ральмунда от добычи, он тебя пристрелит.

На высоких скулах девушки выступили едва заметные красные пятна.

– Нет, Сомер! Так просто ты от меня не отвяжешься, не жди! – легко пришпорив коня, она нагнала их, и гордая улыбка тронула уголки её губ. – Я тоже буду охотиться! Ведь я не просто так приехала сюда!

Лёгкий ветер, блаженный в летний зной, зашевелил перья на шляпах Лиэса и Сомера и растрепавшиеся волосы леди Виллиэн. И тот же самый ветер донёс до них дикий рёв, смешанный с радостными воплями и оглушительным собачьим лаем.

Глаза девушки мгновенно переполнились страхом, Лиэс судорожно вцепился в поводья своего коня, нервно начавшего прясть ушами, а Сомер разразился дробным колким смехом:

– О, не нужно беспокоиться. Это Ральмунд: он поймал зверя.

* * *

Тяжело дыша, залитый кровью Принц стоял посреди первой же широкой прогалины, встретившейся Лиэсу, Сомеру и леди Виллиэн в их поисках. В той части Королевского Парка, где им открыли ворота, легко было бы заблудиться, если бы с ними не было Сомера, давно изучившего здесь каждую тропку (он охотился с королевской свитой с тех пор, как ему исполнилось двенадцать), и если бы Лиэса не вела магия, подсказывавшая ему, где выплёскивались ужас преследуемой жертвы и жадное нетерпение преследователей. Он ожидал увидеть нечто страшное, но к подобному он готов не был.

Слегка покачивающийся Ральмунд склонился к туше кабана, разорванной напополам и испещренной входными отверстиями от пуль. Туша бессильно завалилась набок, истерзанное мясо тонуло в огромной луже тёмно-вишнёвой крови. Тяжело дышащий, нездорово бледный, Принц безразлично глядел широко распахнутыми красными глазами на обнажившиеся, влажно блестящие внутренние органы. Кругом него в жутком порядке лежали ещё шесть кабаньих туш, разорванных с таким же варварством, а вороны уже начинали описывать медленные круги под перекрывающими друг друга тёмно-зелёными широкими кронами деревьев. Лиэс ощутил, как к горлу подкатывает тошнота; попытался закрыть глаза. Тяжёлый запах пролитой крови, страха и боли душил его, ему казалось, если он простоит здесь ещё с несколько минут, то лишится чувств.

Дружески сжав его плечо, Сомер склонился к его уху и успокаивающе прошептал:

– Ничего, ничего, сейчас Вам полегчает. Когда я в первый раз такое увидел, меня стошнило в кусты.

– Сомер, что у вас там за секреты? – зарычал Ральмунд.

Опёршись на измазанный в крови приклад ружья, он убрал сапог с поверженного кабана и неуклюже прохромал к ним. Лицо Принца было бледным, словно у призрака, с него ручьями катился пот; видимо, он настолько ослабел, что мог свалиться в обморок в любое мгновение. Но глаза у него блестели так ярко, как Лиэсу ещё никогда не приходилось видеть. Бешеный огонь в них пожирал остатки сил Принца. Ральмунда шатало всё сильнее, теперь стоять прямо ему не помогало даже ружьё. Впившись в Лиэса ядовитым взглядом, Ральмунд прошипел:

– Что, боишься?

– Нет, Ваше Высочество! – храбро соврал Лиэс, но Ральмунд ему не поверил. Медведи в его глазах оскалили клыки.

– Лжёшь!

– Ваше Высочество! – предупреждающе вскрикнул Оруэн.

Схватив Лиэса за руку, Ральмунд выдернул его к себе ближе и полными злобного бешенства глазами вгляделся в него.

– Видишь, что я сделал? Думаешь, наверное, что я бесчувственная тварь. Пусть будет так… – бормоча это, как сумасшедший, Ральмунд подталкивал оцепеневшего Лиэса ближе к разорванной кабаньей туше, заставлял смотреть на жуткую рану, тянувшуюся вдоль брюха, и на ворон, которые, не обращая на людей внимания, жадно клевали высунувшиеся петли кишок. – А всё-таки ты вглядись… внимательнее вглядись в это…

Рука Ральмунда повелительно опускалась Лиэсу на голову, хотя он и без этого во всех ужасающих подробностях видел чёрные, отливающие перламутром под солнцем перья ворон. Просвечивающие изнутри кишки. Как глянец, сверкающую печень. Озёра вишнёвой крови, стекающиеся к открытой кабаньей пасти с отвисшей нижней челюстью и пожелтевшими выпирающими клыками. Озёра эти были столь глубоки, что копыта убитого животного в них исчезли, сапоги Лиэса и Ральмунда утопали в них. Лиэс чувствовал на своём лице смрадное дыхание смерти, которое вызывало в нём панический ужас. Желание любыми способами выкрутиться и сбежать отсюда, туда, где не пахнет бойней и предсмертным испугом, сотрясало его.

– Вглядись в это… – прошептал Ральмунд над его ухом. – Неужели ты не чувствуешь, как тебя тянет сделать то же самое? Желторотый птенец, Лиэс, ты не понимаешь, что это за наслаждение: воткнуть в него меч и выпустить ему кишки! – издав хриплый смешок, Ральмунд выпрямился и потащил Лиэса за собой, отворачиваясь от растерзанных кабанов. – Когда он захлёбывается своим глупым визгом и смотрит на меня этими пустеющими глазами, знаешь, что я испытываю? Восторг… удовлетворение… Иногда я жалею, что не могу собственноручно делать то же самое с людьми…

Пошатнувшись, Ральмунд выпустил плечо Лиэса и, уже падающий, неуверенно шагнул вперёд. Оруэн и Сомер вовремя подхватили Принца под руки, но тот уже лишился сознания.

– Ваше Высочество! Ваше Высочество? – тревожно закричал Сомер. – Ваше…

– Молчи, – цыкнул на него Оруэн, – обычное нервное переутомление. Мы отвезём Его Высочество во дворец, а там он придёт в себя.

– Как и всегда случается, – будничным тоном прибавил Илкай, глядя не на брата, а на подсвеченные солнечным блеском кроны далёких деревьев.

Леди Виллиэн решительно шагнула в зловещий круг кабаньих туш. Её глаза запылали праведным гневом; она прижала трясущуюся левую руку к груди, а указательный палец правой наставила на радостно пирующую тучу воронов и почти провизжала:

– Так нельзя!

Сомер печально вздохнул, глядя на неё грустными глазами, и, поправив на своём плече безвольно висевшую окровавленную руку Ральмунда, ниже опустил голову.

– Леди Виллиэн, – сказал Оруэн, – от имени Его Высочества прошу извинения за этот инцидент. Думаю, госпожа Фолди выделит Вам комнату во дворце, чтобы Вы смогли оправиться от испуга.

– Я не хочу тут оставаться! – вскрикнула Амисалла. – Нет! Прошу прощения, но это невозможно!.. Я хочу уйти!

– Я настаиваю, леди Виллиэн, – мягко промолвил Оруэн, но взгляд его сделался жёстким. – Если Вам страшно, Лиэс может посидеть с Вами.

Леди Виллиэн нерешительно обернулась к нему и даже протянула руку, но в следующее мгновение уже опустила её.

– Это Вы?..

– Я попрошу госпожу Фолди приготовить комнату в западном крыле дворца, – бросил Оруэн напоследок и, отвернувшись, потащил бесчувственного Ральмунда к своему коню.

– Подождите! Подождите, господин! Я не останусь здесь на целый день! – задрожавшим голосом прокричала леди Виллиэн ему в спину.

– Подарите же нам несколько часов, – не оборачиваясь, непререкаемым тоном сказал Оруэн.

Королевская свита умчалась, стуча копытами, следом за Оруэном, впереди которого болтался, словно тряпичная кукла, Ральмунд, безвольно уронивший голову на лошадиную шею. Лиэс и леди Виллиэн обменялись встревоженными взглядами – и одновременно протянули друг другу руки.

– Поедемте отсюда, – попросила она жалобным голосом, – я не смогу этого вынести…

– Я тоже, – совершенно серьёзно согласился Лиэс.

* * *

Госпожа Байна Амилия Фолди, мать Лиэса и Оруэна, была фактической заведующей обширного дворцового хозяйства. Она следила за всеми прачками, горничными, уборщицами, кухарками и швеями, проживавшими на нижних этажах. Она распределяла, в каких комнатах будут проживать придворные и сколько людей будет им прислуживать. Она выбирала меню для общего завтрака и придумывала новые костюмы для двора, мгновенно входившие в моду даже за пределами государства. Власть над будничной жизнью дворца безраздельно принадлежала ей, и в пределы её территории не осмеливался вторгаться даже регент. Узнав, что прибывшая с охоты девушка хоть и несколько необычна для Империи, но всё же не столь плоха, сколь ей старательно пытались нашептать, госпожа Фолди приказала выделить лучшую комнату в западном крыле замка. В западном же крыле, но двумя этажами выше, располагались покои, куда перенесли бессознательного Ральмунда.